Сердце без любви

= 27 =

Александра

Никогда бы не подумала, что подчинение сделает меня свободной. Я искала жесткие рамки, наказывала себя за эгоизм, однако, приняв условия Джеймса, почувствовала облегчение — больше никаких ограничений.

Это не я тратила деньги, а Джеймс. Я ничего не просила, но получала все, о чем могла только мечтать: расслабляющая ванна, вкусная еда, красивая одежда, украшения, опера, секс… Обо мне заботились, как о любимой игрушке, и я расслабилась и наслаждалась подарками.

Это неправильно. Я оставлю у Джеймса и платья, и белье, и золотые сережки, но самообман до добра не доведет. Когда я ему надоем, мы расстанемся, и одиночество станет острее, больнее, невыносимее. Я передала контроль и очутилась в раю, зная, что после вернусь в ад.

Но сегодня я не хочу думать о последствиях. Сегодня я снова беззаботная Алеська, которая наслаждается роскошной жизнью. Красивое платьице, туфельки на каблучке, стильная прическа, макияж и маникюр. То и дело поправляю сережки: я давно продала все свои украшения, успела отвыкнуть. Французский ресторан с супом буйабес, утиным конфи и эклерами. «Аида» на основной сцене Мариинского театра.

Жизнь прекрасна!

На обратном пути мы попадаем в пробку. Машина движется еле-еле, и нам скучно. Включать радио не хочется обоим — в ушах все еще звучит музыка Верди, кощунственно сбивать настрой какой-нибудь попсовой песенкой.

Вдруг ладонь Джеймса ложится на мое бедро. Одной рукой он продолжает держать руль, но машина в этот момент стоит. Его пальцы быстро перебирают ткань, поднимая подол платья, он гладит кожу с внутренней стороны бедра.

Пытаюсь свести ноги и получаю шлепок.

— Сними трусики, Бэмби, — командует Джеймс, передвигая машину на метр вперед.

Боже… Меня бросает в жар, я кошусь в окно, пытаясь понять, заметят это из соседних машин или нет.

— Мне повторить? — лениво интересуется он.

— Н-нет… нет, сэр. Ой… да, сэр… — Я путаюсь, потому что пытаюсь ответить, что повторять не нужно, но выполнить приказ я готова.

Ерзаю, стягивая нижнее белье, и наслаждаюсь волнами стыда. Почти публичное подчинение заводит мгновенно. Трусики соскальзывают к лодыжкам, и я почти не дышу, ожидая, что за этим последует.

— Разведи ноги.

Джеймс ждет очередной остановки, а потом ныряет рукой под платье. Пальцы скользят по лону… ниже… глубже… Я закусываю губу, чтобы сдержать стон.

— Бэмби, никто не услышит, — напоминает Джеймс, теребя клитор. — А вот лицо у тебя сейчас забавное.

Мы потихоньку едем вперед, пристроившись за грузовиком, и Джеймс дразнит меня, распаляя желание. Сползаю на край сидения, чтобы его пальцы проникали глубже, пытаюсь насадиться на них, позабыв о том, что кто-то может понять, чем мы занимаемся.

— Ом-м… м-м-м… Джей…

— Что? — неожиданно холодно спрашивает он.

Спохватываюсь, что обратилась к нему по имени.

— Простите, сэр. Пожалуйста, простите…

Поздно. Он убирает руку и смотрит на дорогу. Ерзаю и сжимаю ноги: хочется получить разрядку, но трогать себя там Джеймс запретил.

— Сиди ровно, — бросает он резко.

Подавляю всхлип и послушно выпрямляюсь. Кажется, он нарочито строг, я не так уж сильно провинилась, однако жесткое обращение нравится мне не меньше нежного. Наверное, потому что это Джеймс.

— Оближи.

У меня во рту оказывается палец, испачканный выделениями. Я догадливая девочка, я смотрела ролики в интернете: обхватываю его губами и сосу, как член, помогая себе языком.

— Черт… — шипит Джеймс, отнимая руку, и поправляет брюки.

Смотрю на его ширинку и не могу сдержать улыбку. Хозяин злится, потому что сам возбужден, а до дома еще далеко.

— Смейся, смейся… — зловеще обещает Джеймс. — Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Даже не сомневаюсь, что так и будет. К жжению между ног добавляется зуд на ягодицах.

Вырываемся из пробки и несемся по шоссе — «час расплаты» все ближе.

— Оставь, — бросает Джеймс, когда я хочу забрать из машины пакеты. — Я возьму то, что нужно, остальное позже.

Едва заходим в дом, он наклоняет меня над диваном и поднимает подол платья на поясницу. Я едва стою на подгибающихся ногах: в голове шумит, грудь наливается от возбуждения. Знаю, что меня будут пороть, но… бли-и-ин… я стою перед Джеймсом, как похотливая сучка, выставив попку и раздвинув ноги. Это возбуждает меня еще сильнее.

Джеймс выхватывает из пакета купленный паддл, и я сдавленно ойкаю. Не слишком ли сурово для нечаянно вырвавшегося слова?

— За что я тебя наказываю, Бэмби? — неожиданно интересуется он.

— За непочтительность… сэр.

Он согласно кивает, встает сбоку и опускает паддл на мои ягодицы.

— Ай! — взвизгиваю я, приподнимаясь на цыпочки.

Так больно, как будто попу ошпарили кипятком.

— Один, — поправляет он невозмутимо. — Считай до пяти.

— Два! — выкрикиваю я после второго удара.

Это не похоже на порку ремнем или тростью. Вместо жгучих ударов — горячие, боль от них растекается по бедрам.

— Три-и-и…

После третьего удара Джеймс растирает ягодицы. Его ладонь прохладная, ласковая, и я перевожу дыхание.

— Ай! Четы… ре!

Мне не хватает дыхания, на глаза наворачиваются слезы. Он опять прав, порка в наказание болезненна.

— Я больше не буду, — всхлипываю я. — Простите, сэр.

— Надеюсь, что не будешь, — спокойно отвечает Джеймс. — А наказание поможет тебе не забыть обещание.

Пятый удар вырывает у меня крик. Хватаюсь за попу и прыгаю на месте.

— Бэмби! — рычит Джеймс. — Вернись на место.

— Ведь все… — рыдаю я. — Всего пять…

— Ты не сосчитала.

— Пять, — выдыхаю я, вновь нагнувшись над диваном. — Простите, сэр.

Паддл летит на диван, я слышу шуршание фольги, и меня резко насаживают на член. Я ору от неожиданности, но боли нет, наоборот, чувство наполненности дарит удовлетворение. Немного больно попе, кожа горит огнем, но внутри меня член скользит, как в масле.

Джеймс медленно подается назад и опять резко входит, а потом ритмично вколачивается в меня, придерживая за талию. Прогибаюсь в спине, встаю на цыпочки, цепляюсь пальцами за диван, но ноги не держат. Джеймс толкает меня вперед, и я падаю на диван, на колени, оттопыривая зад. Шлепки становятся звонче, чаще… Сладко-тягучий комок между ног взрывается, унося меня в нирвану. Кричу и обмякаю, Джеймс крепче сжимает мои бедра и кончает: чувствую это краешком ускользающего сознания.

Отдых длится недолго. Джеймс встает, снимает презерватив, застегивает штаны и приказывает:

— Иди в душ. Жду тебя в той комнате, где мы играли. Помнишь?

— Да, сэр.

Он не оговаривает время, но я спешу: ополаскиваюсь, наскоро вытираюсь, собираю наверх волосы. Джеймс ставит меня на колени перед столиком, на котором разложены пугающие предметы — флоггер, шарики на нитке, зажимы, колечко с шипами на палочке, перышко, свечи.

— Ничего не трогай, — предупреждает он. — Я скоро вернусь.

Время замедляет бег. Кажется, я стою на коленях вечность, боясь пошевелиться. Только и остается, что фантазировать, как Джеймс будет использовать приготовленное.

Он возвращается в домашних брюках, на плечах блестят капельки воды. Тоже принимал душ. В руке у него чашка, и он ставит ее так, чтобы я не видела содержимое.

— Сегодня я завяжу тебе глаза, — говорит он и достает из кармана черную повязку. — Ты видела, что я приготовил. Неожиданным будет один элемент, но он неопасен. Ты готова довериться мне?

— Да, сэр.

Джеймс кивает и затягивает повязку, лишая меня зрения.

