Снова с тобой

Глава 16

На другом конце города Дорис как раз прилегла вздремнуть после обеда. Она уже засыпала, когда ее разбудил телефонный звонок, доносящийся из коридора. В полудреме она удивилась, почему никто не берет трубку, и вскоре 286 вспомнила, что Мэри уехала по делам, а Ноэль отправилась к соседке, Полли Инклпо, помочь ей собрать урожай цуккини. Полли вечно сажает слишком много овощей, подумала Дорис. Ее дети уже выросли и разлетелись кто куда, в доме осталась сама Полли да ее муж Гарри. Много ли банок маринованной свеклы способны съесть два старика? Полли следовало бы прислушаться к ее совету и отдавать часть консервированных овощей в церковь святого Винсента, для благотворительного рождественского базара. Но Полли редко следовала ее советам, хотя, если вдуматься, прожив бок о бок сорок с лишним лет…

А телефон все звонил, равнодушный к слабости и сонливости Дорис, которой вовсе не хотелось вылезать из-под одеяла и брести в коридор, только чтобы обнаружить, что звонивший уже отчаялся и повесил трубку. Наверное, стоит все-таки уступить настояниям Ноэль и купить автоответчик. До сих пор Дорис не видела в этом смысла: она постоянно сидит дома, у нее почти нет дел, поэтому ей нетрудно самой взять трубку. Но в то время ей еще не случалось проводить целые дни в постели. А теперь для нее стало сущей мукой просто поднять немощное тело. Тело, которое стало чужим и неудобным, как платье не того размера, купленное по ошибке, которое уже не отвезешь обратно в магазин и не обменяешь. В последнее время без посторонней помощи Дорис не могла дойти даже до туалета.

«Только дожив до старости, понимаешь, в чем ее главный недостаток, – думала она. – И это не боль, не ломота в костях и даже не чувство тоски и одиночества. Это унизительное сознание того, что тебя усаживают на унитаз те, кому ты когда-то менял подгузники».

Когда же этот чертов телефон прекратит трезвонить? Почему Ноэль до сих пор не вернулась? Несомненно, Полли заговорила ее, забыв, что у Ноэль хватает своих забот, причем настоящих, и ей некогда слушать жалобы Полли на эгоистичного сына, вечно забывающего о днях рождения матери, или на безуспешные попытки дочери продолжить род Инклпо. Господи, да эта женщина кого угодно доведет до белого каления своей болтовней! Не высока ли плата за урожай цуккини, которых в такое время года полным-полно в каждом огороде?

Телефон все звонил. Кто бы это мог быть? Эта адвокат-самоучка Бакстон? Дорис встревожилась. А если действительно звонит Лейси, да еще с хорошими новостями насчет Эммы? Вот это было бы кстати! А ей лень пройти двадцать шагов до коридора и поднять трубку. «Стыд и срам!» – упрекнул внутренний голос.

Дорис с трудом поднялась, от усилий у нее затрещали все кости. Преодолевая головокружение, она постояла минуту, слегка покачиваясь и держась за столбик кровати. Как ей хотелось забраться обратно под одеяло! В последнее время каждое движение причиняло ей мучительную боль. Ей казалось, какой-то зверек – суслик или мышь, с глазками-бусинками и острыми желтыми резцами – грызет ее кости. Схватившись за левый бок, она побрела в коридор, прикусив губу, чтобы не расплакаться.

Телефон продолжал звонить. Дорис уже видела его в конце коридора, на маленьком дубовом столе. Коридор вытянулся перед ней, как те туннели, через которые она проезжала в детстве, навещая в Бостоне бабушку Кейтс. Она помнила, как испугалась, впервые очутившись в кромешной тьме, в качающемся вагоне поезда. Перестук колес слился в оглушительный рев. И сейчас ей стало так же страшно, но не от того, что она мысленно сравнивала себя с Ионой в чреве кита: она боялась, что упадет и не сможет встать.

Дорис вела ладонью по стене, чуть ниже семейных фотографий в рамках, поблескивающих в тусклом свете. Вот Мэри Кэтрин в три года, в теплом комбинезоне, помогает отцу расчищать дорожку перед домом. Восьмилетняя Триш с гордостью демонстрирует новенькие передние зубки. Тед был так терпелив с девочками, гораздо терпеливее, чем она. Она пыталась научиться терпению – может, не очень усердно – и наконец пришла к выводу, что этой добродетелью Господь ее не наделил.

Поморщившись от боли в боку, она перевела взгляд на один из последних снимков старшей дочери и внучки, сделанный девять лет назад, на свадьбе Ноэль. Ей вдруг вспомнилось, что сегодня годовщина бракосочетания Ноэль, которую они вовсе не собирались праздновать. Дорис вгляделась в фотографию: Ноэль в белом платье и фате улыбалась излишне широко, а Мэри Кэтрин, неловко обнимающая дочь за талию, выглядела слегка растерянной. Да, тот день был не из лучших – особенно для жены Чарли, которая не могла не заметить, какие взгляды ее муж бросал украдкой на Мэри Кэтрин.

Внезапно Дорис поняла, что с тех пор, как ее дочь вернулась, многое изменилось. Бывает, деревья, тянущиеся к солнцу, постепенно сближаются и в конце концов начинают срастаться. Они стали свободнее чувствовать себя в присутствии друг друга и даже в минуты уныния или хандры старались не замыкаться. А еще Мэри Кэтрин расцвела, превратилась не только в настоящую мать, но и в женщину. Впрочем, последнее – заслуга Чарли.

Шаркая подошвами, Дорис ковыляла по коридору, тяжело опираясь на стену и думая с искренним сожалением: «Господи, прости меня. Знаю, я была чрезвычайно строга с ними. Да, они были так молоды, но ведь и мы с Тедом… были всего несколькими годами старше, когда решили пожениться. Мне следовало понять их, следовало…»

Внезапная тишина остановила Дорис. Телефон умолк. Проклятие, мысленно выругалась она – никто из ее детей не подозревал, что она бранится довольно часто, но вслух – никогда. А если действительно звонили Ноэль?

Кстати, где же она? Сказала, что уходит на несколько минут, а пропала не меньше чем на пару часов. Солнечный свет лился через фрамугу над парадной дверью, проскальзывал между балясинами лестницы, ложился на ступеньки. В кухне играло радио, настроенное на местную станцию, – передавали песню времен молодости Дорис. Ей вспомнилось, как они с мужем поженились и Тед удивил ее свадебным подарком – романтическим уик-эндом в Нью-Йорке. Они остановились в отеле «Уолдорф», где танцевали вальс под оркестр Эдди Дакина. Дорис перевела взгляд на снимок, сделанный много лет спустя, в день их серебряной свадьбы. Оба они казались крепкими, несмотря на седину, и только в глазах Теда отражалась печаль – вскоре после этого у него обнаружили эмфизему. В тот день они даже не вспомнили о давнем чудесном вечере с танцами и шампанским.

В памяти всплыла стихотворная строка: «Не дай любви засохнуть, как плодам, оставленным на ветках». Будь Дорис поклонницей таких напыщенных фраз, она велела бы дочерям последовать этому совету. Триш угораздило влюбиться в самонадеянного и эгоистичного болвана и обручиться с ним, однако он так же собирался жениться на ней, как купить станцию, где заправлял машину. А Мэри Кэтрин… Боже милостивый, что она могла сказать своей старшей дочери? «Я ошибалась насчет Чарли. Он хороший человек».

Когда телефон вновь зазвонил, Дорис вздрогнула, выбросила вперед руку и схватила трубку.

– Алло! – дрожащим слабым голосом произнесла она; трубка казалась ей громоздкой и неудобной.

– Миссис Куинн? Слава Богу! А я уже было отчаялась. – В высоком девичьем голосе в трубке сквозило явное облегчение. – Я вас не разбудила?

– Я просто прилегла отдохнуть. Глаза устали, – торопливо объяснила Дорис. – А кто это говорит?

– Бронуин. Бронуин Джефферс. – Как будто в округе Шохари было несколько девушек с таким странным именем!

Дорис досадливо поморщилась: ее вытащили из постели из-за пустяков.

– Если ты разыскиваешь Ноэль, сейчас ее нет дома.

– А вы не знаете, когда она вернется?

– Должно быть, теперь уже с минуты на минуту. Она ушла к соседке. Если хочешь, перезвони через несколько минут.

Девушка медлила с ответом.

– Простите за беспокойство, миссис Куинн, но не могли бы вы позвать ее? Я не стала бы просить, если бы не… словом, это очень важно.

Что значит «очень важно»? Эта шестнадцатилетняя девчонка способна вытащить старуху из постели из-за любого пустяка, такого, как ссора с приятелем. Раздражение Дорис нарастало.

– Я же говорю: она скоро вернется. Или у тебя срочное дело?

– Чрезвычайно срочное. – В голосе девушки послышалась паника.

Дорис выпрямилась.

– Может, сначала объяснишь мне, что стряслось?

– Это вопрос жизни и смерти. Пожалуйста, позовите Ноэль, миссис Куинн! – взмолилась Бронуин.

Дорис представила себе сводную сестру Ноэль: тощая, длинноногая и длинноволосая девчонка. Дочь Чарли, его точная копия. Нет, вряд ли она стала бы беспокоить ее из-за пустяков. Дорис поднесла к груди трясущуюся руку.

– Не вешай трубку, – сказала она. – Сейчас я приведу Ноэль.

С торопливо бьющимся сердцем Дорис положила трубку на стол и схватилась за перила. Она уже заканчивала спускаться по лестнице, когда ступени вдруг заскользили под ее ногами, как камушки по крутому склону. Она вскрикнула – скорее от удивления, чем от испуга, проехалась до подножия лестницы на спине и с ужасающим стуком ударилась об пол. Раздался глухой треск, будто хрустнула кость. Ее пронзила острая боль. Она слабо вскрикнула, не в силах стерпеть муку. Все вокруг затянул туман, в ушах тоненько зазвенело, как ночью из телевизора, когда телеканалы прекращают передачи. Дорис потеряла сознание.

Едва войдя в дом, Ноэль ощутила какую-то перемену. В доме было тихо, подозрительно тихо. Казалось, даже воздух застоялся и теперь, с ее появлением, в нем образовались вихри, подхватившие пылинки.

– Бабушка! – позвала она, ставя на кухонный стол бумажный пакет, наполненный свежесобранными цуккини.

Ей никто не ответил. Тихо мурлыкало радио.

«Ты сходишь с ума», – одернула она себя. С тех пор как она ушла к соседке, прошло от силы полчаса. Что могло случиться за такой короткий срок? Напрасно она согласилась выпить кофе с кексом у миссис Инклпо. Но отказаться было неудобно: приветливая хозяйка так набила ее пакет цуккини, что их должно было хватить на месяц.

Ноэль мельком задумалась, помнит ли ее бабушка тот рецепт хлеба с добавлением цуккини. Надо бы испечь лишнюю булку – для Хэнка. Он оценит ее старания. С другой стороны, зачем напоминать ему о кексах и запеканках, которые носили ему одинокие женщины чуть ли не всего города…

От резкого и странного звука Ноэль похолодела.

– Бабушка! – снова позвала она. А если это не бабушка? Что, если в доме ее поджидает Роберт?

Звук повторился, и Ноэль поняла, что слышит стон. Охваченная ужасом, Ноэль бросилась в коридор. Она уже сворачивала за угол, когда заметила внизу, у лестницы, бабушку, свернувшуюся нелепым комочком, как брошенный халат.

Ноэль упала на колени, внезапно ставшие бескостными. Бабушка была без сознания, ее лицо приобрело восковой сероватый оттенок, но веки дрожали. Жива! Ноэль окатила волна облегчения.

– Бабушка, не шевелись! Сейчас я позвоню Хэнку. – Собственный ободряющий голос удивил ее. Она так дрожала, что едва сумела встать и боялась, что по лестнице ей не подняться.

Но оказалось, что у нее есть в запасе силы. Дойдя до телефона, она обнаружила, что трубка лежит рядом, на столе. Наверное, бабушка пыталась дозвониться до Полли Инклпо, а потом забыла положить трубку на рычаг – в последнее время она все забывала. Ноэль торопливо перелистала записную книжку и набрала номер Хэнка.

Его медсестра Диана Блейлок немедля позвала Хэнка к телефону. Как только Ноэль объяснила, в чем дело – не переставая удивляться своему ровному тону, который резко контрастировал с гулким стуком сердца, – Хэнк сразу же перехватил инициативу.

– Постарайся не сдвигать ее с места, – распорядился он. – Может, у нее что-нибудь сломано. Просто дождись меня.

Через несколько минут Хэнк приехал в сопровождении нескольких санитаров. Ноэль оставила дверь открытой, и когда Хэнк в распахнутом белом халате вбежал в комнату, чуть не расплакалась от облегчения. Он опустился на колени, проверил пульс Дорис и осторожно ощупал ее в поисках переломов.

– Все будет в порядке, Дорис, – успокаивающе пробормотал он. – Вы просто ушиблись. – Хэнк жестом подозвал санитаров с носилками.

Бабушка застонала, медленно приходя в себя.

– Нет… больница… – пролепетала она. – Найдите мою вну… Ноэль! Ноэль, детка, где ты?

– Здесь, бабушка, – откликнулась Ноэль.

– Срочно… – У бабушки снова закатились глаза, веки задрожали.

Хэнк ободряюще похлопал ее по руке.

– Да, мы окажем вам срочную помощь, Дорис, а вы постарайтесь успокоиться. В больнице вы пробудете недолго, обещаю вам.

– Нет… пожалуйста… надо сказать Ноэль…

Он достал шприц.

– Сейчас мы сделаем вам обезболивающий укол. Расслабьтесь. Вскоре боль пройдет.

Ноэль увидела, как бабушка опять закрыла глаза. В ней волной вздымалась благодарность. Казалось, всю жизнь она смотрела в калейдоскоп не с того конца и только теперь увидела мужчину, за которого ей следовало выйти замуж с самого начала. Мужчину в мятых хлопковых брюках и клетчатой рубашке без пуговицы, не холеного, не респектабельного, но стоящего десяти кинозвезд. Хэнк перевел на нее взгляд добрых карих глаз, и она с сожалением подумала: «Как жаль, что пока тебе закрыта дорога в мой мир, Хэнк Рейнолдс…»

По иронии судьбы сегодня была годовщина ее свадьбы. Об этом Ноэль вспомнила только утром, когда чистила зубы: в этот день девять лет назад она готовилась к свадьбе, понятия не имея, что ее ждет.

Хэнк вызвался сам отвезти их в больницу в Скенектади.

– Позволь мне помочь, – настаивал он мягко, но решительно, отнимая у Ноэль ключи от машины.

– А как же другие пациенты? – спросила она.

– Диана перенесет визиты.

Уже садясь в «вольво», Ноэль услышала, что в доме зазвонил телефон. Он звонил уже минут десять, но ей было некогда взять трубку. И сейчас она не собиралась возвращаться. Кто бы это ни был, пусть перезвонит попозже. Решительно вытеснив из головы мысль о звонке, она закрыла глаза и помолилась, чтобы с бабушкой все обошлось.

Вскоре они уже мчались на север, едва ли не превышая скорость. В больнице бабушка быстро пришла в себя и забормотала что-то бессвязное – почему-то о Бронуин. Ноэль с облегчением отметила, что ее щеки уже порозовели, и окончательно успокоилась, когда врач сообщил, что бабушка отделалась легким сотрясением мозга и трещиной ребра.

Хэнк дождался, когда Дорис поместят в отдельную палату, а затем нехотя уехал. В понедельник по вечерам он осматривает обитателей приюта для престарелых, объяснил он, и боится опоздать.

Ноэль долго убеждала его взять ее машину, говоря, что ее отвезет домой мать. Но Хэнк ничего не желал слушать. Он вызвал такси и на прощание крепко обнял Ноэль, пробормотав:

– Позвони мне, когда вернешься домой, ладно? Звони в любое время.

– Договорились. – Она поцеловала его в губы. Здесь, среди незнакомых людей, ее ничто не останавливало.

К тому времени как мать и тетя Ноэль прибыли в больницу, за окнами уже стемнело. Триш провела почти весь день на книжной ярмарке в Саратога-Спрингс, а Мэри была в разъездах, пытаясь разузнать что-нибудь о друзьях Бака Ван Дорена, но пока безуспешно. И как назло, как раз сегодня в ее сотовом телефоне сели батарейки.

Войдя в палату, они обнаружили, что Дорис уже уснула. Ноэль тоже клевала носом, сидя на стуле у кровати. Зевнув, она поднялась навстречу гостям.

– С ней все в порядке. Если не считать трещины и сотрясения. Врач сказал, что завтра можно забирать ее домой, – приглушенно сообщила Ноэль, стараясь не разбудить бабушку.

– Поезжай домой и отдохни, дорогая, – велела Мэри. – А мы побудем с бабушкой.

Ноэль взглянула на часы и удивилась, узнав, что время близится к десяти.

– Нет, я подожду. Бабушка чем-то встревожена. Она то и дело бормочет, что я должна позвонить Бронуин, что это очень важно.

– Ты же знаешь, она многое путает. Уверена, ничего страшного не случилось. – Тетя Триш повела Ноэль к двери. – Когда она проснется, мы объясним, что тебе пришлось уехать. Мама права – тебе не помешает отдохнуть, иначе ты сама попадешь в больницу.

Подумав о Хэнке, Ноэль решила, что попасть в больницу было бы неплохо.

Мэри проводила ее по коридору. Напряжение нескольких последних недель уже начинало сказываться. Ее лицо осунулось, глаза покраснели. Она пригладила волосы дочери.

– Веди машину осторожно, ладно?

В эту минуту она была удивительно похожа на Дорис. «Когда-нибудь и я буду говорить Эмме те же слова», – подумала Ноэль и внутренне сжалась от боли.

К дому она подъехала без четверти одиннадцать. Из-за аварии на шоссе она задержалась в пути на добрых полчаса. Поднимаясь по ступеням крыльца, она мечтала только об одном: сбросить пропитанную потом одежду и рухнуть в постель. Внезапно на веранде выросла тонкая фигурка. Ноэль испуганно вскрикнула.

– Не бойся, это я. – Бронуин подошла поближе.

Ноэль упала в плетеное кресло у двери, прижав ладонь к груди.

– Как ты меня напугала!

– Прости, я не хотела. – С притворно робким видом Бронуин села рядом. – Я пыталась дозвониться, но тебя не было дома. Я звонила несколько часов подряд.

– Бабушка упала с лестницы и ушиблась. Пришлось везти ее в больницу.

– О Господи! – Бронуин ахнула. – Она… с ней все в порядке?

– К счастью, да, если не считать трещины в ребре. Завтра ее выпишут. – Ноэль вдруг вспомнила, как телефон звонил перед отъездом в больницу, а затем – бессвязный бред бабушки. – Так что случилось? Почему ты не могла подождать до завтра?

– Помнишь Данте, того парня, о котором я рассказывала? Ну, того, с которым я встречаюсь? – Бронуин подалась вперед.

– Ты хочешь сказать – того парня, с которым ты встречаешься вопреки папиным запретам, – поправила Ноэль.

– Не ворчи, – огрызнулась Бронуин. – Дело серьезное.

– Надеюсь, на этот раз ты избавишь меня от шпионских историй? – Несмотря на бодрый тон, по спине Ноэль пробежали мурашки. Шутить было легко, но с тех пор, как она узнала про Коринну и Бака, ей не удавалось отмахнуться от растущих подозрений. Она без труда представляла себе, как юноша Роберт нападает на подружку в приступе ярости и ревности… и не сомневалась, что она может стать его следующей жертвой.

– Данте знает, что говорит, – убеждала Бронуин.

– И что же он говорит?

Бронуин придвинулась ближе, ее темные глаза заволокли тени.

– Он знает, кто разбил окна в редакции у папы и изрисовал стены в церкви. А сегодня негодяй задумал кое-что похуже.

– Но почему ты рассказываешь об этом мне? Почему не папе?

Плечи ее сестры поникли.

– Папе придется объяснять все сразу. А когда он узнает про нас с Данте, он ни за что не простит меня.

– Если ты говоришь правду, думаешь, стоит рискнуть?

– В том-то и дело! Я не знаю, правда ли это.

– Ну и что же мне теперь делать? – Порой Ноэль никак не удавалось заставить себя поверить сестре.

– В полицию обращаться бесполезно.

– Это точно, – подтвердила Ноэль.

– Думаю, самое лучшее – сидеть тихо и надеяться, что все обойдется. – По давней детской привычке Бронуин принялась грызть ноготь. На ее лице застыло глубокомысленное выражение. – С другой стороны, а если нам удастся поймать того типа с поличным?

– Ты имеешь в виду Роберта? Он не настолько глуп, чтобы попасться, – фыркнула Ноэль.

– Тогда кого-нибудь из его наемников.

– Ты слишком часто смотришь детективы. – Ноэль шутливо взъерошила волосы сестры. – Ладно, предположим, нам удалось поймать этого наемника или кто он там такой. Ну и чего мы добьемся? Кому поверят – нам или Роберту?

– Об этом я тоже думала. – Бронуин наклонилась и извлекла из рюкзака отцовскую видеокамеру. – Мы снимем этого типа на пленку, а потом отдадим ее в полицию штата в Олбани. С такой уликой его смогут расколоть в два счета.

– Прекрасно! Итак, мы – Кэгни и Лейси.

– Кто?

– Не важно. Но где все это произойдет? Может, и это тебе известно?

– В методистской церкви на Грандвью.

Ноэль заинтересованно выпрямилась. Родители Роберта были прихожанами Объединенной методистской церкви. Именно там состоялось бракосочетание Роберта и Ноэль. Там же, у церкви, на семейном участке Ван Доренов, был похоронен Бак.

Совпадение? Может быть, но слишком уж много совпадений! Ноэль знала, что они насторожили бы опытного репортера и стали поводом для расследования. И все-таки она колебалась. Что-то тут было не так.

– А тебе не приходило в голову, что мы сами можем попасться? – спросила она. – Если этот наемник работает на Роберта, нам грозит нешуточная опасность.

– Но ты же хочешь вернуть Эмму?

В душе Ноэль мгновенно вскипел гнев.

– Отвечать на этот вопрос я не считаю нужным.

– Прости, но неужели ты ничего не понимаешь? У тебя появился единственный шанс раздобыть улики против этого мерзавца. Если ты упустишь такой случай, то потом пожалеешь об этом.

Слова Бронуин попали точно в цель. А может, стоит рискнуть?

Обхватив себя руками, Ноэль уставилась вдаль, на освещенные окна домов, сияющие во мраке. Что подумали бы соседи, подслушав их разговор? Милые, заурядные люди, с сочувствием разглядывающие фотографии пропавших детей на пакетах молока, но в остальном не задумывающиеся о том, что беда может обрушиться и на них. Они ходили на работу, возвращались домой, ужинали перед телевизорами, слушали дурацкие шутки о носках, расплавленных на сушилке, и не представляли себе, что будет с ними, если вдруг их жизнь утратит целостность.

Ноэль резко вскочила, подстегнутая неожиданным приливом адреналина. Схватив рюкзак сестры, она перебросила его через плечо. Бронуин не сразу последовала ее примеру – несомненно, от удивления, – и Ноэль закричала:

– Ну, чего ты расселась?

Объединенная методистская церковь располагалась в самом конце Грандвью, на расстоянии полутора миль от ее начала, там, где улица уже заканчивалась и переходила в дорогу, вьющуюся среди холмов Уинди-Ридж. Построенное в конце XIX века, это здание могло бы послужить моделью для церквей, разбросанных по всей территории Новой Англии: крепкая, белая, обшитая досками, с колокольней, на которой по воскресеньям колокол отбивал часы. У вымощенной красным кирпичом дорожки, проложенной по ухоженной лужайке, помещался застекленный стенд, на котором вывешивались объявления о предстоящих службах. Приближаясь к церкви пешком, из осторожности припарковав «вольво» на расстоянии четверти мили, Ноэль невольно обратила внимание на крупное объявление на стенде, духовный лозунг недели: «Чувствуешь опустошенность? Остановись и преисполнись!»

Она позволила себе невесело улыбнуться. «Господи, подумать только! – неожиданно сыронизировала она. – Похоже, я прибыла прямо по адресу». Чем бы ни кончилась сегодняшняя экспедиция, она не уйдет отсюда с пустыми руками.

Ей вспомнились службы, на которых она присутствовала вместе с Робертом и его родителями. В годы ее пьянства только в эти часы ей удавалось спокойно обдумать, во что превратилась ее жизнь. Позднее, в период трезвости, она радовалась самой возможности успокоиться духом и душой, забыв о бесконечной, отупляющей череде званых ужинов и вечеринок с коктейлями. Внезапно ее посетила еще одна, менее утешительная мысль: «А ведь когда-то тебе это нравилось! Какое отрадное зрелище – ты и твой привлекательный, преуспевающий муж рядом с его родителями, занимающими видное положение в обществе!»

Не только Роберт виноват в том, что их брак распался, поняла она. Кто заставлял ее верить в красивую сказку? Тихую, незаметную офисную Золушку выдернул из мрака безвестности ее красавец муж, по совместительству босс. За одну ночь из заурядной девушки, ведущей самую обычную жизнь, она превратилась в сказочную принцессу.

Но всем этим она охотно пожертвовала бы ради Эммы. И не испытывала бы сожаления. И если сегодняшняя затея, пусть опрометчивая, приблизит ее к дочери, значит, игра стоила свеч.

Она огляделась, пораженная кинематографичностью окружения: пустая церковь, полная луна, стелющийся над землей туман – любезность божественного отдела спецэффектов. Если бы Лейси узнала о том, где сейчас ее подзащитная, она усомнилась бы в здравом рассудке Ноэль. И была бы недалека от истины.

Узкая дорожка вела мимо церкви в поле. В призрачном лунном свете на лужайке просматривались очертания фундамента прежней, старой церкви, сгоревшей где-то в середине XIX века. Тысячелистник разросся вокруг древних, покрытых мхом камней, непролазные заросли дикой малины окружили руины дымохода.

Ноэль вспомнилось название книги из тех, что она когда-то опрометчиво подарила Бронуин, – «Загадка разрушенной стены». Да, это даже не декорация к фильму, а просто сцена из дурацкой книжонки о Нэнси Дрю. Она подавила смешок, боясь, что не сумеет остановиться, если расхохочется.

В пятидесяти футах от руин старой церкви невымощенная тропа вела к кладбищу, обнесенному невысокой чугунной оградой. Кладбище было ухоженным и обычно не внушало Ноэль страха. Но прежде она видела его только при дневном свете. А теперь, при луне, от надгробий протянулись зловещие тени, обелиски мрачно высились в тумане, будто парили над землей.

Она вздрогнула. Ветер принес легкий запах сосновой смолы, зашелестел листьями растущих на кладбище деревьев. Ноэль подумала, что кладбище граничит с государственным заповедником. Никто не услышит их крики о помощи – вокруг нет ни души.

Повернувшись к Бронуин, она прошептала:

– Знаешь, по-моему, мы погорячились.

Ее сестра пожала плечами:

– Что еще нам оставалось?

– Надеюсь, ты не забудешь включить запись. – Она указала на видеокамеру в руке Бронуин и подумала: «Прекрасно! Компромат, отснятый двумя до смерти перепуганными женщинами».

– Тихо! Нас могут услышать!

Но кто? Вокруг было тихо, как в…

Закончить мысль Ноэль не решилась.

Бронуин крепко стиснула ее руку. Вместе они зашагали по дорожке. В высокой траве стрекотали сверчки, мелкие ночные мошки поблескивали в лунном свете и кружились облачками над низкими кустами барбариса. Перед мысленным взором Ноэль вспыхнула давняя картина: девятилетняя Бронуин застыла возле свежей могилы матери – худенькая, невысокая, с огромными глазами, с темной головкой на стебельке длинной шеи.

Вблизи кладбище не внушало такого суеверного страха, как издалека. Наверное, потому, что Ноэль не заметила никаких следов прихвостней Роберта… и, откровенно говоря, сомневалась, что увидит их. А может, то, что заставляло ее вздрагивать от резких звуков и ускорять шаг на темных улицах, внезапно отключилось в ней, как неисправный двигатель. Ей представилась онемевшая рука или нога, в которой ощущается лишь легкое покалывание.

Ноэль огляделась. Края кладбища тонули в густой тени деревьев, выросших у ограды, мрачных, как стены старой крепости. Но могилы были ухоженными, на многих лежали цветы и венки. У Ноэль мелькнула мысль, что по состоянию могилы можно судить о том, кто в ней похоронен. Особенно если на надгробии выбита недавняя дата. Самыми ухоженными и в то же время вызывающими острую душевную боль были могилы детей. Ноэль направила луч фонарика на отполированную гранитную плиту с эпитафией:

Ей вспомнился стишок на сон грядущий, которому научила ее бабушка: «Коль суждено мне скончаться во сне, Боже, возьми мою душу к себе». Ноэль вздрогнула. Недопустимо учить такому ребенка, ему незачем знать, что он может уснуть и не проснуться. Неудивительно, что в детстве ее часто мучили кошмары.

Бронуин сдавленно вскрикнула.

– Ты слышала?

– Что? – Ноэль выключила фонарик.

– Там что-то зашуршало. – Она указала на густые кусты справа от них. Однако Ноэль не заметила ничего подозрительного и услышала только уханье совы.

– С меня хватит, – прошипела она. – Ты собираешься торчать здесь всю ночь и кормить комаров?

Ноэль давно знала, что ее сестра слишком впечатлительна. Воображение Бронуин чем-то напоминало ей книжку, которую она так часто читала Эмме, что она рассыпалась на страницы, – «Кто живет в лесу». Про лес, населенный страшилищами.

– Клянусь тебе, я что-то слышала! – В тени глаза Бронуин казались совсем черными. – Ты точно ничего не заметила?

– Я знаю только одно: мы ведем себя по-дурацки. – Больше досадуя на себя, чем на сестру, Ноэль повернула обратно.

Ворота громко скрипнули, напомнив ей о старом амбаре, который с тех пор, как Ноэль помнила себя, каждый год на Хэллоуин превращали в «дом с привидениями». «Там нечего бояться, – часто убеждала себя Ноэль. – Все это ненастоящее. Просто картонные скелеты, кетчуп вместо крови и жуткие звуки, записанные на магнитофон».

Но это кладбище было настоящим.

Внезапно заметив промелькнувшую у ограды тень, она вздрогнула. Но тут же обнаружила, что это только ветка, качающаяся на ветру. Вдруг ее внимание привлек холм свежей земли возле недавно выкопанной могилы. Дурные предчувствия усилились, волосы стали дыбом, в онемевшей конечности восстанавливалось кровообращение. «Все они похоронены здесь, – вспомнила она. – Не только Бак, но и несколько поколений его предков. Вон там, под деревьями».

Она открыла рот, чтобы позвать Бронуин, но выдавила из себя только хрип. В панике она оглянулась через плечо. Ее сестра, которая только что стояла рядом, вдруг как сквозь землю провалилась. Повсюду виднелись только надгробия, безмолвно глядящие на Ноэль. Ужас взметнулся в ней, появившись неизвестно откуда. «Просто меня напугали тени, – пыталась успокоиться она. – Бронуин здесь, ей некуда деться».

Внутренний голос настойчиво приказывал ей бежать, однако Ноэль как лунатик зашагала к могилам Ван Доренов. Ей казалось, что она плывет под водой, что поток проносит ее между руин давно погибшей цивилизации. В лунном свете она проплыла мимо простого, обросшего мхом надгробия Джейкоба Ван Дорена, родившегося в 1775 году и умершего в 1850-м. Он был каменщиком, смутно припомнила она. Она заметила могилы жены Джейкоба и его детей и наконец остановилась у мраморного памятника с двумя каменными урнами, слишком роскошного для этого скромного кладбища, – этот памятник мог принадлежать только Томасу Ван Дорену, прадеду Роберта. По слухам, этот бессердечный человек был виновен в смерти шести своих рабочих, которые погибли, упав с проломившихся, плохо сколоченных строительных лесов.

И вдруг Ноэль застыла. Там и сям надгробия были расколоты, обломки гранита валялись в траве, белея зазубренными краями и напоминая сломанные кости. На боку лежала статуя девочки, обнимающей собаку, – двоюродной бабушки Роберта Марты, которая в тринадцать лет сбежала из дому с пьяницей-коммивояжером, хозяином «паккарда». Ее обожаемый скотч-терьер Макферсон, как говорили, умер от разрыва сердца через месяц после разлуки с хозяйкой.

Ноэль остановилась перед свежевырытой могилой, которую приметила издалека. Значит, недавно скончался кто-то из родственников Роберта? Его больной дядя Пит из Провиденса? Кузина из Нью-Хейвена?

Внезапно ее взгляд упал на торчащий из земли угол сгнившего гроба. Ее сердце начало опускаться в пятки плавно, как в замедленной съемке. «Господи, Господи…» Она не хотела знать, чей это гроб, совсем не хотела, но все равно узнала. На надгробии, косо воткнутом в холм земли над гробом, было выгравировано: «Джеймс Бьюкенен Ван Дорен, 1948-1969».

Вопль застрял в ее горле, заблудился где-то в глубине тела. Она утратила способность дышать, ей показалось, что она задыхается.

А потом она услышала странный звук, похожий на шорох листьев над головой или шуршание полевой мыши среди сухих веток, усеивавших землю.

– Брон! – хрипло позвала она. – Брон, это ты?

Краем глаза она уловила движение. Сучок хрустнул под тяжестью явно не мышиного тельца. Она обернулась, и ее сердце рывком вернулось на место и лихорадочно забилось. Кажется, в темноте она ударилась лбом о низкую ветку. Раздался треск, она ощутила резкую вспышку боли – и досады на свою неловкость, а потом перед ее глазами в темноте лениво поплыли багровые круги. Ноэль смутно осознала, что оседает на землю. Неожиданно ветка заговорила.

Сквозь гул в ушах Ноэль с удивлением различила знакомый голос, очень похожий на голос Роберта:

– С днем нашей свадьбы, дорогая!