Александра
Это пытка. Изощренная пытка — быть рядом с Джеймсом и не сметь дотронуться до него. Он обещает — и отступает. Зовет — и прогоняет. От объяснений только хуже — хочется плакать от отчаяния.
Я должна быть сильной? Я буду. Смирись, Александра, он никогда не будет твоим.
Еще один глоток счастья: чашка приготовленного им кофе, плед, хранящий его запах, теплый взгляд. Почему Джеймс смотрит на меня так чарующе? Так еще тяжелее… Не ненависть, не раздражение, не злость… Сожаление и тепло, в котором хочется греться.
Жалеет меня? Пусть. Лишь бы не прогонял.
Бесполезно. Теперь он прощается навсегда.
Я едва сдерживаю слезы, но стараюсь казаться спокойной. Надо справиться с болью и жить дальше. Найти работу, думать об учебе…
Сажусь в такси, не прощаясь. Боюсь, голос выдаст, что творится у меня на душе. Щелчок замка дверцы, мягкий толчок. Машина трогается с места, Джеймс остается позади, в прошлом. Он все дальше и дальше…
Сердце рвется на куски, меня накрывает отчаяние. Что я делаю? Куда еду? Я должна была бороться… сказать, что я чувствую… умолять…
Задыхаюсь, хватаясь рукой за горло. Мне не хватает воздуха. Сквозь шум в ушах доносится голос таксиста:
— Так куда едем? Адрес?
Кажется, он спрашивает уже не в первый раз.
— Остановите машину, — хриплю я.
— Что такое? Вам плохо?
Да, мне плохо! Плохо! Чтобы дышать, мне нужен Джеймс. Он — мой воздух, моя жизнь. И когда я успела так безнадежно влюбиться?
— Остановите, я выйду.
Едва машина тормозит, дергаю дверцу. Мне кажется, что она заблокирована, и я кричу:
— Выпустите меня!
— Ненормальная… Сломаешь же! — грохочет таксист.
Замок поддается, и я выскакиваю под дождь.
— Не ждите, я не еду!
Бегу назад. Не выгонит же он меня под дождь? Скажу… скажу… Придумаю что-нибудь! Сориентироваться в темноте непросто, но я нахожу дом Джеймса. Звоню, стучу в ворота, однако мне никто не открывает. Он же там! Почему не хочет пускать? Видит через камеру — и не пускает?
— Джеймс! — кричу я, уставившись в глазок камеры. — Джеймс, пожалуйста!
Тишина.
Устав биться в ворота, прислоняюсь к ним спиной и сползаю. Идти мне некуда: электрички давно не ходят, денег на такси нет. Здесь нет даже подъезда, чтобы спрятаться от дождя. Я мокрая насквозь, и трусики прилипли к телу. И холодно так, что зуб на зуб не попадает. Но идти некуда, я умру под воротами у Джеймса.
Слышу чей-то голос, не разбираю слов, но поднимаю голову.
Джеймс!
— Джей… — всхлипываю я. — Джей, почему ты меня не пускаешь?
Он американец, но отлично умеет ругаться по-русски. Матом. Крепко, с душой.
— Что ты здесь делаешь?! — произносит он в конце длинной тирады.
— Я… я забыла… — стучу зубами, соображая, что бы соврать. — Телефон забыла.
Джеймс помогает мне встать, открывает ворота с брелока, тащит меня в дом.
— Это запрещенный прием, Алесси! — злится он, вталкивая в прихожую. — Раздевайся.
— З-зачем…
— С тебя течет вода! Раздевайся!
Он швыряет зонтик в подставку, сбрасывает обувь и идет в комнату. Я стягиваю кофту и платье, снимаю босоножки. Джеймс возвращается и бросает мне полотенце.
— Белье тоже снимай. Вытирайся — и наверх. Живо!
У меня и в мыслях нет ослушаться, но зубы стучат уже не только от холода, но и от страха. Кажется, я здорово его разозлила.
— Джей…
— Молчи. Лучше молчи, Алесси, — произносит он устало.
Наверху он приводит меня в ванную комнату и показывает на душевую кабинку.
— Грейся.
С опаской смотрю на кнопки и рычажки, как-то тут все слишком наворочено, не разобраться. Джеймс снова ругается, включает воду и затаскивает меня под обжигающие струи. Я визжу от неожиданности, но он держит крепко, не позволяет отойти.
Мне только кажется, что вода слишком горячая. Вскоре я согреваюсь и облегченно перевожу дыхание. Джеймс смотрит на меня… странно. Уже не держит, но стоит рядом, не обращая внимания на то, что сам вымок. А мне хочется то ли прикрыться, то ли встать на колени.
— Вымойся, тут есть мыло и шампунь, — наконец выдает он. — Полотенце я оставлю… там.
И задвигает дверцу душевой кабинки.