Связанные вечностью

ГЛАВА 26

Какое-то время было тихо.

Ниам поднялась на ноги, замешкалась на миг, а потом открыла дверь.

Она боялась того, что найдёт в спальне.

Заставляя себя быть храброй, она прошла в комнату. Лампы у кровати были разбиты. Простыни и матрац разорваны на клочки, изголовье кровати с трещиной посередине.

Это не важно.

Важен Кийо, сжавшийся в комок на боку, на полу у кровати. Он был с головы до пят в серебряных венах. Даже лицо. Его дыхание было медленным и хриплым.

Он не исцелился.

— Кийо.

Его глаза открылись. Что-то тёплое мерцало в них.

— Я знал, что ты там — ощущал твой запах.

Она знала, что он поймёт. Ему нужно, чтобы она просто была не так близко.

Ниам взмахнула рукой, и комната починилась. Включая кровать. Затем без слов склонилась к Кийо и помогла ему встать. Он обнял её, нуждаясь в силе. Решимость наполнила Ниам, она помогла ему добраться до кровати.

— Превращение не сработало. — Она прижала ладони к матрацу и склонилась над ним.

Он слабо тряхнул головой, выглядя странно с серебряными венами на горле и щеках. Ниам хотела поцелуями прогнать каждую.

— Боль уже легче. Знаю, выгляжу я ужасно, но, думаю, тело исцеляется. Я не могу умереть, помни.

Ниам укрыла простыней его наготу. Он не выглядел исцелённым. Его кожа была покрасневшей, как от воспаления.

— Думаю, уйдёт день или два. — Он сжал её ладонь. Стараясь не вздрагивать от удивления, Ниам дала ему переплести пальцы с её. — Ты вернула цвет волос.

Она издала смешок. Мужчины должны замечать такое? Особенно, когда они… её улыбка увяла.

— Я — снова я.

Он сжал её ладонь.

— Ты всегда была собой. Цвет волос этого не меняет. — От тревоги его глаза стали темнее. — Тебе нужно поесть.

— Я не голодна. И это тебе нужно поесть после… — Она зажмурилась. — Кийо, прости насчёт Астры. То, что ты испытал прошлой ночью…

— Не твоя вина. — Он потянул её за руку. — Закажи еды. Я попытаюсь поесть.

Она знала, что он сказал последнее, потому что только это заставило бы её заказать еду в номер. Она вскоре опустила поднос с заказанной едой на кровать между ними. Кийо дал ей накормить его супом с курицей и лапшой, а потом покачал головой, не став доедать. Она решила, что это уже что-то. Пробуя пельмень со свининой, она разглядывала его.

— Так мы будем просто ждать?

Его дыхание клокотало.

— Думаю, да.

— Серебро помешало тебе изменить облик, да?

— Ага. — Кийо не скрывал боли в глазах. Он давал ей увидеть, какой была боль. Её глаза жгло. — Луна пыталась заставить меня измениться, но серебро запрещало. — Она на всю свою долгую вечность запомнит звуки агонии. — Теперь я в порядке. — Он провёл ладонью по матрацу, чтобы похлопать по её руке. — Я заслужил это за такое поведение с тобой.

— Даже не шути об этом. — Ниам хмуро посмотрела на него.

— Я не шучу.

— Кийо, ты мог быть со мной бесчувственным ублюдком, но я не хотела, чтобы ты пережил такое.

— Эй, эй, ладно, не сердись, — хрипло ответил он, хмурясь.

Нетерпеливо вытерев слёзы, обжигающие щеки, Ниам не смогла смотреть в его глаза. Он уже знал к этому времени, что был для неё очень важен.

— Мне следовало сказать то… что я думал… что я не достоин стать твоим первым, Ниам. Если ты ждала так долго, значит, ждала правильного парня. Ты заслуживаешь лучшего для первого раза. — Он опустил голову на подушку и сверлил взглядом потолок.

Хоть тема вызывала ощущение уязвимости, она махнула пальцами на поднос с едой, чтобы он перенёсся за дверь номера. А потом легла рядом с Кийо. Она ощутила его взгляд на себе, пока разглядывала панели на потолке.

— Я не хотела ждать, — призналась она.

— Секс?

— Да. — Она улыбнулась, ощущая себя глупо смущённой.

— Расскажи об этом.

Ниам повернула голову и посмотрела на него.

Кийо ухмыльнулся.

— У меня есть время. И я хочу знать больше о тебе.

Нежность наполнила её, и Ниам поняла с долей дискомфорта, что волк мог уговорить её сделать что угодно.

— Было сложно завести отношения, — сказала Ниам. — Будучи постоянно в бегах. Но дело не только в этом. — Она посмотрела на потолок и, наконец, призналась. — Мой брат был немного удушающим. Он разгуливал повсюду, спал с потрясающими незнакомцами, мужчинами и женщинами из баров, кафе и музеев… а мне было запрещено так делать.

— Почему?

— Ронан говорил, что это для моей защиты. Я позволяла себе верить ему. Но на самом деле, он боялся. Не то, что меня раскроют, а что жизнь, которую он полюбил — хоть и много жаловался — пропадёт, если я кого-то встречу. И, думаю, больше всего он боялся потерять меня. Он любил меня. Я была единственной из семьи. И он не хотел, чтобы я любила кого-то, кроме него.

— Всё так запутано.

Ниам посмотрела на Кийо, увидела его возмущение.

— Знаю. Но он умер, пытаясь защитить меня.

Выражение лица Кийо смягчилось.

— Да.

Они притихли.

А потом он спросил:

— Так никого не было? Вообще?

Кровь согрела её щеки, она вспомнила Маттео.

— Был итальянец. — Она усмехнулась. — Мы месяц были у озера Комо. И там был парень из Рима со своей семьёй в домике на холмах. Я ему понравилась, и его не пугал Ронан.

— Сколько тебе было?

— Девятнадцать. Он был на пару лет старше, на последнем курсе университета. — Ниам посмотрела на Кийо, увидела, что он терпеливо ждал, пока она продолжит. — Ронану нравились мужчины и женщины, которые уже состояли в отношениях. Так он не переживал, что они прилипнут. Он стал спать с мужчиной, у которого были жена и дети. Мы ссорились из-за этого. Но я боялась давить на него из-за чувства, что я в долгу перед ним.

— Всё запутано, — повторил Кийо.

Ниам медленно выдохнула.

— И он был с этим женатым мужчиной, а я ушла к Маттео. Думая, что Ронана не будет часами, я привела Маттео в номер — хотела узнать, — прошептала она, тело стало горячим от воспоминания, но не о прикосновениях Маттео, а о ласках Кийо. — Я хотела знать, как это. Я дала ему раздеть меня и коснуться…

— Мне не нужны детали.

Стараясь не радоваться из-за ревности, которую Кийо не смог скрыть, Ниам убрала улыбку.

— Без деталей. Он уже собирался обосноваться во мне, и Ронан ворвался в номер отеля. Они подрались, и нам с Ронаном пришлось уехать.

Меланхолия наполнила её от воспоминания. Она не хотела вспоминать брата таким.

— Он не давал тебе жить.

— Он удерживал меня на миссии, — возразила она.

Прохладные пальцы сжали её ладонь, и Ниам повернулась к Кийо. В его взгляде сострадание смешалось с недовольством.

— Он не давал тебе жить.

Ниам пожала плечами, губы дрожали от горя.

— Но он помогал мне выжить.

Кийо зажмурился, словно ощущал её боль, и вновь стиснул её ладонь.

— Жизнь — это не просто выживание. Ты напомнила мне об этом.

Эмоции пылали между ними, и надежда мерцала в глубинах сердца Ниам.

— Расскажи что-то хорошее о нём, — попросил Кийо, словно знал, что ей нужно уравновесить воспоминания.

Она поискала в памяти.

— Их очень много. Как он держал меня во время видений, хотя, чем старше и сильнее я становилась, тем сложнее ему было сдерживать меня. Порой я оставляла синяки, — вспомнила она, раскаиваясь. — Я приказывала не держать меня, но он говорил, что не мог видеть меня такой. Что ему нужно утешать меня. Думаю, по этому я больше всего скучаю. — Ниам старалась подавить горе. — И по его чувству юмора. У Ронана было опасное чувство юмора. Очень грубое, но мир сходил с ума, так что юмор ощущался свежим. Ронан веселил меня в самых неподходящих местах. Мы были в Ватикане пару лет назад, и ему было скучно на экскурсии, он стал раздражать. Он делал громкие комментарии о неуместной трате денег, еретиках и ужасном щегольстве деньгами, когда люди на улицах Рима попрошайничают ради еды. С ним можно было соглашаться или нет, но это стыдно, когда ты среди тысяч других людей, пытаешься делать вид, что не знаешь этого наглеца, — она рассмеялась, вспомнив его наплевательское отношение, и как она любила его за это. — Когда мы были в базилике Святого Петра, я оторвалась от него и стояла с толпой перед Пьетой. Видел? — Она повернула голову на подушке, чтобы спросить у него. Пьета была скульптурой девы Марии, сжимающей мёртвое тело Иисуса, созданной Микеланджело.

Кийо кивнул.

— Да.

— В ней есть что-то, да? Ты не обязан верить в Бога или Иисуса Христа, чтобы ощутить это.

— Понимаю, о чём ты.

— Я затерялась в том миге. Может, дело в католиках вокруг, рыдающих у статуи, или в печали, которую Микеланджело запечатлел на лице горюющей матери. Не знаю, в чём было дело за той стеклянной стеной… просто я ощущала глубокую духовную печаль. — Ниам тяжко вздохнула. — А потом брат появился и произнёс самую ужасную и грубую шутку, и как можно громче. — Ниам задрожала от смеха. — Было даже не смешно, но миг был так ужасно испорчен, что я засмеялась. Было ужасно. Я не могла остановиться, и, чем больше смеялась, тем больше он смеялся, и тем сильнее я ощущала вину. — Кийо усмехнулся, она посмотрела на него сквозь ладони, скрывающие лицо. Её щеки всё ещё пылали от вспомнившегося мига. — О, это было пугающе и восхитительно. Я думала, что туристы и стража порвут нас. Он был ужасен, — тепло сказала она. — Он всё делал светлее, потому что для меня всё было тяжёлым. Я не понимала, как много он делал, пока не лишилась его. — Ниам повернулась на бок, ладони прижимались к щекам. Грудь Кийо слабо вздымалась и опадала, он смотрел в её глаза. — Я словно лишилась части себя, которую никогда не верну. Словно во мне всегда будет пустота, потому что его нет. Со смертью мамы было иначе. Другое одиночество. Я любила её, но мы не были близки. Я знаю, звучит странно, но мы не были связаны так, как она с Ронаном. Ты был близок со своей мамой… ты ощущал такое, когда она умерла? Эту пустоту?

— Да, — ответил он без колебаний, голос был хриплым. — Мы с ней всегда были вдвоём против мира. Она не винила меня за это. Всегда говорила, что ни за что не изменила бы произошедшее, ведь получила меня. Моя мама любила мечтать. — Он мягко улыбнулся. — Она верила в магию и романтику, даже когда мой отец бросил её. Несмотря на его предательство и то, как все остальные относились к нам, она видела добро в людях. В ней была невинность. Свет. Я вижу такое же в тебе. — Эмоции сдавили горло Ниам. — Она говорила мне, что я был особенным, что я сделаю что-то особенной в жизни. Это были не просто слова — она мечтала о великом для меня. Её веры почти хватало, чтобы я ощущал себя частью мира. Почти. — Он тяжко вздохнул, повернулся и уставился на потолок. — Я злился на неё, когда она убила себя. Не понимал, как она могла бросить меня одного. Когда я стал старше, осознал, что случившееся с ней, убило её. Те мужчины забрали её мечты, толкнули насильно во тьму. Я перестал злиться и стал ощущать вину. Я думал, что, если бы поговорил с ней… напомнил, кем она была, попытался вернуть её к свету… — Кийо повернулся к Ниам, чьи глаза наполнились слезами в ответ на те, что она видела у него. — Но не смог. А за тебя я буду биться до последнего вдоха. Астра тебя не получит.

Ниам не знала, какая часть напряжённых событий последних двадцати четырёх часов заставила Кийо опустить защиту. Ей было всё равно. Надежда, которую она ощущала до этого, стала сильнее. Она провела ладонью по матрацу и сжала его ладонь. Его пульс слабо бился под её большим пальцем. Решимость наполнила Ниам, пока они смотрели в глаза друг друга, связь, которую нельзя было отрицать, соединяла их.

Они лежали в тишине какое-то время. Просто держались за это. Держались друг за друга.