Теория снежного кома

24. Всё только запуталось

Эйс

Её слова врезались в меня.

Мир вокруг завертелся калейдоскопом красок и звуков. Её голос, такой тихий, вдруг стал оглушительно громким, резонируя в каждой клеточке моего тела. Внутри всё кипело, бурлило, словно готовое взорваться. Мысли, как стая испуганных птиц, хаотично метались в голове.

Внезапно меня охватил очередной приступ эйфории. Конечно, она скучает! Она моя! Мы связаны невидимой нитью, предназначены друг другу судьбой! Я рассмеялся, громко, безудержно. Обнял её в ответ, прижал к себе так сильно, что, кажется, чуть не сломал. Я знал! Я всегда знал! А мир в это время сиял, искрился, переливался всеми цветами радуги. Я был на вершине мира, всемогущ и непобедим.

Но эйфория быстро сменилась раздражением.

Почему она молчит? Почему не отвечает на мои объятия? Не разделяет моей радости? Она должна смеяться вместе со мной! Должна!

Я резко отпустил её и оттолкнул от себя.

Внутри всё сжалось, словно кто-то вытянул из меня весь воздух. Меня охватила пустота, холодная, бесконечная. Захотелось кричать, бить кулаками в стену, разрушить всё вокруг.

Я отвернулся, спрятав лицо в ладонях. На глаза навернулись долбаные слёзы.

– Оставь меня… – прошептал я, с трудом сдерживая рыдания. Как плаксивая девчонка. Какое унижение.

Всё начало казаться серым и размытым. Звуки доносились как будто издалека, приглушённые, искажённые. Её силуэт расплывался в тумане, превращаясь в бесформенное пятно.

Внезапно раздражение вернулось, острой иглой вонзившись в грудь. Я резко выпрямился, с силой отдернув руки от лица.

Мила молчала. Просто пялилась на меня, и я мог только догадываться, о чём она в этот момент думала.

– Не надо на меня так смотреть! – выкрикнул я, голос сорвался на хрип. – Ты думаешь, мне нужна твоя жалость? Думаешь, я не справлюсь сам?

Я сделал шаг назад, кулаки сжались до хруста в костяшках. Хотелось ударить, разбить что-нибудь, выплеснуть эту кипящую внутри ярость. Но я сдержался, с огромным трудом заставив себя остановиться. Просто стоял и смотрел на неё, пытаясь прожечь взглядом.

– Уйди, – прошипел я, сжав зубы. – Просто уйди и оставь меня в покое.

Внутри всё ещё бушевал ураган, но снаружи я старался сохранять спокойствие. Мне нужно было, чтобы она ушла. Сейчас. Пока я не наделал глупостей. Пока не наговорил лишнего. Пока этот ураган внутри не вырвался наружу и не смёл всё на своём пути.

– Нет, – ответила Мила.

Одно простое слово, но оно прозвучало как удар грома. Мир вокруг качнулся. Ярость, которую я сдерживал, вновь вспыхнула с удвоенной силой.

– Что, чёрт возьми, значит «нет»? – прорычал я, голос дрожал от напряжения. Каждый мускул моего тела был напряжён до предела, как натянутая струна, готовая лопнуть в любой момент. – Я сказал тебе уйти!

Я сделал ещё один шаг назад, не в силах выдержать её взгляд. В нём было что-то… непонятное. Сочувствие? Участие? Презирающая жалость? Не знаю. И знать не хотел. Сейчас я хотел лишь одного – чтобы она исчезла.

– Эйс… – произнесла она.

Сердце на мгновение ёкнуло.

Она впервые за три года назвала меня по имени.

В её голосе послышалась неуверенность. Это меня взбесило ещё больше.

– Не смей! – рявкнул я, резко повернувшись к ней. – Не смей меня жалеть! Не смей ко мне прикасаться! Просто… просто уйди!

Я тяжело дышал, грудь вздымалась, словно я только что пробежал марафон. Голова кружилась, а в висках стучало с такой силой, что казалось, я вот-вот взорвусь. Мне нужно было уйти. Спрятаться. Исчезнуть. Прежде чем я сделаю что-то, о чём потом пожалею.

– Мила, прошу тебя… – прошептал я. В нём уже не было злости, лишь бесконечная усталость и отчаяние.

Она молчала. Эта тишина, наступившая после моей мольбы, была хуже крика. Она стояла, как статуя, и смотрела на меня. Как на экспонат в музее. Или на кролика, над которым провели эксперимент. Как на уродца.

Внезапно всё вокруг меня начало вращаться с бешеной скоростью. Звуки исказились, превратившись в нестройный гул. Я почувствовал, как начали подкашиваться ноги. Сделал ещё один шаг назад, пытаясь удержать равновесие, но не смог.

Мир потемнел, и последнее, что я ощутил, это то, как рухнул на снег.

* * *

– Необязательно было бить его, – донёсся до меня голос Фел. – Есть другие способы решить спор, Лана!

Я лежал на чём-то жёстком. Голова раскалывалась, во рту пересохло. Открыв глаза, увидел над собой обеспокоенные лица девчонок.

– Я не била, – оправдывалась Мила. – Он… увидел лося и потерял сознание с испугу.

– Лося? – прохрипел я, пытаясь сфокусировать взгляд. В голове всё ещё плавали туманные обрывки: ссора, ярость, бессилие… Лося я точно не помнил.

У меня случился очередной эпизод. Для них характерны некоторые провалы в памяти. Я не всегда помню всё, что делал. Это немного похоже даже на раздвоение личности, но не так весело.

– Ага, огромный страшный лось, – неуверенно поддакнула Мила, косясь на Фел.

Я попытался приподняться, но острая боль пронзила висок, вынудив меня инстинктивно схватиться за голову.

– Не надо. – Мила осторожно поддержала меня за плечи. – Лучше лежи. Может быть, у тебя сотрясение.

Сотрясение? Лось? Что за чушь? Я ничего не понимал.

– Погоди, – нахмурился я, с трудом собирая мысли. – Какой лось? Он что, напал на меня, что ли?

Фел, прищурившись, переводила взгляд с меня на Милу и обратно.

Милана резко втянула воздух.

– Это уже неважно, – быстро сказала она. – Главное, что ты… в порядке.

Она спешно отвела взгляд, как будто не хотела смотреть мне в глаза. А я пытался вспомнить, сделал ли что-то, что могло ей навредить, пока был не в себе.

– Как это неважно?! – возмутилась Фел. – Если тут есть лось, который нападает на людей… Как мы доберёмся утром до шале?!

– Успокойся, – закатила глаза Мила.

А я смотрел на неё как заворожённый. И растерянно.

Она, чёрт возьми, проявляла ко мне заботу? Или я сплю? А ещё коснулась моего плеча. Своей маленькой ручкой. Моего плеча. Меня. Добровольно. Обалдеть можно.

Мне всё-таки удалось привстать. Оказалось, я лежал на одной из подстилок. Интересно, как они дотащили меня до пещеры? Мне чётко помнится, что находились мы с Миланой снаружи. Едва ли она затащила меня одна.

– Может, хочешь чай? – спросила она.

Было так непривычно видеть у неё такое поведение. Очень непривычно.

– Я бы не отказался, – вполне честно ответил я.

Она кивнула, пошла к фляге, налила немного в кружку и протянула её мне. Я заметил, что у неё немного дрожали руки. То ли от холода, то ли от нервозности. Или страха. Потянувшись к кружке, я нечаянно коснулся её ладони. Мила одёрнула руку и отстранилась.

– Прости, – прошептала она, отводя взгляд. Её щёки покрыл лёгкий румянец. Очаровательно.

Я молча кивнул. Горячий чай с явным травянистым вкусом обжёг горло, но принёс с собой какое-то облегчение. В голове по-прежнему стоял туман, но тело начало постепенно оттаивать.

– Как я здесь оказался? – спросил я, оглядывая пещеру. На костре тлели угольки

– Я разбудила Фел, – ответила Мила. – Когда не смогла дотащить тебя сама. Ты довольно тяжёлый.

– Спасибо, – пробормотал я, чувствуя себя совершенно никудышно. Не только из-за потери сознания, но и из-за того, как я вёл себя с ней до этого.

– Не за что, – отрезала она, но в голосе проскользнула мягкость.

Мы молчали некоторое время, слушая треск дров и завывание ветра снаружи. Эта тишина не давила, а скорее успокаивала.

– Не забудьте, утром мы должны возвращаться к шале, – заговорила Фел, явно намекая, что хочет поспать. – И должны сделать это первыми.

Я посмотрел на неё. Её кудрявые волосы были взлохмачены ещё больше, а с шеи свисали наушники, из которых тихо доносилась музыка. Интересно, обижена ли она на меня всё ещё? Хотя, кажется, ей давно насрать на Эйса Муди. Не замечал, чтобы она пребывала в депрессии. К тому же, умудряется шутить рядом со мной. Жаль только, что теперь эта девчонка не будет писать обо мне громкие полные восхищения статьи в своей газете, когда мы вернёмся в Бозмен. Она хорошо поддерживала мою репутацию в универе.

– Иди спать, – произнёс я. – Мы справимся сами.

Фел переглянулась с Милой.

– Вас точно можно оставить одних?

– Да, – кивнул я. – Иди. Пока лось и за тобой не нагрянул.

Она цокнула на мою шутку, развернулась и прошла к своей подстилке. Воткнула наушники в уши и легла, укрывшись курткой.

– Так значит, Эйс? – усмехнулся я, обращаясь к Милане.

Она резко повернула ко мне голову, её бирюзовые большие глаза были округлены и казались от этого ещё больше.

– Ты впервые назвала меня по имени, Лягушка, – продолжил я, улыбаясь. – Впервые с того времени, как мы отдалились.

– Это… – Она заикнулась, потом вдруг расширила глаза ещё сильнее и прикрыла лицо руками. – Ты ведь слышал только… это, верно?

Я потянулся к её рукам и убрал их, чтобы видеть каждый сантиметр её лица. В особенности губы, которые она поджала в тонкую линию. С недавних пор это стало моим хобби – разглядывать эту девушку в деталях.

– Я тоже по тебе скучаю, – сказал я наконец.

И она обомлела.

Милана начала качать головой, отрицая то, что я выдал. А я ругал себя за излишнюю откровенность. Этим её не оттолкнуть. Мне не нужно было говорить ей такие вещи. Разумом я это осознавал, но в последнее время мною управляла душа, сердце… да всё, что угодно, но только не мозг.

– Ты неправильно всё понял, – заговорила Милана после долгой паузы и молчаливого отрицания. – Я…

– Да, просто неправильно понял, – согласился я, потому что это было единственным выходом из сложившейся ситуации. – Всё в порядке. Мы всё равно не можем.

Мне даже не пришлось заканчивать мысль: она всё поняла. Наверное, даже была солидарна со мной. Я сделал ей больно, преследуя только благие намерения, хотя она не имела об этом никакого понятия. Извращённая логика, диктуемая болезнью: чтобы она осталась в безопасности, в стороне. Подальше от меня. И сегодня она убедилась в том, каким уродцем я становлюсь, если не возьму с собой просто этих долбаных таблеток. С таким жить никому не захочется.

А любить тем более.

Эта мысль пронзила меня острой иглой. Любить – значит дарить тепло, свет, радость. А что я могу ей дать, кроме этой бесконечной борьбы с самим собой, этих взлётов и падений, этого вечного страха потерять контроль? Любить – значит быть рядом, поддерживать, быть опорой. А я – бомба замедленного действия, которая может взорваться в любой момент.

Я опустил глаза, не в силах выдержать её взгляда. Мне было стыдно. Стыдно за свою слабость, за свою болезнь, за то, что я не могу быть нормальным.

Тишина в пещере стала густой и тяжёлой, наполненной невысказанными словами. Я сжимал кружку с остывшим чаем, боясь пошевелиться.

Пока Милана не подала голос снова:

– Это – причина, по которой ты так поступил со мной в тот день?

Эти слова прозвучали как гром, а ощущение принесли точно такое же, как если бы кто-то огрел меня тяжёлой лопатой. Неожиданное болезненное чувство, выбивающее из колеи, когда ты думаешь, что весь контроль под тобой.

Она такая умная. Я всегда любил её ум. С самого начала и до сегодняшних дней.

Я сглотнул. Как объяснить ей, что вся та жестокость с моей стороны была лишь защитной реакцией? А потом и попыткой оттолкнуть её, спасти от себя самого?

– Да, – выдавил я наконец.

Милана села передо мной. Медленно опустилась на каменную поверхность.

– Я ненавидела тебя после того поступка, думая, что ты самовлюблённый kazlina, который просто хотел потешить своё самолюбие за мой счёт. И вместе с тем я не понимала, почему ты решил обойтись со мной именно таким образом, когда можно было поступить иначе.

По моему телу пробежала дрожь, едва я вспомнил тот день. Самый ужасный в моей жизни.

Но я молчал. Не хватало смелости для того, чтобы заговорить.

– Ты ведь знаешь, что я никогда не была таким открытым человеком, чтобы кидаться своими переживаниями направо и налево, – продолжила Мила. – И когда я… решилась признаться, это далось мне очень тяжело. Я так долго собиралась с духом… А твой поступок просто разорвал меня на части. Именно тогда, когда я этого не ожидала. Когда была наиболее уязвима.

Вспомнился школьный коридор. Она. Много подростков вокруг. И я. Ублюдок, который на глазах у всех высмеял её признание в любви. Я был чертовски напуган самой мыслью о том, чтобы подпустить её к себе настолько близко.

Потому что, как заметил Кенни, она напоминала Илая. И эта трагедия в купе с моей биполяркой… Это была ядерная смесь, которая овладела моим долбаным языком. Моим сердцем.

Мне стало дурно от этих воспоминаний, и я не смог больше этого выносить.

Потянувшись к Милане, я взял её за руки. Холодные, дрожащие. И наконец осмелился найти взгляд бирюзовых глаз. В них плескалась боль, как будто она прокрутила в голове тот день заново, со всеми подробностями.

– Мы были лучшими друзьями, – сказала Милана, не обращая внимание на моё действие. – По крайней мере, я всегда считала тебя другом. С того самого дня, как я появилась в школе, и ты помогал мне освоиться… И что я могла поделать, если влюбилась в тебя? Я не была в этом виновата. Так бывает. Даже такие чёрствые люди как я могут влюбляться, представь себе… И если ты действительно повёл себя так, чтобы просто оттолкнуть меня, из-за своей болезни…

Её слова были как удары ножом. Каждый удар – точно в цель. На костре потрескивали поленья, отбрасывая блики на её лицо, и в моменте мне показалось, что её глаза заблестели от собравшейся в них влаги. Я покачал головой, глядя на маленькие руки, которые держал в ладонях. Мягкие и приятные.

– Ты понятия не имеешь, что значит человек с биполярным расстройством, – хрипло отозвался я. – Не до конца себе это представляешь. Ты не представляешь, сколько боли я доставил родителям своей болезнью… А ты… Ты заслуживала лучшего, чем это подобие человека в моём лице. Мне не суждено было любить тебя в ответ. Так тоже бывает. Не всякая любовь взаимна. И я не хотел втягивать тебя в этот хаос, в этот ад, который я называю своей жизнью. Ты заслуживаешь спокойствия, счастья, стабильности. А я… я могу дать тебе только боль.

– Titakoydurak, – перешла она опять на свой марсианский, который я обожал слышать с её уст. – Кто сказал тебе, что мне нужно спокойствие? Или что я боюсь болезни? Я всегда знала тебя, Эйс. А ты знаешь меня. Даже скрывающуюся за маской меня.

Её слова ударили меня в самое сердце. Сильнее, чем любой упрёк, чем любое обвинение. Я смотрел в её глаза, видя в них не жалость, не сочувствие, а что-то гораздо большее.

В горле встал ком.

Я потянулся к её лицу, на этот раз неуверенно, боясь спугнуть этот хрупкий момент. Мои пальцы коснулись её щеки. Мягкой тёплой кожи.

– Милана… – прошептал я, не в силах отвести от неё взгляд. – Я не понимаю…

– Я сама уже давно ничего не понимаю, – прошептала она в ответ.

Милана прикрыла глаза, её ресницы дрожали, словно крылья бабочки. Между нами повисла напряжённая тишина. Воздух словно наэлектризовался, вибрируя от невысказанных слов, от подавленных эмоций. Три года обиды и непонимания – всё это сконцентрировалось в одном мгновении.

Мне захотелось поцеловать её. Очень. Когда всё тайное стало явным, когда я открылся ей полностью… Мне чертовски захотелось поцеловать её. Как будто поставить точку в этой истории с ненавистью, прошедшей долгий путь к этому самому мгновению.

Но Милана отстранилась, открыв глаза, и моя мечта разлетелась в пух и прах, а в душе поселилось глубокое разочарование.

Я ужасно соскучился по её губам. Они были нужны мне даже больше, чем таблетки. Даже больше, чем моя любимая доска. Если бы передо мной встал выбор – отдать кому-то доску взамен на бесконечный запас поцелуев с Миланой, я бы бросил своё увлечение сноубордингом навсегда.

– Нам пора спать, – сказала она внезапно. – Иначе не успеем встать пораньше и вернуться в шале.

Я согласно кивнул, с трудом скрывая досаду.

Вот так просто она прервала беседу. Как будто ничего и не было. Как будто это был просто пустяковый повседневный диалог.

Мне не хотелось возвращаться обратно. Хотелось остаться с ней в этой пещере, потому что всё только запуталось ещё больше. Я не понимал, закончена ли наша вражда, и я могу теперь не притворяться, или она всё ещё обижена на меня и разочарована больше, чем была.

А ведь всё могло обернуться по-другому, не будь я болен.