Глава 5


То, что Саммервиль за двадцать лет мало изменился, Джоли не удивило. Но почему-то она ожидала, что Белль-Роуз не будет казаться прежним, что все будет по-другому. И было очень странно, что дом выглядел точно так же, как двадцать лет назад, в тот день, когда отец ее отослал. С шоссе вела все та же изгибающаяся подъездная дорога. Вход охранили веете же высокие белые ворота из кованого железа. Казалось, не изменился и парк: те же деревья, тот же аккуратно подстриженный газон, кустарник и цветы — все такое же, каким оно было на ее памяти. И особняк остался прежним, замечательной данью минувшим дням. Конечно, стоя рядом с машиной и глядя между прутьями закрытых ворот, Джоли не могла быть уверена, что вблизи не обнаружатся какие-то мелкие изменения. И совершенно невозможно было сказать, что сделала Джорджетт с интерьерами дома, который принадлежал матери Джоли со времен войны Севера и Юга. Джоли тошнило от одной мысли о том, что эта женщина живет в доме ее матери, стала хозяйкой Белль-Роуз и, вероятно, спит в постели Одри Ройял.

Маленькой девочке, что все еще жила в Джоли, не терпелось проехать в ворота и оказаться дома, в Белль-Роуз. Детские воспоминания проносились в ее памяти, как выцветшие кадры немого фильма. Вот она сидит на коленях у отца, а он читает ей книжку. Вот мать приходит в ее комнату, чтобы расчесать ей волосы, перед тем как уложить спать. Вот она играет простенький мотив на пианино в четыре руки с тетей Лизетт. Вот они с Тероном Картером, школьниками, носятся по дому. Вот она ест за кухонным столом вместе с тетей Кларис, они рассказывают друг другу смешные истории и смеются, таская печенья с патокой, которые только что испекла Ивонн.

Джоли со вздохом покачала головой, села в машину и включила зажигание. Она может вернуться в Белль-Роуз, но она никогда не вернется домой, никогда не вернет прежние, беззаботные, дни.

Двадцать лет назад, когда ее выписали из больницы и отец привез ее домой, Джоли несколько недель жила в ужасе и не могла одна выйти из своей комнаты. Всякий раз, когда она выходила на верхнюю площадку лестницы, ей виделась тетя Лизетт, распростертая на лестнице. А на первом этаже она останавливалась возле двери в кухню, наотрез отказываясь заходить внутрь. Она знала, что увидит в кухне — тело матери. И она чувствовала себя так, как и должна была чувствовать: ее охватывала паника. И как ни пыталась она припомнить хоть что-то об убийце, что угодно, любую мелочь, память ее не слушалась. Сейчас, по прошествии многих лет, Джоли искренне верила, что никогда не видела этого человека и ни при каких обстоятельствах не сможет его опознать. Но через три месяца после трагедии в Белль-Роуз кто-то попытался утопить Джоли, когда она плавала в пруду на территории поместья.

Значит, убийца боялся, что она может его помнить. В тот день Джоли очень захотелось побыть одной, и она ускользнула из дома. В доме ей казалось, что за ней постоянно наблюдают, каждую секунду. За ней следили тетя Кларис, отец или Ивонн, даже дневная прислуга и та следила. Наемных работников разбирало любопытство насчет бедняжки Джоли Ройял, которая выжила в жестокой бойне, но в результате сошла с ума.

В тот день солнце немилосердно пекло, и холодная вода в пруду, который питался ключами, приятно освежала. Джоли пару раз переплыла пруд от берега до берега, наслаждаясь такой свободой, какой она не чувствовала уже несколько месяцев, и не замечая ничего вокруг. Ей было хорошо: ни мучительных воспоминаний, ни всевидящих глаз. Но вдруг она услышала, что кто-то вошел в пруд и нырнул под воду. Джоли подумала, что это Сэнди или, может быть, Терон, который еще не уехал на учебу, и не испугалась. Поначалу не испугалась. Но потом чья-то рука схватила ее за щиколотку и потянула под воду, и Джоли поняла, что это убийца: он пришел закончить свое черное дело. Она стала вырываться, брыкаться, и каким-то чудом ей удалось освободиться. Она поплыла к берегу и выскочила из воды. Бросив одежду на берегу, Джоли со всех ног бросилась бежать через лес и бежала не оглядываясь, пока не добежала до Белль-Роуз и не увидела Ивонн, которая развешивала постельное белье. Джоли и по сей день не знала, как ей удалось убежать.

Когда она рассказала о случившемся родным, Ивонн и тетя Кларис обратились к шерифу. Они попытались убедить его, что это случай означает, что настоящий убийца жив, разгуливает на свободе и представляет угрозу для Джоли. Но шериф не был склонен прислушиваться к рассказам неуравновешенного ребенка. Однако отец Джоли отнесся к происшествию со всей серьезностью и немедленно начал строить планы, как отправить Джоли куда-нибудь подальше от дома ради ее же собственной безопасности. Тогда она верила в искренность его мотивов и не стала возмущаться, когда буквально через неделю после происшествия отец отправил ее к своей кузине Дженнифер и ее мужу, полковнику Полу Дину Андервуду. Позже, осенью, Джоли уехала на учебу в Академию Эйнсли — частную школу-пансион, расположенную в Виргинии. Ровно через шесть месяцев после того, как Джоли уехала из дома, ее отец женился на Джорджетг Деверо и привез ее и ее сына жить в Белль-Роуз. Домой Джоли больше не возвращалась. Когда в школе были каникулы, она ехала к Андервудам — туда, где в данный момент квартировал полковник. Джоли было двадцать четыре года, когда супруги Андервуд погибли в авиакатастрофе, и тогда у нее было ощущение, что она потеряла свою настоящую семью. Джоли поехала по шоссе в сторону города. Однако, проезжая мимо старой грунтовой дороги, которая вела на задворки Белль-Роуз и проходила недалеко от пруда, она сбавила скорость. Не задумываясь о том, что делает, Джоли свернула с шоссе на ухабистую проселочную дорогу, она испытывала непреодолимую потребность встретиться лицом к лицу с одним конкретным демоном из ее прошлого. Она затормозила и вышла из машины. Память ее не обманула: до пруда было не больше четверти мили, если идти через лес. Она гадала, существует ли еще старая тропинка, по которой она, Терон и Уэллсы бегали в детстве.

Отыскать тропинку не удалось, хотя Джоли смотрела очень внимательно. Как видно, она давным-давно заросла. За все эти годы ни одна пара детских ног не топтала эту траву и не поддерживала тропинку. Джоли стала пробираться через кусты, раздвигая низко нависающие ветви деревьев и ступая по траве и прелым листьям. Она шла наугад и только когда услышала журчание воды, поняла, что идет в правильном направлении. Из-под земли бил ключ, впадающий в пруд, — его чистую воду она в детстве пила.

Когда Джоли подходила к источнику, ее штанина зацепилась за ветку шиповника, и на тонкой льняной ткани образовалась затяжка. Тихо ругнувшись, Джоли наклонилась, чтобы отцепить нитку, и при этом уколола палец, выступила кровь. Она взяла палец в рот и пососала. Слишком долго она прожила в городе — отвыкла от дикой природы, от сельской местности. Наконец она отцепила штанину от ветки и продолжила путь, пока не вышла на опушку. Возле пруда, у кромки воды, стоял великолепный вороной арабский скакун и, наклонив голову, пил из пруда. Раз есть конь под седлом, значит, где-то должен быть и всадник, рассудила Джоли. Спрятавшись за деревом и густым кустарником, она могла осмотреть окрестности, оставаясь незамеченной. И через несколько секунд Джоли заметила черноволосого мужчину. Высокий, широкоплечий, он стоял по щиколотку в воде. Джоли словно завороженная смотрела, как он снял с себя рубашку, бросил ее на землю, наклонился и зачерпнул полные пригоршни воды. Он вылил воду на голову, давая ей стечь по лицу, по плечам, по груди. Потом сделал это еще несколько раз. Джоли смотрела затаив дыхание. Мужчина был так же великолепен, как его конь.

Она пришла к пруду в надежде, что сможет заставить себя вспомнить подробности того дня, когда ее во второй раз пытались убить, и, может быть, сумеет вспомнить что-то о том, кто на нее напал. Она проходила долгий курс психотерапии, но за все эти годы не сумела вспомнить ничего существенного ни об одном из покушений на ее жизнь. Или правда была похоронена очень глубоко в ее подсознании, или она действительно ничего не помнила. Если приезд домой поможет ей раз и навсегда освободиться от чувства вины, перестать упрекать себя зато, чего она не знает, то эта поездка обратно в ад вполне окупит деньги, потраченные на дорогу.

Мужчина повернулся, вышел из воды и сел на влажную землю. Его мокрые черные волосы блестели на солнце. Он запрокинул голову, посмотрел на ясное синее небо и потянулся всем своим длинным гибким телом, напомнив Джоли пуму, разлегшуюся на солнце. У Джоли перехватило дыхание: она его узнала. Это был Максимилиан Деверо! И помоги ей Боже, его вид по-прежнему приводил Джоли в трепет.

Макс вдруг издал громкий стон, похожий на вой, резанувший Джоли по нервам, и зарыдал. Словно зачарованная она с каким-то священным ужасом смотрела, как его тело сотрясается от скорбного плача. И это действительно была скорбь. Макс мучительно скорбел по отцу. Странно, но Джоли отчасти даже завидовала его способности оплакивать потерю, тогда как у нее не осталось слез для Луиса Ройяла.

По-видимому, Макс пришел к пруду, чтобы побыть в одиночестве, чтобы без свидетелей дать выход боли, гневу, чувству безысходности. Джоли вдруг стало его жаль: он казался очень одиноким, совершенно одиноким, трагически одиноким.

Но нельзя было допускать, чтобы он заметил ее подсматривающей за ним. Ему бы не понравилось, что она застала его в минуту слабости. С ее стороны самым мудрым шагом было бы как можно быстрее убраться из Белль-Роуз ко всем чертям. Иначе ей придется очень скоро встретиться с Максом и всеми остальными. А когда она окажется лицом к лицу с новым хозяином Белль-Роуз, она встретится с ним не как с членом семьи, а как с врагом. Макс и не может быть для нее никем другим. Если дело дойдет до противостояния, то он встанет на сторону матери и сестры. В случае если, как Джоли подозревала, отец завещал Белль-Роуз Джорджетт или Меллори, она собиралась опротестовать завещание. Если для того, чтобы не отдать дом предков матери в руки этой шлюхи, придется судиться — что ж, она найдет хорошего адвоката, специалиста по опротестованию завещаний, и затаскает их по судам.

Джоли в последний раз посмотрела на Макса, и, собрав в кулак волю, которую годами воспитывала, чтобы защищаться от боли, повернулась и двинулась обратно, стараясь идти быстро и бесшумно. При следующей встрече с Максом нужно постараться, чтобы он ни в коем случае не догадался о том, как он на нее действует — и всегда действовал. Незачем ему знать, что ее к нему влечет. Иначе он может попытаться использовать это влечение в свою пользу.

Первая методистская церковь города Саммервиля была набита битком, толпа собравшихся перелилась через край и выплеснулась в холл, на лестницу и на тротуар. Лучи полуденного солнца, проходя сквозь цветные стекла, освещали внутренность церкви, словно гигантские цветные юпитеры, над гулом голосов плыли печальные звуки органа. Теплый воздух был пропитан сладким ароматом цветов. Цветами был убран гроб Луиса, цветы стояли на кафедре священника за алтарем, цветы лежали вдоль стен от алтаря до холла. Макс мог смело заявить, что в округе Десмонд никогда еще не было похорон, равных сегодняшним. На похороны пришли некоторые весьма значимые на Юге персоны, включая губернаторов трех штатов, сенаторов и различных деятелей из конгресса США. Никто в штате Миссисипи не пользовался такой хорошей репутацией, как Луис Ройял. У него были обширные связи в политических и деловых кругах. Его все уважали и любили. Естественно, отсутствие его старшей дочери было замечено некоторыми, пришедшими выразить соболезнования Джорджетт, Меллори и Максу. Когда Джорджетт спросили, почему нет Джоли, она лишилась дара речи и отвечать пришлось Максу. Он просто сказал, что Джоли сообщили и ее приезд ожидается в ближайшее время.

Макс обнял мать за плечи, едва ли не оттаскивая от гроба. Она льнула к Максу, жалобно всхлипывая, ее руки в черных перчатках крепко держали его запястье и плечо. Он усадил ее на первый ряд — два ряда по обе стороны от прохода были отведены для самых близких родственников. Макс отстранился от матери, но она потянулась к нему с жалобной просьбой:

— Макс, не оставляй меня!

Макс наклонился к матери, взял ее за руки и прошептал:

— Мама, я должен быть в другом месте. — Он посмотрел на сестру, которая сидела по левую руку от Джорджетт торжественно, как статуя. — Меллори остается с тобой, а я вернусь сразу же, как только смогу.

Джорджетт кивнула, но Макс чувствовал, как дрожат ее руки. Он подумал о том, что без Луиса его бедная мать будет чувствовать себя совсем потерянной. Он посмотрел на Меллори. Та ответила ему безучастным взглядом.

— Позаботься о маме до моего возвращения.

Сестра не ответила.

— Меллори!

— Я тебя слышала, — откликнулась она.

Макс окинул взглядом скамьи, отведенные для родственников. На первой скамье с левой стороны сидели его мать и сестра. Рядом с Меллори, обнимая ее за плечи и иногда заботливо поглаживая, сидел дядя Перри — с мутными глазами, но, слава Богу, трезвый. Во втором ряду сидели несколько дальних родственников Луиса, некоторых Макс никогда раньше не видел. На первой скамье справа сидела тетя Кларис вместе с Ноуэллом Ландерсом. По другую сторону от Кларис сидела Ивонн Картер.

— Во втором ряду справа гордо восседали родственники со стороны Десмондов, задрав свои аристократические южные носы, хотя ни один из них не носил фамилию Десмонд. Среди них не было ни одного более близкого родственника, чем троюродные братья и сестры. Их родство было весьма отдаленным, в лучшем случае это были двоюродные братья и сестры Кларис.

Идя по проходу, Макс заметил Уэллсов — отца и сына, они сидела рядом. Роско Уэллс, старый мерзавец, когда-то был куклуксклановцем, но потом сменил идеологию, чтобы приспособиться к новым временам и современным избирателям. Ему было под семьдесят, но он все еще пытался сохранить определенную власть над своими детьми, которые не слишком его почитали. Гарленд, которого друзья называли Гар, внешне походил на отца, такой же невысокий, коренастый, с таким же громким заразительным смехом, но представлял собой как бы смягченную версию харизматичного отца. И был намного лучше Роско как человек.

Сэнди сидела на два ряда дальше, чем отец и брат, — разделявшее их расстояние красноречиво говорило само за себя. Сэнди во всех отношениях была дочерью своей покойной матери: такая же дружелюбная, отзывчивая, всегда готовая помочь, — она считала своим долгом исправить многое из того, что натворил отец до того, как перевоспитался. Когда Макс проходил мимо ряда, в котором сидела Сэнди, она встала и протянула ему руку. Он задержался, чтобы ее обнять, и получил от нее поцелуй в щеку, потом быстро разжал объятия и зашагал дальше. Приближалось время похорон, и Макс хотел еще раз вместе с Маккоем Трендаллом все проверить, убедиться, что все его распоряжения выполнены и все будет исполнено в точном соответствии с его инструкциями. Луис достоин самого лучшего.

Маккой встретил Макса в холле и отвел в сторону.

— У нас все под контролем, можете не беспокоиться. Я обещаю, что все пройдет без сучка без задоринки.

— Уличный громкоговоритель работает? — Макс посмотрел в открытые двери на улицу, где собралась большая толпа.

— Прекрасно работает, я лично проверил.

Макс кивнул, пожал Маккою руку и быстро устремился через толпу, собравшуюся в холле. Ему пришлось задержаться, чтобы пожать несколько рук, после чего он сбежал в мужскую комнату. К счастью, там было пусто. Макс достал из кармана мобильный и маленькую черную телефонную книжку, набрал нужный номер.

— Это Максимилиан Деверо, — сказал он. — Я звоню, чтобы проверить…

Голос на другом конце провода заверил Макса, что новоорлеанский джаз-банд, который Макс пригласил играть на приеме в Белль-Роуз после похорон, уже приехал и находится в особняке. Макс вздохнул с облегчением. Луис любил джаз, бывало, они вдвоем ездили в Новый Орлеан гульнуть. Макс считал что в день похорон Луиса уместна только та музыка, которую он любил.

Макс посмотрелся в зеркало над раковиной и заметил, что его галстук слегка съехал набок. Он поправил галстук, расправил плечи и решительно вышел. Через несколько часов все закончится, вся эта помпезность останется в прошлом, и смерть Луиса станет повседневной реальностью, в которой ему придется жить.

Идя по церкви и подходя к первому ряду, Макс услышал какое-то перешептывание. Он насторожился, инстинкт подсказывал, что что-то не так. Перешептывание стало громче, и наконец он отчетливо услышал, как кто-то произнес имя Джоли. У него внутри все напряглось. Он остановился возле третьего ряда слева от прохода и медленно повернул голову. И тут же тихо выругался.

По проходу, высоко подняв голову, с решительным выражением лица шла молодая женщина в простом бежевом льняном костюме. Она мало походила на пухленькую девушку-подростка, которую помнил Макс, однако он ее узнал. Эта элегантная дама с женственными формами поразительно походила на свою мать и теток. Без сомнения, это была истинная Десмонд. Золотистые волосы собраны во французский пучок. Квадратный подбородок, пухлые губы, аура превосходства, которая буквально сочится изо всех пор. О ее принадлежности к Ройялам говорили только глаза: они были такого же глубокого синего цвета, какими были глаза Луиса, такие же унаследовала от отца Меллори.

Итак, блудная дочь все-таки вернулась и сумела устроить из своего появления заметное событие. Все взгляды были обращены к ней, а весть о ее появлении передавалась из уст в уста и распространялась по всей церкви со скоростью степного пожара.

«Хочешь ты этого или нет, ты обязан это сделать, — приказал себе Макс. — От тебя этого ждут».

Он сделал несколько неуверенных шагов в сторону Джоли Ройял, ноги его отяжелели, словно налились свинцом. Джоли шла прямо к гробу отца. С секунды на секунду ее увидят Джорджетт и тетя Кларис, и их реакция на появление Джоли будет разной, диаметрально противоположной, но равно драматичной.

Макс заставил себя действовать. Он обогнал Джоли и остановился перед ней, преграждая путь к алтарю. Она остановилась и с дерзким видом посмотрела ему в глаза, в ее лице чувствовалось напряжение.

— Джоли, я Макс Деверо, твой сводный брат.

Макс не прикоснулся к ней — не посмел. Он боялся, что может поддаться искушению обхватить ее длинную белую шею и задушить.

Джоли ответила ему взглядом, полным враждебности.

— Я знаю, кто ты.

— Ты бы хотела должным образом проститься с отцом? — спросил Макс. — Если да, то я могу тебя проводить.

— Очень мило с твоей стороны, но, думаю, я способна справиться без посторонней помощи.

От слов Джоли веяло арктическим холодом.

— Как хочешь. — Макс отошел в сторону, давая ей дорогу. — Конечно, ты сядешь с членами семьи и после службы поедешь с нами на кладбище.

Губы Джоли сложились в мимолетную улыбку, которая исчезла так быстро, что Макс даже не был уверен, не почудилась ли она ему.

— Конечно.

— И после похорон будешь на приеме в Белль-Роуз?

Вот тут-то он ее зацепил, понял Макс. Во взгляде Джоли промелькнула неуверенность. Если она явится на прием в Белль-Роуз, ей придется вести себя по отношению к его матери цивилизованно, а он знал, что это выше ее сил.

— Вообще-то я не планировала…

— Возможно, тебе стоит изменить планы, — сказал Макс.

Он наклонился к ней и прошептал на ухо:

— Сегодня вечером Гарленд Уэллс будет зачитывать семье завещание Луиса. Неужели тебе не интересно узнать, кому Луис завещал Белль-Роуз: тебе или моей матери?


Загрузка...