Сирена и Оракул

Глава 3. Пыльные архивы, живые тени

Городской архив оказался именно таким, каким я его себе представлял: царством пыли, тишины и бесконечных рядов стеллажей, уставленных пухлыми папками и ветхими гроссбухами. Воздух был спертым, пахнущим старой бумагой и легкой плесенью. Единственными звуками были шелест переворачиваемых страниц, мое собственное дыхание да редкое покашливание сонной работницы архива за конторкой у входа. Это было так не похоже на привычный мне мир мерцающих экранов и мгновенных запросов к базам данных. Здесь информация не отдавалась по клику мыши — ее нужно было выкапывать вручную, терпеливо, страница за страницей.

Я провел там часы, которые слились в один долгий, монотонный день. Пальцы почернели от архивной пыли и типографской краски. Глаза устали от выцветших строк и мелкого шрифта на пожелтевшей бумаге. Разрешения на строительство, договоры аренды, акты приемки работ, финансовые отчеты за полтора десятилетия…тонны бумаги, отражающей рутинную жизнь крупной строительной компании. Поначалу я чувствовал азарт первооткрывателя, надеясь наткнуться на явную улику, на кричащее несоответствие. Но «Феникс Констракшн», по крайней мере на бумаге пятнадцатилетней давности, выглядел респектабельно, если не считать обычных для такого бизнеса мелких нарушений и споров. Никаких явных связей с «Вектором» или другими фирмами-пустышками, никаких упоминаний Рида или Торна в неожиданном контексте.

Работа была утомительной, почти медитативной в своей монотонности. Я перебирал счета-фактуры, сравнивал подписи на старых контрактах, вчитывался в протоколы совещаний давно забытых комитетов. В голове назойливым фоном звучал приказ Сирены, ее голос, переходящий от ледяной требовательности к интимному шепотку, и это подстегивало не хуже кофеина, заставляя продолжать, даже когда энтузиазм начинал угасать под слоем пыли.

И вот, когда я уже почти отчаялся найти хоть что-то стоящее, просматривая старые ведомости по зарплате и внутренние кадровые приказы одного из ранних, но крупных проектов «Феникса», я наткнулся на имя. Уолтер Дэвис. Главный бухгалтер того проекта. Ничего особенного, на первый взгляд. Но потом я нашел еще несколько упоминаний его имени в связи с другими ранними контрактами, а затем — приказ о его внезапном увольнении «по собственному желанию» с формулировкой, которая показалась мне слишком расплывчатой. Уволился он как раз незадолго до того, как «Феникс» начал стремительно разрастаться, выходя на новый уровень. Мелькнула мысль: человек, который вел бухгалтерию на заре их деятельности, мог знать что-то о первоначальных источниках капитала, о схемах, которые легли в основу их будущего «успеха».

Найти его оказалось не так уж сложно. В отличие от Рида и Торна, он не пытался исчезнуть. Старые адресные книги, пара запросов по открытым базам — и вот у меня есть адрес на тихой улочке в старом районе города.

Квартира Уолтера Дэвиса оказалась такой же неприметной и увядшей, как и весь дом. Дверь мне открыл невысокий, сутулый старик с блеклыми, испуганными глазами и трясущимися руками. Он смотрел на меня с явным подозрением и страхом, будто я был не частным консультантом, а призраком из его прошлого.

— Мистер Дэвис? — начал я как можно мягче. — Меня зовут Арториус Морган. Я занимаюсь исследованием истории некоторых городских компаний, в частности, «Феникс Констракшн». Я знаю, вы работали там главным бухгалтером много лет назад.

Его глаза забегали еще быстрее. Он попытался закрыть дверь.

— Я ничего не знаю, — пробормотал он, голос был слабым, дребезжащим. — Это было давно. Я ничего не помню. Уходите.

— Пожалуйста, мистер Дэвис, — я осторожно удержал дверь. — Мне не нужны никакие секреты. Я просто пытаюсь разобраться в некоторых финансовых аспектах их ранней деятельности. Понимаете, иногда старые ошибки, старые…неточности могут привести к большим проблемам в настоящем. Для многих людей. Если где-то была допущена несправедливость, если кто-то пострадал из-за финансовых махинаций…разве не важно попытаться восстановить правду?

Я говорил искренне. Часть меня все еще верила, что апелляция к совести, к справедливости, к простой человеческой порядочности может сработать. Что люди в глубине души хотят, чтобы правда восторжествовала.

Но Уолтер Дэвис смотрел на меня с нескрываемым ужасом. Его лицо побледнело, губы задрожали.

— Правда? — переспросил он с горькой усмешкой, в которой не было и тени веселья. — Вы говорите о правде, связанной с ними? Молодой человек, вы понятия не имеете, с кем связываетесь. Правда…она вас похоронит. Как чуть не похоронила меня.

Он сильнее налег на дверь.

— Я ничего вам не скажу, — его голос сорвался на испуганный шепот — я хочу спокойно дожить свой век. Пожалуйста, уходите. Оставьте меня в покое. Они…они все еще следят. Я знаю.

В его глазах плескался такой неподдельный, животный страх, что я понял: мои идеалистические доводы здесь бессильны. Этот человек был сломлен. Запуган до такой степени, что сама мысль о том, чтобы говорить, казалась ему смертным приговором. Правда важна? Возможно. Но для Уолтера Дэвиса выживание было несравнимо важнее.

Я отступил, позволяя ему захлопнуть дверь. Щелкнул замок, потом еще один. Я постоял несколько секунд перед обшарпанной дверью, чувствуя острое разочарование и…легкую злость. На «Феникс», превративших этого человека в дрожащую тень. На себя — за наивность. Сирена бы посмеялась над моей попыткой воззвать к совести. Она бы нашла другие рычаги. Угрозы? Шантаж? Что-то более действенное, чем абстрактные понятия о правде и справедливости.

Я спустился по лестнице, снова оказавшись на тихой улице. Дэвис ничего не сказал. Но его страх сказал мне больше, чем любые признания. Он подтвердил: там, в прошлом «Феникса», действительно есть что-то грязное, что-то опасное, что-то, что они готовы защищать любой ценой. Мой идеализм потерпел поражение. Но я получил подтверждение, что копаю в верном направлении. И теперь нужно было решить, как копать дальше. И как доложить об этой неудаче Сирене. Она не любит неудач. Особенно тех, что основаны на «моральных принципах».

Я вернулся в редакцию с тяжелым сердцем и пустыми руками, если не считать пыльных папок из архива. Доклад Сирене — это то, чего я боялся едва ли не больше, чем встречи с громилами «Феникса». Я застал ее в кабинете, она изучала какие-то распечатки с непроницаемым выражением лица.

— Ну? — спросила она, не поднимая глаз, когда я остановился у ее стола. — Архив оказался золотой жилой или очередным пыльным тупиком?

— Я нашел кое-что, — начал я, стараясь придать голосу уверенности. — Бывшего главного бухгалтера одного из их ранних проектов. Уолтер Дэвис. Он точно что-то знает, Сирена. Он был напуган. До смерти напуган.

— Напуган? — она наконец подняла на меня взгляд, и в ее золотистых глазах блеснула насмешка — а ты, надо полагать, пытался успокоить его рассказами о силе правды и неотвратимости справедливости? Может, предложил ему взяться за руки и спеть «Кумбайя»?

Краска бросилась мне в лицо. Ее сарказм бил точно в цель.

— Я пытался убедить его, что говорить — правильно. Что это важно…

— О, Морган, — она откинулась в кресле, медленно покачав головой. На ее губах играла циничная усмешка — ты непроходимо, просто трогательно наивен. Ты думаешь, человеку, которого такие люди, как в «Фениксе», запугали до полусмерти, есть дело до твоих высоких идеалов? Правда? Справедливость? Это абстракции. А страх — он реален. Он сидит в кишках, стучит в висках, мешает спать по ночам.

Она наклонилась вперед, ее голос стал ниже, тверже. Это был уже не сарказм, а лекция. Холодная, практическая.

— Урок номер… какой там у нас по счету? Неважно. Запомни, Арториус: страх — это инструмент. Самый надежный из всех. Люди сделают что угодно, лишь бы избавиться от страха или избежать того, чего они боятся больше всего. Твоя ошибка была в том, что ты пытался апеллировать к его совести. А нужно было давить на его страх. Не прямо, Боже упаси, мы же не бандиты с большой дороги — Уголок ее рта снова дернулся. — мы работаем тоньше.

Она постучала пальцем по столу.

— Что мы знаем об этом Дэвисе? Старик. Явно хочет покоя. Боится «Феникса». Что еще? Есть ли у него семья? Пенсия? Какие-то сбережения? Старые грешки, помимо работы на «Феникс», которые он хотел бы скрыть? Любая зацепка, любая слабость — это рычаг. Ты не угрожаешь ему напрямую расправой или тюрьмой. Ты просто…создаешь ситуацию. Намекаешь, что его тихая жизнь может внезапно закончиться. Что его могут побеспокоить другие люди, если станет известно, что он что-то скрывает. Что некая информация о его прошлом случайно может всплыть в налоговой или пенсионном фонде. Что его бывшие работодатели, узнав о нашем интересе, могут…забеспокоиться о его лояльности. Понимаешь? Ты не угрожаешь. Ты просто рисуешь картину возможных, крайне неприятных для него последствий бездействия. И предлагаешь выход — тихий, безопасный разговор с нами. Как меньшее из зол.

Она смотрела на меня в упор, и я чувствовал себя неуютно под этим пронзительным взглядом, который, казалось, видел все мои идеалистические глупости насквозь. В ее словах была ледяная, пугающая логика.

— Думаешь, это сработает? — спросил я неуверенно.

— Это единственное, что сработает, — отрезала она — твои методы провалились. Теперь попробуем мои. Собирайся. Мы едем к мистеру Дэвису. Вместе.

Мое сердце ухнуло куда-то вниз. Идти с ней? Видеть, как она применяет свои методы на практике? Это было…пугающе и странно волнующе одновременно.

Когда Уолтер Дэвис снова открыл нам дверь и увидел рядом со мной Сирену — высокую, безупречно одетую, с холодным, оценивающим взглядом, — он побледнел еще сильнее, если это вообще было возможно. Он попытался снова захлопнуть дверь, но Сирена мягко, но настойчиво шагнула вперед, входя в его тесную прихожую.

— Мистер Дэвис, — ее голос был спокойным, почти вежливым, но в нем звенела сталь. — Арториус сказал мне, что вы были…не готовы к разговору. Я понимаю ваше беспокойство. Работа на «Феникс Констракшн» в те годы наверняка оставила свой след. Но поймите и нас. Мы расследуем очень серьезные финансовые нарушения, связанные с этой компанией. И ваше имя всплыло в некоторых документах.

Дэвис дрожал, вцепившись в дверной косяк.

— Я ничего…я не…

— Мы не обвиняем вас, мистер Дэвис, — продолжала Сирена все тем же ровным тоном — пока. Но понимаете, такие дела имеют свойство привлекать внимание. Не только наше. Налоговая служба, например. Они очень любят копаться в старых делах крупных компаний, особенно если появляются новые обстоятельства. Или, — она сделала паузу, — сами представители «Феникса». Они ведь наверняка предпочли бы, чтобы старые дела оставались похороненными, верно? И могут очень…расстроиться, узнав, что кто-то пытается их раскопать. И тем более, если узнают, что бывший сотрудник, хранитель их ранних секретов, отказывается сотрудничать с теми, кто мог бы проявить некоторую…дискретность.

Дэвис смотрел на нее с отчаянием затравленного зверя.

— Что…что вам нужно? — прошептал он.

— Информация, мистер Дэвис, — Сирена слегка улыбнулась, но улыбка не коснулась ее глаз — мы знаем, что вы умный и предусмотрительный человек. Такие люди часто делают копии. На всякий случай. Нас интересуют любые записи, любые документы, касающиеся неофициальных платежей, скрытых счетов, реальных бенефициаров некоторых сделок того периода. Особенно тех, что могли проходить через мистера Финч-Прайса или с его ведома.

Она шагнула еще ближе.

— Помогите нам, мистер Дэвис. И мы сделаем все возможное, чтобы ваше имя больше нигде не всплывало. Ни в наших отчетах, ни в запросах налоговой, ни…в разговорах с вашими бывшими работодателями. Гарантируем вам полную конфиденциальность и, скажем так, отсутствие дальнейших беспокойств с нашей стороны. Но если вы откажетесь…боюсь, мы будем вынуждены продолжать расследование всеми доступными методами. И кто знает, куда они нас приведут и какое внимание привлекут к вашей скромной персоне. Выбор за вами. Спокойная старость или…неопределенность.

Я стоял молча, наблюдая за этой сценой с внутренним содроганием. Сирена не повышала голоса, не угрожала напрямую, но каждое ее слово было выверено, каждая пауза била точно в цель, обволакивая старика липкой паутиной страха и безысходности. Она предлагала ему не правду и справедливость, а спасение. Единственный видимый выход из ловушки.

Это сработало. Дэвис сломался. Плечи его обмякли, он тяжело вздохнул и, не глядя на нас, прошамкал:

— Подождите здесь.

Он скрылся в глубине квартиры и вернулся через несколько минут, протягивая мне дрожащей рукой тонкую папку.

— Это…это копии. Часть моих старых записей. Неофициальных. Там…там есть кое-что по Прайсу. Ранние схемы. Пожалуйста…сожгите их после. И больше никогда не приходите. Никогда.

Сирена взяла папку, коротко кивнула.

— Спасибо за сотрудничество, мистер Дэвис. Мы ценим вашу предусмотрительность. О нас можете не беспокоиться.

Она развернулась и вышла, я последовал за ней, не смея обернуться на старика, оставшегося в своей тесной, пахнущей страхом квартире.

В машине Сирена молча передала папку мне.

— Изучи. Быстро. И сделай выводы, Морган. Не только по содержанию этих бумаг, но и по тому, как мы их получили. Надеюсь, сегодняшний урок был более наглядным, чем твои попытки воззвать к совести.

Я смотрел на папку в своих руках. Она казалась тяжелой, обжигающей. Мы получили то, что хотели. Но цена…и методы оставили горький привкус. Сирена была права — ее способ сработал. И это пугало меня не меньше, чем восхищало ее стальной хваткой и безжалостной эффективностью. Я снова был лишь инструментом в ее руках, исполнителем ее воли, учеником в ее циничной школе жизни. И часть меня, как бы я ни сопротивлялся, начинала понимать правила этой игры.

Я погрузился в папку Дэвиса с головой, едва мы вернулись в редакцию. Бумаги пахли пылью и страхом, но между строчками цифр и короткими записями на полях я начал видеть контуры того, что старик так боялся. Это было похоже на сборку сложного пазла, где большинство деталей отсутствовало, но имеющиеся фрагменты начинали складываться в уродливую картину. Моя наблюдательность, отточенная годами анализа данных и поиска закономерностей там, где их, казалось бы, нет, заработала на полную мощность.

Вот всплыло название офшорной компании, зарегистрированной на Кайманах, через которую проходили странно крупные суммы под видом «консультационных услуг» на одном из ранних объектов «Феникса». Вот несколько раз повторялась фамилия, не принадлежавшая ни одному официальному сотруднику, но фигурировавшая в заметках Дэвиса рядом с суммами наличных. Вот даты крупных транзакций, подозрительно совпадающие с приобретением «Фениксом» ключевых земельных участков по заниженной цене. Связи были тонкими, замаскированными, но они были. И они вели именно туда, куда указывала Сирена — к «Фениксу» и, возможно, к самому Прайсу, чье имя упоминалось в паре зашифрованных записей рядом с особенно сомнительными операциями. Я почувствовал укол профессиональной гордости — я смог увидеть то, что было спрятано.

Когда я изложил свои находки Сирене, разложив перед ней ключевые листы с подчеркнутыми связями, она слушала внимательно, ее взгляд скользил по бумагам. На ее лице не отразилось удивления, скорее, удовлетворение, словно она ожидала именно этого.

— Неплохо, Морган, — сказала она, откидываясь на спинку кресла. В ее голосе было меньше привычного сарказма, почти одобрение — начинаешь оправдывать вложенные в тебя ресурсы. Эти ниточки…да, они могут привести нас куда нужно. Особенно эта офшорка и повторяющаяся фамилия. Потом ими займешься.

Она потерла виски и взглянула на часы на стене. Было уже очень поздно, город за окнами давно погрузился в ночь, освещенный лишь искусственными огнями.

— А на сегодня хватит. Я устала, — она поднялась — поехали. Я тебя подброшу. Вернее, отвезу к себе. Возражения не принимаются, в такой час такси ждать будешь до утра, а мне нужно будет убедиться, что ты не потеряешь эти бумажки по дороге.

Я опешил. К ней домой? Это было…неожиданно. В голове промелькнула тысяча вопросов и предположений, но я молча собрал бумаги, чувствуя себя скорее подчиненным, которого везут на доклад, чем коллегой.

Ее квартира располагалась в одном из новых, сверкающих небоскребов в центре города, с панорамными окнами, из которых открывался захватывающий вид на ночной мегаполис. Но само пространство…оно было безупречным, дорогим и абсолютно холодным. Минимализм в его крайней степени: стекло, полированный металл, гладкая кожа темных оттенков, огромные пустые стены, украшенные лишь парой абстрактных картин, которые выглядели скорее как инвестиция, чем предмет искусства. Никаких фотографий, безделушек, книг — ничего, что говорило бы о личности хозяйки, кроме ее очевидной любви к порядку, контролю и дорогим вещам. Даже воздух здесь казался каким-то стерильным. Это было не жилище, а скорее штаб-квартира. Или витрина успеха.

— Что будешь пить? — спросила Сирена, скидывая туфли и проходя к встроенному бару, который выглядел как часть футуристического арт-объекта. Ее вопрос прозвучал не как вежливое предложение, а как констатация факта — сейчас мы будем пить.

— Я…ничего, спасибо, — автоматически начал я, но осекся. Я посмотрел на нее — она стояла спиной ко мне, ее силуэт четко вырисовывался на фоне огней ночного города. В этой неформальной, как мне показалось, обстановке ее аура власти и контроля никуда не делась. Отказ показался мне неуместным, слабым, почти трусливым. Словно я снова проваливал какой-то негласный тест — то есть…я буду. Бурбон, если есть.

Единственный крепкий напиток, название которого я мог с уверенностью вспомнить из старых фильмов и книг.

Сирена медленно обернулась. На ее губах появилась откровенно насмешливая улыбка. Она тихо рассмеялась — короткий, сухой смешок.

— Бурбон? Морган, серьезно? Его же пьют только ковбои в третьесортных вестернах и фермеры в Алабаме после тяжелого дня в поле. — Она подошла к бару и достала два тяжелых хрустальных стакана — это же кукурузный дистиллят, грубый, прямолинейный, сладковатый, без единого намека на утонченность. Как можно пить эту микстуру, когда мир полон действительно интересных напитков? В нем нет тайны, нет глубины, нет…истории, кроме истории запретов и самогоноварения.

Она явно наслаждалась моим смущением и своим маленьким ликбезом. Ее цинизм распространялся даже на алкоголь. Она взяла другую бутылку, с темной этикеткой и незнакомым мне названием.

— Вот, попробуй это, — она плеснула в оба стакана янтарную жидкость. — Односолодовый. С острова Айла. Торф, дым, море и лет сто выдержки в старых бочках. В нем больше характера и сложности, чем во всем штате Кентукки. — Она протянула мне стакан — пей. И учись отличать настоящее от подделки. Не только в напитках.

Я взял стакан, пальцы ощутили приятную тяжесть холодного хрусталя. Аромат был сильным, необычным — действительно пахло чем-то дымным, йодистым, совсем не похоже на то, что я ожидал. Я сделал небольшой глоток. Напиток обжег горло, но потом оставил долгое, сложное послевкусие, которое я не мог сразу расшифровать.

Я подошел к огромному окну. Город лежал внизу, как россыпь драгоценных камней на черном бархате. Миллионы огней, миллионы жизней, историй, тайн. Я смотрел на это сверкающее море, чувствуя себя песчинкой.

— Красиво, правда? — тихо сказала Сирена, подойдя и встав рядом. Она тоже смотрела на город — миллионы людей. Каждый со своими страхами, желаниями, слабостями. Как думаешь, что ими движет на самом деле, Морган? Не то, что они говорят, а то, что заставляет их вставать по утрам и делать то, что они делают?

Она отпила из своего стакана, ее глаза блестели в полумраке комнаты, отражая огни города.

— Похоже, настала пора для еще одного урока. На этот раз — не про страх. Про кое-что поинтереснее.

Мы стояли у окна, тишина нарушалась лишь тихим гулом ночного города и едва слышным звоном льда в наших стаканах. Ее вопрос о мотивации людей повис в воздухе. Я пытался сформулировать какой-то умный ответ про потребности, амбиции, может быть, даже любовь или долг, но слова застревали в горле. Рядом с ней, с ее циничной проницательностью, любые банальности казались неуместными.

— Не знаешь? — она усмехнулась, поворачиваясь ко мне лицом. Ее глаза в полумраке казались еще глубже, еще темнее. — Не только страх, Морган. Есть кое-что посильнее. Желание. И власть. Возможность получить то, что хочешь, и контролировать тех, кто может тебе это дать. Или помешать. Это второй великий двигатель. И часто он работает в паре со страхом.

Она сделала шаг назад, к своему минималистичному столу, стоявшему посреди комнаты, как алтарь ее личной власти. И начала расстегивать блузку. Медленно, пуговица за пуговицей, ее пальцы скользили по шелку, а взгляд не отрывался от моего лица. Мое дыхание перехватило. Тот же трепет, что и в первый раз, но теперь усиленный алкоголем, интимностью обстановки и полным осознанием того, кто она такая, пробежал по моей коже ледяной волной, за которой последовал жар.

Блузка упала на пол. Под ней была лишь тонкая полоска черного кружева, почти не скрывающая ее грудь. Затем она так же неспешно расстегнула юбку, позволяя ей соскользнуть вниз, оставляя ее в одних чулках и крошечных трусиках. Ее тело…оно было безупречным. Не просто красивым — оно было произведением искусства, выточенным, сильным, уверенным. В нем не было ни капли слабости или неуверенности, только чистая, неприкрытая женственность и сила.

Она села на край стола, закинув одну ногу на другую. Поза была откровенно вызывающей, сексуальной до дрожи, но при этом в ней сквозила та же холодная уверенность, что и во всем, что она делала. Она была хозяйкой положения, хозяйкой этой комнаты, хозяйкой…меня. Свет из окна падал на ее кожу, очерчивая изгибы, создавая игру света и тени, которая завораживала.

— Подойди, Арториус, — ее голос был тихим, почти шепотом, но он прозвучал в тишине квартиры как приказ.

Ноги сами понесли меня вперед. Я не мог сопротивляться. Какая-то часть меня, та, что все еще цеплялась за рассудок и профессиональную этику, кричала, что это безумие, что это неправильно. Но другая, гораздо более сильная часть, была полностью парализована ее волей, ее присутствием, этим странным, пьянящим коктейлем из страха и желания. Я остановился перед ней, чувствуя себя неловким, неопытным юнцом перед воплощением власти и соблазна.

— На колени — сказала она так же тихо, но в голосе не было и тени просьбы.

И я опустился на колени. На дорогой, холодный пол ее безупречной квартиры. Поднял на нее глаза. Она смотрела на меня сверху вниз, и в ее взгляде читалось удовлетворение. Полная, абсолютная власть. Это было унизительно и одновременно…странно возбуждающе. Я был полностью в ее власти, и она это знала.

Ее пальцы коснулись моих волос, мягко, почти нежно, но это прикосновение было лишь еще одним проявлением ее контроля.

— Помнишь, как несколько дней назад я доставляла тебе удовольствие? — спросила она, ее губы изогнулись в знакомой циничной усмешке. Голос стал ниже, интимнее — моим языком. Я показывала тебе, как можно использовать один инструмент для получения нужного результата — она провела пальцами по моей щеке — теперь твоя очередь учиться. И доставлять удовольствие мне.

Она слегка раздвинула ноги.

— Урок номер три, Морган: внимание к деталям и умение слушать. Не только слова, но и тело. Оно подскажет тебе все, что нужно знать — ее тон стал жестче, снова превращаясь в приказ, облеченный в сексуальную форму — а теперь работай языком. И слушай внимательно. Я буду подсказывать.

Приказ был отдан. И я повиновался. Не потому что хотел, а потому что не мог иначе. Я наклонился вперед, к источнику ее силы, ее женственности, чувствуя себя одновременно и рабом, и исследователем, постигающим запретную науку под руководством безжалостного, но умелого мастера. Я следовал ее тихим указаниям, вздохам, едва заметным движениям ее бедер, стараясь уловить малейший намек, выполнить ее невысказанные желания. Моя неловкость постепенно сменилась сосредоточенностью, желанием выполнить задачу идеально, доказать…не знаю кому, ей или себе, что я способен и на это. И когда ее тело напряглось, когда тихий стон сорвался с ее губ, переходя в глубокий, прерывистый вздох, я почувствовал странное удовлетворение от выполненной миссии.

Она откинула голову назад, дыша тяжело. Несколько мгновений она сидела молча, затем медленно опустила голову и посмотрела на меня. Она все еще была обнаженной, и, честно говоря, я был совершенно не против. В ее взгляде не было благодарности, скорее, оценка проделанной работы.

— Ну что, Морган? — спросила она, ее голос был чуть хриплым. — Как тебе этот урок? Более…наглядный, чем предыдущие?

— Замечательно, Сирена, — выдохнул я. И это была правда. Пугающая, но правда.

Она усмехнулась и, наклонившись, поцеловала меня — не страстно, но властно, утверждающе.

— Хорошо. А теперь нам пора спать. Завтра будет тяжелый день, нужно копнуть глубже по твоим находкам.

Она легко соскользнула со стола и направилась к спальне, даже не подумав одеться. Я поднялся с колен, чувствуя, как гудят ноги и горит лицо. Я оглядел ее апартаменты.

— Сирена… здесь только одна кровать, — заметил я, хотя ответ был очевиден.

Она обернулась в дверях спальни, прислонившись к косяку. В полумраке коридора ее силуэт выглядел особенно соблазнительно и опасно.

— Я в курсе, Морган, — сказала она тоном, который не просто не терпел возражений — он их аннигилировал на подлете. — Ты будешь спать со мной. В обнимку. Или у моего способного ученика вдруг появились возражения?

Возражения? У меня их была тысяча. Но я не мог произнести ни одного. Силы воли, чтобы противостоять ей сейчас, у меня не осталось. Я просто кивнул.

Мы легли в ее огромную, прохладную кровать. Она притянула меня к себе, устроив мою руку у себя на талии, мою голову у себя на плече. Ее кожа была гладкой и теплой. Она почти сразу уснула, ее дыхание стало ровным и глубоким. А я лежал, глядя в потолок, чувствуя запах ее волос, тепло ее тела, и понимал, что попал в ее сети окончательно. Я был полностью в ее власти — и что с этим делать, я совершенно не знал. И часть меня боялась этого до смерти, а другая… другая часть была заинтригована тем, каким будет следующий урок.