С чистого листа главы 100-165

Глава 119. Контратака

Прежде чем Джон с Хелен отправились в свой круиз, мы устроили им большую вечеринку в банкетном зале в Тимониуме. Было много народу: люди из компании, политики со всего округа и из Мэриленда в целом, остальные друзья и соседи, и Аллен с Рэйчел тоже прилетели со своими семьями. Незадолго до этого Джон представил мне свою замену, которую он сам выбрал – юриста на пару лет старше меня по имени Такер Потсдам, который был налоговым юристом, и не принимал особенного участия в корпоративной жизни с ее периодически убийственными часами. Теперь же он повесил собственную табличку на дверь кабинета, как налоговый юрист и как менеджер частного капитала. Мы собирались продолжать идею того фигового листочка независимости от моего управления собственными вложениями. Мне нужно было поговорить с этим новеньким, который бы уже дальше общался с моим поверенным. Все абсолютно законно, по крайней мере, по меркам Конгресса.

Вечеринка получилась… странной. Никто не хотел говорить очевидного, мол, мы устраиваем вечеринку в честь ходячего мертвеца и говорим о нем. В какой-то момент я оказался за столом с Алленом Штайнером и старым товарищем со времен бойскаутов, и мы выпивали. Он спросил меня:

– Тебе это все не кажется странным?

– Я никогда еще не бывал на похоронах, где покойник все еще ходит по залу, – ответил я.

Аллен, издал смешок и подавившись, закашлялся:

– Это уж явно необычно! – и он прокашлялся и отпил еще.

– Не знаю даже, что я без него буду делать, – сказал я своему товарищу детства. – В смысле, у парня все-таки появляется привязанность к первому человеку, который вытащил его из тюрьмы.

От этого Аллен снова расхохотался и закашлялся.

– Может, хватит? Если я буду так и дальше кашлять и вдыхать свою выпивку, я так сыграю в ящик раньше отца!

– Ну я же просто говорю, что давно знаком с ним.

Он кивнул:

– Да, ты знаешь, ведь даже были времена, когда я немного завидовал. Я был за тысячи километров отсюда, а ты всегда был здесь вместе с отцом. Сейчас, конечно, это все звучит глупо, да.

– Аллен, тебе стоит знать, что ты и Рэйчел… Слушай, моя фотография висела в приемной. Твоя же с Рэйчел фотографии стояли на его столе! – запротестовал я.

Он отмахнулся:

– Эй, не парься, я знаю. Я просто говорю, что отец думает так же и о тебе. В смысле, он недавно сел со мной и Рэйчел, чтобы еще раз пройтись по завещанию и другим документам. Боже правый! У него скопилось шестьдесят миллионов! Он сказал нам, что у него даже части всего этого бы не было, если бы он не работал с тобой и твоей компанией.

– Он заслужил каждый цент! Я не был бы там, где сейчас, без всего того, что он для нас сделал, – ответил я. – Это не только моя заслуга, отнюдь!

– Все, что я хочу сказать, так это, что когда настанет время, ну, ты понимаешь… – и он с каким-то виноватым видом бросил взгляд на стол, где сидели его родители. – Ну, ты знаешь… он бы оценил, если бы ты сказал пару слов. И мама с Рэйчел тоже.

Я кивнул:

– Было бы честью для меня. Черт, да наверняка будет куча народу, кто захочет сказать что-нибудь хорошее о твоем отце, и мне придется их всех тростью разгонять! – и я допил свой стакан. – Господи, он наверняка в конце концов осядет где-нибудь на тропическом острове на юге Тихого океана и переживет нас всех.

Аллен осушил свой стакан.

– За это я выпью!

В Вашингтоне Ньют и Банда Восьмерых (вернее, уже Семерых, так как Рик поднялся по карьере) начали получать уроки практической политики от некого Уильяма Джефферсона Клинтона. Хоть я и ожидал этого, в отличие от остальных, но все же это стало шоком. Некоторые наматывали все это на ус, а Ньют был в ярости от того, что Скользкий Вилли не опрокинулся и не прикинулся мертвым, как это стоит сделать хорошему Демократу. Клинтон залег на дно на первые пару недель нового созыва, дав нам возможность представлять по одному новому законопроекту из "Контракта" ежедневно. Когда же его спрашивали, он неизменно обещался работать с новым Конгрессом и его новым большинством, чтобы создать двухпартийное законодательство и вести страну вперед. Звучит довольно невинно.

До какой именно степени он хотел внушить нам ощущение ложной безопасности, я не знал. Хоть он сам и не поднимал шума, но это делали некоторые его ключевые подчиненные. Чаще всего я слышал выступления от Дика Гепхардта и Дэйва Бониора, оба из которых были очень опытными, крепко повязаны с олигархами и до ужаса жуликоватыми. Для них захват Конгресса Республиканцами был неестественным явлением, чем-то похожим с соитием с мертвым ослом, и им необходимо было перевернуть ситуацию. Они незамедлительно начали брать наши законопроекты и разбирать их по кусочками в надежде целиком и полностью их уничтожить. И даже больше – если бы они смогли все это уничтожить, то тогда они смогли провозглашать о том, как Республиканцы сели в лужу с нашим "Контрактом с Америкой", и что нас нужно выставить вон на следующих выборах.

За какие-то из законов им было взяться легче всего. Двумя самыми очевидными законопроектами на разнос стали Акт о сбалансированном бюджете Джона Бейнера и мой Акт о Воссоздании Америки. Это были два проекта, которые скорее всего бы стали скомпрометированы Демократами – и в таком случае всеми остальными! Оба закона подразумевали огромные затраты, и позволяли конгрессмену выбрать из бесчисленного количества вариантов, как от лица избирателей или спонсоров обобрать казну. Иногда это что-то относительно невинное и недорогое (по государственным меркам), вроде федерального финансирования очередного музея кукурузы в Айове. В иных случаях это могут быть откровенно безумные проекты вроде "моста в никуда" на Аляске, который обходился почти в треть миллиарда долларов, и соединял континент с городком, где было всего пятьдесят жителей. Это растратная политика во всей свой красе. Запомните могучее слово "резервирование".

Я предупредил Джона и остальных о том, что будет происходить, и что если мы попытаемся как-то это остановить – ничем, кроме сердечных приступов, это не закончится. Самое большее, чего мы могли достичь – это контролировать и влиять на вещи, и скрывать более безумные моменты, освещая их только по необходимости. Нам также нужно было контролировать наших собственных коллег, которые теперь были в позиции власти и хотели снять и свои сливки.

Некоторые из законопроектов просто собирались отправить в мусорку. Спустя пару недель после рассмотрения прошел слух, что Клинтон собирался наложить вето на мой проект о защите Второй Поправки. Он только подписал закон Брэди на прошлом созыве, и вот мы уже его разносим в пух и прах. Хоть я и не затрагивал вопроса проверки истории личности при продаже оружия, мы полностью сносили запрет на боевое оружие и заменили его на ограничение емкости магазина, и также посягали на права штатов на выдачу разрешений. Хуже было то, что меня назвали и мерзавцем-убийцей (нет, Билл не выражался именно так, но он был очень близок, ссылаясь на мою "склонность сперва стрелять, а уже потом задавать вопросы"), и зазывалой от Национальной Стрелковой Ассоциации, в которую я даже не входил. Я же просто пожал плечами и начал искать способ набрать достаточно голосов, чтобы перекрыть вето. У меня было больше шансов на это в Палате; Сенат был под вопросом. Мне бы понадобилось набрать шестьдесят семь голосов там, и пойти на пару уступок, чтобы это реализовать.

Все остальное, вроде реформы гражданской ответственности, пособий, страховки и подобного бы подверглось подробной разделке. К каждой мелочи бы придрались, отложили срок, и изменили все до полной неузнаваемости в надежде, что мы сдадим позиции прежде чем Клинтон наложит вето и на эти проекты. Насчет других каких-то проектов рассчитывалось, что они провалятся под собственной тяжестью, что мы никогда бы не собрали достаточное количество конгрессменов для подписи хотя бы какой-то значимой реформы, чтобы Билл мог с важным и в то же время грустным видом стоять в стороне и смотреть, как мы не можем разобраться со своей собственной палатой.

Ньют с лидером и организатором большинства Диком Арми и Томом ДеЛэем довольно легко к этому относились. Большим планом Ньюта было не столько законодательство, сколько зрелище и его эффект. Он использовал «Контракт», чтобы отбить обе палаты Конгресса. Если мы еще и продвинем свои законопроекты – тем лучше. У нас состоялась большая встреча с Бандой Восьмерых и руководством Республиканцев Палаты и Сената в феврале, и получили свои указания. Ньют и Боб Доул работали над тем, чтобы пронзить Клинтона на следующих выборах. Ответственность за законы он возложил на ДеЛэя и тех из нас, чьи имена были указаны в этих законопроектах.

Самым серьезным изменением между этим и прошлым разом был то, что в этот раз мы уже заручились поддержкой Сената. На моей первой жизни Ньют только решал вопросы в Палате, и не имел толком никакой поддержки от Сената. Поскольку ничто не дойдет до президента, пока это не пропустят и не слепят воедино обе палаты. Тогда это всё растянулось на месяцы. В этот раз же мы начали намного раньше. Мы подключили некоторых сенаторов к делу. Версии наших законопроектов для Сената были готовы уже к тому дню, когда мы опустили свои проекты в ящик для предложений. К апрелю большая часть наших законов прошла, иногда не без выкриков со стороны Демократов, но прошла. (Ну, только не реформа Конгресса или гражданской ответственности, они бы наверняка никогда не прошли!). Теперь же Биллу Клинтону оставалось либо подписать их, либо наложить на них вето.

У Клинтона было десять дней на то, чтобы подписать закон или наложить на него вето. Если Конгресс завершит сессию прежде, чем он подпишет их, это засчитывалось как вето. (Такое называют карманным вето и это довольно эффективный инструмент, позволяющий пропустить закон, который никому не нравится, и который президент потом выкинет. Просто ожидаете окончания сессии, пропускаете его, и затем президент просто игнорирует его, пока не истечет время. Конгрессу удалось сделать что-нибудь о чем-либо, не делая для этого ничего). Мы не дали ему такой роскоши. Он выждал девять дней, прежде чем обрубить большинство из них. Удивительно то, что он пропустил закон о воссоздании Америки, наверное, потому что там было достаточно выгоды и для Демократов. Я пытался взять это под контроль, даже дойдя до того, что всю ночь просидел в конференц-зале комитета с председателем Сенатского комитета по коммерции, науке, и транспорта Ларри Пресслером во время последних правок. И все же там было достаточно выгоды для всех.

Я не завидовал Джону Бейнеру с его Актом о сбалансированном бюджете, или Джону Дулиттлу и его Акту о налоговой реформе предпринимательства. Дулиттл обещал, что его целью станет уничтожение лазеек и налоговых прикрытий. Он говорил, что снизит ставку, если мы избавимся от них. Всем нравилась первая часть предложения, но вторая – как-то не очень. И опять же, если Бейнер смог бы закрыть дыру в бюджете, которая составляла больше двухсот миллиардов долларов за последний год, мы могли бы позволить снизить нагрузку. Это было сделано в прошлый раз, так почему бы не сделать этого снова?

В это же время я пытался попасть домой и быть хорошим отцом и мужем. Одним из преимуществ в наличии водителя и охраны являлось то, что так было намного легче возить Чарли с его байком на различные гонки. Когда я усилил охрану и взял водителя, я купил Форд-150 с грузовым отсеком и небольшой прицеп, чтобы возить его байк. Итак, с одним водителем, который вез снаряжение, семья могла ехать следом в минивэне. Ни в одной из жизней я не учился водить, везя что-то на прицепе, но я обычно всегда мог найти кого-то, кто умеет. Чарли уже соревновался за пределами Мэриленда, в Пенсильвании, в Вирджинии и Западной Вирджинии.

Чарли уже начинал приобретать известность, и у него даже взяли интервью на гонке в Хеджсвилле, рядом с Хагерстауном, что всего лишь через дорогу на границе с Западной Вирджинией. Его имя также указали вместе с другими младшими гонщиками в статье «Профи Будущего!». Я сказал потом Мэрилин, что на самом деле ему во всех этих журналах нравились красивые девушки, стоящие рядом с мотоциклами. Она закатила глаза, но спорить не стала. Наш малыш рос, и в нём решительно прослеживались гетеросексуальные тенденции.

Как-то одним вечером я сел с ним после собрания отряда бойскаутов, на котором он выглядел безразличным и незаинтересованным.

– Что случилось с тобой и скаутами? – спросил я.

– А? Ты о чем?

– О тебе сегодня вечером. Ты там не казался особо довольным.

Чарли скорчил гримасу:

– Не в скаутах дело. В следующем месяце мы отправляемся в поход где-то в Вирджинии. Некое место, зовется то ли Винчестером, то ли как-то еще.

Я кивнул:

– Это в долине Шенандоа. Очень приятное место. Должно быть весело.

– Да, но это в те же выходные, что и гонка в Питтсбурге. В смысле, я же упоминал тебе об этом, так? Ты сказал, что я могу поехать, и все такое, – Чарли звучал немного плаксиво.

– Ладно, успокойся. Конечно, ты наверняка говорил об этом, и меня это устраивает. Тебе нужно решить. Ты не можешь делать все сразу. Школа же – самое важное, и если ты не выправишь оценки и не будешь держать их на уровне, тогда никаких гонок, – Чарли, казалось, был в ужасе от одной только мысли, но он молча кивнул. – После этого тебе нужно будет решить, чем ты будешь заниматься. Если ты не можешь совмещать гонки и скаутинг, тебе нужно принять решение. Ты не можешь заниматься всем спустя рукава. Тебе нужно определиться, что для тебя важно.

Он снова кивнул и, казалось, погрузился в раздумья, так что я продолжил:

– А что насчет школы? Ты же был в футбольной команде прошлой осенью, так? Ты собираешься продолжать заниматься спортом? Сможешь? Или ты ждешь, что твоя мать будет возить тебя по всем этим местам и при этом успевать ездить в Вашингтон? Она и сестер твоих по их делам тоже возит.

– Ээээээ…

– Ну, прямо сейчас ответ не требуется, но тебе нужно начать строить планы. Тебе нужно подумать над тем, что для тебя важно. Никто, даже я, не может заниматься всем сразу, – сказал я своему сыну.

Он ничего не сказал, так что я отпустил его, чтобы он подумал. В это время через кухню прошла Мэрилин и увидела его мрачное выражение. Она спросила:

– Что это с ним? Он выглядит так, как будто у него умерла собака.

Этот момент поймала Пышка и подпрыгнула, попытавшись облизать ей лицо.

– Нет, Пышка, не ты!

Я мог только рассмеяться на это. Я почесал Пышке голову, она запрыгнула мне на колени, и улеглась там, чтобы заслуженно подремать после целого дня здорового сна. Затем она пукнула, и нам с Мэрилин пришлось протирать наши заслезившиеся глаза!

– Это не я! – отметил я.

– Нет, даже ты так не воняешь. Ох, Пышка, что ты ела?! – Мэрилин села в свое кресло и Пышка перепрыгнула на ее колени, отчего Мэрилин выдала короткое «Ухх!».

– Я сказал Чарли, что ему нужно установить какие-то приоритеты. Он не может заниматься и гонками, и скаутингом, и спортом после школы сразу. Ему нужно сделать какой-то выбор, – объяснил я наш с ним разговор.

Она вздохнула и согласилась:

– Я знаю! В смысле, его спортивные занятия, девочки в отряде и балете, его скауты, церковь, и… – и она закончила фразой, которую я слышал очень давно, – Мне нужна своя жена!

Я дал ей немного выговориться, прежде чем перебить.

– Мэрилин, у тебя все так же плохо, как и у детей. Тебе нужно расставить какие-то приоритеты. Ты тоже не можешь заниматься всем этим сразу. Тебе нужно сказать детям, что ты можешь, и держаться этого! Если только ты не хочешь нанять няню…

– НЕТ!

– …тогда тебе нужно серьезнее относиться к своему графику. Ты не можешь продолжать в таком духе. Ты себя в могилу сведешь!

Как я и ожидал, Мэрилин запротестовала, что все не так плохо, что она может делать все, что необходимо. Это был такой же спор, какой состоялся у нас и раньше, и в этой жизни, и в прошлой. Она отказывалась верить, что не может делать все и сразу. Дома это обычно означало длинный перечень дел, которые она бы начала и никогда не закончила. Управление своим временем не было сильной чертой Мэрилин. Я вздохнул и слегка кивнул ей. Единственный случай, когда все это может закончиться – это когда все дети переедут, и мы останемся сами по себе.

– Нам просто нужно избавиться от детей, – сказал я, от чего Мэрилин рассмеялась.

В этот момент в гостиную забрела Холли. Я взглянул на нее и спросил:

– Когда твой день рождения?

Моя дочь удивленно на меня посмотрела.

– Двадцать третьего июля.

Я торжественно кивнул.

– Как и в прошлом году. И сколько тебе будет?

– Мне будет одиннадцать.

– Превосходно. Всего семь лет осталось, – объявил я.

– Осталось семь лет до чего?

– Семь лет до того, как тебе стукнет восемнадцать и я смогу выставить тебя из дома! – и я выскочил из своего кресла и начал гоняться за ней по гостиной.

Холли начала визжать и убежала, и спустя мгновение к ней присоединилась Молли, которая только вышла. Потом подскочила Пышка и начала скакать по коленям Мэрилин. Через пару минут близняшки, визжа, умчались по коридору и громко захлопнули дверь своей спальни.

Мэрилин начала чесать собаке брюхо, отчего та угомонилась.

– Нам обязательно ждать, пока им не исполнится восемнадцать? – спросила она.

– Зачем ждать? У нас здесь десять гектаров. Если мы выроем достаточно глубокую яму, никто их не найдет! – и я ушел на кухню готовить ужин.

К августу я получил звонок от Хеден Штайнер, которого боялся. Я связывался с Такером Потсдамом и парой человек из Бакмэн Групп на протяжении всей весны и лета. Джон Штайнер сказал нам, что после прощальной вечеринки никто из нас не увидит его до самых похорон, и он был верен своему слову. После их кругосветного круиза они вернулись домой, пробыли там пару дней и затем улетели в Европу на длительный тур и отдых. Они оставались в Европе до начала июля, когда состояние Джона ухудшилось, и рак вместе с болью развились и усилились. Они вернулись домой, и уже дома за ним ухаживали сотрудники хосписа. Он скончался на второй неделе августа.

Как я и обещал ему, я выступил в роли одного из несущих гроб, и дал речь на прощальной службе. Я уже не помню, что говорил; я записал все слова, но даже не доставал листок из кармана и просто говорил от своего сердца. Казалось, никто не заметил, и все прорыдались. Среди присутствующих я увидел, что там сидит мой отец, но я был намного ближе к Джону, чем к своему отцу. Мы не разговаривали. От этого мне стало вдвойне хуже. Я осознал, что умер не только один из моих ближайших друзей. Для меня умер еще и мой отец. Той ночью я выпил намного больше, чем стоило, просидев дома в своем кабинете.

А затем все вернулось к работе. В Вашингтоне был основан Институт Возрождения Америки. Марти нашел парня по имени Портер Боурдман из Института Като, который хотел подняться выше в мире, и передал его имя Бобу Сиверу. По нашему указанию Боб озвучил ему несколько моментов, и мы начали заниматься финансированием. Единственными людьми, которые знали о том, чем я занимаюсь, были Сивер и Марти, и мы хотели, чтобы так и осталось. ИВА был основан якобы в качестве аналитического центра, посвященному «здравому смыслу», немного либертарианского. ИВА имел свой совет директоров и сотрудников для сбора средств, они могли нанимать юристов и лоббистов, и начать пытаться влиять на что-то.

Я не знал точно, чем все обернется, но Сивер сразу же поручил Боурдману нанять юридическую фирму, зарегистрированную в качестве лоббистов, чтобы начать продвигать «Защиту Второй Поправки». Его позицией было, что крупная спонсорская фирма хочет, чтобы он прошел. Поначалу только младший юрист и еще один сотрудник присутствовали на нескольких наших встречах с фондом Наследия. И все-таки надо было с чего-то начинать. В конечном счете, я бы мог отправиться в свой аналитический центр как обычный конгрессмен, предложить пару идей, поручить им написание самого законопроекта, а затем нанять различных лоббистов по необходимости. До тех пор, пока текли деньги, всем было плевать. Мы вложили за тот первый год пять миллионов.

Немалой частью процесса проталкивания проектов был «подсчет носов» – выяснение, кто как проголосует, и почему. В Палате у нас было достаточно голосов, чтобы перекрыть вето, но не в Сенате. Как бы я ни ненавидел работать с Национальной Стрелковой Ассоциацией, но нам нужно было заставить их нагнуться. Единственным путем, как мой проект могли бы пропустить – это отказаться от идеи снятия запрета на боевое оружие. Для них же это было сродни анафеме, и ограничение емкости магазина до десяти патронов не делало ситуацию лучше. Единственное, что им действительно очень понравилось, это пункты про обоюдные разрешения и требование ко всем штатам выдавать их (и им очень понравились эти пункты, отчего все остальное становилось для них приемлемым). Опять же, в Палате этот вопрос был решен, но достать себе десять сенаторов-Демократов стало бы нелегкой задачей – читай, затратной. На это бы потребовалось огромное количество вложений в кампании.

Нужно любить Конгресс. Это лучшее, что можно купить за деньги.

Я также продолжал показушно светить своими «игрушками», чтобы достать голоса там и сям. Вам или избирателю нужно вылететь куда-то? Я как раз на этих выходных не буду пользоваться своим G-IV. Почему бы не воспользоваться? Не попали в Барбадос в прошлом году? Может быть, оцените выходные на Багамах, в небольшом местечке под названием Хугомонт? Конечно, никаких проблем. Только помните, у нас тут небольшое голосование намечается…

В один момент ближе к концу лета у меня состоялоась встреча с Уэйном ЛаПьером из Стрелковой Ассоциации насчет законопроекта. Он работал всего пару лет, но был закоренелым защитником оружия. Он активно давил на меня, чтобы я убрал из закона пункт про ограничение емкости магазина. Я дал ему разгореться на большее время, чем сам хотел на это потратить, и затем отказал ему. Он никогда в жизни не добьется того, чего хочет, поскольку это было бы конституционное нарушение закона о том, кто может владеть оружием, в каком количестве и как его разрешено носить. Если оставить все дело ему, то стало бы совершенно законно прицепить к поясу автоматический пистолет и нагло так шагать по улице. Он хотел вернуть старые добрые деньки времен корраля О-Кей[5], так и не поняв, что на самом деле Уэатт Эрп со своими братьями иДок Холлидэй насаживали различные постановления по контролю оружия.

– Уэйн, ты никогда не получишь того, чего добиваешься.

– Карл, нам нужно бороться…

Я поднял руку, чтобы прервать его.

– Ты уже высказался, моя очередь! – резко сказал ему я. Он угомонился, не слишком восторженно, и недовольно посмотрел на меня. Я не обратил на это внимания. – Как я уже говорил, пока Билл Клинтон или любой другой Демократ находится на посту, ты никогда не получишь больше, чем кусок от пирога. Тебе придется вступить в долгую борьбу, которая будет длиться годами, и наверняка ничего не добиться. Мы никак не можем избавиться от всего того, что написано в законе Брэди. У нас просто не хватает голосов. Я могу перекрыть все насчет обоюдных разрешений и обязательства о выдаче, но единственный способ – это сохранить ограничения емкости. Конец истории. Большего ты не получишь, и если тебе это не нравится – смирись!

Он выглядел так, будто у него от накопившегося пара сейчас лопнет голова, и он на мне оторвался. Я только сидел и слушал это, а потом театрально пожал плечами:

– Ну и что? Это не важно! Конечно, ты можешь купить всех конгрессменов, каких захочешь, но тебе не купить всех сенаторов, которые тебе нужны. Черт побери, да у меня денег больше, чем у тебя, и даже я не могу столько купить! Тебе нужно начинать обрабатывать всех по краям. Мэриленд? Массачусетс? Они никогда за это не проголосуют, даже если я им все карманы набью золотом. Начни с тех, кто по краям, держи рот на замке и делай то, что можешь. Мы продвинем это сейчас, потом в течение двух лет мы выставим Клинтона и попробуем еще раз.

Мысль о проигрыше Клинтоном переизбрания слегка его смягчила, и еще немного времени спустя я с ним попрощался. Я больше всего беспокоился, что он может потребовать намного больше, чем кто-либо собирался ему дать, и потом в ответ вставлять палки в колеса. Это была вечная проблема с истинными последователями; либо все идет по их условиям, либо никак.

Я задумывался, если закон пройдет, смог бы я встретиться с Чарлтоном Хестоном? Он был главой Стрелковой Ассоциации, всего лишь номинальная позиция, но ведь… это был Чарлтон Хестон! Как часто вам доводится встретить Моисея? Я надеялся, что Уэйн успокоится достаточно, чтобы подключить тяжелую артиллерию. Совместное фото с Хестоном могло бы переубедить парочку упорствующих сенаторов. Прошло бы еще десять лет, прежде чем у него разовьется болезнь Альцгеймера, и он все еще был в трезвом уме, твердой памяти и чрезвычайно популярным.

Были и другие консерваторы, которые начали думать, что у них куда больше рычагов давления, чем было на самом деле. Гровер Норквист серьезно давил на снижение налогов, и ходил ко всем конгрессменам и сенаторам, чтобы убедить их подписать его «прошение». Он уже знал мое мнение на этот счет, но все же назначил встречу (вернее, потребовал ее) и просто вывалил все это на мой стол. Я просто собрал все это и выбросил в мусорное ведро, пока он сидел и кипел.

– Карл, не думай, что у нас нет влияния. Как бы тебе понравилась жестокая борьба в праймериз через два года? – предупредил меня он.

– Гровер, а как бы тебе понравился хорошенький либерал от Девятого Округа Мэриленда через два года? – ответил я.

– Не пытайся мне так угрожать.

– Угрожать? Это не угроза, это обещание! Давай поиграем в предположения. Предположим, что ты найдешь кого-нибудь, чтобы он выступил против меня на следующих выборах. Сейчас я знаю почти каждого Республиканца в округе, но полагаю, что ты можешь найти какого-нибудь закоренелого консерватора в западной части округа, или же можешь достать кого-нибудь извне. Предположим, что ты дашь ему пару миллионов, чтобы напасть на меня. Думаешь, я не смогу ответить? Гровер, у меня в кошельке денег больше, чем у всей твоей группы на банковских счетах! А теперь предположим, что твой парень хорош, очень хорош. Он может победить в грязных праймериз, или же может проиграть, ослабив меня в процессе. Что произойдет в любом из этих случаев – мы проиграем Демократам, которые будут тебя слушать еще меньше, чем я. Гровер, ты можешь победить меня, но ты так не выиграешь округ.

Он начал спорить о моральной необходимости того, что он делает, и о том, как бы Демократы тоже хотели финансовой дисциплины. Я дал ему выговориться, и затем нажал на скрытую кнопку на своем столе. Это вызвало моего секретаря, который после этого входил и сообщал, что у меня срочный вызов, позволяя мне таким образом избавляться от досадливых посетителей.

В то время произошел один забавный случай. Как-то днем я был в Мотоциклах Таска, общался с Таскером, и в магазине помогал Баки. Он уже заканчивал старшую школу, и собирался поступать в колледж. Он был долговязым, во многом походил на отца, у него были такие же огненно-рыжие волосы, хотя это пока что была растрепанная шевелюра, а не длинные волосы. (Таскер же начинал седеть, о чем я периодически его подкалывал). Он проходил мимо, и я спросил:

– И куда же ты собираешься поступать? – Тесса сообщила сыну, что он будет учиться в колледже, а не просто слоняться по магазину до конца жизни.

Он взглянул на отца, и затем перевел взгляд на меня. Потом он снова взглянул на Таскера, который сказал:

– Ну давай, спроси!

Я удивленно посмотрел на обоих, а Баки, слегка запинаясь, спросил:

– Ээ, дядя Карл, я все думал, ну, вы не могли бы написать для меня рекомендательное письмо?

– Да, конечно. Куда? – и я взглянул на его отца, которому казалась забавной растерянность его сына.

Баки был хорошим мальчиком с хорошими оценками. У него было два основных хобби, которые я заметил – это мотоциклы и девочки. Если ему нравилось что-либо еще, я не видел этого.

Мой тезка облегченно выдохнул, что показалось мне забавным. Он действительно переживал, что я скажу «нет»? Я насмешливо фыркнул и снова взглянул на его отца, которому было забавно на это смотреть.

– Ну, скажи ему, куда ты хочешь поступить! – призвал Таскер.

– Я подал заявление в университет Пенсильвании. В Мэриленд тоже, но первым выбором стала Пенсильвания. Я хочу учиться бизнесу, и говорят, там здорово учат, – выпалил он.

Я посмотрел на Таскера, который явно был горд за сына.

– Университет Пенсильвании, хм-м? Лига Плюща! Неплохо для сына бродячего мастера по ремонту велосипедов.

– Пошел ты, Карл, – расхохотался Таскер, показав мне средний палец, – Я передам Тессе, что ты так сказал, и разбирайся с ней сам.

– Боже упаси! – и я снова повернулся к Баки. – Ну, почему бы и нет. Мой отец учился там. В Уортоне тоже есть хорошая школа бизнеса. Зуб даю, что в Бакмэн Групп нанимали парочку выпускников оттуда за годы. Думаешь, письмо от меня под гербом Конгресса может помочь? – прежде, чем он успел ответить, я снова взглянул на своего старого друга. Я поднял правую руку и изобразил денежный жест. – Лига Плюща? Тебе нужно будет нехиленькое количество велосипедов починить!

Он снова посмеялся:

– Вот теперь я точно передам Тессе!

– Дайте мне пару дней, и я что-нибудь сочиню, – я нацарапал заметку для себя и убрал ее в карман.

Следующим утром я был в офисе с Минди и парой других сотрудников, и я упомянул ей об этом. Она только кивнула и достала одну из шаблонных рекомендаций, которые у нас были где-то. Мы выделили несколько предложений и добавили пару замен, чтобы было очевидно, что я действительно знал парня, и она пообещала напечатать это на бланке Конгресса мне на подпись.

Когда она зачитывала финальный вариант, мимо проходил Марти и отметил:

– Если это действительно твой друг, что бы ты ни сделал, не говори им правду! Любой твой тезка должен всю старшую школу провести с пивом и чирлидершами!

Я рассмеялся, как и еще пара человек, и Минди сказала:

– Нам стоит написать ему настоящую рекомендацию!

– Мне стоит. Мы можем вручить это его родителям и сказать, что мы уже отправили это. Может, что-нибудь насчет того, что ожидается, что его выпустят на свободу вовремя, чтобы в сентябре начать учебный год, – на это раздалась еще волна смеха.

Минди взяла блокнот и записала это. Еще фразочки, которые вошли в финальный вариант включали в себя:

«Настоятельно рекомендуется проведение учебного курса юриспруденции, чтобы в своих будущих начинаниях он мог помогать своим адвокатам в своей защите«, также как и «Бакмэн обладает живым чувством юмора. Требуется обратить внимание на рассмотрение требований безопасности к собственности, несчастных случаев и общей страховой ответственности». Половина офиса вложилась в дело, и мы написали довольно милую рекомендацию для молодого человека, подающего заявку на тюремное заключение в тюрьму строгого режима в Джессопе.

На следующих выходных Таски ужинали у нас, и я сначала дал им липовую рекомендацию. Таскер поперхнулся и его пиво пошло носом, когда он дочитал до половины, и он хохотал, передавая его Тессе. Тесса же начала возмущаться, пока читала, вместе с Мэрилин, которая смотрела на это из-за ее плеча, особенно, когда я сказал, что уже направил это. Мэрилин просто сказала:

– Нет, не направил.

– Мм? Нет? Может быть, я направил это письмо, – и я вручил им копию настоящего письма.

Таскер передал Баки липовое письмо.

– Держи. Это пример правды в рекламе.

Настоящее письмо же было куда приятнее, и вместе с бланком Конгресса выглядело впечатляюще. Если он не сможет поступить, то это точно будет не из-за письма.

Все лето и осень Скользкий Вилли боролся с нами всеми возможными способами. В ноябре я умудрился убедить достаточное количество сенаторов перекрыть вето по «Защите Второй Поправки». Мы полностью переписали закон и теперь он выглядел как совершенно новый и, технически, это означало, что президент снова может наложить на него вето. Но все же он тоже умел считать носы, и когда увидел, сколько человек я собрал в кучу, принял его с определенной степенью злобной милости. Милой церемонии в Роуз Гарден бы уж точно не состоялось!

Я также продвигал и некоторых других членов Банды Восьмерых. Парочка из них тоже получила немного средств от Института Возрождения Америки, чтобы помочь набрать достаточное количество голосов. Скользкий Вилли избрал тактику, которую Ньют просто ненавидел – он сдался. Точнее, он накладывал вето на наш законопроект, но в то же время поручал кому-нибудь из Демократов подать точно такой же, суть которого на 80–90 % совпадала бы с нашим, и который бы он принял. Это был бы новый закон от Демократов, показывающий чудесное «двухпартийное управление», который «удовлетворял нужды нации, а не одной заинтересованной группы», и он проходил. Что до Ньюта в этой ситуации, то его желание стереть Билла Клинтона в порошок не было исполнено. А что же до меня самого, то мы получили большинство из того, на что давили своим «Контрактом», за исключением определенных законов. Большой кусок из закона о реформе пособий был принят вместе с большей частью реформы о положениях и социального страхования. Клинтон задвинул налоговую реформу и реформу бюджета подальше с обещанием провести их в следующем законе о бюджете.

Не таким образом Гингрич хотел победить в этой борьбе. Он хотел чего-то большего, нежели сама суть, он хотел победных фанфар и салютов. Он хотел победить Клинтона, и чтобы это стало общеизвестным фактом. Он хотел, чтобы Клинтон встал и начал сражаться, в процессе бы измотался и показал себя неэффективным руководителем, а затем проиграл бы из-за скудных лидерских качеств во время выборов в 1996-м. Как я уже и говорил Ньюту, Скользкий Вилли был более чем способен преподать ему пару уроков. Клинтон знал, где, когда и как бороться, в каких схватках участвовать, а где уступить. На самом деле, иногда он заставлял Ньюта казаться более ребяческим и непримиримым.

Думаю, что Билл Клинтон понимал, насколько сильно это все раздражает Гингрича. По своим личным причинам, а именно из-за победы на переизбрании, он не мог позволить Республиканцам где-либо победить. И все же я задумывался, знал ли он о том, насколько это все цепляет лично Ньюта. Поздней осенью это разрослось в полномасштабный кризис.

Клинтон ухитрился запихнуть бюджетный закон Джона Бейнера и налоговую реформу Джона Дулиттла в общую мешанину общего бюджета. Когда в конце сентября закрылся финансовый год, у нас все еще не было бюджета. Республиканцы Палаты, по большей части я и остальные из Банды Восьмерых, хотели урезать расходы и выравнять бюджет. Настолько же сильно Клинтон хотел увеличить их на любое число социальных программ. Это касалось, например, Социального страхования, образования и здравоохранения. Да, мы уже затрагивали некоторые из них в «Контракте», но это был уже конечный результат. Эти популярные программы разрабатывались с целью воззвать к Демократической базе, и это было неудивительно, учитывая, что начинался выборный год.

Все стояли на своем, и в будущем не предстояло никакого закона о бюджете. Обычно, когда такое происходит, а это происходит достаточно часто, принимается нечто, называемое «решением о продлении», и это означает, что мы просто продолжаем придерживаться тех же рамок бюджета до тех пор, пока не сможем с ними разобраться. Гингрич потерял всякое терпение и решил вставить палки в колеса. Он потребовал установить лимит на увеличение госдолга. Я пытался отговорить его от этого при личной встрече с Ньютом, Джоном Бейнером, Джоном Дулиттлом, Диком Арми, Томом ДеЛэем и остальными. Ньют просто расценил это как тактику, чтобы склонить Клинтона.

– Ньют, предупреждаю, последствия у этого будут куда серьезнее, чем ты представляешь. Ты влезаешь в обещание правительства Соединенных Штатов о погашении своего долга. Гарантирую, что на Уолл Стрит это здорово не скажется! – предупредил его я.

– Именно! Вот поэтому он и уступит! Ему придется! Он никогда не выстоит, если начнет возмущаться Уолл Стрит, – сразу же ответил он.

Я заметил, что остальные просто наблюдают за тем, как я спорю с Ньютом.

– Почему это должно для него вообще что-то значить? Республиканским банкирам и инвесторам это не нравится? Вот это сюрприз! Он уже убедил половину страны, что мы так и ищем возможность распять его и Хиллари. И что ты собираешься делать? Связать решение о продлении с потолком госдолга? И что он сделает, по-твоему?

– Если он хочет, чтобы решение было принято, ему придется согласиться с ограничением, – Гингрич был слишком зациклен.

Я покачал головой.

– И что будет, если он не согласится? Если он скажет, что наша обязанность погашения долга важнее, чем выравнивание бюджета? Что тогда?

Некоторые из присутствующих озадачились. Эффект был им не очень понятен. Я же знал, что произойдет, поскольку уже видел это на первой жизни.

– Ему придется согласиться!

– Бред! Он просто свернет дело и будет все валить на тебя. Не он будет плохим парнем, а ты! Когда престарелая тетя Марта не получит свой чек Социального страхования – он укажет на тебя. Когда дядя Клетус не получит свой пенсионный чек от ассоциации ветеранов – он укажет на тебя. Когда больница перестанет проводить диализ для маленькой Сьюзи, потому что им не платят – он укажет на тебя. И как долго ты хочешь такое терпеть? Думаешь, дома это обернется чем-то хорошим?

Ньют сидел с ехидным лицом.

– Карл, такого никогда не случится. Он сломается. Он – президент. Даже если и случится все то, о чем ты говоришь, это будет его вина, и люди будут это знать. Он будет казаться слабым, и это прибьет его в следующем ноябре.

– Люди в этой стране любят неудачников. Черт, благодаря этому некоторые из нас и попали сюда, изображая из себя слабеньких и беспомощных. Он может давить на эту слезливую историю очень и очень долго. Он предложит тебе встретиться, найти компромисс, работать с тобой и стать двухпартийными личностями, но если ты не согласишься с ним хотя бы в чем-то, вся вина будет лежать на людях в этой комнате. Избиратели, может, и не будут шибко любить Клинтона из-за того, что происходит, но и нас-то тоже! Черт возьми, ты таким образом можешь даже сыграть на руку Скользкому Вилли! Он точно также может вести политический расчет, как и все здесь присутствующие. Не думаешь о том, как это повлияет на позицию Доула на выборах? Или о том, кого из нас это может ослабить в следующем году? Это нам не на руку, Ньют.

Общим решением же стало позволить Ньюту продолжать, хоть я и знал, что это обернется полной катастрофой для партии. Существующее решение о продлении действовало до тринадцатого ноября, и к этому дню нам нужно было либо представить проект бюджета, который бы пропустили, или же принять еще одно продляющее решение. Гингрич требовал, чтобы следующее решение включило в себя и лимит погашения госдолга, которое бы Клинтон не одобрил. Ньют предполагал, что на это Клинтон пропустит проект бюджета.

Я еще раз поговорил с Ньютом на этот счет, уже лично, за день до голосования о продлении.

– Ньют, ты же знаешь, что я поддерживал тебя с тех пор, как попал в Конгресс. И ты это знаешь! Но я должен сказать, что это плохая затея. Это выйдет нам боком, и особенно тебе. Не делай этого! Разорви связку и будь добрее. Избиратели отправили нас сюда решать вопросы, а не усложнять их.

– Карл, ты уже мне это говорил, и мне это надоело. Я во многом мирюсь с тобой, и да, ты был верным соратником. А сейчас я говорю тебе, что это пройдет, и я говорю тебе, чтобы ты это поддержал. Понятно?

– Только не жди, что я буду улыбаться, когда все пойдет ко дну, – и я, молча качая головой, покинул его офис.

Тринадцатого числа Ньют и остаток лидеров Конгресса встретились с президентом, чтобы попытаться найти компромисс. Ньют отказался уступать. Четырнадцатого числа большая часть правительства закрылась. Во многом это был апогей политической карьеры Ньюта Гингрича.

Я же задумался, что произойдет с моей.