С чистого листа главы 100-165

Глава 152. Изменения

2002–2003 годы.

Остаток лета я позволил своим ребрам восстановиться, что, несомненно, стало препятствием для моих тренировок Крав-Мага и занятиями. Док услышал, наверняка от кого-нибудь из штата в резиденции, что я запил обезболивающее пивом, сразу же дал мне нагоняй и прописал мне только ибупрофен без чего-либо другого из интересностей. Мэрилин, услышав это, бросила на меня свой недовольный взгляд свысока. Близняшки же больше волновались, что после прыжка на меня, и затем после приземления могла пострадать Шторми. О своем горячо любимом отце они так не переживали. Я на это только взглянул на Мэрилин и спросил:

– Когда они уже в колледж?

Она вздохнула и улыбнулась:

– Не очень скоро!

– Думаешь, нам будет одиноко? Только ты, я и сотни работников и прислужников?

Она только закатила глаза в ответ.

Дик Чейни умудрился полностью самоуничтожиться за лето. Он бы стал огромной занозой в заднице, если бы решил участвовать в праймериз 2004-го года, и довольно долго это озвучивалось так, что именно это он и собирался сделать. К августу же с ним было покончено. Специальный объединенный комитет направил повестки в суд почти всем, кто как-либо был связан с системой разведки перед событиями одиннадцатого сентября, и некоторые их них стали сотрудничать со следствием, а некоторые – нет. Радзивилл, лакей государственного департамента, которому было приказано закрыть програму Аblе Dаngеr, предоставил улики, чтобы не оказаться за решеткой, и указал на Скутера Либби. Скутер был пойман на том, что противоречил сам себе, и к концу лета он оказался на скамье подсудимых.

Также в суд вызвали и Дика Чейни, который отказался сотрудничать. Он считал себя выше лжи, так что он заткнулся и продолжать требовать соблюдения своего права конфиденциальности. Администрация ему в этом отказала, что ему не особенно понравилось, и он подал на меня в суд. Окружной Суд Соединенных Штатов штата Колумбия постановил, что у него не было права требовать конфиденциальности, и эта удивительно скорая аппеляция была отклонена. После этого он предстал перед Конгрессом, и после принятия присяги заявил:

– По совету юриста я отказываюсь давать показания и я призываю на свою сторону право Пятой Поправки не свидетельствовать против себя, – и затем он поднялся и покинул зал слушаний, пока остальные присутствующие поднимали шум и бросались обвинениями, а председатель бешено стучал своим молотком и требовал Чейни вернуться под угрозой предъявления обвинения в неуважении к Конгрессу.

Обвинение было единогласно принято внутри комитета, но у Чейни было достаточно друзей в Конгрессе, так что голосование Палаты единогласным не стало. Хотя результат от этого не изменился. Вокруг этого события развелось множество тягомотины, и Кабинет Советников держал меня в курсе, но в конечном итоге Чейни был признан виновным в неуважении, но ему не нужно было давать показания или в чём-либо признаваться. Чейни посчитал это оправданием, но всей остальной стране так не показалось. Брюстер МакРайли, мой давний консультант, сказал мне, что Чейни пытался пристроиться к Республиканским инвесторам, но ему это не очень удавалось.

Последней каплей стал август, когда Скутер признал вину по статьям “лжесвидетельствование” и “препятствование расследованию”, и был приговорен к восьми месяцам пребывания в Федеральной тюрьме и штрафу в сто тысяч долларов. Мне пришел обязательный запрос на помилование, который я отклонил. Затем Чейни пригласили на “На неделе”, чтобы услышать его мнение. Он заявил, что “бессердечный и циничный отказ президента Бакмэна помиловать почтенного слугу народа было сродни тому, как и оставить бойца на поле боя!”

В этот момент Флетчер Дональдсон, присутствующий в качестве гостя-журналиста на их сегменте “Круглый стол”, и занимавший пост заведующего бюро в Wаshingtоn Sun, и аккредитованный корреспондент Белого Дома, ответил:

– Господин секретарь, во время войны во Вьетнаме вы получили пять отсрочек от службы, а президент Бакмэна получил Бронзовую Звезду за то, что не бросил бойцов на поле боя. Вы уверены, что хотите привести именно такое сравнение?

В этот момент Дик сорвался, и наговорил Флетчеру и Сэму Дональдсонам и Коки Робертс, что я не должен был стать президентом, что Джордж Буш хотел, чтобы я уволился и ушел, и что он должен был стать президентом, потому что Буш ему это пообещал. Затем он обозвал меня предателем своей партии и своей страны. Ошеломлённых взглядов было не счесть.

На следующий день Ари вытащил меня на пресс-брифинг для опровержения всего сказанного Чейни, и я сказал правду, что таких разговоров никогда не было, никаких таких обещаний не давалось, и что никто не просил меня уйти. Нет, я никак не мог объяснить такое странное поведение мистера Чейни. Все, что мне нужно было делать – это выглядеть пораженным и не выдвигать никаких предположений, когда кто-нибудь спрашивал меня, не думал ли я, что Дик Чейни мог страдать от чего-нибудь, связанного со стрессом.

Это все, что нужно знать о современных неоконсерваторах.

Это не значило, что все мы могли расслабиться. Все, чего было достаточно – это одного инцидента, чтобы консерваторы потребовали моей замены кем-нибудь, кто “раз и навсегда решил бы проблему!”. У нас чуть не случилось такое из-за Ричарда Рейда, “Обувного террориста” в прошлом декабре, когда этот сумасшедший исламист попытался поджечь ботинок, набитый взрывчаткой, на международном рейсе, и не смог зажечь фитиль. Дик Кларк неплохо управлялся с ЦРУ, Уинстон Кридмор координировал разведданные, и Конгресс своими расследованиями вселил в парочку бюрократ страх перед Господом. Со времён одиннадцатого сентября мы смогли остановить или хотя бы поймать по меньшей мере десяток подрывников, из них кто-то был рождён за границей, а кто-то рос здесь. Крупно помогло ещё и то, что люди сами догадались, что было полностью позволено ввязываться толпой и оставить все законные разбирательства на потом. Спасибо за этот ценный урок, рейс 93.

Одной большой темой для обсуждения стало то, как много мы должны давать знать общественности. Если бы мы рассказали людям, что сорвали какой-нибудь план теракта, то плохие парни гарантированно выяснили бы детали того, как именно мы это сделали, и таким образом могли бы изменить свою тактику. Если бы мы ничего не сообщали людям, тогда они бы и понятия не имели об уровне опасности, и решили, что проблема исчерпана, и что нам не нужно было больше быть осторожными. Но что бы мы ни делали, мы пришли к общему мнению, что нельзя было ни черта говорить Конгрессу, иначе все уже было на телевидении ещё до того, как мы доберёмся домой. Конгрессмены, услышавшие об этом, расстроились и потребовали от администрации большей открытости, и заявили о том, какими надёжными они были. Это тоже попало в прессу, и было чудом, что кто-нибудь мог это прочитать, не расхохотавшись.

От бен Ладена ничего не было слышно, хотя его старые видео ещё гуляли по миру. Был ли он убит? Погиб ли он где-нибудь в руинах или обрушившейся пещере? Или же он скрывался? Никто не знал, а если и знал, то не говорил. Без тела никто из нас не смел утверждать, что он мертв; все знали, что уже через пять минут после этого объявления он может оказаться в прямом эфире.

Но кое-что очень быстро проявилось, и это было то, что имя Аль-Каиды потеряло свое отличие от других. Так же, как все копиры называют Ксероксами, теперь все террористические группировки называли себя Аль-Каидой. Толпы мудаков, которые никогда в жизни не слышали про бен Ладена до одиннадцатого сентября, теперь называли себя ответвлением Аль-Каиды. Они решили, что это было бы хорошей рекламой и способом привлечь рекрутов и средства. ЦРУ докладывали, что группы Аль-Каиды появлялись по всему миру, и большая их часть никогда не встречалась ни с кем из изначальной группы.

Афганистан прочно погряз в гражданской войне. Аль-Кайду и Талибан изрядно потрепало, и немногочисленные выжившие сбежали через горы в Пакистан, оставив страну в руках новых военных правителей из Северного альянса. Отдельные полководцы имели свои отряды и свои интересы, и быстренько начали воевать между собой, обычно за территории, где растет мак, и за каналы распространения героина. В это время Талибан снова собирался воедино в Пакистане с помощью межведомственной разведке, и они начали медленно двигаться обратно в Афганистан, убивая по пути. Я каждые пару недель получал отчёты от Кларка и Кридмора, и каждый раз это звучало как очередная гражданская война, что очень походило на то, что разрослось после того, как оттуда в 89-м, больше декады назад, ушли русские. Все наши работники были вывезены оттуда, хотя у Кларка всё ещё была парочка агентов, которые были с различными полководцами из Северного альянса. Мы поставляли им оружие, чтобы помочь в борьбе с Талибаном, но в остальном мы туда носа не совали.

Если бы Афганистана не существовало, то кто-нибудь наверняка придумал что-нибудь такое под кислотой. Почему кто-либо в здравом уме мог хотеть, чтобы мы там оказались, мне было невдомёк.

Ирак возмущался ровно так же, как и во время правления Клинтона и Буша. Каждые пару месяцев они бы издавали воинственные вопли, и вторгались в запрещённые для полетов зоны, или подбивали американский военный самолёт с помощью своих прицельных радиолокационных станций. Наша реакция была весьма предсказуемой. Мы сбивали залетевших незваных гостей или уничтожали их зенитные установки, и затем выпускали в них пару ракет. Это были вялотекущие боевые действия, достаточные для того, чтобы держать пилотов воздушных сил и флота наготове, держать людей в хорошей форме, и это обходилось нам в пару миллиардов в год, но зато мы не теряли людей. По сравнению со стоимостью что вторжения в страну, что позволения Саддаму Хуссейну творить, что ему вздумается, это было дешёвой перестраховкой.

У Ричарда Кларка было в Ираке несколько разведчиков, хоть их было и не очень много. Одна группа арабоговорящих была расположена в южной запрещённой для полетов зоне, где они шпионили за шиитами с суннитами. Нельзя сказать, что им это особенно удавалось. Сунниты поддерживали Хуссейна, а шииты поддерживали дружеские отношения с психами из Ирана.

Куда более успешными были агенты, которые были размещены в северной зоне, которая затрагивала и Курдистан. Курды в большинстве своем были суннитами, как и Хуссейн, но с немного другим уклоном. Куда важнее был тот факт, что курды не были потомками арабов, и не считали себя иракцами. Это был один из тех чудесных примеров власти западных колонистов, которые разбирались с трудностями, просто чертя линии на карте. Курдистан, исконная родина курдского народа, располагался на севере Ирана, востоке Турции и на северной верхушке Сирии. Они проводили небольшие партизанские войны в большинстве этих мест, и серьезно ненавидели иракцев, которые их травили газом больше, чем пару раз. Колин Пауэлл вместе с государственным департаментом настоятельно рекомендовали подружиться с этими ребятами и попытаться помирить их с Турцией, которая была союзником НАТО. Я пожал плечами и послушался. Я всё ещё не доверял этим тюрбанам, но мы платили Колину, чтобы у нас был трёп вместо войны. В конце августа мы взяли очередной семейный отпуск, вероятно, последний в полном составе, в Хугомонте. Чарли взял пару дней отпуска и присоединился к нам на выходные перед тем, как девочки, предположительно, пошли бы в колледж. Было жарко, но здорово. Мы теперь не так часто туда выбирались. Одним делом было, когда я был конгрессменом. Девятый округ Мэриленда был весьма небольшим, и большая часть жителей уже знала, что у меня есть дом на Багамах, когда я впервые избирался в Конгресс. И для меня было довольно просто потушить всех, кто как-то это комментировал.

Но не в качестве президента. Это был яркий пример того, что я был слишком богат, и не являлся одним из обыкновенных людей (как, например, были действительно бедные конгрессмены, которые скромно проводили свой отпуск). Даже хуже, я отдыхал где-то за границей, а не в старой доброй С.Ш.А.! Боже, да я практически был коммунякой! По меньшей мере полдюжины губернаторов с обеих сторон публично высказались о том, что в их штатах было множество чудесных мест, которые были бы даже лучше! (Северная Дакота? Серьезно? Должно быть, я упустил песчаные пляжи в турброшюре).

Мы скрыли это под покровом “деловой поездки”, назвав это Карибским саммитом и пригласив около полдюжины послов на милый ужин в Доме Правительства. Мы все улыбались, пожимали друг другу руки, давали речи и позировали для фотографий. А пока все камеры были устремлены на меня и Мэрилин, Чарли отвёз девочек на Райский Остров. Он оделся в штатское, напялили соломенную шляпу и солнцезащитные очки, да и немногие знали, как он выглядел. На виду больше были его сестры, когда я начал агитировать за Буша в 2000-м. Они-то достаточно времени провели, выбирая наряды.

Мы предупредили их не творить никаких глупостей, пока рядом снуют репортёры и камеры, и затем отпустили их с небольшим отрядом людей Секретной Службы сразу же после того, как мы с Мэрилин покинули дом в лимузине со свитой. Они же уехали в паре неприметных машин. Чарли сводил их в пару магазинов и затем они поехали в казино, где он дал им немного мелочи на автоматы и угостил их лишним. Они вернулись намного позже того, как вернулись мы с Мэрилин и легли спать.

Мы, проснувшись, услышали гомон в гостиной, я ухватил халат и направился по коридору, чтобы увидеть, что происходит. Я не ожидал неприятностей, поскольку дом был под круглосуточной охраной даже тогда, когда нас там не было. Чарли и один из агентов, поддерживая близняшек, затаскивали их в дом. Запах алкоголя я чувствовал даже с другого конца комнаты.

– Я разве не просил вас не слишком много пить? – сказал я.

Чарли положил Молли на диван и капитулирующе поднял руки:

– Эй, я тут трезвый. Я пытался сдерживать их, но они уже совершеннолетние, по крайней мере здесь.

Я перевел взгляд на агента, который решил просто положить Холли на плечо и отнести в спальню.

– Все правда, – сказал он. – Чарли впервые был ответственным.

– Впервые? – добавил мой сын.

– Не я это сказал.

Из коридора вышла Мэрилин с заспанными глазами.

– Что происходит?

– Твои дочки пытались выпить весь остров досуха, – прокомментировал ситуацию я.

– Не вини меня, мам! Я купил им по первому бокалу, но у них были и свои деньги. Если в чем-то был ром – они это пробовали, – сказал Чарли. Он поднял Молли и начал вести ее по коридору в ее спальню.

– О, боже. Ну, думаю, урок они усвоят, – сказала моя жена.

– Вас кто-нибудь видел? Это завтра попадет на первые страницы Nеw Yоrk Тimеs? – Ари пару дней наслаждался солнцем вместе с нами; стоило ли мне ему сообщать о случившемся?

Агент Секретной Службы покачал головой и сказал:

– Не могу сказать. Никто из нас не заметил, чтобы кто-нибудь уделял им особое внимание, – отряд охраны был одет в повседневную одежду, и хоть я и знал, что они все вооружены, я понятия не имел, где они прятали свое оружие.

– Если честно, они больше походили на пару девчонок, которые ухитрились удрать от своих родителей на ночь. Не сказать, что это было бы невиданным зрелищем на этом острове.

Я только забурчал на это. Это уже не стоило того, чтобы волноваться. Это не стало бы худшим скандалом, который случался в Белом Доме. Я коснулся локтя Мэрилин и сказал:

– Пойдем спать.

– С ними все будет в порядке?

– Уж надеюсь, что нет. Я надеюсь, что у них будет жестокий отходняк, и они будут знать, что не нужно больше заниматься такими глупостями.

– Ты не слишком-то любящий отец, – отметила она, когда мы шли в спальню.

– Просто я очень практичный.

Мы с Мэрилин отлично поспали, встали, как обычно и позавтракали на рассвете, купаясь в лучах восходящего солнца. Почти до полудня близняшек мы не видели, и выглядели они так, будто настала пора помирать. Они выли и стонали и хотели видеть врача. Мы же только фыркнули и дали доктору Таббу их осмотреть. Он сказал, что они в порядке, и страдают от обезвоживания и чрезмерного употребления алкоголя, и выписал им апельсиновый сок и аспирин. Другими словами, это было сильное похмелье. Девочки назвали его шарлатаном, а мы расхохотались, поблагодарили его и пригласили его и его команду поужинать с нами вечером. На ужин Холли и Молли не пришли, и весь остаток дня провели, воя и охая в своих комнатах.

Чарли тоже пропустил все, но не потому, что ему было плохо. Он сказал, что увидел парочку клубов, в которые он хотел заглянуть и прикинуть, повезет ли ему. Мэрилин высказала ему пару неодобрительных комментариев как мать, а я просто напомнил ему держать при себе какую-нибудь защиту. Он рассмеялся и ушел, а Мэрилин решила повысказываться уже мне. Я только кивал и соглашался со всем, что она мне говорила, а потом расхохотался: – Хочешь, расскажу им о нашей первой поездке в Оушен-Сити?

На это мне погрозили пальцем и я услышал фирменное:

– Угомонись!

Я только надеялся, что девочки немного подуспокоятся перед колледжем. Конечно, я в этом сомневался, но всё же я мог ещё надеяться. Это случилось через неделю, когда им нужно было прибыть в университет Мэриленда на инструктаж для новичков. И вот, как и все другие родители студентов, мы помогли детям собрать свои вещи и добраться до места. Мэрилин также свозила их в Хирфорд на пару дней, чтобы разобрать вещи и собрать все то, чего у них не было при себе в Вашингтоне, и затем они снова приехали и переночевали в Белом Доме. На следующее утро спозаранку мы зашвырнули их барахло в багажник “Военного фургона” и со скромной охраной поехали в Колледж-Парк. Это был неформальный день, так что я был в штанах и гавайской рубашке, в парусиновых туфлях без носков, а Мэрилин надела блузку в клетку, джинсы и балетки. После регистрации девочки получили свои ключи от общежития, и мы перешли к избавлению от наших детей.

Словом дня для агентов в тот день стало: – Уймитесь! Мне совсем не нужен был боевой строй охраны в черных костюмах, с наушниками и темными очками, которые бы тенью ходили за нами. Они могли бы одеться и более повседневно и слиться с обстановкой, а фургоны отогнать за угол. Университет был в курсе, что приезжают девочки, и необходимые дополнительные защитные меры были приняты. Впервые в жизни девочки жили не с нами, а с обычными колледжем соседями по комнате. Напротив каждой комнаты была комната, где было по молодой девушке-агенту, которые были назначены к каждой из девочек и у них были спецсредства для связи, они уже были на месте. Охраны было бы немного, но все же она бы была.

К счастью, тогда мои ребра уже зажили, по крайней мере, настолько, что я мог носить коробки. Хотя много нести мне не пришлось. Вскоре после переноса первой партии вещей, магическим образом появилось несколько молодых людей, которые предлагали свою помощь, абсолютно безвозмездно, любым симпатичным въезжающим девушкам. Какие чудесные примеры американской молодежи! Про нас с Мэрилин быстро позабыли. Не думаю, что они понимали, кому именно они помогают, пока они не подошли к фургону и не увидели, что ещё там было.

Мы с Мэрилин просто породили по территории корпуса. Она возила их на встречи в колледж, и она же помогла им с процессом регистрации. Этому также поспособствовал тот факт, что они были отличницами, и что мы платили наличными. И все же я считал, что она отлично справилась с тем, чтобы их подготовить и озвучил это.

Наш покой был нарушен молодой девушкой, которая примчалась к нам с блокнотом в одной руке и микрофоном в другой. Я заметил, что один из агентов двинулся, чтобы перехватить ее, но я махнул ему рукой, чтобы он успокоился. Она этого не заметила, и просто подошла к нам и приставила микрофон к моему лицу.

– Президент Бакмэн, как вы думаете, как присутствие Секретной Службы на территории кампуса повлияет на жизнь остальных студентов? Что насчёт негативного эффекта, который это произведет на свободу студенческой жизни?

Я взглянул на свою жену, которая, казалось, растерялась, и в удивлении перевел взгляд обратно на девушку. Я приподнял ладони, чтобы взять паузу.

– Вы кто?

– Зачем вам нужно это знать?

– Потому что мне обычно хочется знать, с кем я говорю. У вас разве не так?

На это девушка нахмурился брови. Она, казалось, замялась:

– Ох, – и она на секунду задумалась, размышляя, как я уверен, станет ли ее представление нарушением свободы прессы. Я же только стоял и ждал ответа. Спустя мгновение она сдалась и сказала: – Марси Бреннан, – и затем снова ткнула мне в лицо микрофоном.

Я улыбнулся Мэрилин и покачал головой. У Марси же я спросил:

– Это первое интервью, в котором вы принимаете участие? Для кого вы берете интервью?

– Я работаю с Diаmоndbасk. Почему вы не отвечаете на мои вопросы? Вы что-то скрываете?!

– Ох, боже, – вздохнул я, – Что такое Diаmоndbасk?

– Студенческая газета. Мы – независимая студенческая газета на страже свободы прессы! – ответила Марси, немного с вызовом.

– Для вас же лучше. Я тоже пытаюсь ее защищать, по-своему, – и я повернулся к Мэрилин. – Она точно должна быть Демократом!

– Не паясничай, – ответила моя жена.

– Да, дорогая, – и я повернулся обратно к микрофону, все ещё висящему у моего лица. – Марси, давайте упростим задачу. Вы хотите взять интервью, а я хочу присесть на немного. У меня все ещё побаливают ребра. Давайте присядем вон там, – и я указал на лавку у газона. Прежде, чем она успела возмутиться, я уже ушел вперёд к лавке и сел. До Марси начало доходить, что это не она ведёт интервью. Она поспешила за нами и встала передо мной. Я же только указал на лавку, и она села с другого конца. Садясь, она выронила свой блокнот, а я его подхватил. Прежде, чем она смогла забрать его обратно, я взглянул на список вопросов, которые у нее ко мне были. Я показал их Мэрилин и сказал: – Мне даже Wаshingtоn Роst столько вопросов не задаёт!

Затем я вернул Марси ее блокнот. Она начала казаться взволнованной.

– Ладно, давайте сделаем все как надо. Вы задаёте мне вопрос, вежливо, и я на него вежливо отвечаю. Вы спрашивали что-то о том, что мои дочери будут здесь учиться?

– Что вы думаете об угрозах, которые ваши дочери принесут сюда в кампус? – читая с блокнота, спросила она.

– Какие угрозы? Понятия не имею, о чем вы.

– Вооруженная охрана, которая окружает ваших дочерей, – настояла она.

– Вы видели моих дочерей? Мы оставили боевые отряды дома. Хоть здесь и будет их охрана, она будет едва заметна. На кампус это вообще никак не должно повлиять.

К тому времени уже несколько человек заметило, у кого берут интервью, и около десятка студентов и их родителей собрались вокруг нас. Я улыбнулся, помахал всем и сделал всё то, что обычно делают политики. Марси продолжала задавать мне вопросы, иногда нелепые. Я предполагал, что ее просто отправили со списком в надежде, что она наткнется на меня. Между ответами я пожимал руки и приветствовал окруживших нас людей.

– Кстати, здесь есть Республиканцы?

На это одна из матерей указала на своего мужа и улыбнулась:

– Вот он.

Ее муж удивлённо моргнул, оказавшись в центре внимания.

– О, славно! Я уж подумал, что вступил на вражескую территорию. А что насчёт вас?

– Я Независимая, – ответила она.

– Ну, для вас надежда ещё есть, – на это Мэрилин ткнула меня в бок с левой стороны, и я взвыл, – Аккуратнее! Я ещё восстанавливаюсь там.

– О-ох, прости! Я забыла! – сказала она.

– Не уймешься, то Марси ещё и расскажет о том, как тебя обезвредила Секретная Служба! – и я снова повернулся к репортерше и сказал, – Зуб даю, это бы попало на первые страницы, не так ли! А если бы ещё и камера была, то вы наверняка бы получили и Пулитцеровскую!

Она в ответ только выручила глаза. Я запустил руку в карман, достал оттуда визитницу и протянул ей визитку.

– Слушайте, нам нужно выяснить, что делают наши девочки и уехать. Если вы хотите ещё интервью – вы можете позвонить в мой офис и спросить Ари Флейшера. Слышали о нем? Славно. Спросите его и передайте, что я сказал, что вы новый корреспондент Белого Дома для Diаmоndbасk. Потом сможете приехать и получить хорошенькое формальное интервью, хорошо? – для таких ситуаций действительно существует протокол, и это не новость.

Марси широко выпученными глазами уставилась на меня, а мы с Мэрилин поднялись. Мы пожали ещё пару рук и отправились обратно в общежитие, окружённые нашей охраной. Девочки гадали, где же мы были, и я сказал, что вышел повыпрашивать ещё голосов. Затем мы поцеловали их на прощание и направились обратно в Белый Дом.

Ремарка про выпрашивание голосов не была слишком далека от истины. К тому времени уже не было секретом, что я собирался баллотироваться на переизбрание. Хоть я и уходил от вопросов и официально заявлял, что дам формальный ответ в 2003-м, молва уже ходила. Джон МакКейн не выдвигался, и он объявил об этом, а Дик Чейни, хоть и хотел, но этому бы обрадовались так же, как и ядерным отходам. Больше никто ничего подобного не говорил об участии, и если бы я объявил об этом в начале 2003-го, то таким образом я бы отбил у них всех инвесторов партии. Избираться в президенты было делом куда более крупным, чем избираться по Девятому округу Мэриленда. За десять лет, которые я провел в Конгрессе, я потратил около десяти миллионов долларов на кампанию, и моих денег в этой сумме было удивительно мало – меньше миллиона. Избираться в президенты в 21-м веке бы обошлось не меньше, чем с миллиарда долларов со старта, дальше – больше. И я не собирался тратить такие деньги из своего кармана.

Само объявление обернулось своего рода разочарованием. В отличие от обычных выборов, где я бы соперничал с целой дюжиной других кандидатов, в качестве действующего президента я был ожидаемым номинантом. Мне не нужно было особенно ничего делать, кроме как сказать “Да, я избираюсь”. После этого же это был всего лишь вопрос подписания бумаг, чтобы внести меня в бюллетени. Это было бы большим делом, потребовало большой организации и помощи. Хотя в качестве своего генерала я взял Брюстера (не Овальный Кабинет, поскольку это было бы агитацией во время срока, нельзя-нельзя) и спросил его, хотел ли бы он попробовать свои силы. Если вы политический работник, то ведение президентской предвыборной программы стало бы самой крупной игрой. Крупнее моего переизбрания стало бы только чьё-нибудь первое избрание. Если бы меня переизбрали, пока мою кампанию ведёт Брюстер, он бы автоматически попал бы в большую лигу, что связана с политикой. После этого он уже мог бы называть свою цену.

Мы решили отложить мои объявления до 2003-го. Никому из нас не было нужно портить выборы 2002-го, и в какой-то мере предположение, что я буду переизбираться, могло помочь. Я был достаточно популярным, что у меня было бессчётное количество возможностей агитировать за своих коллег-Республиканцев. Вдобавок, летом 2002-го, когда местные выборы уже стали неприглядным зрелищем, я мог давать выступления в поддержку каких-нибудь законопроектов. Мы все ещё делали упор на некоторые аспекты экономики и одиннадцатого сентября. Мы разобрались почти со всеми вопросами, связанными с национальной безопасностью, но большой закон об инфраструктуре, который я продвигал, проходил намного медленнее желаемого. Всем нравилась идея, вроде бы, но никто не хотел за нее платить, и Республиканская Партия настаивала на снижении налогов, обещанном Джорджем Бушем и его хозяевами. Проект уже вышел из комитета, голосование близилось, и мы планировали его провести в октябре, хоть я бы с радостью принял пустое голосование.

Ещё ближе было голосование по проекту “DRЕАМ”. Закон об иммиграции, который мы продвигали, в целом был тем же самым, который предложил Буш в 2001-м году. Сильно мы его не меняли. Это в общем позволяло детям, введённым в страну родителями, чаще всего ещё младенцами, но теперь уже незаконно пребывающим, получить статус резидента и подать заявку на гражданство. Точно так же мы добавили пару положений, так что, если они прослужили бы год в войсках, то они могли получить гражданство. Это не было всеобщей амнистией, и не применялось к родителям, которые их привезли, но это позволяло избежать депортации родителей, которые изъявили желание зарегистрировать своих детей. Это также не помогло разобрать весь остальной бардак с иммигрантами, но это сгладило пару углов. Это было хотя бы какое-то начало.

Насчёт всего этого было очень много вскриков. Республиканцам просто не понравилась идея того, что многие нелегалы-иммигранты получали награду за то, что успешно прокрались в страну, пока с экономикой было туго, но это были не только консервативные Республиканцы. Была и пара Демократов, которые тоже хотели получить что-нибудь, дав этому зелёный свет, или же они хотели больше того, что я предлагал. Я кучу времени провел, откармливая и отпаивая конгрессменов, и также размахивая флагом и упоминая о мечтах Джорджа. Я также потратил ебаную половину бюджета на подарки всяким мудакам, которые за свое согласие хотели что-то получить. Если бы на моей стороне были главы Палаты и Сената, то проект никогда бы не вышел за пределы комитета, уже не говоря о слушаниях. И даже тогда некоторые придиры ни за какие деньги не соглашались на это. Затем наконец проект был принят, с перевесом в один голос, но все же принят. В это время я потратил огромное количество добра, которое я скопил.

В то время мы также и готовились в выборам 2004-го года. Со стороны Демократов носилась целая уйма потенциальных кандидатов, ездивших в Айову и Нью-Хэмпшир, выступая с речами, пожимая руки, и, что важнее всего, выстраивая местных политических главарей и инвесторов. По факту это было то же, чем я сам занимался в Балтиморе и округах Кэрролла, только по всей стране. Мне нужно было делать то же самое, хотя у меня и было несколько преимуществ и ограничений одновременно. Крупнейшим преимуществом был статус действующего. Я уже был президентом, и мы не видели никого, кто бы против меня баллотировался. Я склонил на свою сторону своего сильнейшего соперника, МакКейна, и уничтожил единственного крупного противника, Чейни. Больше местных и инвесторам выбирать было не из кого.

Крупнейшим ограничением же было то, что у меня уже была работа по управлению страной, которая занимала целый день. Все ещё нужно пожимать руки, любезничать, и делать это так, чтобы не дискредитировать Кабинет. Если мне нужно было отправиться в поездку, то нам нужно было по пути распланировать встречи с важными людьми. Другое ограничение, которое у меня было, было больше фундаментальным. Я просто был более умеренным, чем то, чем становилась Республиканская Партия. Когда я купил свой пост вице-президента, Буш дал знать консерваторам, что я был подачкой для умеренных, и что я не был в самом деле одним из них, и он не обращал на меня никакого внимания. Ну, догадаетесь теперь – вот он я, во всей своей красе и в качестве президента Соединённых Штатов, и они застряли вместе со мной. Хоть я и снял нескольких неоконсерваторов с постов, финансовые круги мной не впечатлились. Они хотели низких налогов и меньшего регулирования, как им обещали Буш, Чейни и Роув, и за которые они заплатили! Когда им было сказано, что Демократы с ещё меньшей вероятностью к ним прислушаются, их это тоже не слишком обрадовало. Некоторые спонсоры урезали свои вложения, а некоторые просто вообще убрали свои кошельки. Парочка из них в любом случае вкладывалась в обе стороны, и Демократический Национальный Комитет получал неожиданные пожертвования. Я не знал, чем это обернется.

Между поступлением девочек в колледж и последним туром кампании 2002-го года, у нас была годовщина событий одиннадцатого сентября. Не считая неминуемых речей и дани событию, нас всерьез забеспокоило то, что какие-нибудь безумцы попробуют что-нибудь выкинуть. Отделения полиции по всей стране были в режиме повышенной готовности, и хоть мы никогда и не вводили эту глупую цветовую схему для уровней опасности, все знали, что, в потенциале, Аль-Каида или их друзья могли тоже что-нибудь сделать либо в поддержку первой бомбежки, либо в качестве мести за наш ответный удар. Я постоянно был на связи с Уинстоном Кридмором, и новым руководителем ФБР Робертом Мюллером. Если бы что-нибудь произошло, то это разрушило бы все, что я пытался построить. Ничего не случилось, но я все сутки был на нервах.

Выборы 2002-го года немногое изменили в Конгрессе. Республиканцы потеряли парочку мест, но у нас все ещё было небольшое численное превосходство. В Сенате было поинтереснее. Мы взяли ещё одно место, нарушив равенство, и взяв небольшое, но реальное большинство. Трент Лотт вернулся на пост лидера большинства, а Том Дэшл, соответственно, меньшинства. Гарри Рейд снова вернулся на пост организатора меньшинства. Что любопытно, Дон Никлс не был переизбран организатором Республиканцев, а выбрали Митча МакКоннелла. Но это было уже после выборов. В ночь выборов я был занят со списком имён, кому нужно было позвонить, по обеим сторонам, чтобы поздравить их с победой. Круг замкнулся. Ещё десять лет назад меня самого поздравлял Джордж Буш.

В декабре Чарли снова ушел в море. Он решил, что это будет его последний заплыв, и что в конце он оставит службу. На нем было бы слишком много ограничений по службе морским пехотинцем, как на сыне президента. Это порадовало его мать, и, если честно, то и меня тоже, но нас не порадовал его план вернуться к мотокроссам. Погибнуть от рук плохих парней или погибнуть в аварии на мотоцикле. Ну и выбор! В это время он мог плавать на Форте МакГенри и заниматься тем, чем занимаются морские пехотинцы, когда они в плавании. Мы бы снова увидели его в июне или июле, когда они снова вернутся домой.

В феврале над Техасом во время спуска развалился космический шаттл “Колумбия”. Я знал, что это случится, но не знал, когда именно, и я мало что мог сделать, чтобы это предотвратить. Программа по разработке космических шаттлов была просто паршивым, слишком запутанным и ненадежным способом возить людей на околоземную орбиту и обратно. Однажды мы бы придумали для этого способ получше. Я знал, что после завершения расследования я бы просто закрыл эту программу, как сделал и Джордж Буш на моей первой жизни.

Девочки умудрились пройти через первый год в колледже, не вызвав скандала. Уверен, что они пытались, но если бы Секретная Служба не была секретной, она бы так не называлась. Они не рассказывали даже мне, чем занимались мои дочери! Мне озвучили теорию о том, что если бы они начали рассказывать кому-то, чем занимается их подопечный, то тогда у подопечного возник бы соблазн начать обходить свою охрану, тем самым увеличивая риски. Я побурчал на это, и затем рассказал об этом жене. Она подала плечами и спросила меня, а хотел ли я на самом деле знать, чем они занимаются и с кем. Было бы лучше оставаться в своих иллюзиях. Иногда девочки привозили с собой своих соседей по комнате или других студенток на выходные в Белый Дом. Они не привозили с собой мальчиков, так что я не очень знал, как у них с этим обстоит дело. Я даже не знал, были ли они все ещё девственницами! Некоторые вещи я просто не хотел знать.

Тем летом мы с Мэрилин отпраздновали свою двадцать пятую годовщину свадьбы. Наши дочери были на неделю отправлены в Ютику. Я бы хотел сказать, что мы с Мэрилин уехали в наше Карибское убежище и целую неделю играли в игру под названием “спрячь колбаску” на природе. Но не сложилось. Мы взяли неделю и поехали домой в Хирфорд, где приняли некое количество гостей из Вашингтона. Шел дождь. Я смог приготовить пару обедов, но в укладе Белого Дома не слишком много романтики. Забудьте о походах с женой на ужин и в кино. Репортёры и фотографы бы толпой обступили ваш столик, а темный кинотеатр слишком опасен. Просто спросите Эйба Линкольна!

К среде мы вернулись в Вашингтон. В пятницу было четвертое июля, так что мне пришлось поучаствовать в нескольких патриотических мероприятиях, и все с огромным количеством охраны. Слушать о том, кого поймали или остановили ФБР и ЦРУ, было просто страшно. Если они ловили кого-то внутри страны, то все было довольно прямолинейно; их арестовывали, выносили приговор в федеральном суде и затем отправляли в федеральную тюрьму. За рубежом все становилось сложнее. Во-первых, я не разрешал держать в американских тюрьмах никого из-за рубежа. Никакого больше Гуантанамо! Выжать из них всю возможную информацию, и затем избавиться. В некоторых случаях это означало передачу их под стражу в их родных странах. Некоторых из них вполне устраивало отправлять нарушителей в свои собственные тюрьмы. В ином случае, может быть, есть смысл передать их в страну, которой они все равно не нравились. Если это было невозможно, то я с радостью бы отвернул голову и не заметил, если бы какого-нибудь террориста отвезли в пустыню, из которой он не вернулся. То, чего я не знал, навредить мне не могло, а если и могло, то не слишком. Я не собирался давать врагам из других стран американские гражданские права.

Плюсом было то, что международные отношения были относительно спокойными. Мы помирились с саудитами после того, как у них в Эр-Рияде их версия Аль-Каиды провела бомбёжку; мы обменялись послами и цена на нефть упала на два доллара за баррель. В остальном же, всякие мудаки в общем решили остаться у себя дома и убивать своих людей, а не наших.

Экономика выравнялась, как я и предполагал. Компании снова трудоустраивают людей, рынок окреп, дефицит снизился со ста пятидесяти миллиардов долларов до восьми миллиардов, и стремился к плюсу до конца года. Все выглядело так, будто бы мы могли объявить, что я официально буду избираться, по графику это произошло бы двадцатого июля в Спрингборо, штат Оклахома, в том месте, которое я сделал знаменитым три года назад.

Да, все выглядело замечательно. Что означало, что все собирается скатиться в полное дерьмо.