Развод. Десерт для прокурора

Глава 9

Тот вечер стал для меня точкой невозврата. Осторожный и нежный поцелуй Игоря словно провёл черту между моим прошлым и возможным будущим. Впервые за долгое время я уснула без тревоги. Возможно, мне и правда стоит отбросить в сторону все свои предрассудки и просто постараться быть счастливой здесь и сейчас.

Наши отношения развивались неспешно, но уверенно. А вместе с ними росло и моё дело. Заказов стало столько, что моя крошечная кухонька в кондитерской трещала по швам. Мои бессонные ночи на диванчике в подсобке стали нормой.

Однажды, уронив от усталости на пол целый противень готовых эклеров, я села прямо на пол среди этого кремового погрома и расплакалась. Игорь нашёл меня именно в таком состоянии.

Он молча поднял меня, отвёл к раковине умыться, а потом твёрдо сказал:

— Хватит. Ты себя загонишь. Тебе нужно расширяться.

Его слова стали толчком. Я поняла, что выросла из своей скорлупки.

Я нашла новое помещение, которое хотела — светлое, просторное, с большими витринами, выходящими на оживлённую улицу. Это было рискованно, аренда стоила бешеных денег, но я чувствовала, что это мой шанс. Взяв кредит, я с головой окунулась в ремонт.

Игорь помогал во всём: искал надёжных строителей, консультировал по юридическим вопросам, а вечерами просто привозил мне горячий ужин, чтобы я не забывала поесть.

Вскоре я наняла своих первых сотрудников: двух девочек-кондитеров, шуструю бариста и милую женщину на должность администратора. Глядя, как моя новая, сияющая чистотой кондитерская-кафе наполняется жизнью, я чувствовала пьянящее чувство гордости.

Это было моё. Созданное с нуля, выстраданное, любимое.

Но моё счастье, видимо, было слишком ярким и резало кому-то глаза.

Развязка наступила внезапно. В один из дней, когда кафе было полно посетителей, ко мне подошла администратор с испуганными глазами и сообщила, что у нас пожарная инспекция.

Двое мужчин в форме с непроницаемыми лицами методично обошли всё помещение, проверяя каждый уголок, каждую розетку, сроки годности огнетушителей.

Сердце ухнуло в пятки, но, к счастью, у меня всё было в идеальном порядке. Они ушли, выписав незначительный штраф за какую-то мелочь. Я списала это на случайность.

Но через неделю пришли из санэпидемстанции. Снова дотошная проверка, взятие проб, изучение документов на продукцию. Я стояла, как школьница у доски, пока они листали мои журналы и светили фонариком под стеллажи. И снова — всё в норме.

Напряжение росло. Это уже не было похоже на совпадение.

Апогеем стала налоговая проверка, нагрянувшая ещё через неделю. Они перерыли всю мою бухгалтерию, допрашивали моих сотрудниц, сверяли каждую цифру.

В тот вечер, когда измотанные инспекторы наконец ушли, я сидела в пустом кафе, уронив голову на руки. Холодная уверенность сковала меня изнутри.

Я знала, чьих это рук дело. Это был почерк Виктора и его злобной матушки. Не зря она мне угрожала.

Не имея возможности дотянуться до меня лично, они решили уничтожить то единственное, что давало мне силы жить.

Они натравливали на меня государственную машину, пытаясь найти хоть малейший промах, чтобы закрыть, задушить моё дело.

И одного не могла понять: за что? Что я им сделала?

Я работала, не покладая рук, внося каждую копейку в семью. И всех это устраивало. А когда я захотела расширить бизнес, начав откладывать деньги, сразу начались претензии и обвинения, что я спущу все деньги в яму.

А когда ушла от них, и вовсе стали меня ненавидеть, особенно свекровь.

И вот теперь, как только я начала реализовывать свою мечту, началось вот это: каждая проверка была как гром среди ясного неба. Она выматывала, отнимала время и силы, сеяла панику среди сотрудников.

Это была война на истощение, но я не собиралась сдаваться. Они не заставят меня бояться и опустить руки.

Немного придя в себя, я достала телефон и нашла его номер. Номер, который я не набирала много месяцев и надеялась не набирать никогда.

Виктор ответил почти сразу, голос был ленивый и самодовольный.

— Слушаю.

— Хватит, Витя. Просто хватит, — сказала я ровно, без крика, вкладывая в эти слова всю усталость и злость последних недель.

На том конце провода на секунду повисла тишина.

— Олеся? Какой приятный сюрприз. О чём ты, дорогая? Что-то случилось?

Его приторно-фальшивый тон подействовал как искра на порох.

— Не прикидывайся идиотом, ты прекрасно знаешь, о чём я. Пожарные, санэпидемстанция, сегодня — налоговая. Ты думаешь, я не понимаю, что это твоих рук дело?

Он усмехнулся. Мерзкий, неприятный смешок, от которого я невольно скривилась. Как я могла жить с таким человеком?

— Я всегда говорил, что бизнес — это не для тебя. Видимо, не справляешься, раз к тебе зачастили проверяющие органы. Нужно было сидеть дома и печь свои тортики для меня, ну и для пары десятков клиентов, а не лезть в большие дела.

— Я справляюсь! — мой голос сорвался. — Я прекрасно справляюсь, и именно это тебя бесит! Ты не можешь вынести, что у меня что-то получилось без тебя! Ты не можешь смириться с тем, что я больше тебе не принадлежу!

— Ты моя жена, — отчеканил он, и в его голосе зазвенел металл. — И всегда ею будешь. Ты думала, я просто так отпущу тебя? Позволю тебе порхать бабочкой, пока я…

Он не закончил, но мне и не нужно было. Я знала, что он хотел сказать. Пока он прозябает в своей фирмочке, которую так презирал, я строю свою маленькую империю.

— Оставь меня в покое, Виктор. Оставь в покое моё дело. Это всё, о чём я тебя прошу.

— А если нет? — его голос стал вкрадчивым и ядовитым. — Что ты мне сделаешь, а? Пожалуешься своему новому защитнику? Этому своему прокурору? Думаешь, я не знаю?

Меня обдало холодом. Он следил за мной.

— Ты жалкий и ничтожный, — выдохнула я.

— Может быть, — согласился он с пугающим спокойствием. — Но у этого ничтожества достаточно связей, чтобы стереть твою кондитерскую в порошок. И я это сделаю, Олеся. Я буду присылать к тебе проверку за проверкой, пока ты сама не закроешься. Пока не приползёшь ко мне на коленях.

— Никогда, — это слово я произнесла тихо, но с такой твёрдостью, на какую только была способна. — Ты этого не дождёшься.

— Посмотрим, — бросил он.

— Да, посмотрим, — ответила я, и во мне вдруг проснулась ледяная решимость. — Только, заказывая очередную проверку, ты не забывай, с кем ты решил поиграть. Ты правда хочешь ввязываться в войну с человеком, который сажает таких, как ты, на завтрак? Подумай об этом, Витя.

Не дожидаясь его ответа, я нажала на кнопку отбоя.

Руки тряслись, сердце колотилось. Я сидела в тишине своего кафе, глядя на чисто вымытые витрины и аккуратно расставленные стулья. Он хотел это уничтожить. Он хотел уничтожить меня. Но я больше не была той женщиной, которая сбежала от него несколько месяцев назад.

Тишина, наступившая после звонка, давила на уши, гудела в висках, смешиваясь с отголосками его мерзкого, самодовольного голоса. Я сидела, уставившись в одну точку на столешнице, где крошечная трещинка в лаковом покрытии вдруг показалась единственным средством, опорой, которая могла бы помочь успокоиться.

Выходило плохо, нервы постепенно сдавали, а руки опускались от бессилия. Хотелось завыть в голос. Каждая проверка, каждый его выпад были для меня настоящим испытанием, которые, казалось, я уже не смогу вынести.

Именно в этот момент в окне медленно сверкнули ярким светом знакомые фары. Чёрный внедорожник припарковался с той же неспешной уверенностью, с какой всегда двигался его владелец. Сердце, только что замершее от обиды и бессилия, сделало в груди болезненный кульбит. Игорь.

Его появление было одновременно спасением и испытанием. Несмотря на то, что он стал для меня оплотом силы и спокойствия, я старалась всё равно держать с ним дистанцию, боясь подпустить слишком близко. Особенно сейчас. Его появление означало, что мне пришлось бы открыть свою слабость, признаться, что призрак прошлого всё ещё цепко держит меня за горло.

Я не шевельнулась, когда дверь открылась, и он переступил порог.

— Ты ещё здесь? Я заехал на удачу, думал, может, успею забрать тебя домой, — теплота его голоса тут же наткнулась на ледяной щит моего настроения.

Игорь замолк, сделав пару шагов внутрь. Его взгляд, привыкший за секунды считывать невербальные признаки на допросах, мгновенно зафиксировал неестественную скованность моей позы, сцепленные до белизны костяшек пальцы, спрятанные под столом.

— Олеся? — его голос потерял лёгкость, стал мягче и настороженнее. — Что случилось?

Я заставила уголки губ дрогнуть в легкой улыбке.

— Ничего страшного. Просто засиделась с бумагами. Отчёты, ты знаешь, — я и сама себе не верила.

Он не стал спорить, не стал требовать ответа. Он просто подошёл и сел напротив, отодвинув стоявший передо мной стакан с водой, в котором лёд уже давно растаял, превратив её в безвкусную влагу. Его движение было медленным, ненавязчивым, давая мне пространство, словно передо мной был настоящий психолог.

— Не закрывайся, — тихо попросил он. Его глаза не отрывались от моего лица, стараясь увидеть в нём хоть какое-то просветление. — Это он? Опять дал о себе знать?

Я отвернулась, уставившись в ночь за окном. В тёмном стекле отражалась наша с ним немая сцена: он — спокойный и собранный, я — сжавшаяся в комок от напряжения.

— Неважно, Игорь. Просто очередной выброс токсинов. Ничего существенного, — нехотя ответила я, так отчаянно желая, чтобы это было правдой.

— Если он тебя преследует или угрожает, — Он стал более серьезным, — я могу с ним поговорить. По-мужски. Объяснить, что некоторые игры могут быть опасными и иметь свои последствия.

В его тоне не было ни намёка на бахвальство. Это было холодное, взвешенное предложение. Он не предлагал устроить драку, он предлагал провести профилактическую беседу с позиции неоспоримого авторитета. И мы оба прекрасно понимали, какой вес будет иметь его «объяснение».

— Нет! — вырвалось у меня слишком громко и поспешно, что эхо от этого крика неприятно отозвалось в пустом зале. Я сглотнула, пытаясь взять себя в руки. — Спасибо, но нет. Он не опасен. Он просто гадкий и мелочный. Как таракан. Испортит настроение и заползёт обратно в свою щель. Ничего нового.

Я не могла вымолвить слова о проверках, о его угрозах «стереть в порошок». Признаться в этом то же самое, что закричать на весь город, что он всё ещё может меня ранить, что его щупальца дотягиваются сюда, до моего детища. А я не хотела, чтобы Игорь видел эту уязвимость. Я и так для него, наверное, кажусь слабой и бесхребетной.

Он наблюдал за мной, его молчание было красноречивее любых слов.

— Понимаешь, — начал он наконец, осторожно, будто ступая по тонкому льду. — Всё это неправильно. Этот не расторгнутый брак как недолеченный зуб. Он будет ныть и болеть, мучая всех. Тебе бы уже давно пора от него официально избавиться. Подать на развод. Вычеркнуть его из своей жизни как ошибку.

Я молча кивнула, глядя на свои руки. Они лежали на столе, и я видела, как мелко дрожат кончики пальцев. Он был прав, тысячу раз прав. Но мысль о новом витке наших склок, о бумажной волоките, о необходимости снова, пусть и через адвокатов, вступать в контакт с Виктором и его матерью, вызывала во мне физическое омерзение, граничащее с паникой. Я так устала бороться.

— Если он не даст согласия, мы легко решим это через суд, — голос Игоря приобрёл те самые сухие, деловые нотки, которые, я знала, он использовал на работе. — Я помогу. Соберём все документы, найдём самого лучшего адвоката по семейным делам. Ты не одна в этой истории, Олеся. Запомни это. Теперь рядом с тобой есть я.

— Я знаю, — выдохнула я искренне. — Спасибо. Я подумаю.

В его глазах на долю секунды мелькнуло что-то похожее на разочарование, но он тут же одёрнул себя и скрыл это за маской невозмутимости. Он хотел действий, быстрых и решительных. А я могла предложить лишь своё смятение.

— Хорошо. Не будем сейчас об этом, — Игорь откинулся на спинку стула, меняя тактику. — Давай уйдём отсюда. Поужинаем? Куда-нибудь в тихое место, где нас никто не найдёт. Тебе явно нужна передышка.

Мысль о том, чтобы натянуть на себя маску благополучия, сидеть в уютном ресторане, делать вид, что всё прекрасно, казалась мне пыткой, превосходящей всё остальные. Вся моя энергия, все душевные силы были вычерпаны до дна этим днём, этим звонком, этой необходимостью держать оборону.

— Я не могу, — покачала я головой. — У меня ещё куча работы. Нужно расписать график на завтра, проверить заказы, сверить приход сырья. Ты же понимаешь, впереди выходные.

Я жестами попыталась изобразить кипу несуществующих бумаг.

Он понимал, а также явно видел мою жалкую попытку солгать.

— Тогда я останусь с тобой, — заявил он просто. — Почитаю документы, пока ты закончишь. Мне и самому есть над чем поработать. Не хочу, чтобы ты одна тут сидела в таком состоянии.

И это стало последней каплей. Его забота, его упорное желание быть рядом, его попытка взять на себя часть моего груза — всё это обрушилось на меня с такой силой, что я едва не задохнулась.

Мне отчаянно, до слёз нужно было побыть одной. Чтобы выплакать эту горечь, эту злость, этот страх, которые клокотали во мне. Чтобы никто, даже он, не видел, как рушится моё хрупкое самообладание.

— Игорь, пожалуйста, — голос мой дрогнул и сорвался на шёпот. — Ты будешь меня только отвлекать. Я знаю себя. С тобой я не смогу сосредоточиться. Я быстрее справлюсь одна. Иди домой. Отдохни. У тебя же завтра тоже, небось, сумасшедший день.

Он смотрел на меня. Долгим, пристальным, пронизывающим взглядом, который, казалось, читал каждую мою мысль, видел каждую трещинку на моей душе.

В его глазах боролись желание помочь и уважение к моим границам. Я выдержала этот взгляд, изо всех сил стараясь не отвести глаз, не выдать внутренней бури.

Казалось, прошла вечность. Наконец Игорь медленно, почти нехотя, поднялся.

— Как скажешь, — произнёс он, и в его голосе послышалась лёгкая, едва уловимая обида. — Но если что-то случится, любая мелочь, любой намёк на его присутствие, ты сразу же звонишь. Вне зависимости от времени. Договорились?

— Договорились, — кивнула я, чувствуя, как предательский комок слёз подкатывает к горлу. Я боялась, что, если скажу ещё хоть слово, это станет концом моего самообладания.

Он ушёл. Я сидела неподвижно, как каменное изваяние, пока не услышала, как захлопнулась дверь его машины, заурчал двигатель и звук мотора постепенно растворился в ночной тишине.

Только тогда я позволила себе пошевелиться. На автомате, будто робот, я прошлась по залу, проверила замки, выключила свет на витринах, оставив только тусклую дежурную лампу у входа.

И вот, когда последние шаги эхом отозвались в пустоте, я опустилась за стойку, на то самое место, где сидела с ним, прижалась лбом к прохладной, гладкой поверхности столешницы и наконец разрешила себе заплакать.

Тихими, горькими, безнадёжными слезами, в которых растворялась вся усталость, вся обида и весь животный страх перед завтрашним днём, который снова мог принести с собой очередную проверку или что-то похуже.

Я не знаю, сколько я так просидела, растворяясь в собственном горе. Может быть, пять минут, а может, и полчаса. Время потеряло свой счёт, превратившись в вязкую, серую массу отчаяния. Плечи сотрясались от глухих, рваных всхлипов, которые я больше не пыталась сдерживать. В пустом, тёмном зале они казались оглушительно громкими.

Именно в этот момент тишину разорвал резкий, требовательный звонок рабочего телефона. Я вздрогнула, как от удара, и резко подняла голову от холодной столешницы. Кто мог звонить в такое время? Сердце заколотилось уже по-другому — от тревоги, смешанной с раздражением.

Я поспешно вытерла лицо тыльной стороной ладони и, стараясь придать голосу твёрдость, ответила:

— Кондитерская, слушаю.

— Ой, здравствуйте! Я не поздно? Вы ещё работаете? — раздался на том конце провода тонкий, почти кукольный голосок.

— Мы уже закрыты, — устало ответила я. — Заказы принимаем до восьми.

— Ах, какая жалость! — огорчилась девушка. — Мне вас так рекомендовали! Сказали, у вас самые божественные торты в городе. Мне так нужен торт на завтрашнее утро, на день рождения мамочки. Пожалуйста, умоляю, войдите в положение! Я заплачу вдвойне за срочность!

Двойная оплата. Слова, которые сейчас были для меня не просто приятным бонусом, а жизненной необходимостью. Я представила гору счетов, и моя решимость отказать дрогнула.

— Что бы вы хотели? — сдалась я, уже ненавидя себя за эту слабость.

— Муссовый, с лесными ягодами! Три килограмма! — радостно прочирикала она. — Заберу завтра в десять утра. Спасибо вам огромное, вы меня просто спасаете!

Я записала заказ, имя — Светлана, и, отбив вызов, тяжело вздохнула. Слёзы высохли, на смену им пришла глухая, рабочая злость. Что ж, раз мне не дают утонуть в жалости к себе, я буду работать.

Я включила свет на кухне, надела фартук и с головой ушла в привычный, успокаивающий процесс. Замешивание бисквита, взбивание мусса, перебирание ягод — каждое движение было отточено до автоматизма и позволяло не думать.

Закончила я далеко за полночь. Усталость валила с ног, но, глядя на идеальный, покрытый зеркальной глазурью и украшенный свежайшими ягодами торт, я почувствовала профессиональную гордость.

Может, не всё так плохо. Может, я справлюсь.

На следующий день ровно в десять на пороге появилась вчерашняя заказчица. Молоденькая, разодетая, с хищным блеском в глазах.

— Боже, какая красота! — всплеснула она руками, глядя на торт. — Он ещё прекраснее, чем я представляла!

Она расплатилась, не торгуясь, и, рассыпаясь в благодарностях, упорхнула.

Я перевела дух и даже позволила себе лёгкую улыбку. А через час в моей кондитерской разразился ад. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возникла та самая Светлана. Её милое личико исказила гримаса ярости.

— Это что такое⁈ — взвизгнула она, швыряя коробку с тортом на прилавок так, что она чуть не упала. — Вы решили отравить мою маму в её день рождения⁈

Я опешила. В кондитерской было несколько посетителей, и все они обернулись на крик.

— Что случилось? В чём дело? — растерянно пробормотала я.

— А в том дело, что ваш хвалёный торт — это помойка! — не унималась она, тыча в коробку пальцем с длинным алым ногтем. — Мы его разрезали, а там плесень! Ягоды все в плесени! И волос! Чёрный длинный волос прямо в креме!

Мои щёки вспыхнули от унижения и гнева.

— Этого не может быть! — твёрдо заявила я. — Все продукты абсолютно свежие, я сама лично перебирала каждую ягоду!

— Да что вы мне врёте! — снова перешла она на крик. — Думаете, я не отличу свежие ягоды от гнилья⁈ Вы мне праздник испортили! Настроение испортили! Я буду жаловаться! Я вызову санэпидемстанцию! Я вам такую репутацию в интернете устрою, что к вам больше ни одна собака не зайдёт!

Она открыла коробку. Идеально ровная гладь торта была варварски исполосована ножом. В одном из разрезов, действительно, виднелась какая-то тёмная точка, похожая на ворсинку, а одна ягодка голубики выглядела чуть примятой. Этого было достаточно. Посетители начали перешёптываться, бросая на меня осуждающие взгляды.

— Верните мне деньги! Немедленно! — требовала девица. — И компенсацию за моральный ущерб!

Я поняла, что спорить бесполезно. Это был спектакль, и я в нём была назначена на роль злодейки.

Его спектакль. Руки моего бывшего мужа снова дотянулись до меня. Трясущимися руками я достала из кассы деньги и положила их на прилавок.

— Возьмите. И уходите.

— Да с радостью! Шарлатаны! — выкрикнула она на прощание, сгребла купюры и, гордо вскинув голову, вышла вон, хлопнув дверью.

Я осталась стоять посреди своего зала, под косыми взглядами немногих оставшихся посетителей. Кто-то брезгливо поставил чашку с недопитым кофе, кто-то поспешил к выходу.

Я чувствовала себя голой, униженной и раздавленной. Он не просто хотел меня разорить. Он хотел уничтожить то единственное, что у меня осталось, — моё имя и мою репутацию. И, судя по всему, он не собирался останавливаться.