Тихая пристань (СИ)

Глава 13

Свадьба сына Марфы стала событием. И не столько из-за самого торжества, сколько из-за рубахи жениха. Слух о чудесной вышивке, что не просто скрыла дыру, а превратила ее в диковинный оберег, облетел всю округу. Арина, еще не совсем окрепшая, сидела в своей избе, но ее присутствие ощущалось на том пиру без нее. Гости тыкали пальцами в замысловатый узор, шептались. И, конечно, вспоминали про Арину. Про ее хлеб. Про ее странное спокойствие после побоев. Про то, как Иван стал будто тише.

Через день после свадьбы, как и предсказывала Акулина, на пороге появился Семеныч. Невысокий, сутулый, с хитрющими глазками-щелочками и вечным запахом браги, от которого воротило нос.

— Здравствуй, Арина, — заговорил он, виляя и не глядя прямо. — Слышал, ты рукодельница знатная. Умоляю, помоги старику. Внучке на счастье оберег нужен. Чтобы дом — полная чаша, да чтоб… чтоб лихо стороной обходило.

Арина, не вставая с лавки, кивнула на табурет.

— Садись, Семеныч. Оберег сделать могу. Но обереги, они… требуют чистоты. Не только рук, а и помыслов. Заказчика.

Семеныч заерзал.

— Я чего… я ничего. Дело свое делаю.

— Свое дело, — повторила Арина, беря в руки простую льняную тесемку. Ее пальцы начали двигаться сами, завязывая узелки — старый, забытый способ плетения наузов. — Дело, которое может гореть, как тот спирт, что ты гонишь. И жечь не только глотку.

— Ты о чем? — испуганно спросил Семеныч.

— О том, Семеныч, что твой самогон стал слишком крепок. Не для веселья, а для помутнения. Ты поил Ивана, моего мужа. Поил так, что в нем человек умирал, а зверь просыпался. Кто тебе заказывал такой специальный напиток? Лексей?

Семеныч побледнел так, что даже веснушки на носу выделились.

— Я… я не знаю никакого Лексея! Я всем одно и то же продаю!

— Врешь, — спокойно сказала Арина. Она не повышала голос, но ее тихий, ровный тон был страшнее крика. — Иван слюной исходил, рассказывал, как после твоего «особого» угощения в голове у него чужие голоса звучат. Ты не просто торгуешь, Семеныч. Ты травишь. По заказу.

Она закончила плести тесемку. Простой узор из узелков вдруг показался ему страшной паутиной.

— Если с Иваном что случится, — продолжила Арина, глядя на свою работу, — если его злость, которую ты в него вливаешь, выплеснется не туда… если он, к примеру, узнает, кто его настоящий отравитель… как думаешь, Лексей и пан Гаврила тебя прикроют? Или сдадут с потрохами, чтобы самим чистыми остаться? Виноватым будешь ты один, Семеныч. Тот, у кого аппарат и руки в сивухе.

Хитрый старик понял все сразу. Его мелкая, торгашеская душа отлично считала риски. Он вскочил.

— Да я не виноват! Он сам приходил, деньги платил, говорил, для особого случая, для… для сердечного разговора!

— Значит, ты знаешь, кто он, — выдохнула Арина, и в ее тихом голосе прозвучала окончательность. — И знаешь, зачем. Теперь слушай в оба. Ты сваришь для Лексея новую партию. Такую же «забористую», как он любит. Но в тот день, когда Иван ввалится к тебе в кабак зверем — а я его таким направлю, — ты ему всё и выложишь. Глядя в глаза. Скажешь, кто заказывал отраву, кто дергал за ниточки. Скажешь, что боишься, что он, Иван, в ярости тебя самого прикончит, и тогда всё всплывет. И… попросишь у Лексея защиты. Понял меня, Семеныч?

Семеныч смотрел на нее, будто на призрак, мелко дрожа всем своим тощим телом.

— Да он меня… он меня на месте пришибит, этого Лексея! Язык-то отнимется!

— Не пришибит, — отрезала Арина, и в ее словах была та ледяная уверенность, что пронимала до костей. — Он не кулачник, он — подстрекатель. Тень. Он испугается, когда тень эту на свет вытащат, да еще при всем честном народе. Испугается сраму и огласки. Либо драпанет с глаз долой, либо… попробует Ивана усмирить. А Иван, когда узнает, что его столько лет, как последнего дурака, за нос водили…

Она намеренно оборвала фразу. Семеныч сглотнул пустым глотком, и в его воображении, словно вспышка, мелькнула картина: бешеное, искаженное лицо Ивана, обращенное уже не на жену, а на того, кто его скрутил по рукам и ногам хмельной петлей.

— А мне-то что за это? — жалобно спросил он, но уже по-другому — не отказываясь, а торгуясь.

— Тебе — этот оберег, — Арина протянула ему тесемку. — И мое молчание. И совет: вари свою сивуху для тех, кто хочет просто забыться. Не лезь в большие игры, Семеныч.

Семеныч, бормоча что-то, взял тесемку и почти выбежал из избы. План был запущен. Первая шестеренка щелкнула.