Снова с тобой

Глава 11

Когда Мэри свернула на шоссе И-87, уже стемнело. По пути из города по мосту Третьей авеню она попала в плотную пробку. А предстояло еще два часа езды. День выдался отвратительный. Он начался с утреннего совещания, на ко-200 тором Бриттани выложила весь запас плохих новостей: недовольство клиентов нарастало, бухгалтер обнаружил неуклонный рост накладных расходов, Ховард Лазарус ежедневно названивал по поводу банкета в «Зале Рене».

Худшим из сегодняшних событий была встреча с Лео Легра. Явившись к нему в Сохо, Мэри обнаружила известного организатора банкетов в совершенно невменяемом состоянии. Не сумев образумить его напоминаниями о договоренностях, Мэри приняла окончательное решение. Мысленно простившись с кругленькой суммой, она любезно, но твердо сообщила Лео, что он уволен.

К счастью, она подготовилась к самому худшему. Вооружившись списком названий из справочника, она принялась искать замену Лео. Первого из кандидатов, с Восточной шестьдесят четвертой улицы, она отсеяла сразу же. Она обнаружила, что в паштете попадаются комки, а стручковая фасоль переварена. Шеф-повар оказался чересчур любезным и услужливым, и Мэри предположила, что дел у него не так уж много.

Шеф-повар из ресторана «О, да!» в Трибеке оказалась полной противоположностью первому кандидату: она держалась как примадонна, убежденная, что клиенты просто обязаны лебезить перед ней. Пробы блюд, которые Мэри принесли в маленьких соусниках от Херенда, она сочла отменными, но от услуг повара все-таки отказалась. После катастрофы с Лео ей меньше всего хотелось иметь дело с темпераментными и капризными асами кулинарии.

К тому времени как Мэри прибыла в ресторан «У мадам Грегуар» на Западной авеню, она почти утратила надежду на чудо. Но при виде полной французской дамы с красными, загрубевшими от работы руками и узелком седых волос на затылке Мэри воспрянула духом. Мадам была настолько же приветлива, насколько ее кушанья превосходны. За день Мэри уже успела напробоваться шедевров кулинарии, но не смогла отказаться от нежных кусочков лобстера с салатом из грибов, от запеченных артишоков и оленины в перечном соусе. И тут же, не сходя с места, подписала чек.

Но, направляясь домой, Мэри не испытывала привычного чувства удовлетворенности – в ее душе образовалась гложущая пустота. Что значит банкет по сравнению с ее дочерью? Ей следовало бы довериться чутью и остаться дома. Очевидно, встреча с психологом прошла неудачно. Ноэль не позвонила, а когда Мэри сама позвонила ей, ее не оказалось дома. Дорис рассказала дочери, как прошла встреча, и прибавила в адрес психолога несколько почти нецензурных слов, какие употребляла крайне редко.

«Бедная Ноэль, – думала Мэри. – Мне следовало побыть рядом с ней».

Ей вспомнился утренний разговор. Слова Ноэль до сих пор жгли ее, но Мэри признавала, что в них есть доля правды. И все-таки она любила дочь. Как объяснить это Ноэль? Неужели она просчиталась, думая, что временное возвращение домой хоть что-то изменит?

Дом. Даже это слово утратило для нее смысл. Где ее настоящий дом? Только не в Бернс-Лейк, хотя приезжать туда бывало приятно. Мэри нравилось сидеть по вечерам на веранде, засыпая под скрип качелей. Нравилось собирать на огороде овощи. Просыпаться под пение птиц и шорох разбрызгивателей. С каждым временем года были связаны свои, особые традиции. Ежегодный парад Четвертого июля, поездка только что выбранной королевы красоты в открытом «кадиллаке» по Мэйн-стрит. Рождественские гулянья, а потом – горячий ром и пение гимнов при свечах. В октябре организация «Дочери американской революции» неизменно устраивала «Праздник тыквы», кульминацией которого становилась инсценировка битвы при Сэнди-Крик, со старинными мушкетами и пушками.

Да, Бернс-Лейк следовало ценить. Но самым ценным его даром было время. Драгоценное время, отданное дочери и Триш. И в меньшей степени – матери, которая, увы, не бессмертна.

«Не забудь про Чарли!»

Пальцы Мэри сжались на руле. Чарли… Воспоминания воскресли, овеяли ее, как теплый ветер. Рядом с Чарли Мэри казалось, что она вернулась в родной дом и обнаружила, что в нем все осталось по-прежнему. Только на почтовом ящике написана чужая фамилия. Ее приездам здесь рады, но всем известно, что рано или поздно ей придется уехать. Эта мысль вызвала боль утраты. Лучше бы она вообще не переступала знакомый порог. Новая встреча сделала предстоящее расставание мучительным.

Вспомнив о своем обещаний позвонить Чарли, Мэри решила отложить разговор до утра. «Мечтать о Чарли издалека гораздо легче, чем желать его вблизи», – грустно подумала она. Через полтора часа, уже сворачивая к Бернс-Лейк, Мэри неожиданно для себя потянулась за телефоном. Сначала она позвонила Чарли домой, а когда там никто не ответил, набрала рабочий номер.

Трубку сняли после первого гудка.

– Отдел новостей!

Мэри не сразу узнала голос Чарли – слишком уж мрачно он прозвучал. Таким она его еще никогда не видела, и это заинтриговало ее.

– Это я, – ответила она. – Я решила позвонить – на случай, если ты еще на месте. Как видишь, я не забыла об обещании.

– А который теперь час? – хрипло спросил Чарли. Мэри представила, как он смотрит на часы на стене, затем по давней привычке потирает щеку ладонью.

– Совсем заработался?

– Расскажу за ужином. Ты ведь еще не ужинала?

Мэри помедлила с ответом. За сегодняшний день она так напробовалась изысканных блюд, что думала пропустить ужин. Но часок в местном кафе ей не повредит, решила она. Чарли явно задумал очередное стратегическое совещание. Что касается Коринны, Мэри зашла в тупик. Если у Чарли возникли свежие идеи, надо как можно скорее выслушать их.

– Я уже подъезжаю к городу, – объяснила она. – Встретимся в кафе «Завиток» через пятнадцать минут?

Последовала пауза. Затем Чарли осторожно предложил:

– Давай выберем более уединенное место. Произошло одно странное событие… словом, я не хочу, чтобы нас подслушали.

У Мэри учащенно забилось сердце.

– Что-нибудь важное?

– Встретимся у меня, ладно? Там и поговорим.

Мэри вдруг заметила, как опасно приблизилась к коричневому «эскорту», едущему впереди: их бамперы почти соприкасались. Она мгновенно убрала ногу с педали акселератора.

– А как быть с Бронуин?

– Она побудет у подруги. – Мэри услышала, как захлопнулся ящик стола, зазвенела связка ключей. – По пути домой я что-нибудь прихвачу в «Завитке». Ты любишь картофельную запеканку?

При мысли о еде Мэри чуть не застонала.

– Мне вполне хватит салата.

– Ты его получишь. – В трубке послышался короткий вздох. – Знаешь, Мэри, я рад, что ты позвонила. Вчера вечером… – Чарли умолк, прокашлялся и закончил совсем другим тоном: – Запеканку я поставлю в духовку – на случай, если ты передумаешь.

Отключив телефон, Мэри вздохнула. Она тоже долго думала о вчерашнем вечере. Наткнувшись на Чарли после собрания, она оказалась неподготовленной к шквалу эмоций, странной и опьяняющей смеси желания и раскаяния. Происшествие у озера… Господи, да разве можно об этом забыть? Они позволили себе поддаться влюбленности. Они играли с огнем, как в те дни, когда были подростками. Если они не будут начеку, то непременно обожгутся.

Мэри так погрузилась в мысли, что не заметила, как свернула на узкую обсаженную деревьями улицу, где жил Чарли. Через несколько минут она уже повернула к его дому и проехала под кедрами, под которыми росли густые кусты, – клумбы не выдержали бы набегов оленей, объяснил ей Чарли. Пока она поднималась на крыльцо, дверь открылась, на веранду выплеснулся желтоватый свет. Бывший муж вышел навстречу Мэри, его сопровождал большой рыжий пес.

Их силуэты на фоне янтарного дверного проема подошли бы для рекламы прелестей провинциальной жизни. Чарли был босиком, в сероватых тонких брюках и рубашке в синюю клетку, с рукавами, закатанными выше локтей. Золотистый ретривер приветливо махал пушистым хвостом. Когда Чарли наклонился, чтобы поцеловать Мэри в щеку, она уловила легкий ментоловый аромат его крема для бритья. Подавив желание провести ладонью по щеке Чарли, Мэри наклонилась и потрепала по голове Руфуса.

– Ты быстро доехала, – заметил Чарли.

– Последние полчаса дорога была относительно свободной. А вот первые два часа езды я почти все время стояла на месте. – Мэри засмеялась, ощутив несвойственную ей нервозность.

«Почему с возрастом он становится все привлекательнее? – мысленно чертыхнулась она. – Почему он не толстеет и не лысеет, как другие мужчины?»

– К счастью, мне никогда не приходилось сталкиваться с пробками. – Он сверкнул кривоватой улыбкой, пропуская ее в дом. – С другой стороны, вряд ли я когда-нибудь получу Пулитцеровскую премию.

Мэри вошла в дом, вновь восхитившись его деревенским обаянием, не переходящим, однако, грань китча. Вязаные половички, старый кожаный диван, удобные кресла возле большого каменного камина… На каминной полочке стояла фотография второй жены Чарли в серебряной рамке. Улыбка освещала тонкое лицо миловидной темноволосой женщины. Снимок сделали на причале, за спиной женщины серебрилось озеро. Ветер бросил ей на лицо прядь волос. Она выглядела счастливой.

Что-то дрогнуло в груди Мэри. Ей представилось, как Чарли спал рядом с женой на большой деревянной кровати. Перешучивался с ней, сидя за столом в солнечной кухне. Мэри понимала, что ее ревность бессмысленна и мелочна, но ничего не могла с собой поделать: она завидовала Вики. Настолько, что была готова схватить ее фотографию и швырнуть об пол.

Но, как часто бывало с ней, мгновенный порыв прошел. Дрожа, Мэри опустилась в кресло, отяжелев не только от усталости. «Господи, – думала она, – как низко я пала! Никогда не думала, что буду ревновать его к умершей женщине. Если бы Чарли знал!…»

Должно быть, Чарли заметил ее смятение. Бросив в ее сторону любопытный взгляд, он принес из кухни холодного пива. Утонув в огромном, как у старшего медведя, кресле, Мэри благодарно отпила глоток. Чарли не забыл, что она предпочитает «Хейнекен». «Но от этого мне не легче!» – хотелось протестующе выкрикнуть ей.

– Тяжело, должно быть, мотаться туда-сюда. – Чарли опустился на диван, поставил локти на колени и завертел в руках свою бутылку.

– Я справляюсь, – пожав плечами, отозвалась Мэри.

Чарли в безмолвном тосте приподнял бутылку.

– Как всегда. – Он окинул ее восхищенным взглядом. – Ты прекрасно выглядишь, Мэри, у тебя загорело лицо. Мне нравится – это тебе идет.

Мэри оглядела собственную одежду – костюм от Армани.

– Как говорится, я просто оделась для выхода в свет. – Она улыбнулась и перевела взгляд на картину над камином – на редкость удачное полотно маслом, изображающее пасущихся лошадей. – Откровенно говоря, – призналась она, – для меня стало мукой собираться в город. Я совсем избаловалась, весь день расхаживая в шортах и теннисках. Уверена, колготки изобрел мужчина: те, кому приходится надевать такую неудобную одежду, ни за что не изобрели бы ее.

Чарли рассмеялся:

– Поверю тебе на слово! – Он отставил бутылку на журнальный стол – толстую дубовую доску на чугунных ножках. – Кстати, ты, должно быть, проголодалась. Салат будет готов через минуту.

Он начал подниматься, но Мэри остановила его, коснувшись колена.

– Чарли, давай лучше поговорим. – Сейчас она не смогла бы проглотить ни крошки, особенно под пристальным взглядом Чарли – взглядом мужчины, думающего отнюдь не о еде. Чарли снова сел, внимательно глядя на нее. Неожиданно для себя Мэри выпалила: – Помнишь наше второе свидание? После первого, которое мы потратили впустую?

Он мечтательно улыбнулся своим воспоминаниям, но его глаза остались ясными. Неужели он пришел к тому же решению, что и она? Что близость принесет им больше вреда, чем пользы? Мэри надеялась, что Чарли поймет ее доводы, но вдруг раскаялась в своем решении.

– Насколько я помню, мы наверстали упущенное по дороге домой, – усмехнулся Чарли.

– Разве можно забыть такое?

В «олдсмобиле» Джефферсов стало так душно, что им пришлось опустить все стекла и несколько раз объехать вокруг квартала, прежде чем они осмелились остановиться возле дома Мэри.

Не забыла она и последовавшие вечера. Вечера, когда они останавливались у озера и целовались часами, пока у нее не опухали губы, а тело не начинало ныть от желания. Чарли ни на чем не настаивал. Продолжения захотела она сама. Она всем сердцем жаждала любви, которой так долго была лишена. Странно, что она удивилась, вскоре обнаружив, что беременна.

– Посмотри, к чему это привело. – Улыбка Чарли была исполнена иронии. – Ты думала, что когда-нибудь мы, родители средних лет, будем сидеть вот так, обсуждая проблемы нашей взрослой дочери?

– Такое мне и не снилось. – Мэри вдруг осенило: о некоторых событиях людям лучше не знать заранее. Если бы в юности ей удалось одним глазком заглянуть в будущее, она впала бы в депрессию. – Кстати, о Ноэль: сегодня она звонила тебе?

Чарли кивнул.

– Насколько я понял, встреча с психологом прошла неудачно. И конечно, Дорис внесла свою лепту. Ты же знаешь, какой упрямой она бывает.

– Еще бы! – простонала Мэри, снова ощущая угрызения совести от того, что ее сегодня не было рядом с дочерью.

– Но это еще не все, – продолжал Чарли. – Ноэль заезжала к своей бывшей соседке. Ты помнишь Паттерсонов? Они были на крестинах. – Он мрачно уставился в черное жерло камина. – Выяснилось, что показания Роберта подтвердила не кто иная, как Джуди Паттерсон. Он оказал давление на ее мужа, и она уступила. Тоже мне подруга!

Мэри передернулась, как от холодного ветра. С кем им предстоит бороться? Ясно одно: отнюдь не с обычным противником. Похоже, весь город пляшет под дудку Роберта.

– Ты говорил о каком-то событии, – напомнила она. – Ты имел в виду встречу Ноэль и Джуди?

– Отчасти да. – Чарли опять глотнул пива. – Но и это еще не все. Об одном обстоятельстве Ноэль не знает.

У Мэри тревожно заколотилось сердце. Она молча наблюдала, как Чарли ставит на стол свой портфель.

– Посмотри сама. – Он вынул из портфеля конверт и протянул Мэри.

Неизвестно почему Мэри вдруг стало страшно. Мурашки побежали по ее рукам, как от прикосновения ледяных пальцев. По какой-то причине ей не хотелось знать, что лежит в конверте.

Почувствовав ее нерешительность, Чарли тихо произнес:

– Это отчет о вскрытии останков Коринны. – Судя по его тону, вскрытие не только подтвердило, что их подруга покончила жизнь самоубийством.

Холодеющими пальцами Мэри неловко открыла конверт. Значит, Коринну действительно убили. Господи, и все эти годы…

Должно быть, Чарли прочел ее мысли, потому что одной фразой отмел всякую причастность Роберта к умышленному убийству.

– Ее никто не убивал, – сообщил он. – Алкоголя и наркотиков в крови тоже не обнаружено.

– Но это еще ничего не значит! – упрямо возразила Мэри.

– Доказательств обратного нет.

– Тогда зачем мне читать все это?

– Выяснилось кое-что другое. – Чарли присел на подлокотник ее кресла и положил ладонь на плечо Мэри. Тепло, проникающее сквозь ткань костюма, слегка успокоило ее. – Коринна была беременна.

Мэри ахнула. Ей вдруг стало одиноко, ей показалось, что она стоит на верхней площадке крутой лестницы.

– О Боже! Почему же она… – Мэри зажала себе рот ладонью. Так вот что хотела сообщить ей Коринна! Хриплым шепотом она спросила: – Какой был срок?

– Недель шесть. Должно быть, она узнала о беременности незадолго до смерти.

Мэри прижала кулак к животу, где возникла тянущая пустота.

– Она звонила мне, Чарли. Примерно за неделю до… – Она глотнула воздуха. – Но я была занята. Я пообещала перезвонить, но так и не собралась. Если бы я сдержала слово, она не решилась бы…

Чарли притянул ее к себе, не давая заговорить. Уткнувшись лицом в мягкие складки его рубашки, Мэри почувствовала, что время вдруг замерло. Не было долгих лет, прошедших с той страшной зимы. Она, семнадцатилетняя, вновь прижималась к мужу, слыша, как рушится с таким трудом выстроенная жизнь.

– Ты ни в чем не виновата, – бормотал он. – Она не вынесла страха и отчаяния.

Ему не понадобилось добавлять: «Как и мы».

Мэри отстранилась и уставилась ему в лицо.

– Допустим, речь действительно идет о самоубийстве. Но это не умаляет вину Роберта. Теперь у нас есть недостающее звено – мотив.

– Откуда нам знать, сообщила ли она ему о беременности?

– Давай предположим, что сообщила. Думаешь, Роберт предложил бы ей выйти за него замуж? За четыре месяца до выпускных экзаменов и поступления в Стэнфорд? – Мэри задумалась, пытаясь представить себя на месте Коринны. – На аборт она ни за что не согласилась бы. Ее воспитали в строгих религиозных правилах.

– Значит, она отказалась от аборта, и он в порыве ярости убил ее? А потом инсценировал самоубийство? – Чарли покачал головой. – К сожалению, это маловероятно. Как я уже сказал, на теле не обнаружили никаких царапин и ссадин, ни малейших следов борьбы.

Мэри обмякла в кресле. Чарли был прав в одном: с какой стороны ни посмотри, у них нет никаких доказательств.

– Бедная Коринна! Если бы она призналась нам! – Она вдруг перестала вести дневник – за сколько? За шесть недель до смерти? Да, пожалуй. Она прекратила делать записи, как только забеременела. Мэри прекрасно понимала, что пережила ее подруга. Если бы не Чарли, ей самой пришлось бы тяжко. – По крайней мере он так безжалостно запугивал ее, что у нее не осталось выбора. Он все-таки виновен в ее смерти. Я точно знаю. – В ней закипало раздражение. – А что известно об изнасиловании, в котором его обвинили в колледже?

Чарли резко поднялся и прошел к окну. Он долго стоял, глядя на поблескивающее в темноте озеро, над которым носились ночные птицы. О чем он думал? О том же, что и она, – о человеке, ставшем отцом их внучки?

– Боюсь, и тут мы зашли в тупик, – наконец ответил он. – Я попросил помощи у одного коллеги из Калифорнии. Но узнать удалось лишь то, что нам уже известно. За исключением одной незначительной подробности. Студент, признанный виновником изнасилования, Джастин Макфейл, получал полную стипендию.

– Ну и что в этом странного?

Чарли обернулся, Мэри успела заметить его отражение, мелькнувшее в стекле. Его лицо стало задумчивым и озабоченным.

– Просто эта деталь запала мне в голову. Выяснилось, что расследование прекратили, как только та девушка забрала заявление. И это навело меня на мысль, что кто-то сумел убедить ее. Человек со средствами, которых явно недоставало родителям Макфейла.

– А Ларраби? – спросила Мэри, вспомнив, что в этом деле замешан товарищ Роберта по колледжу Кинг Ларраби, впоследствии избранный сенатором. – Они же баснословно богаты.

– Так же богаты, как Ван Дорены. – Чарли взял со стола первый попавший под руку предмет – пресс-папье ручной работы. Еще одно напоминание о жене? – Ту девушку либо подкупили родные кого-то из парней, либо она сама передумала.

– И ты этому веришь?

– Нет. Но опять-таки у нас нет никаких улик.

– Значит, возвращаемся к тому, с чего начали.

– И да, и нет. Меня не покидает ощущение, что мы наткнулись на что-то важное и сами этого не поняли. – Чарли потер подбородок, устремив невидящий взгляд поверх головы Мэри. Ей вспомнилось, как он говорил по телефону – как замотанный репортер, торопящийся сдать материал к сроку. Наконец он посмотрел на нее в упор. – Вчера вечером, после того как мы расстались, кто-то напал на меня на стоянке. Лица я не разглядел, но уверен, что это был один из прихвостней Роберта. Он предупредил меня, чтобы впредь я не вздумал совать нос не в свое дело, иначе я об этом пожалею.

Мэри вскочила.

– Чарли! Господи, почему же ты мне не позвонил?

– Не хотел тебя беспокоить.

– Беспокоить? Да я до смерти перепугалась! А если это не пустые угрозы?

– Уверен, так оно и есть. – Чарли рассеянно вертел в руках пресс-папье, напоминая подающего игрока, готового к броску. – Но можно взглянуть на это событие и с другой стороны. Тебе не кажется странным, что к угрозам прибег человек, которому вроде бы нечего бояться и нечего скрывать?

– Думаешь, он оберегает не только собственную репутацию?

– В статье приводились всем известные факты. Моя работа заключалась лишь в том, чтобы сложить кусочки мозаики и представить читателям всю картину. – Он медленно покачал головой. – Нет, чутье подсказывает мне, что здесь что-то не так. По-моему, ему действительно есть что скрывать.

– Вопрос – что именно?

Мэри охватило возбуждение, как будто она только что выпила полгаллона крепкого кофе на пустой желудок. Даже Руфус почувствовал это: поднявшись со своего коврика, он подошел, сел у ее ног и устремил на нее тревожный взгляд. Осторожно, как что-то хрупкое, Мэри положила конверт перед собой на столик. Прочесть отчет она решила позднее. Когда-нибудь, но только не сейчас.

– Будем надеяться, что на свет всплывет еще что-нибудь. – Чарли не добавил: «Раньше, чем кто-то пострадает».

– О, Чарли! – Он выглядел таким отчаявшимся – мужчина, отец, со связанными руками. Именно таким он был в тот давний зимний день, когда покорно повернулся и ушел.

И вдруг она поняла, что никто из родителей не любил ее так, как Чарли. Не будь она так молода и испугана, не будь у нее ребенка, она могла бы во всем разобраться гораздо раньше. И принять иное решение. Но теперь исправлять ошибку было слишком поздно.

Но еще не поздно вернуть хотя бы частицу того, чего они лишились.

Мэри медленно поднялась и подошла к Чарли. Он не шелохнулся. Он стоял неподвижно, боком к темному стеклу, в котором отражался его четкий профиль. Не сознавая, что делает, Мэри обвила обеими руками его шею. Поначалу он сопротивлялся, а потом с приглушенным всхлипом обнял ее. Пресс-папье, согретое его руками, вдавилось ей в спину.

Мэри запрокинула голову, и их губы встретились. Почему никто, кроме Чарли, никогда не целовал ее вот так? Поцелуй длился вечно. «Как падение, – мелькнуло у нее в голове, – медленное погружение в бездонный омут». Пресс-папье с гулким стуком упало на пол. Чарли зажал ее лицо в ладонях и притянул к себе так жадно, как задыхающийся человек глотает свежий воздух. На миг и Мэри ощутила ту же неотвратимую потребность. Как ей жить без Чарли? Выживет ли она?

И в то же время происходящее было таким правильным и знакомым, ее окутывал запах мыла, крема для бритья и особый аромат кожи, присущий только Чарли. Под его нижней губой остался клочок щетины, ускользнувший от бритвы. Мэри по-кошачьи провела по нему языком, и Чарли издал гортанный стон. Она едва дышала, так крепко он сжимал ее в объятиях, но и не думала вырываться. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом.

– Останься на ночь, – прошептал он, касаясь губами ее волос.

Об этом Мэри мечтала больше всего в жизни. Но, услышав, напряглась и отстранилась.

– Чарли, но что я скажу Ноэль? Не говоря уже о маме?

Он хотел самодовольно усмехнуться, но улыбка получилась кривоватой.

– Ты забыла, что нам уже давно исполнилось восемнадцать?

– Правда? А я и не заметила.

Улыбка сползла с его лица, он впился в нее серьезным взглядом.

– Я не стану уговаривать тебя, Мэри. Потому, что сейчас готов сказать что угодно, а это повредит нам обоим.

– Ладно. – Мэри переступила на дрожащих ногах. Ее подташнивало, желудок как будто свободно плавал где-то внизу живота.

– Ладно? Ты о чем?

– Я останусь, – объяснила она и приложила палец к его губам, мешая возразить. – Но не потому, что так хочешь ты, а потому, что этого хочу я, Только пообещай мне одно…

– Что?

– Что на завтрак мы не будем есть картофельную запеканку. – Несмотря на дрожь в коленях, она сумела улыбнуться. – Этого я не вынесу!

– Договорились. – Чарли улыбнулся и робко взял ее под руку с видом старомодного поклонника, предлагающего вечернюю прогулку. Даже Руфус запрыгал у его ног, напрашиваясь на приглашение.

И тут наступил миг, когда Мэри могла бы повернуться и уйти. Но затем Чарли протянул руку, отвел с ее щеки прядь волос, и она поняла, что обратного пути нет.

В спальне с огромным окном, обращенным к озеру, Мэри осторожно присела на кровать. Она была застелена выцветшим стеганым одеялом, которое, похоже, служило семье не первый десяток лет. Наследство его жены? Во внезапном приступе ревности Мэри представила себе, как Чарли и Вики вдвоем укрывались этим одеялом. Наверное, на этой постели они и зачали дочь.

Чарли сел рядом с ней, и старая сосновая рама кровати скрипнула под тяжестью его тела.

– Ты не передумала?

– Нет. – Она повернулась к нему, вдруг осознав, чего хочет – по крайней мере на минуту. – Просто обними меня, Чарли.

Какие бы сомнения ни терзали ее, в объятиях Чарли они развеялись. Как в самом начале… В выемку его плеча удобно умещалась ее голова. Волосы за ухом Чарли щекотали ей переносицу. Разница была в одном: теперь он обнимал ее изо всех сил, помня, что когда-то им уже пришлось расстаться.

– Знаешь, чего мне особенно недоставало? Твоего запаха. – Он провел ладонью по ее шее и продолжал приглушенным голосом: – Когда ты вернулась к родителям, я целый месяц не мог заставить себя поменять постельное белье. Все вещи вокруг казались мне частицами тебя, о тебе напоминало все – волосок в раковине, памятная записка, нацарапанная твоей рукой. А твой аромате… – Он помолчал. – Он преследовал меня повсюду. Первые несколько недель после переезда мне все казалось, что я что-то забыл в старом доме. Но я ничего не забыл. Просто на новом месте не чувствовал твой запах.

Это признание избавило Мэри от остатков осторожности, заставило ее выпустить воспоминания из тайников души. Она улыбнулась, касаясь губами его теплой шеи.

– А я по ночам часто лежала без сна, думая о тебе и гадая, вспоминаешь ли ты обо мне, – созналась она. – Я позвонила бы тебе, если бы знала, что мне не помешают. Но мама услышала бы мой голос.

Чарли вздохнул.

– Да, она даже не пыталась помочь нам.

Мэри ждала обычного прилива раздражения, но не ощутила его. Должно быть, сама не сознавая, она уже давным-давно простила мать.

– Она ни в чем не виновата, – продолжала она вслух. – Мне следовало набрать номер. Я должна была сказать тебе… – Она не договорила. Не во всем было легко признаться.

– Сказать мне что?

Она подняла голову. Сквозь слезы его лицо казалось размытым.

– Что я совершила ошибку.

– Как долго я ждал, когда ты это скажешь. – Он коснулся ее ресниц, и по щеке скатилась слезинка.

Чарли медленно раздел ее, потом разделся сам. Обнаженные, они вытянулись на постели. Все было, как в недавнюю ночь: немного страшно, но не так, как представлялось Мэри. Тогда она действовала, повинуясь порыву: все вышло случайно. Но на этот раз она понимала, на что идет. Последствия были очевидны. Кому-нибудь из них эта ночь причинит мучительную боль. А может, пострадают они оба.

Но в эту минуту ничто не имело значения. Перестал существовать весь мир. Уцелели только они и теперь лежали лицом к лицу, согревая друг друга.

«Какой он худой – кожа да кости», – думала Мэри. Так часто говаривала мать Чарли. Его ноги были длинными, даже пальцы на ногах. Мэри провела ладонью по выпирающим ребрам Чарли. Она любила его целиком. Любила его худобу, ровные плоскости мышц, похожие на грани драгоценного камня. Ей нравилось, что он не стеснялся ее прикосновений к самым неожиданным местам – к ямкам под коленями, к заросшим подмышкам. Это не казалось ему странным. Он вовсе не считал Мэри чудачкой или извращенной женщиной. Все происходящее нравилось ему так же, как и ей.

Мэри выгнула спину, едва он прикоснулся губами к ее груди, вобрал в рот сначала один, а потом второй сосок. Это была изощренная ласка. Мэри захотелось плакать. Именно этого она ждала много минут, часов и лет. Воспоминание о недавней ночи, когда Чарли предавался с ней любви на траве, превратилось в сладкий сон, после которого, пробудившись, она снова очутилась в его объятиях. Она тихо заплакала, когда он спустился ниже, упиваясь ее вкусом, исследуя ее языком. Наслаждение накатывало на нее чередой волн.

Он поднялся на колени, наклонился над ней. Его лицо скрывала тень.

– Я не слишком спешу? – прошептал он.

Мэри только покачала головой – говорить она не могла, у нее перехватывало дыхание. Чарли все понял и постарался не спешить. Он медленно проскальзывал в нее, заполняя ее целиком. Мэри зажмурилась, чтобы получше запомнить это мгновение. Их тела покрылись потом, липли друг к другу и при прикосновениях издавали негромкие чмокающие звуки. Мэри знала: она кончит, стоит ей слегка приподнять бедра. А этого она пока не хотела. Она жаждала продлить ощущения, растянуть блаженные минуты.

– Чарли… – прошептала она, запуская пальцы в его волосы и касаясь кожи. Она сама не понимала, что собирается сказать. Не успев оформиться, мысль отложилась где-то в подсознании. Если бы она сумела выразить ее, то спросила бы: «Почему в тот день ты не увез меня? Почему не взял за руку и не увел прочь?»

Чарли осторожно двигался внутри ее, наслаждаясь каждым ударом, который приближал их к завершению сегодняшнего вечера. Луна заглядывала в окно безмятежным немигающим глазом. Даже над озером воцарилась тишина. Не слышалось ни криков птиц, ни шелеста листьев. Казалось, весь мир затаил дыхание.

Экстаз охватил Мэри внезапно.

Чарли взлетел на вершину спустя мгновение, что-то выкрикнув сквозь стиснутые зубы. Он содрогался, запрокинув голову, капли пота теплым дождем сыпались на лоб и щеки Мэри.

Потом они долго лежали неподвижно, прислушиваясь к биению сердец и оставаясь соединенными. Мэри не знала, где кончается ее тело и начинается тело Чарли. Так бывало с ним всегда.

Наконец он перекатился на бок.

– Ты лежишь так тихо, – произнес он, отводя с ее виска прилипшие волосы.

– Я просто задумалась.

– О чем?

– О яблоках. – Она улыбнулась, глядя в потолок. – Помнишь тот маленький сад возле загона? На ветках, свисающих через ограду, никогда не оставалось ни единого яблочка.

Краем глаза она заметила на лице Чарли улыбку.

– Да, помню. Эти яблоки были по вкусу лошадям.

Мэри потянулась, с удовольствием слушая хруст суставов. Даже легкая боль во всем теле казалась ей блаженством.

Они лежали рядом, держась за руки в темноте и продолжая молчать, чтобы не разрушить чары. Оба знали, что вскоре реальность вторгнется в их мирок. Мэри придется встать, чтобы позвонить домой. Чарли босиком прошлепает в кухню и выключит духовку, из которой уже давно пахнет подогретой запеканкой. Но пока безмятежные минуты текли одна за другой, а луна все заглядывала в окно.

Мэри представилось, как она кусает яблоко. Она почти ощутила его кисло-сладкий вкус, почувствовала, Как прозрачный сок стекает по подбородку. Она помнила, как в воздухе пахло яблоками. И Чарли, ее Чарли, стоял рядом, рослый и гибкий, с обветренными щеками, и тянулся к самой высокой ветке.

На следующее утро, приехав домой около десяти часов, Мэри с удивлением обнаружила, что ее мать уже встала – с помощью Ноэль, которая без особого успеха пыталась снять с нее ночную рубашку. Дорис не сопротивлялась, но и не помогала ей. Она просто сидела, безвольно опустив руки. Как кукла из сушеных яблок в витрине магазина «Корзина».

– Бабушка, если ты мне не поможешь, я не смогу раздеть тебя. – Ноэль сумела высвободить из рукава одну руку и держала вторую, продевая ее в рукав.

– Ради Бога, не кричи! Я еще не глухая. – Голос Дорис был приглушен складками ткани, закрывшей лицо.

– Я не кричу, – спокойно ответила Ноэль. – Я только хочу…

Мэри шагнула к ним.

– Дай-ка я помогу.

Вместе им удалось снять рубашку.

Ноэль благодарно взглянула на мать поверх бабушкиной головы, седые волосы на которой торчали дыбом и походили на пух, вылезающий из вспоротой подушки.

– Вот и хорошо, бабушка, а теперь мы поможем тебе дойти до ванной. Я уже приготовила тебе горячую ванну. Ты сможешь встать? Вот так. Отлично, у тебя все получается.

– Я еще не инвалид, – фыркнула Дорис, когда Мэри и Ноэль взяли ее под руки. – Просто после вчерашнего немного ломит кости. Если бы не эта отвратительная женщина… – Она нахмурилась, не глядя на дочь и внучку. – Кто, ты говоришь, она такая? Учительница Эммы? Ох уж эти мне нынешние школы! Каждый Том, Дик и Гарри мнит себя знатоком детской психологии!

– Это был психолог из суда, помнишь, бабушка? – терпеливо объяснила Ноэль уже в десятый раз. Она выглядела бледной и измученной, но более сдержанной, сосредоточенной, чем-то напоминая судно, которому удалось взять верный курс.

– А что случилось? – спросила Мэри.

– Она потеряла равновесие и упала. Вчера, когда здесь была доктор Хокинс. – Ноэль поджала губы и умолкла.

– Хокинс? Кто это? Моего врача зовут Хэнк Рейнолдс. Можешь убедиться сама. – Дорис указала на столик в углу, на котором лежала записная книжка в красном переплете.

У Мэри упало сердце. Неужели ее мать лишилась рассудка? Думать об этом было невыносимо. Обнаженная, Дорис выглядела особенно немощной, ее кожу сплошь покрывали морщины, плоские груди висели, как пара старых носков. Мэри вдруг осознала, что ее мать всего несколькими годами моложе тех старых дам из церкви, которых она навещала когда-то, затворниц, к которым Дорис заходила дважды в неделю, выполняя мелкую домашнюю работу и принося еду. В то время Мэри была еще ребенком, и эти женщины казались ей совсем дряхлыми. А теперь одной из них стала ее мать. Мэри вдруг растерялась, словно из виду исчез с детства знакомый ей ориентир.

– Горячая ванна пойдет тебе на пользу, мама, – весело и бодро произнесла она, надеясь, что мать не спросит, где она провела минувшую ночь. Вдвоем с Ноэль они усадили Дорис в ванну.

Наблюдая, как Ноэль осторожно трет спину Дорис намыленной губкой, Мэри пережила головокружительный приступ дежа-вю. Она уже видела подобную сцену, только теперь ее участницы поменялись ролями. А прежде Дорис водила мочалкой, а малышка Ноэль лежала в ванне. У Мэри защемило сердце.

Как будто прочитав ее мысли, Ноэль улыбнулась бабушке и заметила:

– Мне вдруг вспомнилось, как ты мыла меня, когда я была маленькой.

– Да, ты была похожа на крошечную скользкую рыбку, – усмехнулась Дорис.

– А ты грозила, что отнимешь у меня резинового утенка, если я не перестану брызгаться и вертеться. – Ноэль засмеялась, и Дорис ответила ей ласковым смехом.

Мэри не верила глазам, понимая, насколько близки ее мать и дочь. Внезапно она позавидовала их дружбе, пожалела, что не может так же просто делиться воспоминаниями ни с Ноэль, ни с Дорис. «А может, еще не поздно?» – шепнул ей внутренний голос.

Вымыв Дорис, Мэри и Ноэль помогли ей встать и насухо вытерли. Она тяжело опиралась на них. Один раз Мэри поскользнулась на мокрых плитках пола и чуть не упала. Она видела, с каким трудом Ноэль удерживается на ногах. Вдвоем они сумели надеть на Дорис чистую ночную рубашку и довести ее до постели. Дорис легла со вздохом изнеможения.

– Вот уж не думала, что можно так устать, ничего не делая, – проворчала она.

– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь пожевать? – предложила Ноэль. – Чаю с тостами?

Дорис покачала головой:

– Нет, лучше я полежу с закрытыми глазами и немного отдохну. – Сквозь мокрые волосы просвечивало ее розовое темя. Почему-то это придавало ей совсем беспомощный вид.

Помедлив, Ноэль вышла. Мэри собиралась последовать за ней, но мать негромко окликнула ее:

– Мэри Кэтрин, ты не могла бы почитать мне?

Мэри застыла, взявшись за дверную ручку из граненого стекла. Пока с Ноэль не случилась беда, мать ни о чем никогда ее не просила – разве что передать соль или купить пакет молока. Мэри медленно обернулась и подошла к кровати. Устроившись рядом на стуле, она нерешительно спросила:

– Что ты хочешь послушать?

– Библия на тумбочке.

«Ну конечно, – подумала Мэри. – А что еще она может читать? «Любовника леди Чаттерлей»?» Она потянулась за потрепанной Библией в кожаном переплете. Спальня матери, где раньше спал и отец, представляла собой склад старой мебели, перенесенной из других комнат, и фарфоровых безделушек – таких же, что заполняли полки внизу, но тем не менее здесь Мэри охватило умиротворение. Солнечный свет пробивался сквозь жалюзи и длинными полосами падал на потертый синий ковер и стеганое одеяло в цветочек. Снизу доносились шаги Ноэль и звон посуды.

Библия открылась на странице, заложенной выцветшей красной ленточкой, но, прежде чем Мэри начала читать, ее мать вдруг произнесла:

– Знаешь, тебе не удалось провести меня. Вчера ночью ты звонила не из города. Я знаю, где ты была. У Чарли.

Мэри была слишком потрясена, чтобы отрицать ее правоту.

– Как ты узнала?

– Я же видела, как вы смотрели друг на друга. И потом, – хитро добавила Дорис, – ты приехала в той же одежде.

Мэри рассердилась, поняв, что ее поймали на лжи, от которой ей следовало бы отказаться сразу. Она глубоко вздохнула.

– Мы с Чарли взрослые люди, мама. Мы сами знаем, что нам делать.

– Думаешь, я в чем-то упрекаю тебя? О, дорогая… – Дорис коснулась ее руки. На ощупь ее кожа казалась слишком свободной, как перчатка не по размеру. – В моем возрасте уже не до упреков.

От неожиданности Мэри не сразу нашлась с ответом. Когда ее мать успела измениться? И еще: когда мать в последний раз называла ее дорогой? Так давно, что Мэри не могла припомнить. Ей вновь показалось, что ее лишили уверенности в себе. Ласковое обращение матери звучало так знакомо. Но что же дальше?

– Я не подозревала, что это так заметно… – наконец пробормотала она.

– Этого не заметит только слепой. – Дорис усмехнулась. – Вы настроены серьезно?

– Не знаю.

– А если бы знала, сказала бы мне?

– Наверное, нет.

В комнате повисло напряженное молчание. И вдруг Дорис удивила дочь, признавшись:

– Я не всегда была справедлива к тебе и твоей сестре.

«Не к нам обоим, а только ко мне», – мысленно поправила Мэри. Она перевела взгляд на окно, за которым по веткам тиса прыгала белка. Минувшей ночью Мэри спала всего четыре часа, боясь потерять хотя бы минуту, проведенную в объятиях Чарли, и теперь с удовольствием прилегла бы вздремнуть. Она не нуждалась в этой исповеди, вызывающей у нее неловкость. Мать опять заставила ее почувствовать свое превосходство.

– Но с нами же ничего не случилось, – наконец выговорила Мэри.

– Это еще как посмотреть. Жаль только… – Дорис сделала паузу, и на ее лице появилось незнакомое Мэри выражение. Раскаяние? Способна ли мать на такие чувства? Затем ее лицо вновь стало строгим. – Впрочем, не важно. Так или иначе, я уверена, вы с Чарли во всем разберетесь. – Она смежила веки, откинула голову на подушку в старой розовой наволочке. Постепенно ее пальцы, сжимающие руку Мэри, ослабели и разжались.

Мэри открыла Библию. «Значит, вот как полагается поступать взрослым дочерям, – думала она. – Забывать о прошлом. Прощать». Проглотив ком в горле, она начала читать:

– «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих…»

Дорис быстро уснула. Мэри на цыпочках вышла из комнаты и спустилась в кухню, принюхиваясь к аромату свежесваренного кофе. Заметив, что Ноэль уже поставила для нее прибор, Мэри села за стол.

Ноэль подала ей на тарелке яичницу из двух яиц и треугольнички поджаренного пшеничного хлеба с маслом.

– Выглядит аппетитно, – заметила Мэри, вдруг почувствовав, что проголодалась.

– Бабушка уснула? – Ноэль наполнила кружки, перенесла на стол свою тарелку и села напротив матери.

Мэри кивнула, прихлебывая кофе.

– Чтобы убедиться, я прочла ей о Содоме и Гоморре. Никакой реакции. – Она посмотрела на дочь поверх края кружки. – А теперь расскажи, что случилось вчера. Я хочу знать все.

Ноэль устало вздохнула.

– Это длинная история. Может, оставим ее на потом? – Солнечный свет, льющийся в окно, падал на ее темные кудри, зажигая в них красноватые блики.

Мэри вдруг почувствовала себя уязвленной.

– Хорошо.

Ноэль примирительно коснулась ее руки.

– Я только хотела попросить тебя немного подождать.

Тепло расплылось по руке Мэри, достигло ее груди и согрело изнутри. Она задумалась о недавнем разговоре в спальне матери и принялась гадать, сумела бы она еще много лет назад расслабиться в присутствии Дорис.

– Почему бы и нет? – беспечно отозвалась она.

За завтраком они поговорили о другом – о саде соседки, миссис Инклпо, о новых шторах, которые Ноэль собиралась сшить для кухни, о котятах Элис Хеншоу, о покупке мульчи – словом, о том, что не волнует и не задевает душу. Вскоре они перешли к более важным темам, и к тому времени, как завтрак завершился, Ноэль рассказала матери, как прошел вчерашний день. Даже про встречу с Джуди Паттерсон.

Мэри недоверчиво покачала головой:

– По-моему, она еще легко отделалась. Я задушила бы ее голыми руками!

– Знаешь, забавно, но Джуди помогла мне прозреть. Я поняла, что многое должно измениться. В том числе и я сама. Мне опротивела роль жертвы.

Мэри поняла, что даже без ее помощи Ноэль найдет в себе силы, чтобы преодолеть испытание.

– Что же будет дальше?

– Дождемся, когда доктор Хокинс представит суду свой отчет.

– И долго понадобится ждать?

– По словам Лейси, пару недель, но, надеюсь, не больше. А тем временем я буду продолжать видеться с Эммой. Это лучше, чем ничего.

Мэри вновь поразилась перемене, свершившейся в дочери, спокойной решимости, которая сквозила в каждом ее жесте и слове.

Она взглянула на стенные часы. Была только половина двенадцатого, а ей казалось, что с тех пор, как она вынырнула из теплой постели Чарли, прошел уже целый день.

– У тебя есть планы на сегодня? – вдруг спросила она.

– Никаких, – отозвалась Ноэль. – А что?

– Просто я хотела нанести визит одной давней подруге. И я не прочь взять тебя с собой.

– Я ее знаю?

Мэри покачала головой, грустно улыбаясь воспоминаниям, налетевшим подобно метели.

– Нет, но она тебе понравится.

Лютеранское кладбище, на котором похоронили Коринну, было самым старым в Бернс-Лейк – оно появилось в конце XVII века, когда в этих краях обосновались переселенцы из Голландии и Германии. Старинную церковь давным-давно смыло наводнением, вместо нее выстроили новую, более современную, но не у кладбища, а в городе. А кладбище уцелело. Оно располагалось на склоне холма, обращенном к реке Шохари-Крик. Громадные вековые деревья местами росли так густо, что образовывали над могилами живую беседку, острые углы могильных плит стерлись от времени и непогоды, надписи на них местами стали совсем неразборчивыми. Надгробия казались Мэри стариками, ищущими утешения друг у друга.

Ржавые ворота открылись, протестующе скрипя. Недавно пробило час дня, вокруг не было ни души. Мэри задумалась: была ли Коринна последней, кого похоронили здесь? Даже в то время кладбище казалось древним и заброшенным. Она помнила, что родители Коринны выбрали его только потому, что здесь у них был свой участок.

Она огляделась. Солнечные пятна лежали на высокой траве, гранитные надгробия покрылись пылью и заросли мхом, Одни выглядели более неухоженными, чем другие. И лишь на некоторых могилах лежали цветы. Возле одного надгробия, с эпитафией «Его любили при жизни, о нем скорбят после смерти», в банке из-под кофе стоял давным-давно засохший букет.

– Не могу поверить, что прошло уже тридцать лет, – тихо произнесла Мэри, шагая по дорожке между могил. – Я помню похороны Коринны так, словно это было только вчера.

– Однажды, вскоре после свадьбы, я спросила Роберта про нее, – призналась Ноэль. – Я помнила твои рассказы о том, как они встречались в старших классах. Но он заявил, что почти не помнит ее. Думаю, дело в том, что вскоре после смерти Коринны погиб его брат. – Она повернулась к Мэри. – А ты знала, что Бак был любимцем их матери?

Новость не удивила Мэри.

– Его любили все, – сказала она. – В отличие от Роберта он всегда был славным парнем. Правда, я его почти не знала.

– Гертруда увешала его фотографиями весь дом. Сказать по правде, от этого дом выглядит жутковато. Как святилище. – Ноэль отвела в сторону низко свисающую ветку. – Конечно, я знакома с ней сравнительно недавно, но мне всегда казалось, что после смерти Бака Гертруда сразу постарела.

– Смерть ребенка – трагедия для любой женщины.

– Каждый год в день его смерти Гертруда приносит на могилу цветы. – Ноэль обхватила себя руками и поежилась, как от холода, – Дюжину белых роз, перевязанных красной лентой. Наверное, это какой-то символ, а какой именно – не знаю.

– А мать Коринны, кажется, после похорон ни разу не бывала здесь, – заметила Мэри. – Из разговора с ней у меня сложилось впечатление, что она старается не вспоминать, как умерла Коринна.

– Однажды я думала о самоубийстве. – Ноэль помедлила у могильной плиты, которую почти скрывала из виду высокая трава. – Каждый день я клялась себе бросить пить, но никак не могла. Мне казалось, что смерть – это самый простой выход.

– О, детка… – Мэри замерла, боясь услышать продолжение.

Но лицо Ноэль осталось спокойным.

– Но когда родилась Эмма, все изменилось. Конечно, к тому времени я уже бросила пить, но с того момента, как я впервые взяла на руки Эмму, я поняла, что в моей жизни нет ничего важнее ее.

Мэри вспомнила о неродившемся ребенке Коринны и содрогнулась.

Они двинулись дальше по тропе.

– Кажется, мы на месте. – Мэри указала на изваяние ангела почти в человеческий рост, со сломанным крылом – ориентир, по которому она привыкла разыскивать могилу Коринны.

Но Ноэль даже не взглянула на ангела. Она ошеломленно уставилась на увядающие цветы на могиле Коринны: белые розы, перевязанные ярко-красной лентой.