Снова с тобой

Глава 8

Бронуин домыла последнюю кастрюлю и поставила ее на сушилку. Остатки курятины она отдала Руфусу, который распластался у ее ног пушистым рыжим ковриком, но он только лизнул кусочек мяса в знак благодарности, а потом снова опустил голову на потертый линолеум. Бедный старый Руфус… Бронуин была еще ребенком, когда Руфус появился в доме. Значит, по собачьим меркам ему уже сто пять лет. Проживи она так долго, наверное, и она стала бы привередливой в еде.

Бронуин наклонилась и почесала пса за лохматым ухом.

– Надеешься на взятку покрупнее? Прости, Руфус, больше у меня ничего нет. Но ты меня все-таки не выдавай, ладно?

При мысли о собственном дерзком плане сердце Бронуин ускоренно забилось. План сложился в ее голове за несколько дней, прошедших после первого заседания суда по делу Ноэль. Теперь пришло время привести его в исполнение.

Да, она знала, что думают остальные: что она еще слишком мала, ничем не может помочь, нечего и рассчитывать на нее. Как будто они сами многого добились! Если они настолько изобретательны, почему же Эмму до сих пор не вернули матери? Все вели себя так, будто этот подлец Роберт неуязвим. Именно на это он и надеялся.

Но Бронуин была о нем иного мнения. Прошлым летом сестра устроила ее поработать в офис компании «Ван Дорен и сыновья», где Бронуин кое-что разузнала. К примеру, ей стало известно, в каком сейфе Роберт хранит копии папок с документами, которые наверняка заинтересуют налоговую полицию. Так вышло, что она узнала код этого сейфа. Но это уже совсем другая история.

Основную проблему сейчас представляет отец, и, как ни досадно, приходится признать, что он совершенно беспомощен. Он видит не ее саму, а несущественные детали: по три серьги в каждом ухе, пирсинг на пупке и гардероб – по его словам, чересчур нескромный и не слишком практичный. Но отец удивился бы, узнав, например, что она до сих пор девственница. А вчера в кафе ее объявили лучшей официанткой месяца. И если уж говорить начистоту, кому сегодня в конце концов придется выгуливать Руфуса? Лично она не будет надеяться на рослого мужчину в джинсах, совсем ослепшего от любви.

Неужели он рассчитывал, что она ничего не заметит? О Господи! Да у него же это написано на лбу неоновыми буквами! Даже пока была жива мама, Бронуин замечала, что отец старается не упоминать о своей первой жене, будто чего-то боится. Иногда у него на лице появлялось отрешенное, мечтательное выражение, словно он погружался в воспоминания, которыми нельзя делиться ни с кем. Мама тоже видела это. Но она все понимала и прощала. Бронуин подозревала, что именно поэтому отец и женился на ней – потому, что она принимала его таким, какой он есть, со всей сердечной болью, первой любовью и так далее.

Но теперь все изменилось. Мамы уже нет в живых, а Мэри вернулась в город. А еще надо быть слепым, чтобы не заметить, как помешан на ней отец. Бронуин не знала, к чему все это приведет, и понимала только, что не желает принимать в происходящем никакого участия. Как сказала бы Макси, «ик-сней-оней», что на лошадиной латыни значит «черта с два!». У лучшей подруги Бронуин был готов ответ на все, чаще всего этим ответом было краткое неприличное слово. Когда Бронуин поделилась с ней опасениями, верная себе Макси дала самую точную оценку ситуации: очередная серия «мыльной оперы» вроде «Мелроуз-плейс».

Бронуин скрыла от подруги только одно – как ей страшно. То, что случилось с Ноэль, отразилось на жизни каждого из них, стало ударом не только для ее сестры. «И я не собираюсь сидеть и ждать, когда какой-то тупой судья разберется, что к чему». У Макси были тетя с дядей, развод которых затянулся на несколько лет. За такой долгий срок могло случиться все, что угодно. Ноэль, которая уже теперь напоминала ходячий труп, могла заболеть по-настоящему… как мама. Роберт мог успеть совсем сбить с толку маленькую Эмму. А папа… Чего доброго, он женится еще раз. От этой мысли Бронуин передернуло.

Но ее план имел один недостаток: чтобы провернуть его, требовался помощник. А Бронуин могла рассчитывать только на одного человека.

Она потянулась к телефону, но при мысли о том, что ей придется обратиться к Данте с такой просьбой, ее рука повисла в воздухе. «Если нас поймают, мы оба угодим в тюрьму». Для ее приятеля привод будет уже не первым. Полгода назад за вождение машины в нетрезвом состоянии он провел ночь за решеткой и заработал приговор с отсрочкой, но, к счастью, благодаря этому они познакомились.

Бронуин навсегда запомнила день, когда в ее жизни появился Данте Ло Прести. Дважды в неделю она работала волонтером в организации «Голос», направлявшей чтецов к слепым. Именно там Данте отбывал сто часов общественных работ. Его направили вместо Бронуин к старому мистеру Гуд-мену, который был не только слепым, но и страдал болезнью Альцгеймера, притом считал, что все вокруг обворовывают его. Не прошло и недели, как он обвинил Бронуин в краже зубной щетки. И не только ее. До этого Берни Гудмен отказался от услуг еще двух волонтеров.

Они встретились в помещении организации, где Бронуин ждала нового назначения. Вошедшего парня она оценила бы в одиннадцать с половиной баллов по десятибалльной шкале. В кожаной куртке и ботинках мотоциклиста, с улыбкой дерзкого мальчишки и томными глазами, он вызывал сумасшедший восторг, как лучший из аттракционов Диснейленда. Когда Данте небрежным тоном пригласил ее посидеть к Мерфи, она без колебаний приняла приглашение.

К сожалению, отец Бронуин вовсе не считал Данте ни классным, ни просто порядочным парнем. Во-первых, Данте уже исполнилось восемнадцать, пусть совсем недавно, и поэтому в глазах ее отца Данте приравнивался к сексуально озабоченным извращенцам. Вдобавок Данте выглядел года на три старше, редко брился, а под ногтями у него всегда виднелась грязь – он работал в авторемонтной мастерской Стэна. Но если бы папа познакомился с ним поближе, он понял бы, что на самом деле Данте очень славный. Но как они могли познакомиться, если отец строго-настрого запретил Бронуин встречаться с этим парнем?

Вот ей и приходилось убегать к Данте украдкой, при всяком удобном случае. Обманывать отца было стыдно, но он не оставил ей выбора. И вообще-то он добился своего. Из-за школы, работы и других нелепых дел у них почти не оставалось времени на встречи.

Зато они подолгу разговаривали по телефону – иногда целыми ночами, когда отец Бронуин задерживался на работе. Она лежала в постели в темноте, прижав к уху трубку, а к животу, где что-то подрагивало при звуках гортанного низкого голоса Данте, – подушку. С другими парнями ее никогда не бросало то в жар, то в холод. От непривычных выходок собственного тела ей становилось страшно.

Она знала, что то же самое происходит с Данте. Иначе почему он не бросил ее, когда узнал, что им запретили встречаться? Но влюбиться в девушку – одно дело, а совершить ради нее преступление – совсем другое. А если, выслушав ее, он разозлится? Или даже решит порвать с ней?

При этой мысли сердце Бронуин сжалось. Она не знала, что тогда будет с ней. Наверное, она просто ляжет, свернется клубочком и умрет. Или после школы уйдет в армию, по примеру Макси.

Быстро, чтобы не передумать, Бронуин набрала номер Данте. Он жил вместе с двумя парнями, из-за которых телефон был вечно занят – по предположению Макси, Трой и Майк занимались сексом по телефону. Бронуин затаила дыхание, молясь, чтобы кто-нибудь взял трубку.

Наконец послышался щелчок.

– Ну?

Это был Данте. Она узнала бы его голос, даже если бы его заглушал шум автомобильного двигателя и воздушного компрессора. Сердце Бронуин заколотилось. Заговорить обычным голосом ей стоило немалых усилий.

– Привет, это я, Брон. Что ты делаешь завтра после работы?

– А что ты предлагаешь? – О, этот гортанный голос! Макси уверяла, что ее подруга, должно быть, гипсовая статуя, если не подпускает к себе такого сексуального парня. И Бронуин тоже не могла придумать ни единой убедительной причины. Отговорки вроде «потому что потому» Макси не принимала.

– Может, покатаемся? Или куда-нибудь сходим? – беспечно предложила она. Ее сердце колотилось так громко, как Руфус стучал хвостом по полу.

Последовала пауза. В трубке слышались приглушенные звуки включенного телевизора. Наконец Данте пообещал:

– Завтра я попробую отпроситься пораньше. Встретимся где обычно? – Встречаться открыто они не решались, но, похоже, Данте это даже нравилось.

– Да, конечно. В четыре, ладно?

Только повесив трубку, Бронуин перевела дыхание. Ей стало холодно, хотя в доме было излишне жарко. Даже через несколько минут, направляясь к дому Макси в стареньком отцовском «шевроле-блейзере», она все еще дрожала.

На следующий день ей удалось уйти с работы только в четверть пятого, по вине какой-то старушенции, которая никак не могла решить, что заказать – ванильное мороженое с вишневым сиропом или шоколадное со сливочным. Выбегая из дверей кафе, Бронуин молилась только об одном: чтобы Данте хватило терпения дождаться ее.

Он дождался. Они встретились на своем обычном месте – в переулке за кинотеатром. Прислонившись к кирпичной стене, он посасывал сигарету – шесть футов загорелой мускулистой плоти в тесных «ливайсах» и облегающей футболке. Темные очки он сдвинул вверх, на мощном бицепсе выделялась татуировка – китайский символ жизни. Все как в настоящей жизни, а не в том замкнутом мирке, где жила Бронуин.

Как всегда, в первую минуту встречи Бронуин удивленно подумала: «Что он во мне нашел?» Данте с шестнадцати лет рассчитывал только на себя. Он баловался спиртным, но осторожно, почти непрерывно курил. И хотя об этом они ни разу не говорили, Бронуин была уверена: он спал с десятками женщин. Она же не пробовала ничего крепче безалкогольного пива, а весь ее опыт в сексе исчерпывался одним-единственным случаем: когда она позволила своему давнему приятелю Крису Бартоло прижиматься к ней, пока он не кончил.

– Прости, я опоздала. – Бронуин задыхалась – всю дорогу ей пришлось бежать. – Просто одна идиотка… ладно, не важно. Долго пришлось ждать?

Данте бросил сигарету и оттолкнулся от стены плавным кошачьим движением.

– Подумаешь, минут десять. – Он пожал плечами и раздавил каблуком тлеющий окурок. – Стэн отпустил меня пораньше, как я и просил.

– Он хороший человек, правда?

Данте оскалил зубы в ухмылке.

– Ты думаешь? Да просто он задолжал мне. До сих пор не рассчитался за сверхурочные, за прошлый месяц. Он был только рад выпроводить меня.

– Почему же ты не потребуешь с него деньги?

– Хочешь, чтобы я потерял работу? – На лице Данте появилось неприятное жесткое выражение. Он прищурился, словно насмехаясь над ней, глупой девчонкой. – В этом городе каждый старшеклассник спит и видит, как бы втереться на мое место.

– Ты прав. Не слушай меня. – И правда, какая она безмозглая! Не каждому приходится работать в кафе-мороженом, чтобы подкопить денег на учебу в колледже, – некоторые зарабатывают себе на хлеб.

Данте выгнул спину и сунул ладонь в передний карман джинсов, где носил сигареты. При этом его футболка приподнялась, и Бронуин мельком увидела плоский загорелый живот с дорожкой темных волосков, уходящих вниз, под ремень. Внезапно ее желудок стал невесомым, как на первом подъеме «американских горок».

Он прикурил сигарету и жадно затянулся. В конце переулка, пока оба осматривались по сторонам, прежде чем выйти на Норт-стрит, Данте произнес:

– А может, я сам свалю оттуда, кто знает? Давно пора линять из этого паршивого городишки.

В приступе паники Бронуин с притворным равнодушием спросила:

– Ну и что тебя здесь держит?

Он склонил голову набок и сверкнул усмешкой, от которой сердце Бронуин начало таять, как мороженое на горячей ложке.

– Ничто. Ровным счетом ничто. – Но его голос и взгляд показались Бронуин лаской. – Куда поедем?

Его темно-зеленый «камаро» был припаркован за магазином «Крючок и грузило».

Обычно они уезжали к реке или на хребет Уинди-Ридж, где можно было бродить часами, не рискуя встретить знакомых. Но в последнее время Бронуин стала побаиваться оставаться с Данте в уединенных местах. Она понимала: не успеют они оба опомниться, как окажутся лежащими нагишом на песке или на сосновых иголках. А сегодня она этого не хотела. Ей предстояли дела поважнее.

– Может, на кладбище? Мы там давно не бывали.

Она имела в виду старое лютеранское кладбище, расположенное в восьми-девяти милях от города. Несколько лет назад церковь у кладбища подмыло наводнением, поэтому теперь там было безлюдно. Пустынные тропинки под тенистыми старыми деревьями оказались идеальным местом для неспешных прогулок.

Или для разговоров, не предназначенных для чужих ушей.

Ощущение легкости в животе Бронуин усилилось. «Еще не поздно пойти на попятный, – шептал ей внутренний голос. – Тебя никто не держит под прицелом». Внезапно Бронуин задумалась о своей сестре и о ее матери. Нет, отказываться от замыслов нельзя. Ей вспомнился плакат на стене в классе мистера Мелника: «Carpe diem» – «Лови день». «Пока он не поймал тебя», – мысленно добавила Бронуин, садясь в «камаро».

Через несколько минут они уже мчались по шоссе, опустив стекла, и длинные волосы Бронуин трепетали, как знамя на ветру. Она украдкой поглядывала на Данте, который не сводил глаз с дороги. Одинаковые блики дрожали на выпуклых линзах его очков. Над сигаретой, зажатой в двух пальцах, вился дымок, ветер относил его в сторону. Если его поймают в офисе Роберта, размышляла Бронуин, никто не поверит, что это она подбила его на такой поступок. Данте опять окажется за решеткой, а она отделается в худшем случае условным сроком.

Но без Данте ей не обойтись. С тем, что Бронуин знала только из фильмов и книг, Данте сталкивался лично. К примеру, он умел без ключа завести машину… или отпереть замок. В офисе нет системы сигнализации, стало быть, пробраться туда ночью для Данте проще простого.

Вскоре он притормозил у кладбища, где пыльная дорога делала поворот в тени деревьев. На расстоянии десятка ярдов слева виднелось ветхое деревянное строение с дверями, запертыми на ржавый амбарный замок, – все, что осталось от прежней церкви. Заросшая тропа вела к каменным надгробиям на склоне холма.

Бронуин собиралась выйти, когда Данте остановил ее:

– Подожди.

Он снял очки и бросил их на приборную доску, а потом придвинулся ближе, чтобы поцеловать Бронуин. Поцелуй был медленным, сладким и волнующим. Бронуин казалось, что она спускается с первого гребня «американских горок». Данте целовался не так, как другие парни, – те словно просили разрешения. А он просто делал то, что хотел… и выполнял тайные желания самой Бронуин.

Его губы приоткрылись, кончик языка неспешно исследовал ее рот. От Данте слабо пахло табаком, и, хотя Бронуин не нравилось, что он курил, во время поцелуев этот запах возбуждал ее. Наверное, благодаря ему Данте казался более взрослым и опасным. Бронуин вздрогнула от удовольствия, когда он обхватил ладонью ее затылок, запустил пальцы в волосы и принялся нежно поглаживать ее голову. А когда он провел по ее подбородку большим пальцем, она слабо застонала.

Сначала робко, но постепенно смелея, Бронуин открыла рот, коснулась языком губ Данте, просунула ладонь под его футболку и ощутила желобок позвоночника между упругих выпуклых мышц. Ее ладонь липла к влажной коже. От Данте пахло табаком, смазкой и жидким мылом, которым он мылся над ржавой раковиной в мастерской Стэна. Бронуин представила, как он раздевается донага, споласкиваясь под душем, и ощущение тяжести внизу живота усилилось, дыхание сбилось.

Ладонь, лежащая на ее бедре, напоминала ей о том, как однажды Данте расстегнул ее джинсы и просунул пальцы под резинку трусиков. Бронуин вдруг стало стыдно – от того, что у нее между ног все увлажнилось. Когда он слегка ввел в нее палец, она замерла, боясь шевельнуться и чувствуя себя на грани какого-то постыдного, но волнующего поступка, как по ночам, когда она ласкала сама себя под одеялом, доходя до исступления.

Но на этот раз Данте просунул руку под ее тенниску и расстегнул лифчик. Бронуин тихо застонала, совсем не стыдясь своей маленькой груди, как бывало с другими парнями. Данте благоговейно приподнял ее грудь на ладони, его мозолистые пальцы подрагивали, касаясь обгоревшей на солнце кожи.

– Какая ты горячая, – прошептал он, дотрагиваясь губами до ее волос.

– Я уснула, загорая у пристани.

– Жаль, что меня не было рядом. Я бы разбудил тебя.

– Правда? Тогда мне грозило бы кое-что похуже солнечного ожога, – с низким смешком откликнулась она, покусывая его ухо.

Внезапно мысль об отце вызвала у нее неловкость. «Ничего не случится, папа ни о чем не узнает», – убеждала она себя. Но испытанный способ на этот раз не подействовал: чувство вины не проходило. Потому, что сама она помнила обо всем. И почему-то считала, что предает отца. Во-первых, прежняя близость между ними исчезла. Когда-то у нее не было секретов от отца. А теперь они говорили лишь о пустяках и повседневных делах.

Бронуин резко отстранилась.

– Может, лучше погуляем? – предложила она. – Здесь слишком душно. Я хочу подышать.

Данте сразу отпустил ее, но не сумел скрыть досаду. Однажды, когда Бронуин спросила, почему он не злится, как другие парни, он только пожал плечами и ответил, что между мужчинами и мальчишками есть разница. Но теперь она заметила, как на его лице мелькнула гримаса раздражения. Неужели ему уже надоело ждать? Каким бы терпеливым ни был мужчина, он ждет, что рано или поздно девушка переспит с ним.

– Дело твое, – сухо произнес он.

Он наклонился над ней, чтобы открыть дверцу, и Бронуин вдруг охватила паника: она испугалась, что Данте развернет машину и умчится, едва она выйдет. Но он вышел следом, и у нее от облегчения закружилась голова.

Бок о бок они зашагали по заросшей бурьяном тропе, ведущей к кладбищу. Ветви деревьев образовывали рваный навес над головами, трава под ними была усыпана сухими ветками и желудями, которые хрустели под ногами. Тишину нарушали только щебет птиц да отдаленное журчание ручья.

Впереди на холме появились надгробия. Многие заросли мхом и покосились, надписи стали неразборчивыми. Наклонившись и проводя большим пальцем по подушечке мха на каменной плите, Бронуин ощутила странное умиротворение. Она любила кладбища, особенно старые. Значит ли это, что сама она – странная, чудная девушка? Может быть. Но здесь она острее чувствовала свою взаимосвязь с миром. Принадлежность к нему. Даже имена на надгробиях были так же знакомы, как имена людей, с которыми она часто встречалась на улицах городка. «Адольфо Терразини, 1934-1978 гг.» – должно быть, родственник ее учителя рисования, мистера Терразини. А эпитафия на соседней могиле гласила: «Пейшенс Уиттейкер, 1920-1921 гг. Та, что так легко ступала по земле, ныне окружена ангелами». Под плитой покоилась первая дочь прабабушки Макси, умершая в детстве.

Бронуин остановилась перед простым гранитным надгробием, которого прежде не замечала. Надпись на нем виднелась отчетливее, чем на других; прочесть ее было легче.

Коринна Анна Лундквист

1952-1969 гг.

Любимая дочь и сестра

По спине Бронуин пробежал холодок.

– С ней учился в школе мой отец, – тихо объяснила она. – Она умерла, когда была всего двумя годами старше меня.

– От чего она умерла? – спросил Данте.

– Покончила жизнь самоубийством. Можешь себе представить?

– Да, могу.

Что-то в голосе Данте заставило Бронуин резко обернуться. Он смотрел вдаль, на его лице застыло странное выражение. Наконец он почти с вызовом перевел взгляд на Бронуин. В пятнистой тени дерева его серые глаза казались почти черными.

– Но если я и думал о самоубийстве, – добавил он, – это еще не значит, что я решусь на такое.

Бронуин задумалась о своей матери, похороненной на католическом кладбище на другом конце города. Больше всего Бронуин жалела о том, что ей не довелось попрощаться с матерью. Она умерла, когда Бронуин было всего девять лет, в те времена детей не пускали в больничные палаты. Бронуин запомнились только собственное чувство гнева и ощущение, что ее обманули. Она злилась на врачей и сестер, злилась на отца, даже на маму.

– Далеко не для всех самоубийство – единственный выход. – Она сжала кулаки, напрягла руки, повисшие вдоль тела. – К примеру, моя мама боролась до самого конца.

Данте молчал, глядя на долину у подножия холма, где между плакучих ив золотистой лентой вился ручей. Когда он заговорил, Бронуин с трудом узнала его голос – он стал негромким, исполненным боли.

– А я не помню свою мать, – произнес он. – Она умерла, когда мне было два года. От передозировки наркотиков. – Он пожал плечами, но Бронуин заметила тень боли на его лице. – А моя мачеха – не подарок. Она ни на минуту не давала мне забыть, что я ей не родной.

Бронуин невольно вспомнила про Мэри. Пока они шагали по тропе обратно к машине, Бронуин коснулась руки Данте.

– Данте, у меня есть к тебе одна просьба. Для меня это очень важно, но я пойму, если ты откажешься выполнить ее.

Он улыбнулся.

– Ты хочешь, чтобы я поговорил с твоим отцом о нас? – Судя по всему, он не шутил – только тон был шутливым.

– Речь не о нас, а о моей сестре. – Она отвела взгляд, ей вдруг стало совестно смотреть ему в глаза.

– О той, у которой есть ребенок?

Бронуин кивнула.

– Сейчас Ноэль очень тяжело. Она может навсегда потерять дочь, если… если не произойдет чудо.

Данте недоуменно уставился на нее.

– Говори, что ты задумала.

Бронуин глубоко вздохнула. Ее сердце колотилось так, что она опасалась, что Данте услышит его стук. Наступил решающий момент – сейчас или никогда.

– Мне нужна твоя помощь, чтобы проникнуть в офис мужа Ноэль, – торопливо выпалила Бронуин. – Там, в сейфе, он хранит копии важных документов. Если они пропадут, ручаюсь, он согласится на все, лишь бы заполучить их обратно. Даже… прекратит это дурацкое дело об опеке.

Ей показалось, что ее слова повисли в воздухе, как запах озона после грозы. Данте ничего не сказал, только скрестил руки на груди. В знойном мареве слышались лишь гудение пчел и шум двигателя машины где-то вдалеке. Но когда Данте наконец заговорил, его голос прозвучал так резко, что Бронуин вздрогнула.

– Ты рехнулась? Ты знаешь, что будет с нами, если нас поймают?

– Я понимаю, это рискованное дело. Поэтому мне и нужна твоя помощь.

– Господи, за кого ты меня принимаешь? Я ремонтирую машины, чтобы заработать на хлеб. Кражи со взломом – не моя специальность. Твоя беда в одном: ты насмотрелась слишком много детективов. – Он пренебрежительно покачал головой. – И даже если мы сумеем проникнуть в этот офис, думаешь, открыть сейф так просто?

– Да, если знаешь код.

Он прищурился.

– Вижу, ты все предусмотрела.

– Код напечатан на карточке, которую Роберт хранит в своем столе. Но я запомнила его.

Данте закатил глаза.

– Все ясно! Ты просто из любопытства сунула нос в его стол. А потом, конечно, не удержалась и заглянула в сейф.

Бронуин усмехнулась.

– Откуда ты знаешь?

– Я ведь гений, – сердито парировал он. – Гений, которого давно пора исследовать.

– Значит, ты согласен?

Данте вскинул руку жестом уличного регулировщика.

– Стоп! Этого я не говорил.

Но Бронуин уже затрепетала от воодушевления.

– По крайней мере скажи, что ты об этом думаешь?

– Думаю, что тебе не удалось стащить ключи от офиса, пока ты работала там.

Бронуин грустно покачала головой.

– Иначе ты пробралась бы туда сама, – заключил Данте.

То ли из-за нервного взгляда, которым Данте окинул ее, то ли от того, как он поспешно направился к машине, Бронуин вдруг почувствовала, что он не просто рассержен. Она прибавила шагу, чтобы догнать его.

– Данте! – Она вцепилась в его руку. – В чем дело? Что ты от меня скрываешь?

Он оттолкнул ее, но не остановился.

– Забудем об этом, ладно?

– Если ты что-то скрываешь, пожалуйста, расскажи мне.

– Ты ничего не понимаешь. – Он вдруг обернулся, его глаза вспыхнули. Татуировка на его напряженной руке дрожала как живая. – Я работаю на него, ясно?

Ахнув, Бронуин попятилась. Воздух вокруг стал густым, как горячий суп, которым можно поперхнуться, сделав вдох.

– Что?!

Данте отвел глаза и вытащил из кармана сигарету.

– Слушай, ничего противозаконного в этом нет. Я просто выполняю поручения, езжу туда-сюда… ну и так далее. Всего несколько часов в неделю.

Бронуин облизнула вдруг пересохшие губы.

– Какие поручения?

Он медлил, внимательно изучая сигарету.

– В последний раз я доставил одному типу… конверт.

Он щелкнул зажигалкой, и кончик сигареты вспыхнул, как открывшийся красный глаз. В красноватом отблеске лицо Данте приобрело дьявольское выражение, все объяснившее Бронуин. Она сразу поняла, что таинственный конверт был набит купюрами.

У нее заныло лицо, как от пощечины. Она долго размышляла о том, каким будет этот разговор, но такого завершения не могла вообразить ни на секунду. «Этого человека я совсем не знаю», – думала она. А ведь совсем недавно он просовывал язык между ее губ, трогал ее грудь. И все-таки он чужой. Незнакомец.

Наверное, ее отец прав насчет Данте.

В то же время Бронуин поймала себя на мысли: «Зачем он сказал мне об этом? Может, чтобы предостеречь меня?» Но о какой опасности он предупреждал?

Внезапно Бронуин почувствовала, что за ними наблюдают. Она почти ощущала близость призраков людей, похороненных на кладбище, – сейчас они витали над ними. По ее голым рукам побежали мурашки.

Но прежде чем она потребовала у Данте ответа, шум машины стал приближаться. На заброшенную стоянку у кладбища въехал блестящий белый «кадиллак». Из него вышла женщина в темных очках, с повязанной шарфом головой, в слаксах и блузке с длинным рукавом, хотя день выдался на редкость жарким. Она шла медленно, почти как инвалид, сжимая обеими руками вазу с цветами. Когда женщина подошла поближе, Бронуин увидела, что в вазе стоят белые розы. Странно! Кому пришло в голову принести на могилу такие роскошные, дорогие цветы? Да еще на заброшенное кладбище, где никого не хоронили вот уже лет двадцать?

Бронуин удивилась самой себе, когда какой-то инстинкт заставил ее спрятаться за дерево и утащить вслед за собой Данте, чтобы их не заметили.