С чистого листа главы 100-165

Глава 147. Послание президента

Конечно же, я был прав! Все стало только хуже, намного хуже! К вечеру воскресенья весь Белый Дом, и примерно половина Конгресса знали об «Опыте Карла Бакмэна». СВS всю неделю крутили фрагменты из интервью, и я знал, что этот маленький сегмент станет большой его частью.

Что удивительно, так это то, что Ари был куда спокойнее. Да, это было бы немного неловко («Немного? Думаешь?!»), но разве было ли так плохо быть отличным любовником? Я только простонал что-то в ответ. Мне это начали трепать нервы еще до самого показа, потому что кто-то из СВS связался с Марти Адрианополисом и спросил его о вечеринке, где мы познакомились с Мэрилин. Затем его спросили, слышал ли он что-нибудь об «Опыте Карла Бакмэна». Полагаю, что хорошего интервью не сложилось, потому что он слишком сильно смеялся, чтобы отвечать на вопросы. После этого он позвонил мне и много чего мне высказал обо всем этом.

В те выходные я поехал домой, чтобы посмотреть это интервью в воскресенье, оно шло с восьми до десяти, и еще до того, как оно закончилось, мой телефон просто разрывался от звонков. В один момент я разговаривал с Таскером по сотовому, с Сьюзи по домашнему и с Тессой по сотовому Мэрилин одновременно. В это же время девочки тоже были на своих телефонах. Мэрилин заливалась смехом, а девочки издавали рвотные звуки. Таскер сказал мне, что я это заслужил. Вот такой вот друг!

Пресс-брифинг в понедельник утром был долгим и смешным примером тщетности. Ари запретил мне под страхом ареста Секретной Службой даже находиться рядом с залом для прессы, и рядом стоящий ко мне агент чуть не лопнул от хохота. Ари завалили разнообразными вопросами, и кое-как мог сохранять спокойное выражение. Засыпали его вполне ожидаемыми вопросами о том, что включал в себя «Опыт» («Об этом лучше спрашивать у Первой Леди») вместе с вопросами о том, поступали ли в Белый Дом жалобы о том, как я играю с Шторми («Да»). Какой-то малый из Лос-Анджелеса по имени Цезарь Миллан, называвший себя «Переводчиком с собачьего», рассказывал всем, как плохо я ухаживал за собакой. Общество по защите прав животных попыталось организовать протест перед Белым Домом.

Список жалоб был бесконечен. Коренные американцы, анти-иммиграционные и про-иммиграционные группы начали спорить о смешении наций, и о том, был ли я расистом – кто-то воспринял фразу «Только небеса знают, кого, в конце концов, притащат домой наши дети!» как что-то нетактичное и расистское. Общество «Матери против пьяных водителей» возмущались о распитии несовершеннолетних («Это не было запрещено в 1974-м.» – это пропустили мимо ушей!) Дональд Уилмон, священник, который руководил группой «семейные ценности», возмутился моим похотливым и распутным поведением и описал братские общежития как дома, полные пьяных хулиганов! (Что ответил Ари? «Я спрашивал президента об этом, и он сказал мне, что именно поэтому он и вступил!») Фармацевтические компании возмущались, что из-за того, что я не был экспертом по психологии, и очевидно, не знал, какими чудесными были их таблетки. Выглядело все так, будто я провел целых два часа, оскорбляя всю страну.

В это же время комики вечерних шоу получили просто дар богов! На «Ежедневном Шоу» Джон Стюарт провел эксперимент и поджег шоты (Он и вправду выпил два горящих шота, как и я в свое время. Его решение? «Вот же *запикано*. А он крепкий *запикано* сын!») Другим вечером он нарядил Стивена Колберта в костюм собаки и назвал его их «Главным собачьим корреспондентом». Джей Лено вывел Санта-Клауса и парочку хорошеньких актрис в сексуальных костюмах эльфов; Санта внес меня в список плохих мальчиков, а эльфы – в список хороших. Дэвид Леттерман составил топ-10 «Опыта Бакмэна» прямо из своего офиса в Омахе, штат Небраска.

Все достигло своего апогея в субботу двадцать второго декабря. «Субботний вечер в прямом эфире» начался прямиком с «Опыта Карла Бакмэна». Забудьте про Санта-Клауса! У них был рождественский подарок прямиком от президента Соединенных Штатов! Даррелла Хаммонда поставили изображать Карла Бакмэна. Он до этого уже изображал Билла Клинтона, а Уилл Фаррелл – Джорджа Буша. Даррелл был больше всех на меня похож, как я думаю, если надевал бы своего рода парик с залысиной и редеющими волосами. Он пару раз меня подколол, но не слишком усердствовал, потому что одиннадцатое сентября было всего пару месяцев назад, и было слишком рано шутить надо мной, что в ответ я бомбил афганцев. Там была еще сценка, где я увольнял всех, кого вижу, ее сочинили вскоре после того, как я избавился от Дика Чейни.

Шоу началось в репродукции Овального Кабинета. Было уже поздно и «я» виделся с Тиной Фей. «Я» сидел за своим столом, а она – напротив, отыгрывая роль конгрессвумен. «Я» убеждал ее поддержать мою позицию, а она все отказывалась.

Даррелл: Что я могу сделать, чтобы убедить вас поддержать законопроект, госпожа конгрессвумен?

Тина: Мне жаль, мистер президент, но я просто не могу.

Даррелл: Совсем ничего? Вы уверены?

Тина: Я уже твердо решила, сэр.

Даррелл: Это критично, госпожа конгрессвумен!

Тина: Нет, мистер президент, я не изменю своего решения!

Даррелл: Тогда у меня нет другого выбора. Вам придется получить «Опыт Карла Бакмэна»!

С этими словами на столе магическим образом появилась большая красная кнопка. Он нажал на нее, и внезапно свет начал меркнуть. Опустились колонки и заиграла "Lоvе Is In Тhе Аir". С потолка спустился дискошар и начали мелькать цветные огоньки. Из стены откинулась шкаф-кровать. Даррелл поднялся из-за стола, и стало видно, что он сидел за столом в трусах-боксерах с сердечками.

Камера начала отдаляться, пройдя сквозь открытую дверь, которую закрыли двое "агентов Секретной Службы", стоящие на посту с каменным выражением. Из-за двери начали раздаваться громкие сладострастные звуки. Где-то через тридцать секунд дверь распахнулась и оттуда вышла Тина Фей с растрепанными волосами, размазанной губной помадой, полурасстегнутой блузкой и туфлями в руках. Она часто дышала, и со стоном произнесла:

– Вы получили мой голос, президент Бакмэн, но сперва… В ПРЯМОМ ЭФИРЕ, СУББОТНИЙ ВЕЧЕР!

Мэрилин чуть не лопнула от смеха, пока это показывали. Обычно мы это шоу не смотрели, но я знал, что что-то должно было случиться. На следующее утро по всем воскресным утренним ток-шоу только и трубили об этом. Джона Бейнера, которого пригласили под предлогом обсуждения безопасности авиалиний и акта о безопасности, и о котором знали, что он был моим другом, спросили, знал ли он об «Опыте», и была ли у меня когда-нибудь необходимость им воспользоваться. Он только расхохотался и сказал:

– Точно не со мной! Может, вам стоит спросить у кого-нибудь из женской половины Конгресса или Сената.

Барни Фрэнк, раскрывшийся гей-конгрессмен из Массачусетса, который выступал на другой передаче, говоря о финансовой реформе, доложил, что я все равно был не в его вкусе, и что стоит спросить у дам на Кэпитол-Хилл. И наконец Фрэнк Стуффер, который выступал по теме законопроекта по авиалиниям, когда его спросили у Тима Рассерта, признался, что когда мы с Мэрилин уедем в наш следующий отпуск, то Овальный Кабинет перестроят, чтобы повесить дискошар и шкаф-кровать.

Просто чудесно!

Хорошо было то, и, наверное, это был единственный плюс, который я смог найти, так это то, что репутация Мэрилин взмыла до небес! Она вызвала впечатление веселой, любящей и хорошей жены и матери. У большинства Первых Леди рейтинг популярности был выше, чем у их мужей (за исключением Хиллари), и Мэрилин не стала исключением. К тому времени, как мы уехали на рождественские праздники, СМИ чуть ли ни требовали взять интервью только у нее.

Рождественские праздники были полной катастрофой. Год назад я был простым конгрессменом, кандидатом на пост вице-президента. У нас были приставленные агенты Секретной Службы, но их было не слишком много, и мы брали мой G-IV, и сначала летели в Ютику, чтобы увидеться с семьей Мэрилин и оставить там девочек, а затем летели в Нассау. Всем было плевать. А теперь же, год спустя, я был президентом Соединенных Штатов, а они просто не уходят на отдых!

В воскресенье двадцать третьего декабря мы полетели на президентском самолете в аэропорт Гриффисс в Роме, штат Нью-Йорк. Это был старый штаб командования ВВС, который был закрыт, и рассматривался как замена аэропорту округа Онейда в Орискани. Они даже заранее отправили туда бригаду, чтобы реактивировать башню и посадочную полосу. Меня встретили губернатор Нью-Йорка и Мэр Рома, не меньше, хоть я и сказал, что мне не нужны формальности. Затем мы пересели в лимузин до гостиницы Радиссон в Ютике, где меня поприветствовал мэр Ютики. В обеих местах съемку вел канал WКТV. Наверное, мы сняли половину всей гостиницы. Мы подумали навестить семью Мэрилин у них дома в Парквэй, но это было бы безумием. В тот вечер мы поужинали в номере.

На следующее утро, в Сочельник, мы поехали к ним домой. Охраны было выше крыши! За ночь выпал снег, и некоторые из наших племянников решили покидаться снежаами в тетю Мэрилин и дядю Карла; один из агентов и в самом деле потянулся за пистолетом и вовремя остановился, чтобы не перестрелять наших родственников. Это было только началом. Передовая группа приказала всем покинуть улицу, и кто-то нажаловался Хэрриет, которая в свою очередь пожаловалась Мэрилин, которая уже пожаловалась мне. Полагаю, все шло по порядку. Я приказал Секретной Службе расслабиться. Их просто не готовили к тому, что большая семья будет носиться туда-сюда. У нас были агенты, которые патрулировали двор, по агенту у каждой двери, списки приглашенных… одна из племянниц решила привести своего парня, и его едва впустили.

Единственным относительно забавным моментом было то, что капитан-лейтенант с ядерным чемоданчиком сел в гостиной на первом этаже в доме, где его нашли несколько малышей. Они очаровались тем, что к его руке был пристегнут чемодан, и маленькие девочки сразу же решили устроить чаепитие с ним. Как-то я проходил мимо и застал его сидящим без пиджака и понарошку пьющим чай с парочкой четырехлетних детей. Я сказал ему, что он веселился больше, чем я сам.

Все зашло слишком далеко. Никто не развлекся, и в середине дня мы извинились и уехали обратно в гостиницу. Мы поели в ресторане, и на нас пялилась куча народа. К тому времени за нами также уже шнырял репортер "Оbsеrvеr Disраtсh". После ужина мы позвонили родителям Мэрилин и извинились за всю эту глупость. Мы не могли заставлять их проходить через это! Мы передали все на 89-ю, и сократили наш визит на день. Мы оставили дочерей с их прародителями вместе с приставленной к ней охраной (которой было намного меньше, чем нашей!) и полетели встречать Рождество на Багамы.

Это был первый раз, когда мы побывали там в качестве президента и Первой Леди. Я знал, что когда я стал вице-президентом, там усилили безопасность, и это должно было быть адекватно. Я не заметил каких-то очевидных изменений, хотя работники у нас стали более-менее постоянными. Также катер береговой охраны, который патрулировал водную зону, заменили на боевой корабль класса Арли Бёрк. В аэропорту нас встретил премьер-министр, но мы сказали ему возвращаться к своей семье, и перезвонить нам через пару дней. Он отказался и настоял, чтобы мы утром приехали в Дом Правительства и присоединились к нему на показе Джункануу, парада в честь дня подарков. У нас не было причин отказывать, так что мы согласились приехать и поучаствовать. За годы мы видели пару таких парадов, но мы впервые бы посмотрели его с таким важным гидом. Мы также согласились на небольшой ужин, и в ответ пригласили его в Хугомонт.

Я сказал Мэрилин, что в следующем году посидим дома. Это было слишком.

Мэрилин все еще подкалывала меня насчет «Опыта Карла Бакмэна», так что когда мы оказались в Хугомонте и остались наедине, я ее раздел и закинул одежду в шкаф. Все, что ей было разрешено носить – это длинную шелковую ночнушку. Она немного повозмущалась, но не сильно. На следующее утро она уже всерьез возражала, когда я заставил ее пойти на Джункану без белья, только в сарафане с бретелькой на шее.

Эта идея долго не протянула. Оказалось, что даже в отпуске я окружен советниками и людьми, которым срочно нужно меня видеть. Каждое утро ко мне приходил офицер национальной разведки с ежедневной сводкой, заместитель начальника штаба Фрэнк Стуффер, заместитель директора по связям с общественностью (Ари выбрал парня из института Като в качестве заместителя) Уилл Брюсис, агенты Секретной Службы, и так далее. В первый раз, когда кто-то вломился – Мэрилин попыталась спрятаться в спальне, но после этого она рассмеялась и оделась, пока я бурчал. Вот и вся романтика, или подобие ее.

На сам Новый Год мы прилетели в Вашингтон, и переночевали отдельно, и на следующий день прилетели близняшки на Аir Fоrсе С-20, Гольфстриме, который был почти как мой. Было чертовски здорово, что я богат. Правила таковы, что поскольку было бы нечестно, что налогоплательщики должны платить за отпуска и перелеты президента, он должен сам платить за свои полеты – на президентском самолете! Но при этом если он сможет состряпать какое-нибудь оправдание – например, выступить с речью, «укрепить международные отношения» или «проведение осмотра» – то не должен. И поэтому куда бы они ни отправились, президенты выступают с речами. В результате каждый раз, когда я прилетал домой в Хирфорд, или когда Мэрилин с девочками летали туда-сюда – мне предъявлялся счет. По крайней мере мне не нужно было платить за весь поддерживающий персонал и агентов Секретной Службы. Поскольку их присутствия требовал федеральный закон, то за них платили налогоплательщики. Я подозревал, что пребывание на президентском посту обойдется мне куда дороже, чем я получаю. А поскольку моя зарплата направлялась в Красный Крест, этот опыт дорого бы мне обошелся.

А потом снова началась работа. Моим следующим крупным проектом стало послание президента. Оно было запланировано на вторник двадцать девятого января еще Джорджем Бушем до его скоропостижной кончины. Я мог изменить эту дату, поскольку нет конкретно указанной в Конституции даты для послания. Теоретически я вообще мог просто отправить его письмом. В Конституции просто написано: «Президент периодически дает Конгрессу информацию о положении Союза и рекомендует к его рассмотрению такие меры, которые он сочтет необходимыми и целесообразными». От Джефферсона до Тафта президенты просто отправляли в Конгресс отчет, и посыльный просто его зачитывал. Вильсон возродил практику выступлений, и подозреваю, что если бы я попытался просто направить послание письмом, то мне наверняка провели бы импичмент.

На практике послание президента предполагает представление Конгрессу и общественности тематики законодательной деятельности президента на грядущий год. Посреди громких заявлений и грандиозной пышности нужно выделить некоторые цели, которых хочешь достигнуть в следующие двенадцать месяцев. Некоторые послания удавались лучше с годами. Некоторые президенты использовали это как солянку, вываливая все свои планы, ошеломляя всех своими раздутыми интересами, большинство из которых потом либо остается без внимания, или же срывается в тартарары. Во времена власти партии Клинтона и Обамы иногда случалось так, что половина Конгресса вставала и аплодировала в то время, как другая партия сидела в гробовой тишине или же рассыпалась в критике. По всем меркам лучшим вариантом послания мог стать тот, где выбирается три-четыре основные темы, которые и поднимаются.

Первая тема была простой, по крайней мере, в вопросе выбора. Со времен атаки одиннадцатого сентября прошло только четыре месяца. Люди хотели услышать, как я лично буду держать всех за руки и оберегать их от зла. Мне нужно было сформулировать план по усилению безопасности и улучшению разведки. В этом вопросе я выделил свои планы по новому центру по борьбе с терроризмом (он уже был в разработке по постановлению правительства), как и собирался упомянуть о почти готовом отчете Троих Товарищей. Нам бы также потребовалось увеличить расходы на подготовку и безопасность, и по меньшей мере изменить некоторые приоритеты. Конечно же, ничего из этого не повлияло бы на гражданские свободы, по крайней мере, так бы я сказал людям. На самом деле, возможно, небольшое влияние все же бы было. С другой стороны, я не хотел вслух высказывать свои мысли. Ведь для покрытия всего этого пришлось бы сократить расходы на некоторые программы по разработке кой-каких причудливых видов оружия. Конгрессу могло не нравиться одобрение новых программ разработки оружия, но и урезать их тоже не хотели, потому что изготовители бы распространили свои субподряды по стольким конгрессиональным округам, по скольким только могли, а никто не хотел, чтобы видели, что он сокращает рабочие места. Нам с Томом Риджем нужно было сесть и обсудить это.

Итак, что же осталось? Оборона была пунктом номер один в моем списке, но что стало бы номерами два, три и четыре? Все, что шло бы дальше – было бы просто самообманом и наверняка непродуктивно. Единственное, до чего я смог дойти это до того, что для крепкой обороны нужна крепкая экономика. Мы уже двигались к спаду, на что я еще месяцы назад указал Полу ОНилу. К несчастью, самое последнее, чего можно хотеть во время экономического спада – это привлекать Конгресс. Спады являются частью обычного экономического цикла подъема и упадка. С последней крупной коррекции прошло уже несколько лет, и мы были в долгах. Экономисты это знали, бизнесменам это не нравилось, а политики этого не понимали. Политики понимают только вливания в кампанию и голоса. А так же то, что, когда доноры кампании и голосующие жалуются – им нужно сделать что-нибудь, чтобы показать свою заинтересованность в решении проблемы

И, как правило, они почти всегда делают все неправильно. Спад – это природный сигнал о том, что экономика слишком развилась, и нужно взять передышку. Например, все идет здорово и в гору, но заработок растет слишком быстро и проценты растут слишком высоко. В какой-то момент экономика рушится, какие-то люди теряют работу и какие-то компании закрываются, потом все успокаивается, проценты и доходы падают до той точки, где они имеют экономический смысл, и люди находят новую работу и формируются новые компании. Это болезненно, но такое бывает, и в общем потом все становится лучше, чем раньше. Каждый раз, когда лопается пузырь – этому есть фундаментальная причина. В это же время есть и нюансы, которые смягчают проблему. Федеральный резерв может повлиять на процентную ставку, требования банков и денежную массу, и федералы довольно быстро реагируют на проблемы. Конгресс же, напротив, может быть каким угодно, кроме как скорым на реакцию, и обычно они довольно криворукие, когда дело доходит до них. Их типичная реакция на спад – все начинают без умолку болтать на протяжении полугода, прежде чем пропустить какой-нибудь стимулирующий законопроект. В девяти случаях из десяти он стимулирует не ту часть экономики, и к тому времени, как он пройдет, спад уже достигнет своего пика и вот мы уже стимулируем растущую экономику. Другой типичной реакцией от Конгресса может быть решение сократить расходы прямо тогда, как экономика начинает выравниваться, тем самым усиливая спад.

Теперь же мы приближались к спаду. Не было ни одной причины, чтобы он стал убийственным, но это всё равно было бы неприятно. Да и непременно раздались бы крики, требующие что-нибудь сделать. И если бы я с этим не разобрался, это сделал бы кто-нибудь в Конгрессе, и совсем не обязательно вышло бы это на пользу стране. Но все же, были как хорошие способы подтолкнуть экономику с помощью государственных расходов, так и плохие. Одним из плохих способов было бы просто снизить налоги или давать людям чеки; а деньги бы пошли либо на выплаты по кредитным картам (погашение долга), либо на закупку вещей (потребление). Погашение долга – дело хорошее, но в целом обычно временное. А большая часть потребления идет за границу в виде выплат за нефть или готовых продуктов – например, продает ли Уол-март что-нибудь в самом деле сделанное в Америке? Хорошие способы трат на экономику требуют дальновидности. Лучшими сферами для вложений стали бы инфраструктура и исследования. Заделать несколько ям на дорогах и вложиться некоторые проекты разработок. Таким образом деньги остаются в Америке, а вы получаете сильный бакс. Итак, чтобы бороться с экономическим спадом, стоило бы вкладываться в Америку, отправить в Конгресс такой законопроект и сделать это одним из пунктов своей речи.

О чем мне еще поговорить? Не знаю, кто это сказал первым, но к ситуации это очень подходило. Никогда не упускайте отличного кризиса! Кризис у нас был, и мне нужно было выдоить его по полной программе. У меня была отличная возможность сдуть пыль с некоторых идей Джорджа Буша, подправить их, чтобы они были не так запущены, и продвинуть их. Этим действием я бы привлек новейшую Республиканскую икону, Святого Джорджа из Бушей. Взять пару его идей, исправить их, завернуть в обертку сострадательного консерватизма, поставить над ними американский флаг и вуаля! И все, что мне нужно было делать дальше – это держать нос по ветру.

Это не было такой уж необычной идеей. Тогда я был очень популярен и пользовался доверием за уничтожение Талибана и Аль-Каиды. Это переводилось в политический капитал, который я мог пустить на различные голосования и проекты. То же самое было и с Джорджем Бушем на моей первой жизни. К несчастью, он свой шанс потратил на различные кошмарные попытки, основывая органы внутренней безопасности и администрацию транспортной безопасности, ничего из которых особенного одобрения не вызвало и втянуло страну в пару проигрышных войн. Во время урагана Катрина он вообще сам в себя загнал осиновый кол. К концу своего срока он не мог убедить Конгресс даже в том, что небо синее, не говоря уже о том, чтобы что-то получить.

Наглядным примером стала иммиграционная реформа. Джордж в 2001-м предложил свой проект "DRЕАМ", но затем оставил его болтаться в воздухе, пока он был сосредоточен на других вещах. Это была отличная идея, но он не уделил ей достаточно внимания, и она медленно и болезненно загнулась. И никто из последующих президентов к ней не возвращался. Надо было просто стряхнуть с нее пыль, с силой продвинуть и повторять: "Нам нужно сделать это ради президента Буша!" А затем вбросить мысль о том, что, контролируя наши границы, мы боремся с терроризмом, и все это нас обезопасит. Это нужно было сделать.

Что мне нужно было сделать в своей речи – так это канонизировать своего предшественника, и обернуть все, что необходимо сделать, в его мантию. Если бы я только смог найти способ, как вызвать его образ, который улыбается мне с небес, то я бы всего добился. И вот так у нас были контртерроризм и безопасность, инфраструктура, исследования и иммиграция. В этот момент уже нужно было начать скармливать это Мэтту и Майку, чтобы они начали писать. Мы собирались не просто навести лоск на все это дерьмо, мы собирались это еще и подать этого сукина сына на тарелочке из золота!

Большим вопросом этого выступления стало, кого я приглашу в качестве своих гостей. Конечно же, Мэрилин с девочками были бы там, и я знал, что Чарли был благодарен тому, что он был в открытом море, иначе бы ему тоже пришлось приехать. Мне пришлось сильно заранее предоставить своим работникам список из нескольких имен и предложений, даже за несколько недель до самой речи, чтобы их могли подробно изучить и проверить. Например, я хотел пригласить некоторых членов из семей пострадавших одиннадцатого сентября присутствовать в галерее, но если бы мы привели их, то до них бы моментально докопалась пресса. А что, если кто-то из них был бы преступником или насильником, или кто-то бы винил меня в событиях одиннадцатого сентября, или же тайный Демократ решил бы развернуть плакат против Бакмэна? Гостей бы проверили Ари Флейшер и его сотрудники. У меня было с десяток гостей, и при подходящем случае я бы о них упомянул, и их бы показали на камеру.

Не знаю, сколько черновиков мы написали, готовясь к выступлению. Я пообещал каждому, что, когда мы закончим, каждый из них получит по неделе в Хугомонте за мой счет. Несмотря на это, к двадцать девятому числу они уже изрядно устали и сидели со стеклянными глазами, а когда Фрэнк решил пошутить и сказал, что нужно пройтись по тексту еще раз, они начали швырять в него всем, что попадется под руку. Я же их пожалел и остановил все правки в то утро. – Парни, если нас за следующие двенадцать часов никто не атакует, то это подойдет. А теперь идите домой, поспите и смотрите вечером по телевизору, как я объебываюсь с текстом.

Мэтт издал стон, Майк чего-то взвизгнул, и они отправили все на принтеры и к Ари в Капитолий для телесуфлера. Еще копия из деликатности была отправлена и Демократам в Конгрессе, чтобы они смогли подготовить свой официальный ответ. Какого черта им вообще было позволено оспаривать послание президента, мне было совершенно не понятно. Это не было требованием Конституции, и мне всегда казалось, что это чертовски невежливо.

Несмотря на все это, наступил вторник двадцать девятого числа, и Мэрилин привезла близняшек сразу же, как только они вернулись из школы. Выступление бы началось в девять часов, но это было только началом, где я должен был прошествовать по проходу к подиуму. И потом я бы не начал вещать с важным видом еще пять или десять минут. До Капитолия мы добрались чуть позже восьми, и передохнули в кабинете организатора Джона Бейнера. У меня была копия речи и я ее перечитывал, хоть уже и знал ее наизусть, и она была бы на телесуфлере. Зная мою удачу, эта чертова штука сломалась бы, я бы забыл что-то сказать, и Демократы подняли бы целое восстание. Или хуже.

Близняшкам было откровенно скучно ждать. Они до этого уже бывали в офисе, когда он еще был моим, так что большую экскурсию им было уже не провести. Мы не обращали на них внимания. Мэрилин взглянула на меня и сказала:

– Ты слишком напряжен. Тебе нужно расслабиться. Все будет хорошо.

– Это лишь самая важная речь в моей политической жизни, всего-то! – театрально ответил я.

– Ты так говорил про каждую свою речь, которую ты когда-либо давал. Не могут они все сразу быть такими уж важными.

Я фыркнул и рассмеялся. Немного понизив голос, я сказал: – Я знаю один способ, как могу расслабиться.

Моя жена покраснела, и ее глаза заблестели. – И испортить мой макияж?! Забудь об этом!

– Хм-мф! Может, мне все-таки стоит нанять интерна.

Мэрилин улыбнулась и сказала: – Я всегда могу попросить Картера выручить.

На это я закашлялся, пока Мэрилин надо мной смеялась. Когда я наконец справился со своим дыханием, я ответил: – Картер мне нравится, но не до такой степени!

– Славно.

К счастью, в этот момент к нам зашел Фрэнк, а не Картер, постучав по часам и сказав: – Мистер президент, пора.

Если бы это был Картер, мы наверняка бы лопнули от смеха. Мы поднялись, Мэрилин чмокнула меня на удачу и я обнял своих дочерей. Затем Фрэнк проводил их из кабинета.

Во всем этом деле было очень много церемониального, чего общественность не видит на самом деле. Сначала должны занять места члены Конгресса, и затем уже в своего рода формальном порядке заместитель парламентского пристава запрашивает разрешение у вице-президента, Сената, судей, министров и других важных персон вроде начальников штабов, чтобы все вошли. Затем все входят и занимают места. Наконец, когда все на местах, конгрессмены собираются вокруг президента. Он единственный, кого уже показывают по телевизору. Парламентский пристав произносит мое имя и затем меня по проходу сопровождают один конгрессмен и один сенатор, выбранные спикером и вице-президентом (в своей роли как главы Сената). Сегодня со мной были Джон Бейнер и Дон Никлс, что меня устраивало. Я знал и хорошо общался с обоими и неоднократно с ними работал.

Мы стояли в углу от главного входа, и я взглянул на Дона и Джона. – Как, черт побери, я оказался впутан в этот бардак? – спросил я их.

Джон только рассмеялся. Дон ответил: – За порядочность?

– Мы знаем, что это не так! – отметил Джон.

У меня не было возможности ответить, когда внезапно дверь отворилась, и я услышал: – Господин спикер, президент Соединенных Штатов! – и я расправил плечи и замаршировал вперед, окруженный своими друзьями.

Шум аплодисментов стоял оглушительный. Почти сразу же конгрессмены и сенаторы с обеих сторон от прохода начали протягивать мне руки для рукопожатия. Циничная часть меня знала, что они просто хотели совместную со мной фотографию, и что они с радостью накинутся на меня, как голодные волки на раненого олененка, если им покажется, что это может им быть на пользу. Не такая циничная часть меня наслаждалась этим. Я знал, что долго так продолжаться не будет. Это было хорошее время для меня. Я все еще был популярен за ответ террористам, и спад в экономике еще не окончательно укрепился. В следующем году мой рейтинг будет намного ниже!

Дойти до подиума заняло у меня почти десять минут, пока я пожимал руки. У меня уже от рукопожатий болели обе руки. Дэнни и Джон тоже пожали мне руки со своих мест позади меня. Затем я повернулся к Конгрессу, и все затихли.

– Господин спикер, мистер вице-президент, уважаемые члены Конгресса, уважаемые гости и соотечественники. Я собираюсь взять на себя больше, чем несколько обязанностей. Одной обязанностью является исполнение требования Конституции сообщить о состоянии страны на текущий момент, и предложить на ваше рассмотрение некоторые меры, которые могут быть эффективны и необходимы. И я сообщаю вам, что наша страна СИЛЬНА!

Я сказал это с напором и гордостью, и затем зал взорвался в овациях, мне аплодировали стоя. Я выждал около тридцати секунд и затем поднял руки, чтобы все успокоились, и когда все притихли, я продолжил.

– И более того, я сообщаю вам, что наша страна и БУДЕТ ОСТАВАТЬСЯ сильной!

В этот раз овации продолжались более двух минут, и мои попытки всех угомонить пошли прахом. Я просто стоял и смиренно улыбался. Со временем овации прекратились.

– Эту честь должен был иметь президент Буш. Он пал, исполняя свой долг, вместе с тремя тысячами двумястами тринадцатью других людей одиннадцатого сентября. В последний раз я говорил с вами в этом зале четыре с половиной месяца назад, когда принял груз ответственности, который он нес. Тогда мы собрались вместе, чтобы помочь выжившим, залечить раны, защитить нашу нацию и добиться справедливого возмездия для тех, кто напал на нас.

Когда я говорил перед всей страной восьмого октября, мы начинали нашу ответную реакцию на атаки одиннадцатого сентября. Тогда мы начали скоординированную операцию наших сухопутных, морских и воздушных войск по уничтожению террористических элементов, которые объявили нам войну, и правительство Афганистана, которое их спонсировало. Как я и сообщил вам тем вечером, и как мы докладывали и потом, эта операция прошла чрезвычайно успешно. Военные руководители Кабула и террористы, которых они поддерживали, столкнулись с суровым возмездием и наказанием, и теперь в этой пораженной стране начинает формироваться более умеренное правительство.

Это было своего рода правдой, думал я, выжидая неотвратимых аплодисментов. Большая часть Талибана и Аль-Каиды была мертва. Никто не знал, погиб ли бен Ладен. Появилось несколько видео, но ЦРУ определило, что они были записаны еще до восьмого октября, и только потом были показаны. А что до нового умеренного правительства, то это было небольшой натяжкой. В Афганистане просто появились новые военные руководители, и мы надеялись, что они сконцентрируются на том, чтобы убивать своих людей, а не наших.

– Цена свободы всегда высока, и плата за нее в валюте, которой всегда недостаточно. Она требует жертв наших лучших и храбрейших людей, и совместных жертв тех, кого они любят. Сегодня вечером здесь в зале присутствуют несколько человек, которые принесли эти жертвы. Сегодня здесь присутствуют миссис Паулир Деверо и ее дети Памела и Чарльз, они представляют ее мужа, второго пилота Джастина Деверо, и семьи тех, кто был на бомбардировщике В-52 "Ржавое Ведро", который был потерян при проведении первых атак. Здесь также присутствуют и Роберт и Марин Уилсон, родители старшего сержанта армии Соединенных Штатов Патрика Уилсона, который пал за границей Кабула, и миссис Джанис Корнвит, жена главного помощника боцмана Карла Корнвита, бойца отряда морских котиков, который пал поблизости от Махмудраки. Это люди были среди тех, кто принес высшую жертву за страну, которую любили, и мы почитаем их семьи и семьи всех остальных героев.

Еще аплодисменты и снова стоя.

– С этими семьями присутствуют также и другие, те, кто участвовал в операции "Несокрушимая свобода". Ее частью было намного больше людей, чем мы смогли бы вместить здесь, так что мы можем почтить только небольшую их часть, но я с уважением представляю их вам вместе с их товарищами.

Тогда я зачитал еще с полдюжины имен солдат армии, флота и воздушных сил, пока камеры показывали некоторых людей в форме с медалями. Опять же, еще волна аплодисментов и еще волна оваций стоя. Ранее в тот день я встретился со всеми гостями за обедом. Это был смущающий опыт.

– Часть этой платы была отдана и здесь, дома. Будь то пожарный, который поспешил в Северную Башню, чтобы спасти жизни, но не выбравшийся оттуда сам, или же санитар в Пентагоне, который пострадал от ожогов первой степени, спасая других, или пассажир рейса номер девяносто три, чьими последними мыслями было предотвратить тот ужас, о котором он уже услышал, и решил, что "Эй, вперед!" было отличной идеей, список людей, которые стали героями и здесь, также слишком длинен, чтобы зачитать его полностью. У нас здесь также присутствуют и их представители.

Еще больше оваций. Служащие люди смутились от поддержки близких тех, кто погиб одиннадцатого сентября.

– А теперь же только мы сами можем предотвратить повторение подобного. Все мы до единого, кто собрался в этом зале, дали торжественное обещание, клятву защищать нашу страну и наших людей. Нельзя допустить повторения того, что произошло в тот ужасный день. Мы должны быть настороже, даже больше, чем когда-либо раньше.

Теперь же я хочу представить вам троих гостей – помощника исполнительного руководителя Федерального Бюро Расследований Коллинса Барнвэлла, помощника руководителя Секретной Службы Ральфа Башама, и заместителя директора по аналитике Центрального Разведывательного Управления Уинстона Кридмора. Спустя пару часов после проведенных атак, я приказал этим троим выяснить, что именно произошло и докладывать мне обо всем, о чем они только могли. С тех пор я встретился с ними двадцать три раза, и на этой неделе они будут проводить завершающую подготовку своего отчета. Я прошу вас с вниманием отнестись к их выводам. Их доклады заставляли собраться, и показали мне, что мы, как лидеры нашей страны, можем работать лучше.

Одиннадцатого сентября мы вступили в новую эру. За большую часть последнего столетия мы были сфокусированы – в военном плане, дипломатическом и разведывательном – на тоталитарные режимы, которые мы увидели в мире. Америка храбро приняла эти вызовы, и мы поднялись к тому, чтобы вести мир к новым свободам. С этим мы сталкивались до десятого сентября. Теперь же нам бросили новый вызов, и мы должны сменить наш фокус внимания и методы, чтобы принять его. И я скажу вам, что мы встанем и примем этот вызов!

Затем прошла еще одна волна одобрений и еще волна аплодисментов стоя. Я дождался, когда все угомонится, прежде чем продолжить.

– Одиннадцатого сентября мы пострадали из-за отказа нашей разведывательной системы. Это была система, которая была сконцентрирована на угрозах из прошлого, нежели будущего. Одной из основных рекомендаций на будущее станет национальный центр координации по вопросам терроризма, связанный с разведкой. В течение нескольких недель мы составим законодательный проект, чтобы создать национальный центр по борьбе с терроризмом, который будет стоять наравне с остальными разведывательными управлениями. Это будет совместная структура, чтобы в случае, если одно из них что-либо выяснит – то возможно будет предпринять какое-либо действие посредством этой структуры. К сожалению, в прошлом такого не было, и мы увидели, какую цену пришлось за это заплатить. Хватит этого! Мы можем стараться лучше, и мы должны стараться лучше!

Мы с моими советниками подготовим бюджет, чтобы подстроиться под эти новые реалии. Делая это, мы должны понимать, что одной из потерь для нас из-за атаки стала и экономическая. Наша национальная экономика замедляется, и это пройдет болезненно для всех нас. Это тоже то бремя, которое мы должны вынести, чтобы построить крепкое будущее. Мы не можем надеяться, что у нас будет крепкая оборона без сильной экономики, на которую она будет опираться. Таким образом мы должны сделать вложения в наше будущее, вложения, которые подкрепят все то, что делает Америку великой, и это усилит наше величие.

Послышались еще аплодисменты, но уже без оваций. Никто не любит слушать о плате, которая может на самом деле подразумевать какие-нибудь деньги. Уже не было лучшего времени, чтобы упомянуть Джорджа Буша и сказать им, что это были его идеи. Следующие десять минут я говорил о том, как инфраструктура и инновации станут долгосрочными вложениями, о рабочих местах, которые они создадут, и о долларах, которые они принесут трудолюбивым американцам. Я говорил о том, как прошлые трудности заставили нас проложить железные дороги и шоссе, которые пересекали всю страну, и как вложения в воздушное и космическое пространство и в технологии изменили жизнь каждого американца к лучшему. Не было нужды говорить, что все это было идеями, которые со мной часто обсуждал Джордж Буш, и я просто передавал предсмертное желание одного из наших величайших президентов. К тому времени, как я закончил, у всех глаза были на мокром месте.

Затем я перешел на тему иммиграционной реформы. Это на самом деле была одна из хороших идей Джорджа, и я собирался требовать того, чтобы его законопроект "DRЕАМ" пропустили. На моей первой жизни он упустил момент, и когда он наконец добрался до этого проекта, его имидж был настолько испорчен, что он не смог бы даже раздавать воду в пустыне. В это же время через пару лет под его не слишком вдохновляющим руководством, Республиканская Партия и Конгресс закостенели настолько, что единственной стратегией, которую они смогли придумать, было безжалостное отвержение всего, что хотели сделать Демократы – например, иммиграционной реформы. А тогда же у меня была редкая возможность протолкнуть что-нибудь вперед, и почти что угодно могло бы немного разобрать тот бардак, в котором мы пребывали. Даже лучше – я мог связать охрану границ с борьбой с иностранными террористами. Мы бы усилили охрану границ, но ценой этого стало бы требование привести в порядок остаток системы и сделать что-нибудь с миллионами нелегалов, которые уже у нас торчали.

И превыше всего остального была необходимость придумать что-нибудь звучное и ритмичное, тот ритм, который бы раскачал толпу. Это могло бы быть сухо и скучно, но если бы мы могли навести лоска на детали и сконцентрироваться на всех чудесах, которые от этого могли случиться, это бы сильно продвинуло план вперед. Важнее всего для меня была необходимость иметь возможность засыпать Конгресс несколькими законопроектами в течение следующего месяца. К концу февраля мне уже нужно было часть этого свалить на их плечи. Если бы я ждал того, что Конгресс сделает всю работу за меня, то это бы не сработало. Конгресс похож на упряжных собак, которые бесцельно лают и носятся, играя в снегу. Единственным способом заставить их шевелиться было бы упрячь их и щелкнуть кнутом. Еще в Белом Доме я поручил каждое крупное дело конкретному работнику, за которыми присматривал Картер, и собирался толкать их для решения проблемы. Я нещадно отчитывал Картера, когда он все контролировал.

Наконец настало время заканчивать, завернуться в американский флаг и пуститься в воодушевляющие разглагольствования и заговорить о старой доброй американской мечте.

– Это больше, чем просто предложения; это наследие великого американского президента! Мы все здесь знали о его планах и мечтах! Мы знаем, что он хотел сделать эту страну еще более величественной и сильной! Мы знаем, что он хотел, чтобы наши люди были в безопасности. Мы знаем все это потому, что это те же планы и мечты, что и у нас самих. Мы должны построить и защищать наследие президента Буша, не ради него, а ради нас самих! Это не я призываю Конгресс действовать. Это американский народ призывает Конгресс действовать!

Все снова поднялись, аплодируя и шумя. Нет ничего лучше, чем взывать к светлым чертам людей, у которых их, в общем-то, и нет. Мне стоило об этом знать. Я сам был таким.

– Большие тяготы дают большие возможности. Америка – страна, которая разивается от тягот. В нашей истории преграды стояли одна за другой, и каждый раз мы становились все сильнее, чем раньше! И сейчас ничего не изменилось! Это наш вызов! Это наша возможность! Это наше время! Мы не дрогнем! Мы не потерпим неудачи! Мы добьемся успеха!

Я уже выкрикивал это, и все стояли, одобрительно крича и аплодируя. Это было больше агитационной речью, чем политической, но, по моему мнению, стране тогда была нужна именно она. Наконец все успокоились и снова сели на свои места.

– Ранее я сказал, что наша страна сильна, и будет оставаться сильной. Я ошибся, сказав это. Мне стоило сказать, что наша страна станет еще сильнее. У нашей нации есть сила, о которой не ведают наши враги, и которой завидуют наши друзья. Мы заплатим цену свободы, насладимся силой свободы и воспользуемся ее мощью. А теперь, с Божьей помощью, мы будем двигаться вперед. Благодарю вас и да хранит вас Бог.

И на этом все закончилось. Все снова повскакивали и начали одобрительно кричать, и Дэнни с Джоном наклонились вперед, чтобы похлопать меня по спине и пожать мне руку. Мне было любопытно, что Демократы сделают в ответ, и я знал, что в Белом Доме был диктофон, который все записывал. Завтра бы мы прошлись по нему гребнем. В это же время я мог сделать первые выводы, глядя в зал. Мэрилин все еще была Демократом, и как я понимал, дочерей тоже воспитывала в этом зловещем кредо. Я поймал ее взгляд, и видел, как она улыбается, прижимая к себе дочерей, и у всех троих на глаза навернулись слезы. Может быть, все-таки это сработало.