Таш любит Толстого

26

Раз уж я начала говорить правду, мне нужно рассказать вам кое-что про моего Лео. Несколько неприглядных фактов. Я, конечно, стараюсь в это не верить, но он совсем не идеален. Так что вот вам правда, вся правда и ничего кроме правды о Толстом.

У него был непростой брак. Его жена Софья, как и он, принадлежала к сливкам русской аристократии. Говорят, они безумно влюбились друг в друга с первого взгляда, несмотря на огромную разницу в возрасте (Лео был на шестнадцать лет старше). Похоже, они были так страстно влюблены, что не могли оторваться друг от друга. В свободное от проявлений любви время Софья переписывала и вычитывала рукописи Лео, а он всегда выслушивал её мнение. Но потом они стали старше. Софья родила тринадцать — представьте только, тринадцать! — детей. Лео выражал все более и более экстремальные взгляды касательно финансов и общественного строя, а Софья с ним не соглашалась. Их брак был полон ревности, подозрений и неприкрытой ненависти. Любовь чередовалась с враждой целых полвека. Они были уникальной в своём роде «несчастливой семьёй». Общеизвестно, что Лео был очень несправедлив к своей жене. В старости он и вовсе бросил её, чтобы следовать за своими новообретенными идеалами. И вскоре умер.

Обычно я рисую куда более радужную картину, но такова уж правда. Если честно, мне бы не стоило заводить с Лео отношения. У нас ничего бы не вышло, и тут виновата не только разница в возрасте или папино неодобрение. Встреть я однажды этого своего кумира, точно разочаровалась бы на всю жизнь. Примерно такие ощущения у меня сейчас, после встречи с Фомом Козером.

Я ворочаюсь целую ночь, то накрываясь одеялом, то сбрасывая его, то накрываясь снова. Мозг никак не хочет засыпать. В нем слишком много мыслей, и все они улетают в разных направлениях. Хоть бы мозг уже перегрелся и вырубился сам!

Я бесконечно спрашиваю себя, нельзя ли было обставить все иначе, сформулировать другими словами. Это безнадёжное занятие: конечно, можно было объяснить ему по-другому, употребить иные предлоги, делать более длинные или короткие паузы в словах… Только откуда мне знать, могло ли это что-то изменить?

Из месяца в месяц наше с Фомом общение поднималось на новые высоты и накапливало потенциальную энергию. Теперь оно достигло высшей точки, поболталось в ней и камнем рухнуло вниз. Стоило переписываться все эти месяцы, чтобы в конце концов Фом просто не захотел меня понять. Чтобы он сказал мне, что я просто запуталась. Да, я понимаю, что обрушила на него лавину не самых приятных слов, но еще осознаю, что даже попытка спокойно все обсудить ни к чему не привела бы.

Часам к пяти утра я наконец отключаюсь. В семь срабатывает будильник: через час начнутся мероприятия. Передо мной встаёт дилемма: поспать еще полчаса или доползти до завтрака. Голод побеждает. По пути вниз я стучу в дверь Джорджа, но никто не отвечает. Звучит жалко, но я немного боюсь столкнуться на завтраке с Фомом и не хочу разбираться с этим в одиночку. Не хочу всем своим видом заявлять: «Привет, я асексуальна, а еще у меня нет друзей!»

Но Фома нет ни на завтраке, ни на одном из мероприятий. Вчера, пока дожидалась его, я от руки набросала что-то вроде расписания. Это бесконечный список семинаров с названиями в духе «Мета-медиа», «Юмористический влог» и «Зажги свою звезду сам». И ни одного перерыва больше десяти минут. Я жертвую походами в туалет, чтобы занять место получше, так что к обеденному перерыву мой мочевой пузырь просто разрывается. Выходя из туалета, я краем глаза замечаю взъерошенную шевелюру Фома и подаюсь назад, чуть не сбив стоящую сзади девочку. Я робко извиняюсь, ожидая в ответ раздраженного взгляда. Вместо этого девочка произносит:

— Боже. Ты. Мой. «Таш среди чаш?»

Я только моргаю. Девочка выглядит моей ровесницей, на её макушке красуется бант с узором в горошек. Наконец я по-детски хихикаю:

— Ну да, это я.

— Господи, я просто обожаю твой влог! — Она отходит в сторону, чтобы пропустить выходящую из туалета женщину, и я иду следом. — Я так расстроилась, когда ты объявила перерыв! То есть, нет, я люблю «Несчастливые семьи», но твой влог — это прелесть! И, кстати, я согласна, что Уэнтуорт — самый горячий парень у Остин.

Я только киваю, онемев от ликования.

— Ты не думала выпускать атрибутику «Таш среди чаш»? Я бы купила кофейную кружку!

— Д-да, наверно, хорошая идея…

Девочка поправляет свои огромные хипстерские очки и радостно кивает. На её футболке написано: «Пуффендуйцы — самые горячие».

— Отлично! — чирикает она. — Просто хотела, чтобы ты знала. И, кстати, можно селфи?

— Ч-чего? А, ну, э, ага…

Я не могу и двух слов связать, но, видимо, моей безумной улыбки ей достаточно. Она хватается за камеру и переключает её в режим селфи. Потом морщит нос:

— Пойдём в коридор, ладно? А то видно, что мы в туалете.

Мы выходим и встаем перед одним из плакатов «Золотой тубы».

— Идеально! — решает она после третьего кадра. — Спасибо тебе огромное!

— Тебе спасибо, — отвечаю я, все еще как в тумане. — Серьёзно, я так рада, что тебе нравится мой влог! Это много для меня значит.

— Всегда пожалуйста! — щебечет она и машет мне рукой на прощание. — Кевин рулит!

Две идущих мимо девочки оборачиваются. Одна из них явно смотрит на мою бирку с именем, а потом выкрикивает:

— Да ладно! «Несчастливые семьи»?

Я киваю, чувствуя себя самозванкой. Как будто меня спутали с Мерил Стрип, а я не стала спорить. Девочки разражаются радостным визгом, и вот я уже снова позирую для селфи.

— Кстати, Левин тоже приехал, — сообщаю я. — Он должен быть где-то неподалёку.

У них отвисают челюсти.

— Где?! — спрашивает одна из них.

— Простите, точно не знаю.

Они бросаются бежать, как будто скорость поможет им найти Джорджа Коннора.

Меня начинает трясти. Фанатки, настоящие фанатки общаются со мной так, как будто я звезда. Они хотят селфи со мной! Конечно, они предпочли бы фотку с Джорджем, но я не ожидала даже этого. Не знаю уж, скромная я или просто тупая.

Пробираясь сквозь толпу, я понимаю еще кое-что: первая девочка не просто знала моё имя, она правильно произнесла его. «Таш» — как «раж». Точно, я же представляюсь в начале каждого влога. Так что Фом не мог не знать, как читается моё имя, он просто не удосужился запомнить. Почему-то именно это злит меня сильнее всего.

Приободрившись, я заставляю себя остыть. Не позволю какому-то парню испортить мне поездку! Подумаю лучше о фотках с фанатами. Конечно, здесь наверняка где-то бродит и парочка ненавистников. Кто знает, может, и сама silverspunnnx23 пожаловала. Но мне плевать. Главное — здесь есть наши фанаты и они шикарны. Кто бы мог поверить год назад, когда мы с Джек только родили эту безумную идею!

На обед продаются сэндвичи по пять долларов, но для вегетарианцев ничего нет. Я покупаю в автомате батончик с мюсли, сухофрукты, чипсы с соусом барбекю и апельсиновую фанту, утаскиваю свою добычу в комнату и устраиваю себе пир горой прямо на монументальной кровати. Настоящий профессионал сейчас вовсю налаживал бы связи, что бы это ни значило. Но сейчас мне впервые в жизни не хочется быть профессионалом.

Я достаю телефон. Не знаю, почему я жду сообщений от Джек и Пола, если мы все еще в ссоре. Единственное новое сообщение от Джорджа:

«Пойдём на награждение вместе, хорошо? Выйдем около половины седьмого».

Не думала, что однажды буду рада приодеться и пойти куда-нибудь в компании Джорджа Коннора, но у меня прямо на душе теплеет. Действительно, пойти вдвоём — хорошая идея. До сих пор я и не задумывалась, как неловко будет идти одной.

Вот только еще вчера я была уверена, что пойду с Фомом. Хороший из меня предсказатель.

Я отвечаю Джорджу: «Вообще-то хорошая идея».

Перечитываю, стираю «вообще-то» и ставлю большую букву в слове «хорошая».

Мы встречаемся у лифтов.

Пока мы спускаемся, он рассматривает моё сапфировое вечернее платье и произносит:

— Здорово выглядишь.

Я стараюсь не замечать его удивленного тона.

— Ты тоже, Константин Дмитриевич Левин! — Складываю указательные пальцы пистолетиками и направляю их в сторону его чёрного костюма и галстука.

Когда мы выходим из лифта, вспоминаю эпопею с селфи, хватаю Джорджа за рукав и тащу к чистому участку стены.

— Надо увековечить это событие, пока бешеные фанатки не порвали тебя на части! — заявляю я, вытягивая вперёд руку с телефоном.

Я делаю пару снимков и остаюсь довольна:

— Теперь у меня есть доказательство, что я была знакома с тобой до того, как…

— И у меня, — без единой нотки сарказма отвечает Джордж.

Со вчерашнего дня «Зал С», он же «Туба», сильно преобразился. Исчезли столы, а стулья расставили рядами перед сценой. Свет приглушен, а из динамиков над головой льется поп-музыка. Стоящий у дверей билетер проверяет наши билеты и приглашает занять свободные места. Мы находим два стула в дальней части пятого ряда.

У нас еще есть время, так что я выхожу в уборную. И замечаю в коридоре Фома. Он громко говорит что-то Крису Марано из съемочной группы Тейлор Мирс и замечает меня как раз в тот момент, когда, кажется, добирается до кульминации своей речи. Он на секунду замолкает, и я отчего-то боюсь, что сейчас он извинится перед Крисом и подойдёт ко мне. Чтобы попросить прощения или сказать какую-нибудь гадость в духе: «О, глядите-ка, кто пошел на награждение один!»

Но это жизнь, а не плохой фильм, так что Фом переводит взгляд обратно на Криса и продолжает говорить с ещё большим воодушевлением. И я понимаю, что это конец. После стольких месяцев переписки обо всем на свете, заигрываний, неизвестности и невозможных надежд.

В роскошном женском туалете я достаю телефон и стираю все сообщения от Фома Козера. Я уже собираюсь убрать телефон обратно, но тут приходит сообщение от мамы.

Сначала просто слова: «Знакомься — младенец».

Через несколько секунд приходит фотография.

Результаты УЗИ.

Ничего не разобрать. Серьёзно. Комок на экране ничем не напоминает человека. Мама с папой, конечно, показали бы мне, где головка, носик, ручки. Но даже они не знают, какого ребёнок пола. Они решили не выяснять это до его рождения.

Приходит третье сообщение: «Прости, что так долго! Сама знаешь, как у меня с техникой. Пришлось Клавдию попросить. (:»

И еще: «Пусть сегодня все будет хорошо! Мы так тобой гордимся!»

Пока я пишу ответ, приходит:

«Только что узнала новости о Харлоу. Дорогая, мне так жаль!»

Я замираю.

Какие еще новости о Харлоу?

Рак.

Слово прорезает моё сознание и пускает мороз по коже.

У мистера Харлоу рецидив. Что еще это может быть? Но ни Джек, ни Пол ничего мне не говорили!

Еще бы. Мы же не разговариваем.

Я сползаю на диван в уборной — смогу ли встать обратно? — и звоню маме.

— Таша? — мама снимает трубку после первого гудка; у неё встревоженный голос. — Разве ты не на награждении?

— Нет… То есть я там, но… Мама, что случилось у Харлоу?

— Я… думала, ты знаешь. Джек тебе не сказала?

— Нет. Мам, скажи мне, что случилось!

Мама долго молчит, а я сижу и плачу.

— Пришли результаты анализов от онколога, — наконец слышу я. — У него рецидив. Раковые клетки разрастаются. Все… все очень плохо, дорогая.

Слёзы льются ручьем. Я делаю вид, что не замечаю встревоженных взглядов снующих мимо женщин.

— Таша?

— Мам, мне надо идти, — шепчу я.

Вешаю трубку и зажмуриваюсь. Сквозь стену доносится припев Firework Кэти Перри и приглушённый мужской голос. Церемония началась. Я снова и снова вытираю слёзы.

Мне надо на награждение. Я заставляю себя встать, в какой-то дымке иду по коридору, машу билетом перед носом билетера и просачиваюсь в темный зал. На сцене под бодрую мелодию с большого экрана показывают лучшие моменты из веб-сериалов этого года. Вдруг на экране появляются лица Джорджа и Евы. Точнее, их поцелуй из серии со «скрэбблом». Каждый отрывок встречали аплодисменты и восторженные крики, но при виде наших героев зал вопит во всю глотку. Ошеломленная, я несколько секунд не могу понять, что это снимали мы. Я и Джек.

Джек!

Почему её здесь нет? Мы создали этот сериал, рассказали эту историю вдвоём. Без неё «Несчастливых семей» не было бы. Как могла я приехать сюда без неё? Как я вообще могла до этого додуматься?

Если мы выиграем в своей номинации, надо стоять на сцене всем составом. Я хочу видеть здесь и Пола, и даже Клавдию. Если туда выйдем только мы с Джорджем, будет неправильно. Будет нечестно!

Видео заканчивается, вспыхивает свет. Тейлор Мирс подходит к микрофону и начинает свою речь, но я не могу разобрать ни слова.

Моё место не здесь.

Я вдруг понимаю это и, задыхаясь, пробираюсь между рядами к выходу. Мне нужно в Лексингтон, к Джек и Полу. Сейчас я должна быть с ними.

Захожу в свой номер, снова набираю маму и начинаю как попало зашвыривать вещи в сумку. Мокрую зубную щётку я кладу прямо так.

— Я лечу домой, — объявляю я. — Только найду ближайший рейс.

— Дорогая, — я впала в бездумное отчаяние, и вдвойне странно слышать мамин спокойный голос, — понимаю, что ты расстроена, но Джек и Пол поймут. Ну посуди сама, что изменит один день?

Перед моими глазами проплывает ослепительно яркая картина: Джек сидит в моей спальне. «Тебе плевать на нас».

— Все, — отвечаю я. — Он изменит все.

— Таша, нельзя просто поменять билет на другой. Тебе придется платить за…

— Мам, я понимаю. Мне просто… нужно это сделать.

Повисает давящая тишина. Я стою у двери номера, держа сумку за ручку.

Наконец мама подает голос:

— Будь осторожна. Позвони, как только будут новости. Я встречу тебя в аэропорту.

Мне хочется плакать. Я тяжело выдыхаю.

— Спасибо, мама.

Маме наверняка придётся сделать целую кучу дыхательных упражнений, чтобы принять моё решение, но я задыхаюсь от благодарности.

Я выселяюсь. Слишком вежливый портье не перестаёт расспрашивать меня, что случилось. Ждать шаттла нет времени, я вызываю такси. По дороге в аэропорт пишу Джорджу: «Прости меня, пожалуйста. Нужно было уехать. Твоя речь так и так лучше моей».

Я не буду говорить ему, что в ушах у меня все еще звучат его слова.

Джордж думает, что быть хорошим актером — значит пожертвовать очень многим, в том числе близкими и их чувствами. Он назвал меня хорошим продюсером, но сокрушался, что я слишком мягкая и боюсь говорить неприятную правду. Но теперь мне страшно, что примадонна по имени Джордж Коннор может однажды посчитать меня настоящим профессионалом. Что однажды я стану слишком жёсткой, слишком честной, слишком самовлюбленной.

Может быть, это уже происходит? У меня развилась такая звёздная болезнь, что я ни на секунду не усомнилась в решении ехать в Орландо без Джек!

В голове зудит виноватый рой мыслей, но я как-то сосредотачиваюсь и добываю билеты на самые быстрые рейсы до дома: самолёт до Атланты улетает меньше чем через час, и оттуда я поздно вечером отправлюсь в Лексингтон. Я даже не думаю о том, что отдала последние деньги. Скорее бы домой, домой, домой!

Добравшись до Атланты, я сворачиваюсь калачиком на кресле в зале ожидания и достаю телефон. Мама уже в курсе моих мытарств и решила напомнить мне быть осторожной и не разговаривать с незнакомцами.

Второе сообщение от Джорджа: «Ничего себе. Ясно. Неважно, мы все равно не выиграли».

Даже не пытаюсь переварить эту информацию. Кажется, у меня больше нет на это права.

Я не писала Джек и Полу. И не звонила им. Потому что этого было бы мало. Они заслуживают большего. Мне нужно быть рядом с ними. Только так я смогу доказать, что мне не плевать на них.

Когда мы уже взлетим?