С чистого листа главы 100-165

Глава 100. Гонка началась

Первое, что мы с Брюстером сделали – это начали расходовать бюджет. Еще в войсках первым делом обучают разведке. В бизнесе это работает точно так же. Если собираешься победить, или хотя бы удерживать свои позиции, нужно знать, с кем воюешь, и каковы их планы. В армии к этому можно также добавить и шпионаж. В мире бизнеса это не одобряется, по крайней мере, когда на этом ловят, так что в целом мы избегали этого, но я знал о компаниях, которые этим промышляют.

Так почему политика чем-то должна отличаться? Энди Стюарт не собирался проводить уважительную компанию, ни против Билла Уорли, который уже объявил о своем участии в первом туре выборов, и уж точно не в общих выборах против меня. Чем больше информации о нем у нас было, тем лучше. Первое, на чем мы сошлись с МакРайли и нашим финансистом, так это на том, что нам необходимо разузнать о Стюарте.

Одной из основных задач был поиск моментов, где он бы говорил одно, а затем делал совершенно иное. Зачем бы преданному слуге народа так поступать? Не хотелось бы показаться циничным, но, вероятно, что ему платили, чтобы он менял убеждения. Что приводило нас ко второму пункту про финансирование кампании Стюарта. Кто вкладывал в него деньги, и что могли получить взамен?

Что нас интересовало, так это его финансы, как и небольшое информирование обо всем остальном? А точнее, как мог человек, никогда не работавший в частной сфере, а только в государственных структурах, стать мультимиллионером? Пытливые умы жаждали разобраться! Нам нужно было нанять независимую экспертизу, и желательно не спрашивать, какими именно способами они добудут интересующую нас информацию.

Кто бы проделал все эти чудесные вещи? Простым способом было бы нанять пресс-службу, чтобы они прошерстили журналы и газеты и нашли что-нибудь, что писали о Стюарте. Джон предложил, чтобы мы немного расщирили запрос и искали еще что-либо обо мне, поскольку Энди бы непременно этим занялся. Нам требовались профессионалы для добычи информации по финансам, но для множества других задач нам нужны были волонтеры. Я никак не мог себе позволить оплачиваемым специалистам всем этим заниматься, это бы очень быстро разбазарило бы наш бюджет. Мне нужны были волонтеры, и срочно. Одним из основных приоритетов после выдвижения моей кандидатуры был сбор команды. МакРайли составил график и план действий. Мы бы начали с первичной аудитории – местных групп республиканцев. Проблемой было, что в нашем округе была всего парочка колледжей, а именно общинный колледж Кэрролла и колледж Западного Мэриленда в Вестминстере. Из студентов колледжа получаются отличные волонтеры, но минус в том, что они зачастую являются Демократами. Где-то найдешь, где-то потеряешь. Я бы сам больше положился на любые ресурсы, которые смогли бы предоставить местные республиканские общества.

Моим преимуществом были финансы кампании. Мы получили информацию от Республиканского Комитета, что стоимость кампании в Конгресс в этом году бы составляла около трехсот пятидесяти тысяч долларов, но это была средняя цифра. Я знал, что эта цифра взлетит к небесам; Я вспомнил (еще с первой жизни), что в 2010-м году стоимость бы увеличилась втрое, а потом в 2020-м еще вдвое. Кампании в Сенат бы с легкостью стоили еще в пять или шесть раз больше. Для типичного конгрессмена каждый день состоит из продумываний, где достать денег на следующую кампанию. Вот, в чем их работа, и если они попутно еще работают над законами или улучшением ситуации в стране, это тоже здорово. Им нужно доставать как минимум по пятьсот баксов в день на протяжении двух лет, чтобы у них был хотя бы шанс. Если участвовать в первичных выборах, или же у вас богатый соперник, то смело можно увеличивать сумму вдвое или втрое.

Необходимость платить за дом и школу в штате Колумбия только ухудшала ситуацию. Различные этические законы позволяли учитывать некоторые выступления не как доход, а как личные образовательные дискуссии, которые могли бы считаться доходом. Доходом, который бы направлялся на оплату ипотеки. Доход с продаж книг тоже был доходом и не распределялся на кампанию. Денег никогда не хватало.

Так как же добыть эти деньги? Конгрессмены постоянно проводят различные акции и обеды со сбором средств, где они могут выставить шапку и собирать деньги. Стодолларовый ужин с пятьюдесятью гостями набирает пять тысяч долларов, из которых дай бог половина отправится в казну. Это покроет пять дней, но в целом можно позволить не слишком-то много обедов и акций с выступлениями. Президенты набирают десять тысяч и больше, желающие в Конгресс, может быть, получат пятьдесят баксов. В результате приходится все время стоять с протянутой рукой.

Добавим лоббиста. Он будет счастлив вложиться в твою кампанию, потому что он знает, что в ответ вы будете счастливы выслушать пожелания его группы и принять их во внимание. Принцип услуги за услугу очевиден – сделай, как мы требуем, или денег больше не будет. В Вашингтоне есть тысячи подобных лоббирующих свои интересы групп. Кто-то соревнуется друг с другом, а некоторые уподобляются третьим. Деньги же поступают из различных корпораций. Даже Большой Боб и Дома Лефлеров нанимали лоббистов. Они платили небольшие суммы за каждый дом, проданный в Ассоциацию Изготовленных Домов Нью-Йорка в Олбани, откуда часть средств направлялась в Институт Изготовления Домов в Вашингтон, и было еще как минимум полдюжины похожих групп лоббистов, о которых я знал, не считая групп по строительству и недвижимости.

Другим вариантом было избирать богатых людей, которые были в состоянии обеспечить свою кампанию самостоятельно. Да, мы бы с радостью принимали пожертвования, и мы с Брю работали над идеей нескольких акции по сбору средств, но если вы можете выписать большой чек сами, или привлечь на помощь пару богатых друзей, процедура становится намного легче. Конгресс очень быстро превращался в клуб миллионеров; а Сенат был таковым уже кучу лет. Брю предположил, что мне нужно набрать средств намного больше среднего, поскольку Стюарт имел влияние на Банковский Комитет, и он однозначно наберет кругленькую сумму от банков, которым он импонировал. Нам бы потребовался почти миллион долларов, подумал он.

На что были бы пущены все средства? В основе любой кампании всегда имеется кучка оплачиваемых профессионалов, как, например, Брюстер и наш финансист, Майк Финнеган. Добавьте туда еще парочку медиа-консультантов и социологов. И присыпьте еще несколькими юристами для аромата. Были также и расходы на штаб кампании – наш располагался в торговом центре в Вестминстере, который нашла для нас Андре – и прилагающиеся расходы на его поддержание. Кто-то должен оплачивать изготовление листовок, плакатов и рекламы. Огромной частью расходов была реклама, а именно по телевидению и радио. Фактически нам нужно было сравняться с Энди Стюартом плечом к плечу. Его кампания стоила по меньшей мере полтора миллиона, хотя возможно, что треть из этого он бы потратил на противостояние с Биллом Уорли. Мы даже шутили, не вложиться ли нам в Уорли, чтобы Стюарт потратил еще больше!

Итак, поскольку официальное начало гонки было только в конце февраля, до этого мы занимались подготовкой. Например, я начал посещать все обеды и ужины в округе! Я не знал, насколько Стюарт был в курсе обо мне, да и в то же время журналисты за нами также не гонялись. Мы предполагали, что как только мы начнем набирать волонтеров, как минимум один из них окажется засланным от Стюарта. Так что вся самая важная информация была только у меня, наемных профессионалов и давно проверенных людей, таких, как председатели местных комитетов.

Я спросил у Брюстера, нужно ли мне будет проводить дебаты со Стюартом в какой-либо момент. Обычно они всегда происходят на президентских выборах, и подобное часто ожидается даже на выборах министров. А что насчет конгрессменов и сенаторов?

Брю рассмеялся:

– Самое последнее, чего хочет Стюарт, так это оказаться на фотографии стоящим рядом с тобой. Ему шестьдесят три года, собирается жить еще сотню лет, и у него только заменено бедро. Без макияжа и раскраски он выглядит, как ходячий труп! А ты, напротив, молод, энергичен и стоек.

– По утрам я себя таким не ощущаю, позволь сказать. Ты же заметил трость, так?

Он снова расхохотался.

– И что? Ты раненый военный герой, а он юрист. Он что-нибудь скажет, так ты его тростью отдубасишь.

– Я пострадал, а не был ранен.

– Какая разница. Всем плевать!

Девятый Округ Мэриленда граничил с Пенсильванией на севере. По направлению на юг район имел примерную форму полукруга. Он охватывал Северный Балтимор примерно до Кокисвилля, а затем уходил на запад через середину Рейстерстауна и на юг Вестминстера, прежде чем снова уйти на север вокруг Тармонта. В большинстве своем это были районы Северного Балтимора и Кэрролла с небольшой частью Фредерика, где мне нужно было проводить кампанию. Контингент и пейзажи менялись с продвижением по округу. Балтимор был относительно пригородным и сложным по строению, Кэрролл был чем-то похож, но с нотками сельской местности, а северный Фредерик может быть весьма умеренным. Направляясь дальше на запад, можно уткнуться в Аппалачские районы, и местами они выглядели так, как в фильме «Избавление».

Вскоре после того, как мы подали заявление в январе, я начал выступать перед некоторыми республиканскими группами, продвигаясь на запад. Одним из типичных примеров было выступление в местной старшей школе. Меня представляли как «награжденного солдата, местного предпринимателя, человека, который живет в округе, не покидающего штата, и человека, чьи дети ходят в такую же школу, как и вы. Он национально известен, и вы наверняка читали его книги и видели его на передачах «Встреча с Прессой» и «На Неделе с Дэвидом Бринкли». Полагаю, некоторое сходство все-таки есть. Затем я выходил на сцену, или где тогда проходила встреча, махая рукой, и направлялся к подиуму. Мы подготовили довольно средненькую речь, которая говорила немного, но отлично звучала.

Я произносил свою речь, и потом по запланированному «спонтанному» движению начинал ходить вокруг подиума с микрофоном, чтобы отвечать на вопросы аудитории. В зависимости от того, что было рядом, я или опирался на подиум, либо же садился на край стола. А затем по окончанию я просил всех о помощи. Я не мог сделать это в одиночку. Мне нужна была их помощь, их деньги, их поддержка, их время. И так далее, и тому подобное…

Когда аудитория только заходила в помещение, каждого просили подписаться и указать свое имя и адрес. В волонтерских листах было то же самое. Брюстер сказал, что мы можем наблюдать правило 80/20 с волонтерами; из каждых ста человек, кто согласится помогать, восемьдесят человек слиняют, и двадцать помогут. И все же имена и номера получены. Мы можем позвонить им с просьбой о пожертвовании и продать или отдать данные о них различным республиканским фондам, а все, кто согласился помочь, будут внесены с отдельную категорию, с кем можно связаться во время переизбрания.

Были основные правила, которым нужно было обязательно следовать. К счастью, некоторые из них я уже знал из своего опыта продаж с первой жизни. Каждый спонсор получал благодарность от форменного письма до рукописного. Большие спонсоры получали письмо и звонок. Если они хотели помочь, я должен был лично им позвонить и спросить, когда и как они могут помочь. Если я не смог дозвониться, я должен был оставить сообщение. Брюстер установил в штабе компьютерную систему со стареньким софтом для учета всего этого, и он же давал мне ежедневные списки с номерами людей для обзвона и благодарности/просьб/задабривания.

Я задумался, что бы подумал Ларри Эллисон, если бы я предложил Oracle разработать программное обеспечение для базы данных, которое бы вело учет спонсоров и волонтеров, и автоматизировало бы коммуникацию. Ушел ли я вперед событий, или же наоборот – опоздал? Я никогда в прошлом об этом не задумывался. Это бы заняло слишком много времени, чтобы помочь мне сейчас, но что будет в будущем? Кто мог знать? Первым делом нужно было пережить эти выборы.

Брюстер коротко изложил мне, что бы делали волонтеры.

Он сказал:

– Все думают, что они отвечают за пчелиный улей. Кто-то из них действительно пчелки-трудяги. Они будут делать знаки, размахивать ими, ставить их, совершать звонки по телефону, гонять людей на всевозможные опросы, гоняться с диктофонами за Стюартом, что скажешь… Чем их больше – тем лучше.

– Пчелы-трудяги – понял! – ответил я.

– Следующая категория – пчелы-королевы. Эти ребята уже частично занимаются менеджментом. Они разбирают, куда ставить эти знаки, кому и как звонить, и контролировать трудяг. Они также могут и работать с трудягами, не раздражая последних. Очень полезно, – продолжил он.

– Королевы, – кивая, сказал я.

– Самая худшая категория – это трутни. Они суются в волонтерство не пойми зачем, может быть, чтобы просто сказать, что они работали над кампанией, но по факту они не работают, и только раздражают тех, кто работает.

– Так зачем их держать? – переспросил я.

– Затем, что они могут быть знакомы с кем-то полезным, например, каким-нибудь крупным спонсором или главой местной компании. Ты ведь наверняка не хочешь взбесить кого-нибудь через посредника.

Я только закатил глаза на это.

– Еще пчелы?

– Пчелы-убийцы! Те, от кого ты избавляешься! Пчелы-убийцы – это чудесные люди, которых ты не хочешь рядом с собой видеть, например, осужденный насильник или порнозвезда, которая просто разделяет твои политические взгляды и хочет помочь.

– Ужас! И такие бывают?

Брюстер с ухмылкой кивнул.

– Жуткая мысль, да? Твоя, как и моя, впрочем, тоже, главная задача – определить, в какую ктегорию кого определить. Все разрастется очень быстро, и нас двоих для этого уже не будет хватать. Нам нужно как можно скорее обрасти королевами!

В конце каждого выступления мне задавали вопросы. Какие-то вопросы были прямолинейны.

Как вы собираетесь выравнивать бюджет?

– Сократить расходы и в рамках принятия проектов требовать, чтобы все последующие программы имели четкое объяснение, как именно они будут финансироваться.

Что вы думаете об оборонном бюджете?

– Нам нужно держать крепкий оборонный бюджет, но самым лучшим способом будет поддержание сильной экономики – слабая экономика будет означать слабую страну.

Серьезные вопросы мы проработали заранее.

Какие-то из вопросов были довольно тривиальными.

В какую школу ходят ваши дети?

– Начальная школа Пятого Округа.

Сколько вам лет?

– Тридцать четыре, но к моменту выборов мне будет тридцать пять.

Ваша жена сейчас здесь?

– Нет, она дома с детьми.

Какие-то вопросы вообще были глупыми:

Боксеры или плавки?

– Только моя жена будет знать ответ!

От каких-то вопросов я мог отшутиться:

Насколько вы богаты?

– Очень, очень богат!

А некоторые вообще были убийственными! Пролайф или за выбор? Верю ли я в эволюцию? Купался ли я в крови агнца? Большинство подобных вопросов поднималось в более консервативной северо-западной части округа, хотя про аборты спрашивали везде. Иногда все шло хорошо, иногда – не очень. Типичным примером был диалог с одним малым в Тармонте. Мы проводили встречу в зале, предоставленном Торговой Палатой. В части с ответами на вопросы этот парень встал и поинтересовался, выступаю ли я за про-лайф или же за выбор.

– За выбор, – ответил я.

Как я и предполагал, в толпе пронесся неодобрительный шепоток. Такое бывало, но в данном случае этот малый хотел со мной поспорить. Я дал ему поразглагольствовать около минуты, прежде чем жестом прервал его:

– Извините, я знаю, что это важно для вас. Как вас зовут?

– Зачем вам нужно это знать? – воинственно переспросил он.

– Потому что я вежливый парень, и намного приятнее называть вас по имени, чем просто говорить «эй, вы!» – с улыбкой ответил я.

В зале послышалась пара хохотков, и он уже менее настороженно ответил:

– Тим Тиммерман.

– Тим, я Карл. Приятно познакомиться. Ладно, как я уже сказал, я знаю, что для вас это важно. Для вас аборт – это неправильно. Мы обрываем жизнь. Я понимаю это. Правда понимаю. Для меня же важно здоровье женщины и ее право на управление собственным телом. Теперь же, скорее всего, мы никогда не согласимся, я прав?

– Это неправильно! Убийство нерожденного – грех!

Здорово, парень на религии.

– Хорошо, Тим, я понимаю вас, но как я уже сказал, я с вами не согласен. И возникает пара вопросов к вам. Готовы?

Он ошарашенно взглянул на меня:

– Что?

– Во-первых, это все, что вас волнует? Я имею ввиду, вообще все! Потому что если это так, я буду вас уважать, но тогда скажу вам прямо сейчас, не голосуйте за меня, потому что не думаю, что изменю свое мнение на этот счет.

Поднялся ажиотаж. Политик сказал не голосовать за него? Должно быть, от меня ожидали, что я скажу нечто сладкоречивое и пообещаю подумать над этим, или что-то подобное. Я видел нескольких переглядывающихся в изумлении. Я же продолжил:

– И второй вопрос, который стоит себе задать. Вы думаете, что Энди Стюарт с вами согласится? На этот вопрос ответ вы уже знаете.

Я перестал говорить с Тимом и обратился уже ко всем.

– И это то, над чем всем вам стоит подумать. Давайте будем честны. Вероятно, будут какие-то моменты, с которыми, как я думаю, вы можете не согласиться. Это может быть бюджет, или программы вроде пенсии или Medicare, или Welfare, или оборона. Это может быть что-то еще, вроде абортов или ношения оружия. Будут какие-то вещи, в которых мы сможем согласиться или разойтись во мнениях. Вам нужно задать себе вопрос, сможете ли вы жить с этим, или же вы пойдете за неким Иксом – и вы знаете, что он будет куда более либеральным в этих вопросах, чем я. Я здесь для того, чтобы сказать вам, что я думаю и как собираюсь работать. Я не собираюсь сидеть здесь и вешать вам лапшу на уши, говоря о том, во что не верю.

Иногда это отлично разряжало обстановку. Помню, как после встречи, когда я пожимал руки, я снова встретился в Тиммерманом. Он пытался убедить меня в ужасе абортов, и я снова поговорил с ним на эту тему.

– Тим, в каких-то моментах я согласен с тобой. Мы с женой любим своих детей. У нас их трое. В прошлом году мы попали в автокатастрофу и потеряли четвертого, когда Мэрилин была беременна, и мы были опустошены. Это было просто ужасно, и теперь мы больше не можем иметь детей. Кстати, Мэрилин с тобой согласна. Она полностью за про-лайф. Наши с ней мнения на этот счет расходятся, и я думаю, что мы с тобой тоже не согласимся.

Он растерялся, поняв, что у меня нет чертяцких рогов и хвоста, пожал мне руку и исчез. Несколько минут спустя я увидел, как он направился в сторону банки для пожертвований, мы оставляли ее на столе, и опустил туда двадцатку. Он увидел, что я смотрю на него и мы кивнули друг другу.

(На следующий день я нашел его лист, позвонил ему, чтобы поблагодарить и предложить работу над кампанией. Он оказался очень полезной «королевой»).

А иногда это распаляло. На встрече в Вестминстерской Старшей школе кто-то свысока поинтересовался, верю ли я в эволюцию. После того, как я сказал «да», меня окрестили безбожным дикарем, которому гореть синим пламенем в аду. Школьной охране пришлось его выволочить из помещения. А вечером это оказалось в новостях. Весело!