Сирена и Оракул

Глава 14. Новое начало

Полгода. Шесть месяцев пролетели как один безумный, насыщенный, временами изматывающий, но удивительно правильный день. Я смотрю на Сирену, которая сейчас сосредоточенно правит мой очередной материал, хмуря идеальные брови и постукивая дорогим стилусом по экрану планшета, и понимаю, насколько все изменилось. И насколько, по сути, осталось прежним.

Я определенно заматерел. Уже не тот наивный стажер, которого она подцепила на крючок сарказма и обещаний научить жизни. Теперь я пишу свои статьи, веду собственные расследования. Под ее чутким руководством, разумеется. Она все еще мой самый строгий критик и самый требовательный редактор. Каждое слово, каждая запятая проходят через ее сканер, и горе мне, если что-то ей не понравится. Но даже она, со свойственной ей неохотой к похвалам, признает: «У тебя талант, Морган. Не просри его». Высшая степень одобрения по шкале Сирены Фоули.

Наша…любовь? Да, теперь я могу называть это так без страха быть высмеянным или замороженным ледяным взглядом. Эта странная, колючая, требовательная любовь изменила нас обоих. Я стал увереннее в себе, намного увереннее. Вырос как журналист до высот, о которых полгода назад и мечтать не смел. И не только как журналист. Выносливость тоже пришлось подтянуть, — я усмехаюсь про себя, вспоминая некоторые наши ночи, — иначе как выдерживать долгие, интенсивные раунды с моей ненасытной девушкой?

А Сирена…о, она все та же Сирена. Властная, саркастичная, доминантная, с языком острым, как лезвие гильотины. Но что-то неуловимо изменилось. Она стала…терпимее? Нет, не то слово. Скорее, она научилась лучше контролировать свой внутренний огонь, свою ярость на несовершенство мира и людей. Она все еще может испепелить взглядом или уничтожить словом, но делает это реже, избирательнее. И, о чудо, коллеги перестали шарахаться от нее в коридорах, как от чумы. Они все еще ее побаиваются, уважают ее профессионализм до дрожи в коленках, но панический ужас сменился настороженным пиететом. Она словно позволила себе немного ослабить броню, не снимая ее совсем. И я безмерно благодарен ей за то, что она осталась собой. Я полюбил именно эту женщину, со всеми ее трещинами и шрамами.

Ее недостатки? О, они никуда не делись. Ее патологическая ревность, стремление к тотальному контролю, въедливый цинизм, вспыльчивость, ядовитый сарказм и абсолютное, не терпящее возражений собственничество — все это при ней. Просто я научился с этим справляться. Научился видеть за этим не только желание ранить или подчинить, но и ее страх, ее способ защиты, ее изломанную потребность в безопасности и подтверждении, что я — ее. Только ее.

Конечно, у нас бывают ссоры. Иногда — настоящие бури, когда летят искры и острые слова. Последствия этих бурь мне обычно приходится сглаживать ночью, в постели, причем зачастую в усиленном, почти марафонском режиме. Но даже после самых громких скандалов я смотрю на нее, спящую рядом (или не спящую, а придумывающую новый способ доказать свое превосходство), и понимаю — у нас все будет хорошо. Я верю в это.

Почему именно она? Почему эта сложная, невыносимая временами женщина стала той, кого, как я теперь понимаю, я искал всю свою жизнь? Наверное, потому что она — настоящая. До боли, до крика настоящая. Без фальши, без полутонов. Она не пытается казаться лучше, чем есть. Она предъявляет миру себя — со всей своей силой, умом, яростью и спрятанной глубоко внутри уязвимостью. Ее интеллект — это вызов, который заставляет меня постоянно расти. Ее страсть — это огонь, который сжигает все несущественное, оставляя только главное. Ее цинизм, как ни странно, помогает мне трезво смотреть на вещи, не впадая в иллюзии. Она — мой самый суровый критик и мой самый преданный союзник. Она видит меня насквозь, со всеми моими слабостями, и не презирает за них, а…использует их, чтобы сделать меня сильнее. По-своему, конечно. Она — это шторм, который не дает заскучать, который заставляет жить на полную катушку. И рядом с ней я чувствую себя живым, как никогда прежде.

Я давно переехал к ней. Ее огромная стильная квартира с панорамным видом на город стала нашим общим пространством. И на работе мы теперь делим один кабинет — ее кабинет, разумеется. Так удобнее, учитывая, что большинство крупных материалов мы делаем в связке. Она — мозг и стратегия, я — тот, кто идет «в поле», добывает факты, а потом мы вместе превращаем это в очередной эксклюзив, от которого у конкурентов сводит скулы. Меня это полностью устраивает. Постоянный контроль Сирены теперь ощущается не как давление, а как…страховка. Я знаю, что она всегда прикроет спину.

Единственный минус совместной работы и жизни — подсобку рядом с кабинетом теперь приходится убирать в два раза чаще. Наши…внеурочные сессии стали регулярными и не всегда ждут окончания рабочего дня или переезда домой. Старый диванчик там уже многое повидал.

И да, наши сексуально-доминантные отношения никуда не делись. Она по-прежнему моя Хозяйка в спальне (и не только), задающая темп, правила и наказания. Тот приказной, сексуально-доминирующий взгляд все так же лишает меня воли к сопротивлению. И мне это нравится. Когда мы вместе, когда ее тело прижимается к моему, когда она шепчет мне на ухо властные, грязные слова, я забываю обо всем на свете — о дедлайнах, врагах, опасностях. Есть только она и я, и этот первобытный, всепоглощающий вихрь страсти.

Но что-то изменилось и здесь. За эти полгода появилось отчетливое ощущение, что мы наконец-то на равных. Не в ролях, которые мы играем в спальне, а в чем-то более глубоком. В уважении, в доверии, в понимании. Она все еще главная во многих аспектах, но теперь я не чувствую себя просто инструментом или учеником. Я чувствую себя партнером. Ее партнером. И это ощущение — прекрасно.

Жизнь определенно наладилась. И Сирена Фоули кажется, тоже потихоньку налаживается. Вместе со мной.

Рабочий стол был завален распечатками карт городского планирования, вырезками из старых газетных статей и стопками фотографий — неясных, зернистых снимков темных переулков и подозрительных личностей. Очередное дело, которое Хендерсон подкинул нам с Сиреной, обещало быть именно таким, какими мы их любили: запутанным, многослойным, с отчетливым привкусом гнили под респектабельным фасадом. Я склонился над одной из карт, проводя пальцем по предполагаемому маршруту интересующего нас объекта, когда Сирена, сидевшая напротив за своим массивным столом, издала тихий смешок.

— Морган, что это за маскарад?

Я поднял голову. Ее взгляд, как всегда острый и насмешливый, был прикован к моему лицу. Точнее, к тому, что на нем появилось нового.

— Ты об очках? — уточнил я, машинально поправляя легкую оправу на переносице. За последние полгода мой стиль претерпел некоторые изменения. Формальный костюм, в котором я когда-то робко переступил порог «Вечернего Оракула», сменился чем-то более гибким. Темные джинсы, идеально выглаженная белая рубашка, строгий темный галстук с серебристым зажимом, который подарила Сирена на мое «полугодие» в газете, и хорошо сидящий полуформальный пиджак серо-синего оттенка. Этот образ позволял легче смешиваться с толпой, не теряя при этом презентабельности. Очки были последним штрихом.

— Ничего особенного. Долгие часы за экраном и мелким шрифтом дают о себе знать. Плюс, иногда полезно иметь возможность слегка изменить внешность, не прибегая к радикальным мерам — я слегка пожал плечами. Это была чистая правда — глаза действительно уставали, а едва заметное изменение облика порой оказывалось на удивление эффективным при работе «в поле».

Сирена фыркнула, откидываясь на спинку своего кресла. Ее взгляд скользнул по мне сверху вниз, задержался на галстуке, а потом снова вернулся к очкам. В ее золотистых глазах блеснула знакомая искорка — смесь иронии и чего-то еще, теплого и собственнического.

— Логично, конечно, как все у тебя, — протянула она, растягивая слова — но должна признать, моему малышу Арти они добавляют… — она сделала паузу, смакуя момент, — определенной интеллектуальной сексуальности. Эдакий умник, который знает пару грязных секретов.

Я почувствовал, как легкое тепло разливается по щекам. Даже спустя полгода ее комплименты, особенно такие, поданные под соусом сарказма, все еще заставали меня врасплох и вызывали странное, но приятное чувство. «Малыш Арти» уже давно не был тем наивным стажером. Я раскрыл несколько крупных дел, одно из которых — о коррупции в городском совете — принесло газете престижную награду, а другое, связанное с контрабандой на набережной, я распутал практически в одиночку, заслужив уважение не только Сирены, но и всего редакционного отдела. Но для нее я, кажется, навсегда останусь «малышом Арти». И, честно говоря, меня это устраивало.

— Рад, что ты одобряешь — ответил я, стараясь сохранить невозмутимость, хотя уголки губ против воли поползли вверх.

Сирена усмехнулась, ее взгляд стал более пристальным, обещающим. Она медленно поднялась из-за стола, обошла его и подошла ко мне. Легкий аромат ее духов, что-то терпкое и цветочное, окутал меня. Она остановилась совсем близко, провела пальцем по лацкану моего пиджака, затем скользнула к галстуку, ее пальцы задержались на зажиме.

— Одобряю? Арти, я почти готова сорвать с тебя этот пиджак и рубашку прямо здесь, чтобы проверить, насколько глубока эта твоя интеллектуальность… — прошептала она, ее голос понизился до интимного рокота. Сердце пропустило удар. Воздух между нами загустел, заряженный электричеством. Я уже видел, как ее пальцы расстегивают первую пуговицу моей рубашки…

В этот самый момент дверь кабинета распахнулась без стука, и на пороге возник Хендерсон. Наш главный редактор, вечно взъерошенный и слегка помятый, но с неизменно цепким взглядом. Он выглядел несколько виноватым, что ли. Сирена мгновенно отстранилась, но легкое раздражение от прерванного момента читалось в ее позе и резком повороте головы.

— Хендерсон, какого черта? Мы работаем — ее голос снова стал резким и деловым.

— Прошу прощения, Сирена, Арториус, — проговорил редактор, входя в кабинет. И тут я заметил, что он не один. За его спиной, немного неуверенно переминаясь с ноги на ногу, стояла молодая девушка.

Мой взгляд автоматически переключился в режим анализа. Девушка была молода, лет двадцати, может, чуть больше. Правильные, даже строгие черты лица: высокие скулы, прямой нос, четкий подбородок. Кожа — бледная, почти фарфоровая, без единого изъяна. Большие серо-голубые глаза смотрели внимательно, даже пытливо, но в их глубине сквозила явная робость. Густые темные волосы были туго стянуты в низкий пучок — ни единой выбившейся пряди. Одета она была чрезмерно правильно. Строгий темно-серый брючный костюм, который сидел на ней не идеально — пиджак казался великоват в плечах, а брюки чуть длинноваты. Белоснежная рубашка с жестким воротничком застегнута под самое горло. Простые черные туфли на низком устойчивом каблуке. Минимум аксессуаров — крошечные сережки, простые часы. В руках — объемная темная сумка-тоут. Весь ее облик кричал о педантичности, старании соответствовать и неуверенности. Она выглядела как человек, надевший броню из формальностей, чтобы скрыть свой страх перед незнакомой территорией. Контраст между ее скованностью и динамичной, часто хаотичной атмосферой нашей редакции был разительным.

— Познакомьтесь, это Эбигейл Хейз, наш новый стажер — представил ее Хендерсон, жестом приглашая девушку войти дальше — Эбигейл, это Сирена Фоули…ну, ты знаешь, живая легенда нашей журналистики. А это Арториус Морган, наша самая быстро восходящая звезда. Тот самый парень, который в одиночку раскрутил дело о контрабандистах с набережной и чья серия статей о коррупции в совете принесла нам ту самую награду в прошлом месяце. Да, всего за полгода работы.

Девушка, Эбигейл, кивнула, ее щеки слегка порозовели. Взгляд метнулся от Сирены ко мне и обратно. В нем читалось и восхищение, и еще больший испуг.

— Так вот, — продолжил Хендерсон, понизив голос и сделав шаг ближе к нам, — Эбигейл невероятно талантлива. Лучшая на курсе, блестящие аналитические способности, пишет как бог. Но ей катастрофически не хватает практики. Реальной, жесткой, уличной работы. Ей нужно научиться…ну, вы понимаете. Думать на ходу, импровизировать, видеть то, что скрыто. И я не знаю никого лучше вас двоих, кто мог бы ее этому научить. Сирена, твой опыт и чутье бесценны. Арториус, ты сам не так давно прошел через это, ты поймешь ее и сможешь направить — он посмотрел на нас умоляюще — правление очень настаивает, чтобы мы брали лучших выпускников…и честно говоря, она сама попросилась именно к вам, услышав о ваших последних расследованиях.

Сирена издала тихий стон, закатив глаза.

— Замечательно. Нам только няньки не хватало. Хендерсон, ты уверен, что она выдержит хотя бы неделю? У нас тут не институт благородных девиц — ее тон был язвителен, но в нем не было категорического отказа. Скорее, констатация факта и предупреждение.

Я же посмотрел на Эбигейл. Вспомнил себя полгода назад — такого же неуверенного, но отчаянно желающего учиться. Да, она выглядела скованной, но в ее глазах был ум и решимость.

— Мы справимся, Хендерсон — сказал я спокойно — немного практики никому не повредит. Добро пожаловать в команду, Эбигейл — я постарался улыбнуться ей ободряюще.

Хендерсон с облегчением выдохнул.

— Спасибо, ребята. Я знал, что могу на вас рассчитывать. Эбигейл, слушайся их во всем, впитывай как губка. Это твой шанс — он похлопал девушку по плечу, бросил на Сирену еще один быстрый, слегка умоляющий взгляд («Пожалуйста, не съешь ее в первый же день»), и выскользнул за дверь, оставив нас троих в внезапно наступившей тишине.

Эбигейл Хейз стояла посреди кабинета, сжимая ручку своей сумки так, что костяшки пальцев побелели. Сирена окинула ее долгим, изучающим взглядом, в котором читалось что угодно, но только не радушие. Я же подумал, что наше новое, «интересное» дело только что стало еще интереснее. И определенно — сложнее.

Итак, вот она, Эбигейл Хейз, свежеиспеченный член нашей своеобразной команды. Стоит посреди моего кабинета, словно белая ворона, залетевшая на сборище стервятников. Взгляд метнулся по ней сверху вниз, цепляясь за детали. Да уж, Сирена была права — эта девушка была не просто опрятной, она была…стерильной. Начищенной до блеска, как парадный сервиз, который достают раз в год по большим праздникам.

Я откинулся на спинку кресла, позволив тишине немного повисеть в воздухе, наслаждаясь ее растерянным видом и напряженным молчанием Сирены, которая изучала новенькую с не меньшим интересом, чем я. Мой взгляд снова остановился на ее идеально выглаженной белой рубашке, на брюках без единой морщинки, на туфлях, начищенных до зеркального блеска. В нашем мире так не одеваются. В нашем мире такая одежда — это мишень.

Я медленно поднялся, обошел стол и остановился прямо перед ней, чуть склонив голову набок. Усмешка сама собой появилась на моих губах. Опытный глаз сразу подмечал контраст между ее внешним лоском и той наивной растерянностью, что плескалась в широко распахнутых глазах. Она напоминала мне фарфоровую куклу, случайно попавшую в кузнечный цех.

— М-да… — протянул я задумчиво, оглядывая ее еще раз — а ты у нас чистенькая. Прямо с иголочки. Рубашка белее снега, брючки без единой складочки. Даже туфли блестят — я сделал паузу, давая словам впитаться, наблюдая, как легкий румянец заливает ее щеки — то ли от смущения, то ли от зарождающегося возмущения — скажи-ка, девочка-красавица, ты точно по адресу попала? Может, кастинг на роль в мыльной опере этажом выше?

Краем глаза я уловил движение Сирены. Она вскинула брови, и на ее губах промелькнула тень удивления, быстро сменившаяся восхищением. Да, именно так. Этот взгляд я знал — смесь изумления и какой-то особенной гордости, словно я только что провернул особенно удачный трюк. Она молчала, предоставляя сцену мне, но ее глаза говорили многое.

Эбигейл же выпрямилась, словно аршин проглотила. Румянец стал гуще, но голос, когда она заговорила, был ровным, хоть и немного дрожащим. Чувствовалось, что ее задели мои слова, но воспитание и ее врожденная «правильность» не позволяли ей ответить резкостью.

— Я…я уверена, что пришла по адресу, мистер Морган — произнесла она, стараясь смотреть мне прямо в глаза, что ей, надо признать, удавалось с трудом. — меня направил сюда мистер Хендерсон. Он сказал, что вы…что здесь я смогу применить свои навыки для действительно важного дела. Я хочу помогать людям, восстанавливать справедливость. И мой внешний вид никак не влияет на мои намерения или способности.

Идеалистка до мозга костей. Верит в справедливость, в «важное дело». Мило. Почти трогательно, если бы не было так опасно в нашей работе. Я позволил усмешке стать шире, чуть смягчая ее. Она прямо как я, только полгода назад. Как же давно это было…

— Расслабься, Хейз — сказал я примирительно, поднимая руки ладонями вверх — просто шутка. Немного черного юмора для разрядки. Добро пожаловать в команду, так сказать.

Она неуверенно кивнула, явно не зная, как реагировать на такую быструю смену тона. Плечи ее немного опустились, но напряжение полностью не ушло. Видимо, решила, что первое испытание пройдено.

— Спасибо, мистер Морган — пробормотала она — каким будет мое первое задание?

Горит желанием броситься в бой. Похвально, но преждевременно.

— Пока никакого — ответил я — нам с мисс…Фоули нужно обсудить пару моментов. Подожди нас, пожалуйста, снаружи. Мы скоро к тебе выйдем.

Она снова кивнула, явно немного разочарованная, но послушно развернулась и вышла за дверь, аккуратно прикрыв ее за собой. Как только щелкнул замок, Сирена, до этого стоявшая неподвижно, как статуя, скрестив руки на груди, подошла ко мне. На ее губах играла лукавая усмешка.

— Мыльная опера, значит? — протянула она с насмешкой, ее голос был низким и бархатным — слово в слово, Арториус. Именно это я тебе сказала, когда мы только познакомились. Не думала, что у тебя такая хорошая память на мои колкости.

Я пожал плечами, изображая безразличие, хотя ее слова вызвали во мне волну теплых воспоминаний о той нашей первой, искрометной встрече.

— Просто к месту пришлось — бросил я небрежно — уж больно типаж похож на… неоперившегося птенца — я повернулся к ней лицом — итак, кто будет ломать нашу идеалистку? Вводить в курс дела, так сказать.

Сирена хмыкнула, проведя пальцем по лацкану моего пиджака.

— Ты, Арт — сказала она, ее взгляд стал глубже, интимнее — у меня сейчас другие дела наклевываются, да и сдерживаться у тебя всегда получалось лучше, дорогой. Ты умеешь ломать медленно, почти незаметно — она чуть прищурилась, и в ее голосе проскользнули знакомые собственнические нотки — только ты там…не увлекайся сильно своей новой игрушкой. Не забывай, чья она…и чей ты.

Ревнует. Даже сейчас, даже из-за этой наивной девчонки. Это было в ее стиле — смесь доминантности и скрытой уязвимости, которую она показывала только мне. Я улыбнулся и мягко взял ее руку.

— Я только твой, Сирена. И ничей больше — сказал я тихо, глядя ей в глаза — эта девочка — лишь работа. Интересная, возможно, но не более.

Она коротко кивнула, удовлетворенная ответом. Напряжение в ее плечах спало.

— Я знаю — прошептала она, и в ее голосе прозвучала искренняя нежность — люблю тебя.

— И я тебя — ответил я и, наклонившись, поцеловал ее. Коротко, но достаточно, чтобы подтвердить свои слова, чтобы почувствовать знакомый вкус ее губ и развеять последние остатки ее сомнений.

Она отстранилась первой, бросив еще один быстрый взгляд на дверь, за которой ждала Эбигейл.

— Иди — сказала она. — начинай свое обучение.

Я кивнул и направился к выходу. За спиной осталась Сирена, мой надежный тыл, моя буря и моя тихая гавань. А впереди ждала Эбигейл Хейз — чистый лист, на котором предстояло написать новую, сложную историю. Я усмехнулся про себя. Да, новое начало обещало быть очень, очень интересным. Посмотрим, сколько продержится ее идеализм в нашем мутном болоте.