Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

Глава 9. Рыцарь, Смерть и Дьявол[1]

Она навсегда запомнила этот свет — свет, заполнивший комнату в тот день, — серый, больничный… Отец принес её из кабинета Дамблдора, хотя она вполне могла бы идти сама, следом спешила мать. Мадам Помфри подготовила для неё кровать, Джинни поморщилась, когда отец уложил её, — не от физической боли, а от чувства вины за испачканные кровью и грязью белоснежные простыни и подушки.

— Я очень извиняюсь, — произнесла она, обращаясь к мадам Помфри, но родители зашикали на неё и задернули занавески, велев ей отдыхать.

Но она не могла расслабиться, её тело не позволяло ей этого сделать, оно не хотело тихо лежать, было беспокойным и неугомонным, словно собиралось сбежать от неё — Ползком Обратно к Тому. Возможно. Она не знала, чему он обучил её тело во время той беспросветной мглы, не оставившей в ней никаких воспоминаний. Встав, она подошла к окну и попыталась открыть его. Левой рукой. Уже нащупав защёлку, она вдруг вспомнила, что всегда была правшой.

Окно бесшумно распахнулось навстречу ясному весеннему дню и лившемуся на школу солнцу. Свет ужалил глаза, однако она не стала зажмуриваться — лишь только она смыкала веки, как сразу видела его лицо. Оно мелькнуло перед ней — вчера, он был сновидением, заключенным на страницах дневника, бестелесным фантомом, вызванным её одиночеством и потребностью общения. Она потянулась к нему, но он исчез, убежал от неё, словно просочившаяся сквозь пальцы вода.

Но там, в Тайной Комнате, всё было иначе: жизнь покидала её с каждым ударом сердца, а он становился всё сильнее, пока она не узрела его целиком: его черные спутанные волосы и бледное лицо, его стройность и напряженную силу тонких рук. Эти юные глаза, цвет которых она так и не смогла припомнить, — они были ясные и чистые. Распахнутые глаза, напоминающие котел, наполненный змеями.

Все усиливающийся гул голосов потянул её к окну, вернув в настоящее, и Джинни безразлично взглянула вниз. К главной лестнице подлетела черная коляска с гербом на двери — волшебная палочка, скрещённая с мечом. Под ними были какие-то золоченые буквы, однако она не смогла их прочесть. Но её взгляд привлекла не коляска, и не светловолосый мужчина, нетерпеливо стоящий рядом с ней, — она его знала, как знала и мальчика, что был рядом: сгорбившегося и удивительно несчастного на вид в этот чудесный теплый день. Солнце поблёскивало на его светлых волосах. Она его знала и ненавидела, однако смотрела она вовсе не на него, а на книгу, что сжимал в руках его отец. Чёрную, разорванную и потрепанную…

Дверь коляски распахнулась, мужчина зажал книжку под мышкой и жестом приказал мальчику следовать за ним.

— Нет, — прошептала Джинни, — он не может забрать её…

Это была её книжка, и внутри неё, на этих отравленных страницах, были написанные её рукой слова, её грезы, мечты и ночные кошмары… Кто ещё имеет на них право? Том. Но Тома больше нет. Тогда, может, Гарри, уничтоживший дневник, спасший её ценой своей крови и едва не погибший от яда.

Но уж никак не ненавистный Люциус Малфой и его столь же ненавистный сынок. Джинни видела, как Малфой-старший с силой дернул руку сына, толкая его в коляску, и поднялся следом. Мальчик сморщился. Джинни этому порадовалась.

— Домой, Антон, — резко скомандовал мужчина, прорезав тихий воздух. — Немедленно.

Коляска отъехала от ступеней, и в этот миг солнечные лучи упали на дверцу, и буквы на ней полыхнули огнем.

МАЛФОЙ.

Вершина башни была гладкой и слегка скошенной, словно её подрезали какими-то гигантскими ножницами. Квадратное пространство, окружённое зубчатыми стенами, достаточно высокими, чтобы к ним можно было прислониться и сесть.

Забравшись на один из зубцов, Драко задумчиво осмотрелся. Он достаточно хорошо знал эту башню с детства, чтобы сориентироваться в том, что он видит: голые стены шли до самой земли, серебрящейся в сумерках, сад внизу казался грязным подтёком на снегу, далёкая дорога вела к поблескивающему огнями Малфой Парку. Солнце на западе уже почти закатилось, небо переливалось темнеющими на глазах глубокими оттенками алого — от розоватого до кровавого. В других обстоятельствах это даже показалось бы ему красивым.

— Ты уверен, что должен так стоять? — поинтересовался Гарри, топчущийся у закрытой двери в башне. — Ещё свалишься, неровен час…

— Не свалюсь, — ответил Драко.

Гарри что-то пробормотал себе под нос. Драко повернулся и взглянул на него — Гарри сложил руки на груди, его лицо маячило белым пятноммежду черной мантией и чёрными же волосами. Щеки горели румянцем от мороза.

— Я же сказал — не свалюсь, — повторил он.

— Понятно, — кивнул Гарри, — тогда спустись вниз.

Драко пожал плечами и спрыгнул со стены вниз, бесшумно приземлившись на каменные плиты пола. Адмантиновая манжета звякнула о стену. Люциус заковал их руки — правую Гарри, левую — Драко, прежде чем запереть их. Это препятствовало возможности колдовать так же успешно, как и адмантиновая камера.

— Ну, спустился, — сообщил Драко. — Теперь тебе лучше?

— Мне будет лучше, если ты подойдешь ко мне и поможешь отпереть дверь.

Драко помотал головой:

— Даже не пытайся. Кишка тонка.

Гарри перестал возиться с дверью и оглянулся на него, упрямо выпятив подбородок:

— Что — заколдована?

— Естественно.

— И я так полагаю, что ты не знаешь, каким образом можно ее отомкнуть?

— Тут дело не в заклинаниях. Просто эту дверь можно открыть только с той стороны, и невозможно — с этой. И я не думаю, чтобы это заклинание можно было бы обернуть.

— Все заклинания обратимы, — возразил Гарри.

— Ну, тогда можешь до изнеможения заниматься этим глупым делом. А я посижу и в одиночку что-нибудь попридумываю.

Драко присел, привалившись к каменному парапету, в тот же миг его охватило странное лёгкое головокружение, и он прикрыл глаза, силясь отогнать его. Даже с закрытыми глазами он ощутил, что Гарри присел рядышком, словно эта физическая близость приводила к появлению какого-то психического контакта между ними. Это помогло, и головокружение пропало.

— Ты в порядке? — спросил Гарри.

Драко открыл глаза.

— Да.

— Ты весь на взводе.

Драко взглянул на Гарри, склонив голову: вид у того был немного усталый, однако куда-то исчез этот измученный и опустошённый взгляд, сменившийся кипящей энергией и тревогой. Глаза сияли, щёки горели, руки выстукивали на коленях какой-то энергичный ритм, адмантиновая манжета поблёскивала от этих движений.

Быстрые, ловкие, искусные руки, они словно бы говорили: «Дайте нам стиснуть меч, дайте нам флагом взмахнуть, дайте нам встать в строй, и мы сокрушим врага. Следуй за нами.»

— А тебе ведь это нравится, — уронил Драко. — Скажешь, нет?

— Конечно, нет, — удивленно взглянул на него Гарри.

Драко бросил на него тяжёлый взгляд, Гарри в ответ захлопал глазами с самым невинным выражением лица:

— Тебе это и вправду доставляет удовольствие, — повторил Драко. — Вот чёрт. Надо же быть таким ненормальным…

— От чего бы мне получать удовольствие? — обиделся Гарри.

— От этого, — Драко махнул рукой на башню и склонившееся над ними небо. — Тебе нравится, когда нам приходится иметь дело с чем-то угрожающим. Драконы, мантикоры, всякие там мои сумасшедшие родственнички…

— Мне это не нравится, — вознегодовал Гарри. — Меня это огорчает.

— Ага, точно. Именно так ты и выглядишь. Ты ведь от бедствий и катастроф становишься сильнее. Наверняка это имеет отношение к геройству. Шли недели, ничего не случалось, ты уже начал удивляться — В чём же дело? Нет мира, который можно было бы спасти, нет зла, которое можно было бы победить, — ради чего жить? Будь здесь орда демонов, насколько было бы веселее! — Что ж, ты получил, что хотел.

— Нет уж, — резко возразил Гарри. — Не имею ни малейшего желания иметь дело с ордой демонов, они мне не нравятся. Предпочитаю что-нибудь получше: зомби. Они хотя бы выглядят, как монстры. Хотя они и едят людей.

— На самом деле, они их едят, только если так пожелал их создатель. Многие понимают это неправильно.

Гарри вытаращил глаза.

— Зомби — тоже люди, — пожал плечами Драко.

— Ага, точно. Только дохленькие.

— Ты ужасно разборчив для гриффондорца.

— Я не разборчив, — возразил Гарри. — Будь так, я не торчал бы тут с тобой.

— Э… Я понимаю, мы тут пикируемся, однако что-то мы зашли слишком далеко. Что тебя гложет, Поттер? Только не говори, что зомби, а то я спихну тебя с парапета.

— Ничего, — надувшись, ответил Гарри. — Слушай, всё же ясно, как божий день: мы опять в руках у сумасшедшего маньяка, мечтающего захватить мир, и рядом нет друзей, которые помогли бы нам…

— Это точно, — согласился Драко. — Не знаю, как тебе, но мне Ураганное заклятье всю причёску испортило…

— Да пошел ты, Малфой, со своими шуточками, — Гарри уставился на замёрзший соборлеса, с его ледяной белизной в наступающих сумерках. — Твой папа доставлял мне куда больше счастья, пытаясь меня убить, а не усыновить.

— На самом деле он и не пытался тебя усыновить, — пояснил Драко. — Словно он может это сделать… На самом деле он просто пытается отвлечь Сириуса и всех остальных от своих истинных планов.

Губы Гарри дрогнули и затвердели.

— А откуда он знает, что у него это получится?

Драко пожал плечами, почувствовав боль в старой ране.

— Если и есть что-то, в чём мой отец действительно хорош, так это в угадывании человеческих слабостей. Нет ничего другого, что настолько бы вывело Сириуса из себя, как мысль, что он больше не будет твоим приёмным отцом. Дело в тебе, в его долге перед твоими родителями, дело в нём самом, наконец. Ради тебя он выдержал и прошел через Азкабан, — голос Драко оборвался. — Ну, ты всё знаешь, Поттер.

— Возможно, — тихо согласился Гарри. Сумерки начали сгущаться, на их лица легли тени. — Просто я не умею так думать — так, как думает твой отец.

— Да, к счастью, для этого у тебя есть я.

— Да, к счастью, у меня есть ты…

Приземляясь на своем Нимбусе 3000в Малфой Парке, Гермиона уже знала, что произошло нечто совершенно ужасное: в городке не было ни огонька — лампы и фонари не горели, факелы были потушены, окна магазинов черны, а двери крепко-накрепко заперты. По пустынным безлюдным улицам с тёмными, мёртвыми домами гулял холодный ветер.

Прислонив взятую напрокат метлу к стене отеля Рождественский Морозец, Гермиона недоуменно осмотрелась. Может, она ошиблась с датой? Однако, сверившись с запиской, она убедилась, что всё правильно, — однако не было ни экипажей, ни украшений, ни слуг… Отель был закрыт и не сиял огнями… Она осматривалась с всё возрастающим беспокойством.

— Гермиона! — неожиданный возглас выдернул ее из задумчивости. — Что ты тут делаешь?

Гермиона вздрогнула и, развернувшись, увидела на лестнице высокую фигуру, увенчанную лохматой рыжей шевелюрой.

— Джордж! — воскликнула она. — А ты что тут делаешь? Ты ушел с вечеринки?

— Я — что? — переспросил Джордж. — Я так понимаю, ты ничего не знаешь…

У Гермионы оборвалось сердце.

— Чего я не знаю?

— Пойдём, — взяв ее за руку, Джордж завернул за угол отеля, понизив голос почти до шепота. — Ты ведь не была на вечеринке, да?

— Нет, — покачала она головой. — Я опоздала, я только что прибыла…

— Везучая, — мрачно усмехнулся Джордж.

— Джордж, не пугай меня, что случилось?

— Случилось? Случился Люциус Малфой.

Гермиона почувствовала, что её рот открывается сам собой.

— Но он же… умер.

— Ага, — кратко кивнул Джордж, — только, похоже, ему об этом забыли сообщить.

— Ты уверен, что это был Люциус?

— Может, и нет, — устало ответил Джордж, — может, у Драко есть ещё один отец — высокий, светловолосый, злобно квохчущий Пожиратель Смерти.

Гермиона в ужасе прижала руку ко рту:

— Он кого-нибудь ранил?

— Нет, не совсем. Он применил Ураганные Чары ко всем гостям… всех вышвырнуло из Имения, раскидало на много миль вокруг… Мы только-только начали возвращаться обратно.

— И ты попал сюда?

— Ничего подобного, я приземлился среди хоровода в Хемпстеде, и крепко всех напугал. Потом я аппарировал домой, где уже были все, кроме Рона и Джинни, естественно, — бедняги, они не могут аппарировать. Они потратят на возвращение домой целую вечность. Отец отправил меня предупредить и встретить опоздавших…

— Значит, всё в порядке? И Гарри и Драко тоже? — спросила Гермиона.

Джордж потянул ее за руку:

— Пойдем, Гермиона… Вернемся в Нору. Там Чарли, он объяснит тебе все куда лучше меня.

Гермиона не шевельнулась:

— Джордж, просто скажи мне….

— Никто не умер, — ровным голосом ответил Джордж. — А теперь, пожалуйста, пойдём со мной, хорошо?

Он снова протянул ей руку, и в этот раз она взялась за неё.

— Мат, — сообщил Темный Лорд.

Рон сидел, уставясь на полупустую шахматную доску, сделанную из оникса и туфа и украшенную батальными и придворными сценами. Шахматы были вырезаны из цельных драгоценных камней — сияющих рубинов и темных изумрудов, глаза коней сияли настоящим золотом. Все это стоило примерно половину всей Норы. А может, и больше.

Темный Лорд откинулся на спинку стула; Рон, услышав, как его ногти царапают фигурку, которую тот держал в пальцах, содрогнулся. За всю игру он так ни разу и не поднял глаза на своего соперника, но резкие взмахи этих белых рук с черными ногтями довели его до такой паники, что его затошнило.

— Ты поддался мне, — произнес Темный Лорд.

Рон считал, что уже достиг пределов ужаса. Однако, судя по всему, он ошибся. Правой рукой он вцепился в застежку плаща, рука теперь конвульсивно сжалась — так, что пряжка вонзилась в мягкую плоть ладони.

— Я сказал, что ты поддался мне, — повторил Темный Лорд. — Разве не так, мальчик?..

Собрав всю свою гриффиндорскую смелость, Рон, вскинув подбородок и встретившись взглядом с Темным Лордом, прошептал:

— Я не очень-то силён в шахматах.

На него с плоского змееподобного лица в ответ взирали красные, словно тлеющие угли, глаза без век. Рону стало дурно.

— Ну, то есть, я неплохо играю. Но ничего особенного.

— Что касается шахмат, — похоже, да. С такими природными данными и уровнем подготовки тебе невозможно выиграть у меня. И, тем не менее — ты стараешься.

Рон не мог поверить своим ушам. Что, Вольдеморт пытается ободрить его?

— Просто я не вижу… Как мне соперничать с вами…

Тонкие губы Вольдеморта дрогнули в улыбке:

— Можешь. Однако не там, где ты думаешь.

Он махнул рукой в сторону шахматной доски, и фигурки снова выстроились для новой партии.

— Не сыграть ли нам ещё раз? И, если сейчас я не буду полностью уверен в искренности твоих попыток обыграть меня, то я сдеру кожу с твоей правой руки. Медленно.

Рон с трудом проглотил комок в горле.

— Не начать ли нам? — поинтересовался Тёмный Лорд.

Возвращение во времени назад никогда не причиняло Джинни никакой боли, однако в этот раз все было иначе. Джинни перевернула Хроноворот, и весь мир вместе с Имением Малфоев метнулся прочь. И вот все снова вернулось — взрывом света и цвета; она ударилась коленями о гладкие плиты пола и несколько минут просто приходила в себя, чувствуя, как боль колет её нервы огненными прикосновениями.

Наконец всё прекратилось, она поднялась на ноги и огляделась. За такой короткий срок вещи обычно не сильно меняются — так и Имение: различия между тем, что существовало сейчас, и тем, что было пять лет назад, были весьма несущественны: тот же высокий сияющий потолок, те же витражи — синие и зеленые ромбы, же тяжёлые зелёные бархатные занавеси, стекающие со стен. В камине не играл огонь — на улице стояла весна.

Книги… Джинни шагнула вперёд и начала разглядывать их — вот они-то точно изменились, большинство из них было вывезено из Имения до того, как она впервые туда попала. Тяжелые старинные фолианты в богато изукрашенных переплётах, толстые, редкие — о, Гермиона была бы вне себя от радости, доберись она до них! Предпочтительнейшие Пути Просветлённых и Дрянные Дела Драконов столпились на низенькой полочке рядом с «Расстроенной арфой» С.Ф. Слухового. На верхней полке стояли Книга исчисления печалей, Черный том Алсофокуса, Некрономикон (за владение которой полагался год Азкабана — в ней содержались все тайны поднятия мёртвых, Книга Эйбона, и дюжина других, вызывающих массу вопросов морального плана.

На других полках находилась всякая художественная литература, включая пьесы: шесть пьес Шекспира, выпущенные в маггловском мире, и даже незаконченная — Проклятье странных сестер. Джинни, никогда не трепетавшая перед книгами так, как Гермиона, всё же вынуждена была признать, что собрание просто уникально. Она скользнула рукой по корешкам, заклятья на её браслете соприкоснулись и звякнули. Окно над столом было открыто, сквозь него доносился запах травы и шорох листьев, за которым почти не было слышно едва различимых шагов. Она спохватилась, когда они оказались такими громкими, словно кто-то был уже у самых дверей библиотеки.

Сердце у Джинни зашлось от страха, она торопливо огляделась, Хроноворот помог бы ей сбежать, однако он не делал её невидимой, а ей очень не хотелось, чтобы её заметили, поэтому, едва дверь начала открываться, она нырнула за ближайшую зелёную занавеску. И её тут же охватила клаустрофобия. Занавеска была такая толстая, что почти не просвечивала, коснувшись её палочкой, она едва слышно прошептала: «Fenestrus» — появилась маленькая, размером с сикль, дырочка, к которой Джинни и припала, затаив дыхание.

В комнату, что-то бормоча себе под нос, вошел домовой эльф с пером для смахивания пыли:

— Все должно быть просто идеально для хозяина… Мастер Люциус ненавидит пыль… Нодди не хочет попасть в такую же передрягу, как Добби, — плохой, глупый, непослушный Добби… не хочет прищемлять себе уши дверью…

Домовой эльф замолк, когда в открытое окно донесся скрип колес. Джинни вздрогнула, услышав, как хлопнула дверь коляски, и раздались голоса. Они приехали.

Следующие несколько минут Джинни провела в каком-то тумане, едва дыша, пока из коридора не донесся звук приближающихся шагов и не распахнулась дверь. Она зажмурилась.

— Хозяин! — пискнул эльф.

Джинни открыла глаза и правым глазом приникла к дырке. Да, теперь она видела Люциуса куда ближе, и могла оценить, в каком беспорядке была его одежда, — едва начищенные туфли, взлохмаченные волосы, белое лицо, похожее на олицетворяющую ярость маску. А в левой руке он сжимал…

Книгу. Маленькую растрёпанную книжицу с разорванной обложкой.

— Нодди, глупое создание, — рявкнул Люциус, — разве я не приказывал тебе всегда поддерживать огонь в этой комнате?

— Д-да… Нодди очень извиняется, хозяин…

— Нечего извиняться, сделай, как я велел. А потом пойди и принеси мне стакан брэнди. Графин плачевно пуст, — выражение лица Люциуса было на редкость кислым. — А если увидишь моих жену или сына, то передай им, что, если они посмеют прервать мою работу, они проведут ночь в темнице.

— Да, Хозяин, Нодди все сделает, Хозяин, как хорошо, что вы снова дома, Хозяин…

— О, заткнись, лопоухий урод, — рыкнул Люциус в припадке ярости, и направился к дальней двери, где, как знала Джинни, размещался небольшой кабинет. Проходя мимо камина, он кинул в его пустое жерло дневник. У Джинни дёрнулось сердце.

Дверь кабинета захлопнулась за Люциусом, щёлкнул засов. Джинни охватило невыносимое напряжение.

Только не делай этого, — мысленно умоляла она домашнего эльфа, — поспеши на кухню и забудь, забудь про это…

Но эльф не торопился: подняв палец, он указал им на камин, и в нём тут же запрыгало пламя, скрыв дневник из вида.

— О, нет, нет… — прошептала Джинни, — нет… — и тут же захлопнула рот. К счастью, эльф не услышал её. Прихватив свое перо, он поскакал прочь из комнаты.

Лишь только за ним закрылась дверь, Джинни отбросила занавеску в сторону и дрожащей палочкой указала на камин, шепнув:

— Ассио! — горящий дневник выпорхнул из камина и подлетел к ней крохотным метеором. Она попыталась его поймать, однако он был слишком горячим, и она уронила книжицу себе под ноги. Схватив первую попавшуюся книгу, она упала на колени, сбила с него пламя и подняла трясущейся рукой. Он был тёплым на ощупь, хотя она понимала, что сейчас это именно из-за огня. Обложка и уголки страниц чуть опалились, однако он был всё же цел.

— Слава Богу, — прошептала она, гладя пальцем обложку. Теперь, когда дневник остыл, она почувствовала, что он уже не был живой вещью, как когда-то. Перевернув, она прочла слова на обороте: Галантеря Ворпала, 15 Vauxhall Road, Лондон.

— Прошу прощения, — раздался холодный голосок из дверей, — но кто вы, и что делаете в моём доме?

Джинни вскочила на ноги, торопливая засовывая дневник в большую книгу, что она держала в руках. В дверях, скрестив руки на груди, стоял светловолосый мальчик с высокомерным выражением лица. Хотя она прекрасно понимала, кто это, — не узнать его было невозможно, — ей потребовался миг, чтобы прийти в себя и осознать, что это двенадцатилетний Драко Малфой.

— Мне скучно, — сообщил Гарри.

— Мне тоже. Не странно ли: как быстро дикий ужас обернулся дикой скукой? Трудно выбрать, что же из них является более предпочтительным.

Они бок о бок сидел на стене, свесив вниз ноги. Гарри покосился на Драко — с его губ срывались клубы пара, похожие на маленькие пушистые облачка. Прежде, чем запереть юношей на башне, Люциус заколдовал их плащи, и теперь Гарри был защищён от холода: руки немного мерзли, но их спасали перчатки, а то, что мороз пощипывал скулы, было не так уж и страшно. Судя по виду, Драко было куда холоднее, а может, всё дело было в том, что его кожа была просто бледнее: щеки тоже разрумянились от мороза, а веки были иссиня-белые.

— Мы можем плеваться в прохожих, — предложил Драко. — Хотя я не думаю, чтобы в это время тут было слишком много прохожих.

Гарри кивнул.

— Можем устроить тут театр теней.

— Можем сделать из наших плащей батуты.

— И можем поговорить о наших чувствах.

— Это мысль, — согласился заинтригованный Драко. — Может, ты всё-таки расскажешь мне, что тебя так беспокоило в последние две недели?

— Нет, — подумав, отказался Гарри.

— Что ж, весьма продуктивный разговор, — экспансивно взмахнув рукой, прокомментировал Драко. — Я безмерно рад, что мы поговорили. Гарри, — могу я тебя называть просто Гарри?..

— А как бы ты ещё мог меня называть? — обидевшись, поинтересовался Гарри.

Драко замер посередине взмаха рукой.

— А разве обычно я не называю тебя «Поттер»?

— Да, я понял, — спокойно сказал Гарри. — Однако ты не находишь, что это немного странно? После всего, что было…

Драко захлопал глазами.

— Это не из тех аспектов наших взаимоотношений, о которых мы не упоминаем?

— Я и не знал, что у нас есть какая-то официальная политика в этом отношении.

— Наша официальная политика в том, что мы её вовсе не имеем, — устало ответил Драко. — Ты не улавливаешь, Поттер.

Гарри, усмехнувшись, унялся:

— Прости.

После минутной тишины Драко извлек из кармана книжку в ослепительной бумажной обложке, сопровождавшую Джинни на завтраке, тренировках, во время приготовления уроков. Гарри немедленно её узнал.

— Ну, — чуть колеблясь, произнес Драко, — я мог бы почитать вслух.

— Малфой, — с любопытством поинтересовался Гарри, — зачем ты таскаешь в кармане мантии «Брюки, полные огня»?

Драко откашлялся.

— Это должно было стать стать рождественским подарком для Джинни.

— А разве у нее нет своего экземпляра?

— Да у неё целая коллекция. Это трилогия: «Брюки, полные огня», «Брюки, воспламенившиеся страстью», и «Возвращение Брюк». Я вытащил это из её сумки с книгами перед тем, как мы уехали из школы.

— Ты хотел преподнести ей сворованную у неё же книжку? Что же ты тогда приготовил для меня? Мою собственную майку?

Драко сделал страшную рожу.

— Это маленький розыгрыш для своих, — пояснил он. — И вообще, я хотел получить автограф — автор хотел прибыть на сегодняшний прием, однако я догадываюсь, что он…

— Он? — прищурился на обложку Гарри. — Аврора Твилайт мужчина?

Драко хихикнул:

— Так ты не в курсе?

— В курсе чего?

Слизеринец безмерно развеселился.

— Ладно, я не собираюсь ничего тебе говорить.

— Идея театра теней привлекает меня всё больше и больше.

— Не скули, Поттер, — Драко устроил книгу у себя на коленях. — Я нас есть чудесный вечер и чтиво, чтобы получать удовольствие.

Вздохнув, Гарри устроился поудобнее, и Драко начал читать вслух:

— Брюки, полные огня. Глава тридцать пятая.

…Холод и сырость темницы прильнули к истерзанным конечностям Риэнн. Она снова попыталась вырваться из сковавших её щиколотки цепей. И снова — безуспешно. Влажные сферы её обильных грудей влажно вздымались под разорванной тканью…

— Влажно? — переспросил Гарри. — Там написано именно это?

— Шекспир всегда так писал.

— Шекспир? Ты ставишь автора «Брюк, полных огня», вровень с Шекспиром? — поразился Гарри.

Драко опустил книгу:

— Так мне продолжать читать или нет?

— Ну, давай, — и Гарри снова откинулся к стене.

…Яркий свет залил темницу, когда железная дверь со скрипом распахнулась и, маниакально кудахча, вошел зловещий волшебник, взявший её в плен.

— О, кто вы? — выдохнула Риэнн, извиваясь в своих цепях. — О, кто вы, и что сделали с Тристаном?

— Ха-ха-ха-ха, — волшебник откинул капюшон, открыв свое лицо — Риэнн.

— Ты леди Стэйси! — ахнула Риэнн.

— Верно, это я, — заявила сексуальная чувственная ведьма. Ее груди вздымались над красным бархатным корсетом, стройные ноги были облачены в высокие черные сапоги. — Приветствую тебя я в этом замке, Риэнн, — рассмеялась она и щелкнула в сторону узницы, задрожавшей от ужаса, хлыстом, что держала в покрытой драгоценностями руке. — Ну! Быстро раздевайся! — приказала леди Стэйси.

— Ужели ты не шутишь? — Риэнн задыхалась и, наверное, именно от этого у нее начала кружиться голова.

— Раздевайся! — крикнула лэди Стейси, касаясь ручкой хлыста млечных изгибов почти обнаженного тела Риэнн. — Иль сделаю я это за тебя…

— Знаешь, — прервался Драко, — а книга-то лучше, чем мне казалось.

Гарри что-то невнятно пробормотал себе под нос.

— …Нет, ты не женщина! — вскрикнула Риэнн, когда лэди Стэйси скользнула к ней, собираясь проделать с ее телом мириад противоестественных действий, которые, как подозревала Риэнн, ей бы вовсе не понравились. — Ты злобный, страшный демон!

И она приступила к…

— Слушай, тебе ведь совсем не нравится, да? — спросил Драко. — Что тебя гложет? Только не говори, что вы с Уизли никогда не прятались по ночам с факелом под одеялом, чтобы в вашей одинокой спаленке почитать Ведьм без панталонов.

— Откуда ты… ну, положим, да, — прятались. Но это же не…

— Не что? Что? Что у тебя за вид? Обычно он означает, что ты что-то утаиваешь от меня, потому что боишься, что если расскажешь, то я или обозлюсь, или назову тебя скотиной. Так что лучше сиди, надувшись, как беременный хомяк, и помалкивай.

Гарри хрюкнул.

— Ну, давай-давай, колись, Гарри, — раздраженно добавил Драко.

— Меня не волнует, рассердишься ты или нет, — возразил Гарри, пристально глядя в, как всегда, совершенно непроницаемое лицо Драко. — Скорее, меня беспокоит то, что ты будешь в шоке.

— О, так ты сделал что-то шокирующее? Ты? Что — тебе приснился сон, в котором все домашние эльфы ходили в лайкровых костюмах, и, проснувшись, ты ощутил странное…

— Я занимался сексом, — сказал Гарри. — Прошлой ночью.

«Брюки, полные огня», громко хлопнулись об пол башни. Драко вытаращил глаза, полные непритворного изумления.

— Чем ты занимался?

Гарри повторил эту волнующую новость, после чего воцарилась долгая тишина. Драко медленно опустил голову и оперся подбородком на руки, глаза его зажглись огнем любопытства.

— Да, я был не прав. Ты мне это доказал. Я шокирован.

Гарри промолчал. Драко сидел, не сводя с него глаз.

— Слушай, Поттер, а ты уверен, что это тебе не приснилось? Ты здорово набрался накануне.

— Уверен. Она была рядом, когда я проснулся сегодня утром.

— И кто она была? — судя по виду, Драко знал ответ.

— Э… Рисенн.

Драко, ахнув, вытаращил на него глаза.

— Гарри, да с чего же тебе в голову взбрело, что это хорошая мысль?

— У меня не было никаких мыслей. Я вообще почти ничего не помню.

— Не помнишь? Тогда откуда ты знаешь, что ты…

— Потому что она мне это сказала! Она была в моей постели утром, когда я проснулся, — и сказала мне об этом!

Гарри сморщился, вспомнив выражение холодного веселья в её глазах, в памяти всплыли её слова… «…То, что было ночью… — со мной такое впервые…»

— И ты ей поверил? — губы Драко искривились в улыбке. — В таком случае, у меня есть несколько ковров-самолетов, которые я хотел бы тебе продать.

Гарри кашлянул и почувствовал, что заливается краской, приобретая цвет предзакатного солнца.

— Мы оба были… мы были совершенно голые. Под простынями.

— Да, это наповал, — Драко закатил глаза. — Признаться, я не вижу другого пути добраться до сути, кроме как задать тебе целую кучу вопросов, которые я, на самом деле, задавать не хочу. Давай решим, что, коль скоро ты хочешь считать, что занимался с ней сексом, — так тому и быть.

Гарри сверкнул глазами:

— Я не буду с тобой разговаривать, если ты будешь издеваться.

— Это ж я, Поттер, — я всегда издеваюсь.

Гарри сжал губы:

— Гермиона мне этого никогда не простит.

— А вот в этом ты не ошибаешься, — живо согласился Драко.

— Не вижу причин, по которым ты считаешь, что всё это очень забавно…

— Это вовсе не забавно. Это до смерти смешно.

Гарри бросил на него яростный взгляд.

— Да ладно, тебе, Поттер. Я в том смысле, что, с учетом того, перед лицом чего мы сейчас с тобой оказались, то, что ты кувыркался с каким-то сексуальным демоном, выглядит несколько легкомысленным.

— Она могла сделать со мной что-то странное и неестественное, — мрачно заметил Гарри.

— Хотелось бы надеяться, — кивнул Драко. — Это бы придало хоть какой-то смысл всем этим глупостям.

— А я-то думал, что ты будешь поражен. Ну, я и дурак.

— Так оно и есть, — кивнул Драко, хотя его вид свидетельствовал об обратном. — Просто я был бы больше поражен, если бы она сказала тебе правду. Это уже чересчур — предположить, что ты мог бы начать заниматься сексом раньше меня. Хватит с меня того, что Уизли меня опередил, но чтобы ты… Ты на себя-то посмотри, с твоей-то физиономией певчего из церковного хора! Ты даже слово «секс» не можешь выговорить без того, чтобы не поперхнуться.

Гарри обиженно посмотрел на Драко. Было даже совсем нечестным, что Драко, не прошедший и не испытавший того, что с ним самим было вчера, сидел тут с таким видом, словно всё знал о сексе и это, к тому же, уже здорово ему прискучило.

— Я могу сказать слово «секс», — по-детски заупрямился он. — Секс, секс, секс, секс, секс, секс.

Он мог бы продолжать в том же духе, если бы его неожиданно не прервали.

— Ну, надо же, — произнес Люциус Малфой, и Гарри, развернувшись, увидел его в распахнутых дверях, — я, конечно, знал, что мальчики вашего возраста говорят только о сексе, однако же, совсем не ожидал, что это надо понимать так буквально.

— Пенси? — переспросила Гермиона, повышая голос. — Пенси ПАРКИНСОН?

— Ну, — кивнул Чарли, — это и, правда, так.

— Ты уверен? Ты абсолютно уверен, что это была именно она — эта слизеринская корова?

Фред и Джордж, как по команде, разом отодвинули свои стулья подальше от Гермионы. Чарли смело остался на месте.

— Ну, судя по её реакции — да. Мы уверены.

— Стерва! — завопила Гермиона, шлепая ладонью по столу так, что закачалась ваза. — Поверить не могу, что ещё вчера у меня был шанс свернуть её кривую шею — а я ничего не знала! Ненавижу, ненавижу! — ну, я до неё доберусь… Буду душить её до посинения! А потом я ее порву на кусочки и буду на них прыгать, пока… пока… пока мне не надоест!

— Сделай это, — кивнул Джордж.

— Точно, — согласился Фред. — И если собираетесь таскать друг друга за волосы, захвати камеру.

— Заткнись, Фред, — раздраженно перебила его Гермиона. — Если ты такой извращенец, то это вовсе не значит, что все парни обожают наблюдать за девичьими драками.

— Кто-нибудь хочет чаю? — нарушил повисшую тишину Чарли.

— Я не хочу, — ворчливо отказалась Гермиона.

— Знаю, — дружески кивнул ей Чарли. — Но сейчас мы отомстить не можем, так что или чай — или ничего.

— Я голоден, — многозначительно заметил Джордж.

— Ладно, — Чарли соскочил со стола. — Я пойду, что-нибудь приготовлю.

— Конечно, — одобрительно заметил Джордж. — Если волнуешься или сомневаешься — берись за поварёшку.

Гермиона, не выказывая никакого одобрения, продолжала мрачно таращиться на стол.

— Лучше б вы ничего мне про Пенси не говорили, — пробормотала она сквозь зубы.

— Эй, слушай, отвлекись на секундочку от Гарри и Малфоя, ладно? — начал Джордж и осекся, потому что Фред подтолкнул его локтем. — Что? Она же беспокоилась!

— И вот теперь она снова беспокоится, — отрезал Фред, махнув рукой на Гермиону так, словно она была стихийным бедствием, и ответственен за это был именно Джордж.

В этот момент распахнулась дверь кухни, и вошли, кутаясь в зимние плащи, запорошенные снегом мистер и миссис Уизли.

— Что-нибудь есть от Рона и Джинни? — тут же спросила миссис Уизли, скидывая тяжелый плащ и бросая перчатки на стол.

— Нет, мам, ни словечка, — тихо ответил Чарли. — Но… — он махнул половником в сторону кухонных часов, где стрелки как Джинни, так и Рона стояли на отметке «В пути». — С ними, по-видимому, всё в порядке. — Уверен, умей они аппарировать, они бы вернулись домой раньше Фреда и Джорджа.

— Да-да, знаю… Ох, Гермиона, деточка, я тебя и не заметила, — Гермиона почувствовала укол вины, когда миссис Уизли накинулась на неё с объятиями и поцелуями, а мистер Уизли по-отечески тряхнул её руку: она понимала, что им бы хотелось, чтобы на её месте были бы Джинни, Рон или Гарри — они любили Гарри как своего собственного сына. Она был уверена, что они оба были страшно взволнованы, однако умело скрывали это. — С тобой все хорошо?

— Да-да, все хорошо, — тихо кивнула Гермиона и присела, когда оба старших Уизли присоединились к своему выводку на кухне. Скоро все уже погрузились в фирменное блюдо Чарли — макароны с сыром и чесночным хлебом.

Гермионе оно казалось немного странным, хотя все же не таким специфическим, как вишневые тянучки миссис Уизли, крошки от которых Гермиона в глубине души считала виновниками смерти Эррола, постигшей его пару лет назад.

Немногословный разговор оживился, когда раздался новый стук — это были Сириус и Люпин, потратившие целый час, устраивая бьющуюся в истерике Нарциссу в доме их общего друга, пообещавшего, что его дом ненаносимый, а потому Люциус ни за что не найдет её. Они тоже рады были видеть Гермиону живой и здоровой, однако макаронами не заинтересовались.

— Как там, в Гильдии, Рем? — спросил мистер Уизли, пока миссис Уизли призывала новоприбывшим стулья, и они втискивались за стол между Фредом и Джорджем.

Люпин пожал плечами:

— Паника. Хмури носится и уничтожает документы, боясь, что все его секреты окажутся в руках прихвостней Вольдеморта. Похоже, его буквально раздавило то, что их с Дамблдором план остановить Люциуса не удался.

— Что ж, этого никто не мог предвидеть, — тихо заметила миссис Уизли.

Сириус вздохнул.

— Я знаю, знаю… но, принимая во внимание, каким дураком я себя сейчас чувствую, представляю, каково сейчас тем, кто входит в Гильдию… Артур, как дела в Министерстве?

Мистер Уизли взглянул на жену и снова перевел глаза на Сириуса:

— Понятия не имею, — резко сказал он. — Признаться, я больше не министр. Меня даже не допустили в здание.

— ЧТО? Папа! — Чарли выронил вилку. — Ты нам ничего не сказал!

— Расскажи, что случилось, Артур, — тихо попросил Люпин.

Мистер Уизли вздохнул.

— Очевидно, выявилась какая-то накладка при голосовании. Я как раз из кабинета, где поводилось выяснение всех обстоятельств. И меня не допустили в здание Министерства, потому что моё присутствие может скомпрометировать это разбирательство. Они указали мне на дверь. Это было унизительно.

Сириус взглянул на Люпина.

— Да, я помню, ты говорил мне, что у тебя есть подозрения, что во время голосования с бюллетенями что-то происходило. Я тогда подумал, что у тебя паранойя. Прости.

Мистер Уизли взмахнул рукой:

— Дело прошлое. Вопрос в том, что нам делать сейчас.

— Думаю, пока нам еще разрешено входить в Министерство, нам с Люпиным лучше туда и отправиться. Хотя я боюсь, что, если я увижу Люциуса Малфоя, я не удержусь от того, чтобы скрутить его костлявую шею.

— А что он там нёс об опекунстве над Гарри, это что, — правда? — внезапно встрял Джордж. — Он ведь осужденный, объявленный сумасшедшим, как же может быть так, что его назначили чьим-либо опекуном?

— Дело в том, что Имение и Малфой Парк — это особая территория с особыми законами, что-то вроде средневекового удельного княжества или королевства, где Люциус осуществляет практически полный контроль над всем, что происходит в округе. Это очень древняя, семейная магия — как магия домашних эльфов; она связана с землями кровными узами и особыми заклинаниями. Но — да, увы, эти древние законы — анахронизм, упущенный Министерством из вида.

— Каким Министерством? — робко поинтересовался Артур Уизли.

— Ну, вернее, — продолжил Люпин, — Люциус никогда не пытался восстановить в Имении действие древних законов, особенно после появления Вольдеморта, потому что тогда Министерство непременно бы вмешалось. Поколения Малфоев демонстративно вели себя так, словно старых законов больше нет, что они остались только номинально, на бумаге. А эти законы, естественно, не подпадают под юрисдикцию Министерства, так что не имеет никакого значения, что Люциус объявлен Советом сумасшедшим. Его могли бы с тем же успехом юридически объявить грызуном.

— Погодите, я совсем запутался, — произнес Джордж, — так он все же является опекуном Гарри или нет?

Люпин взглянул на Сириуса, тот пожал плечами.

— На самом деле это не имеет никакого значения. Всё это представление, все эти речи — только для того, чтобы сбить нас с толку и выбить почву из-под ног. За счет этого он выигрывает немного времени — от силы день-два. По-видимому, это именно то, что ему нужно. И чем дольше мы будем метаться, пытаясь решить эту задачу, тем лучше для него. Это — отвлекающий манёвр. Вполне типично для Люциуса.

— То есть, на самом деле, у него нет никакой законной опоры? — с облегчением уточнил Чарли.

— А вот это зависит от того, — неожиданно встряла Гермиона, — насколько погрязло в коррупции Министерство… Тот-Кого-Нельзя-Называть не соблюдал никаких законов, ему это было не нужно. Так что есть вероятность, что если в Министерстве коррупция, то оно поддержит Люциуса.

Мистер Уизли с беспокойством взглянул на Гермиону.

— Гермиона, милая, я не думаю, чтобы все обстояло так плохо.

— Я не знаю, — шепнула она в ответ. — Я больше никому не верю, — она подняла невидящий взгляд на миссис Уизли. — Миссис Уизли, могу ли я подняться наверх и немножко полежать? А то у меня что-то голова кружится…

Волшебница глянула на неё с сочувствием:

— Конечно-конечно, ты можешь воспользоваться комнатой Джинни.

— Спасибо.

Гермиона скользнула наверх, не поднимая глаз, она прекрасно осознавала, что все её провожают озабоченными взглядами.

Комната Джинни была на третьем этаже, после комнат Фреда и Джорджа. Гермиона замерла на мгновение, а потом, стараясь двигаться как можно тише, тихонько скользнула на чердак, где находилась комната Рона.

Драко поднялся на ноги, весь смех как рукой сняло.

— Отец? — с удивлением и некоторой неловкостью произнес он. — Я не думал, что ты придешь…

— Правда? — лениво поинтересовался Люциус. Он был тепло одет — меховой плащ, перчатки, меховая шапка, на ком угодно другом выглядевшая бы нелепо. — Ты думал, что я оставлю вас тут навеки?

— Нет, просто я думал, что ты пришлешь за нами кого-нибудь из слуг, — после минутного удивления Драко обернул себя спокойствием, словно плащом. Его серые глаза были полуприкрыты, рот кривился в улыбке. — Не то, чтобы я был не рад видеть тебя…

Гарри начал вставать на ноги, но Драко остановил его беззвучным шепотом:

— …Нет. Сиди на месте, пока я не пойму, чего ему нужно.

Гарри съехал обратно по стене. Рунический браслет на поясе прикоснулся к его коже под задравшейся от этого движения рубашкой, заставив его вздрогнуть: он горел ледяным пламенем. Внутри него на цепи встрепенулся и тихо зарычал лев.

Дверь за спиной Люциуса была приоткрыта, дразня призраком свободы, он сделал шаг вперед, споткнувшись обо что-то, валявщееся на полу, — о Брюки, полные огня:

— То есть, вы тут читаете друг другу романы? — насмешливо спросил он, наклоняясь и поднимая книгу. — Я бы сказал, что ваше поведение довольно странно для юношей. Ты что-то хотел сказать мне, Драко?

— Да, — спокойно кивнул Драко. — В этой шляпе ты похож на сутенера.

Тонко улыбнувшись, Люциус выпрямился.

— Поднимайся! — и по странно напрягшимся плечам Драко Гарри осознал, что на этот раз обращаются к нему. Гарри медленно поднялся, Драко последовал его примеру и толкнул его себе за спину — как тогда, в Зале Имения, — снова встал между своим отцом и Гарри. Гарри даже был бы рад, если бы этого не произошло: ему почти хотелось, чтобы Люциус ударил его, ему было интересно, что случится, попытайся тот это сделать.

— Месяц назад, — снова заговорил Люциус, обращая взгляд на сына, — ты сказал, что позволишь нанести какой-то вред Поттеру только через свой труп. Ты это говорил всерьёз? — Драко промолчал. — Не обращай внимания, — Люциус изящно пожал плечами под меховым воротником, — я и сам знаю, что это именно так.

— Что тебе нужно, отец? — монотонно спросил Драко.

К удивлению Гарри, Люциус ответил, и ответ этот поразил его так же, как поразил бы брошенный в грудь ящик с кирпичами.

— Та чаша, украденная вами из Стоунхенджского музея, — мне нужна она. Отдай мне её или скажи, где она, — и я выпущу вас на свободу.

Драко резко повернулся к Гарри и взглянул на него, и в этом взгляде Гарри отчетливо прочитал, что тот, как и он сам, не имеет ни малейшего понятия, где эта чаша.

Никогда ощущение странности происходящего в результате временных перемещений не было таким сильным. Это был тот двенадцатилетний Драко, каким она его помнила, какого ненавидела и боялась. Она помнила его долговязым, нависающим над ней, все так и было, но сейчас…

— Какой ты маленький, — не подумав, воскликнула она. — Ты только посмотри на себя!

Мальчик побагровел.

— Я не маленький! — воскликнул он, выпрямляясь в полный рост — примерно до локтя Джинни. — Я выше Гарри Поттера на целый дюйм!

И он раздражённо сверкнул глазами. Джинни не могла поверить в происходящее и разрывалась между страхом и желанием рассмеяться. Он и вправду был маленьким: хрупкий изящный ребенок со слишком светлыми волосами и огромными серыми глазами на узком лице, — из тех, кого треплют за щеку в продуктовых магазинах старушки. И это, — то чудовище, что унизило её, когда ей было одиннадцать? Джинни стало стыдно.

— Вы не ответили на мой вопрос, — продолжил он. — Кто вы? Отвечайте немедленно или я иду за моим отцом!

— Нет-нет, — немедленно ответила она. — Он работает и не хочет, чтобы ему помешали.

Драко прищурился, но страх перед отцом удержал его на месте.

— Так, но что вы тут делаете?

— Я твой новый преподаватель по… ммм… Арифмантике, — нашлась она, тут же сообразив, что теперь будет сложно объяснить свое роскошное фиолетовое платье и драгоценности. — Для летних занятий.

— Гувернантка? Мне не нужна гувернантка. Этим летом я собираюсь в квиддичный лагерь. На самом деле я приехал домой, чтобы просто собраться, — Драко изогнул губы в усмешке. Джинни разглядывала его, не в силах отвести глаз: ей он всегда казался уродливым ребенком, всё было совсем не так, но уродливость его гримас именно таким его и делала. — Я вам совсем не верю. В любом случае, мой отец никогда бы не пригласил в наш дом никого с таким количеством веснушек. Вы выглядите как Уизли.

— Я выгляжу как кто? — подскочила Джинни.

— Представительница самого нищего и отвратительного семейства на земле, — ответил Драко со снисходительной усмешкой.

— Ты — ужасный мальчишка! — резко воскликнула она. — И когда ты отправишься в этот лагерь, я надеюсь, что Симус Финниган натолкает тебе дохлых пауков в кровать. На самом деле, я знаю, что так оно и было. То есть знаю, что так и будет. То есть…

Драко недоверчиво нахмурился:

— Вы мне не нравитесь…

— Есть вещи, которые не меняются, — кисло ответила Джинни, и в этот миг звук открываемой задвижки едва не лишил её разума; задохнувшись, она прижала к груди книги и взглянула на Драко: тот был так же напуган, как и она сама, и в этот миг она почти увидела знакомый образ того Драко, которого она знала, на лице его младшего варианта. Повернувшись, он выскочил из библиотеки и захлопнул за собой дверь.

В тот же миг Джинни схватила Хроноворот и поспешно перевернула его, мир вокруг подернулся серой пеленой и откуда-то очень издалека до нее донесся голос Люциуса Малфоя:

— Что это был за шум? Кто здесь? Драко, это ты?

— Поверить не могу, что ты обозвал своего отца сутенёром, — заметил привалившийся к стене Гарри. Драко сидел на корточках рядом. Говорить было немного больно, но эта боль быстро уходила. Если чем и хороша боль, причиненная при помощи магии, — так это тем, что она почти сразу исчезает.

Напряжение в глазах Драко слегка ослабло.

— Так оно и есть. Я почти уверен, что он связан с кучей отвратительных вещей: контрабанда единорогов, драконьей крови, бордели с многосущным зельем… — он осекся, увидев, как Гарри сморщился. — Ты уверен, что с тобой всё хорошо? Взгляни-ка на меня… Губы Драко напряглись, когда он увидел лицо Гарри. — Твои зрачки все ещё расширенные.

— Твои тоже, — упрямо ответил Гарри. — Просто на мне он держал это дольше, вот и всё.

— Знаю. Подозреваю, он действительно не мог поверить, что Гермиона не сказала тебе, где чаша.

— Похоже, он не читает Ведьмополитен. Иначе бы он знал, что она со мной не разговаривает, и ничего мне не рассказала.

— Судя по всему, пока он был не в себе, с его подпиской произошло недоразумение, — улыбка Драко вспыхнула в темноте. — Встать можешь?

Попробовав, Гарри обнаружил, что действительно может. Ему все еще было немного больно — он не знал, что Заклятье Веритас может быть таким: словно два огромных стальных крюка начали раздирать ему грудь, вырывая из него все тайны и секреты…

— Знаешь, — медленно произнес Гарри, поворачиваясь и прислоняясь к ограде, — это выражение его лица, когда он понял, что мы действительно ничего не знаем…

— Видел, — улыбка на лице Драко поблекла. Напряжение и беспокойство стерли с его лица обычную снисходительность, он сам стал беззащитным, усталым, совсем юным. — Забавно, но у меня такое ощущение, словно он вскоре вернется с чем-нибудь похуже.

— Это и есть знаменитый Малфоевский оптимизм?

Драко не ответил, глядя в небо, словно пытаясь найти ответ там, в магическом рисунке звезд.

— О чем ты думаешь? — спросил Гарри.

— О бессмертных словах Сократа, когда тот спросил «Что это я выпил?»

Гарри рассмеялся. Драко стоял, облокотившись на край стены и подперев рукой подбородок, глядя на расстилающееся вокруг пространство, ставшее с заходом солнца чёрно-белым, словно шахматным. Голые ветви деревьев раскидали по снегу свои узкие тени, а между ними в лунном свете вспыхивали искорки сосулек и морозного инея.

Гарри почувствовал, что внутрь прокрадывается какой-то холодок.

Да, дела обстояли плохо. Однако, возможно, в ближайшее время всё станет еще хуже. Но в прошлом ему приходилось сталкиваться лицом к лицу с более страшными ситуациями — не он один, они оба — и они побеждали. В конце концов, у него появилась цель: выстоять и побороть.

— Я уже говорил, что тебе это нравится, — тихо сказал Драко — так тихо, что Гарри пришлось наклониться, чтобы разобрать эти слова. Драко в лунном свете тоже был черно-белым, как статуя ангела с печальными ясными глазами.

— Не нравится, — почти искренне возразил Гарри. — Хорошо, может, только капельку. Все только потому, что…

Он осекся, потому что в этот миг дверь в башню снова распахнулась. Гарри медленно повернулся, ощущая возвращающийся страх. Это снова был Люциус. Он крепко запахнулся в теплую мантию, глаза его горели не предвещавшим ничего хорошего радостным огнем.

— Привет, мальчики. Соскучились?

— Не то слово, — резко ответил Драко. — Чего в этой башне явно не хватает, так это несущего всякую чушь маньяка.

Драко медленно повернулся лицом к отцу, стараясь не отрываться от стены. У него был очень усталый вид.

— Зачем ты сейчас пришел? Чтобы ещё поиздеваться?

Люциус покачал головой, радость в его глазах засияла ещё ярче.

— О нет, никаких проклятий и насмешек. Только новости.

…Во что он играет на этот раз? — безмолвно поинтересовался Гарри.

Драко пожал плечами:

…Понятия не имею.

— Вам бы стоило присесть, — посоветовал Люциус.

— Что за нелепость! — вспыхнул Гарри. — Вы не можете причинить нам вреда, никоим образом. Министерство следит за вами и, даже если оно у вас в кармане, то существуют еще Дамблдор и все остальные, а они не дадут вам жизни, сделайте вы хоть что-нибудь с любым из нас…

— О нет, у меня вовсе нет намерения причинить вред кому-либо из вас.

— Тогда зачем вы возникли тут с этими пустыми угрозами? — резко спросил Гарри, но глаза Люциуса были устремлены на сына, он изучал его лицо с каким-то хищным вожделением — таким неприятным, что Гарри захотелось сделать что-то, чтобы привлечь внимание к себе. — Вы хотите просто запугать нас, но у вас ничего не выйдет. У вас есть немного времени, пока за нами не придут, и вы не можете ни ранить, ни убить нас — вам это прекрасно известно, — Гарри перешел на шепот, — хотел бы я увидеть, как бы вы попытались это сделать…

Люциус приподнял свою серебристую бровь, словно находя поведение Гарри бестактным:

— Тебя я не собираюсь убивать, — произнес он, все ещё глядя на Драко, его пристальный взгляд становился все острее и острее, пока не превратился в иглу, которой он словно пронзал своего сына. Драко все стоял в тени у парапета. — Тебя, Гарри Поттер, я не собираюсь убивать, но Драко уже умирает.

Когда Гарри было восемь лет, он однажды шел следом за Дадли в школу — как всегда, в нескольких шагах позади, как велел кузен. Они опоздали, впрочем, так случалось постоянно, из-за привычки Дадли завтракать дважды, и им нужно было прокрасться с заднего входа, потому что центральный был уже закрыт. Пригнувшись под низко свисающими ветвями, Дадли отвел одну из веток, и Гарри, ослабив многолетний инстинкт, двинулся за ним — и, конечно, Дадли немедленно отпустил ветку, которая хлестнула Гарри по лицу.

Даже Дадли был поражен такому сильному кровотечению, но, куда больше, чем унижение или кровь, Гарри запомнил шок от этого неожиданного и жуткого удара: ослепительная боль везде и нигде.

Вот и сейчас он почувствовал, словно Люциус шагнул вперед и ударил его по лицу. Слова ничего не значили, ему казалось, что тот говорит на иностранном языке.

— Что? — переспросил Гарри, услышав свой голос — ясный и сухой — словно голос постороннего. — Что вы сказали?

— Мне кажется, я выразился достаточно ясно, — заметил Люциус, явно получая удовольствие от собственной злобности. — Драко умирает.

Гарри бросил быстрый взгляд на Драко, но юноша был неподвижен, как и прежде — тот же чёрный силуэт у стены. Только грудь его поднялась и опала.

— От чего умирает? — полушепотом спросил Гарри. Он хотел бы говорить громче, но у него было ощущение, что ему не хватает воздуха.

— От яда, — пояснил Люциус, словно что-то само собой разумеющееся. — От чего же ещё?

…Скажи ему, — с натугой подумал Гарри в направлении Драко. — Скажи ему, что это неправда.

Драко не ответил, но шевельнулся, поднял подбородок и взглянул на отца. Его лицо вынырнуло из тени.

— Это была стрела? — тихо спросил он, констатируя факт. — Наконечник был отравлен.

— Ну, разве ты не умен? — сухо произнес Люциус, и они с Драко продолжили разговаривать, но Гарри их уже не слушал — звуки доносились до него сквозь гул ревущей в ушах крови. И словно пытаясь компенсировать эту внезапную глухоту, его зрение обрело болезненную остроту: он мог увидеть всё и сразу — форму каждой плитки на полу, тающий на парапете снег, кинжальную тень, отбрасываемую Люциусом.

Он знал, что Люциус не лжет, он понял это по его скупой радости, по тусклому согласию в глазах Драко и еще — по своим собственным воспоминаниям: Драко проиграл матч, который не должен был проигрывать. Драко споткнулся во время фехтования — куда делись его изящество и грация? Драко, приваливающийся к стенам, держащийся за спинку кровати, растягивающийся у камина во время разговоров — Гарри списывал всё это на дерзость и лень… оказывается, всё было вовсе не так. Он просто не мог стоять.

— И как долго, — слух вернулся к нему, и он услышал слова Драко, — как долго мне ещё осталось?

— Месяц, — ответил Люциус. — Ну, или пара недель — до того момента, когда ты уже не сможешь ходить.

Драко содрогнулся: Гарри видел, как он стиснул руки и почувствовал холод в своих собственных костях. Комок в горле пропал, и он заговорил:

— Это вы отравили его? Вы…

— Я не говорил, что был одним из тех, кто отравил Драко, — возразил Люциус. — Я просто сообщаю вам факты: суть в том, что он отравлен, и яд очень редкий и тонкий, практически не оставляющий следов в крови. Смерть будет безболезненной. Однако не мгновенной.

— Если он умрет от этого, — ровным ледяным голосом сказал Гарри, — я убью вас собственными руками.

— Уймись, шипящее дитя, — рявкнул Люциус. — Ты не сделаешь ничего подобного: я наложу на вас обоих Заклятье Памяти, так что вы и не вспомните о том, что я говорил. Когда Драко умрет, это будет воспринято как естественная смерть.

— Тогда зачем? — спросил Драко. Он все еще стоял, прислонившись к стене. Лунный свет посеребрил его глаза, превратив их в опалы. — Почему ты всё это нам рассказал? Непохоже, чтобы ты занимался садизмом без далеко идущих целей. Если от этого нет никакого спасения…

— Я не сказал, что от этого нельзя излечиться, — возразил Люциус.

Воздух засвистел у Гарри в легких, когда он вздохнул:

— Излечиться? Чем?..

— Гарри, стоп, — тем же тоном произнес Драко.

Гарри замолчал. Холодная улыбка блуждала по узкому лицу Люциуса, когда он переводил взгляд с бледного лица Драко на лицо Гарри и обратно. Он медленно сгибал пальцы в перчатках, словно производя какие-то вычисления — вычисления, которые безмерно его веселили.

— Сдается мне, что сейчас лучше поговорить с Гарри. Наедине.

— Тогда мне, может, просто спрыгнуть с башни? — со спокойной горечью поинтересовался Драко. — Правда, я забрызгаю мозгами крепостной ров — ну, да это пустяки. Зато ускорю процесс.

— Твоя театральность меня не впечатляет, — заметил Люциус. — Думаю, на самом деле ты гораздо лучше. Кроме того, Малфои не терпят суицида.

— Нет, зато, похоже, они расстилают красный ковер перед убийцами, — Гарри с трудом узнал в этом диком голосе свой собственный. Верно?

— Я делаю то, что должен, — равнодушно ответил Люциус и взмахом поманил Гарри за собой. — А теперь, если ты пойдешь со мной…

— Я так думаю, что не пойду, — отрезал Гарри.

Люциус закатил глаза.

— Если хочешь, могу позвать пару моих коллег, чтобы они приволокли тебя ко мне в гости. Однако не могу пообещать, что они будут чрезвычайно нежными. Ты не популярен в кругу моих друзей, Гарри Поттер.

Гарри собрался что-то возразить, но Драко его опередил:

— Ступай.

Гарри почувствовал, что непроизвольно открывает рот:

— Но… я…

…Иди! — голос в его голове рявкнул так громко, что Гарри чуть не поморщился. Он хотел ответить Драко безмолвно, но тот уже захлопнул свой разум — так что Гарри мог кричать, как в пустую пещеру, без всякой надежды на ответ.

— Думаю, — вслух сказал Драко, — что тебе лучше пойти.

Люциус просиял и развернулся к открытой двери:

— После вас, мистер Поттер.

Гарри двинулся, едва волоча ноги и чувствуя, что какая-то его часть, живущая логикой и ожидающая, что всё в этом мире имеет смысл и значение, была вырвана из него и, возможно, уже никогда не восстановится.

У выхода из башни Гарри повернулся и взглянул за Люциуса, на Драко. Тот, наконец, отошел от стены и теперь стоял посреди площадки, залитый ярким лунным светом, как будто выгравированный им: все его черты были словно обведены серебряными чернилами — скулы, подбородок, тонкие линии рук, губ. И только глаза, встретившие взгляд Гарри, были черны.

Позже, когда Гарри в одиночестве пытался нарисовать своего друга, единственная картина, приходившая ему на ум, была стоящая в лунном свете на фоне замерзшей звёздной пустоты тонкая белая фигура.

Как и говорил Артур, Министерство было разгромлено, его затопили представители нижних эшелонов, имеющие самый перепуганный вид; элегантный мраморный холл наполнился отчаявшимися колдунами и ведьмами, регистрирующими жалобы и заявления. Они, обмениваясь торопливыми историями, мечтали воссоединиться с родственниками, разбросанными Ураганными Чарами Люциуса: «О, я приземлился в центре толпы каких-то сумасшедших магглов, что играли в какую-то игру. Что-то наподобие квиддича, но ужасно скучную — совсем никаких полетов… А вы?»

Люпин покосился на Сириуса:

— Да, Бригада по Работе с Памятью сегодня будет работать в полную силу, — заметил он.

Сириус кивнул: — Люциус в своем репертуаре — внести как можно больше хаоса… Взгляни, похоже, там Перси Уизли…

Однако надежда, что он сумеет им помочь, исчезла, лишь только они подошли: он был совершенно замучен, рыжие волосы торчали дыбом, мантия сбилась комом — Перси поприветствовал их, находясь в состоянии, близком к панике.

— Творится что-то ужасное, — прошипел он, покорно оттащенный под лестницу для короткой беседы. — Мой офис превратили в чулан для метел.

— Кошмар, — согласился Сириус. Люпин с трудом удержался от того, чтобы не пнуть его по ногам. — Наверное, ты едва не сошел с ума.

— Я в шоке. У меня был угловой кабинет с видом на Темзу! — Перси с горестным видом начал рвать на себе волосы. — А теперь там куча щеток и Отменной полироли для паркета от Паркинсона!

— А что — ты разве не можешь зарегистрировать свои претензии?

— Это включает заполнение нескольких бланков и отправку их в отдел Исследования Непреднамеренной Магии, который в прошлом году был закрыт из-за нехватки фондов, — пробурчал Перси. — Чертов Малфой. Я до него еще доберусь.

— А что — ты думаешь, что Люциус Малфой имеет к этому отношение?

— И он, и его дружки. Говорю вам: не подвергнуты трансфигурации и не превращены во что-то гадкое только офисы тех министерских чинов, которые всегда имели некоторое отношение к… темноте — если вы понимаете, о чем я.

— Перси, я понимаю, — заверил его Сириус. — Ты крепкий парень. Как никто из Уизли, за исключением, разве что, Билла. Именно поэтому из вас никудышные лгуны и именно поэтому, как я начинаю думать, твоего отца сильно напрягло его назначение на пост министра.

— Что слышно — кто его может заменить? — тихо спросил Люпин.

Перси, покрутив головой, убедился в безлюдности мраморного холла:

— Процедура такова, что временным исполняющим обязанности Министра выступает глава Консультативного Совета. А это, — мрачно закончил он, — Френсис Паркинсон.

— Вот это сюрприз, — ровным голосом заметил Сириус. — Основал процветающую компанию по продаже косметики и заклинаний для всей семьи. Изощрён в гонках на метлах, доказывает, что двадцать лет назад не был Пожирателем Смерти, постоянно тявкает, что магглы разрушают нашу прекрасную страну. Мне приходилось сталкиваться с ним в бытность мою аврором.

— Да уж, — потрясенно кивнул Люпин. — Другими словами, он всего лишь пешка. И какая часть министерств теперь находится под их контролем?

— Вот что я вам скажу, — ледяным тоном ответил Перси, — делайте тут свои дела и уходите. И не возвращайтесь. Это место теперь безнадежно скомпрометировано. И более не является безопасным… — Перси помедлил, и из его голоса пропали официальные нотки. — Вы из Норы, да? Есть что-нибудь о Роне и Джинни?

Сириус покачал своей чёрной головой:

— Увы, они пока еще не дома. Однако, судя по вашим часам, они оба живы и здоровы.

Перси вздохнул:

— Уверен, что с ними все в порядке. Вы не добавите вместо меня их имена в список пропавших без вести в главном холле? На случай, если они потеряли память или что-то в этом роде…

Он потуже завернулся в свою мантию, на его веснушчатом лице расползлось удрученное выражение.

— Я лучше пойду, — нагнувшись, он вынырнул из-под лестницы.

— Думаю, что Перси по молодости перечитал комиксов, — заметил Сириус, когда третий Уизли исчез в холле. — «Это место теперь безнадежно скомпрометировано»… — это точно. Что бы ему сразу не сказать: «Это здание битком набито несчастненькими Пожирателями Смерти, голубая мечта которых, — устроить праздник с нетипичными воздушными шариками, сделанными из ваших кишок».

— Не у всех же такое богатое воображение, Мягколап.

— Это точно, — они вынырнули из-под лестницы и направились обратно в главный зал, по-прежнему лихорадочно гудящий. Люпин ощущал, что Сириус немного нервничает, чувствуя, что воздух вокруг словно наполнен приближающимися неожиданностями, а это никогда ничего хорошего не предвещало.

Они остановились перед длинным пергаментом, приколотым к стене у больших дверей. Перед ним толпились колдуны и колдуньи, о чём-то тихо переговаривались; неподалеку симпатичная рыжеволосая девушка обняла двух колдунов постарше — очевидно, родителей — и рыдала.

Это был список имен, многие из которых уже были помечены указанием места, куда был отправлен его обладатель: Джессика Нолл — Кенсингтон, Хай-Стрит, Сирена Вердант — Йоркшир, Проклятая Пустошь, Дэрси Клэйборн — Саффолк, стог сена. Сириус взял плавающее рядом перо и начал выводить внизу имя Рона.

— На вашем месте я бы не стал беспокоиться, — сообщил кислый голос позади. — Он не считается пропавшим. Считается, что он сбежал.

Еще не обернувшись, Люпин уже знал, кто это. Снейп. Он стоял позади, как всегда, в чёрном, с сальными волосами, спадающими на прищуренные глаза, похожий на слетевшую с потолка летучую мышь. Длинные пальцы были все в пятнах, словно он только что вышел из своей лаборатории.

— Снейп, а ты что здесь делаешь? — поинтересовался Сириус.

— Меня Дамблдор отправил на ваши поиски. Он попросил меня доставить срочное сообщение.

— Отлично, — Сириус скрестил руки на груди. — И где же оно?

— Тебе не приходит в голову, что нам лучше поговорить в сторонке? — Снейп перешел на свистящий шепот.

— Нет, мне кажется, что лучше все выяснить прямо тут.

— Сириус, — простонал Люпин.

— Чего ты боишься, а, Снейп? Этих идиотов-Пожирателей, притаившихся здесь повсюду? Они ничего не могут нам сделать. Они не хотят так рано раскрывать свои карты, так что они нас оставят в покое — в конце концов, мы же не магглы и не нарушаем никаких правил.

— Правда? — глаза Снейпа блеснули. — У меня есть слабые подозрения насчет того, что на территории Министерства запрещен вход любым собакам.

Сириус взглянул на него с укором.

— И тебя я позвал на свой мальчишник…

— Однако на приём он не явился, — заметил Люпин.

— Да, однако, у меня была уважительная причина.

— Да? — заинтересовался Сириус. — И какая?

— Я не хотел идти.

— Тогда почему ты озаботился своим присутствием на мальчишнике? — всплеснул руками Сириус.

— Люблю отель Рождественский Морозец, — задумчиво ответил Снейп. — Мне нравится их мишень для дартса.

— Ты странный, мелочный, асоциальный тип, — заявил Сириус. — Я вообще не могу понять, почему я тебя пригласил…

— Думаю, потому, что тебя попросила Нарцисса. Она меня всегда любила.

— Да уж, у каждого свои недостатки, — пробормотал Сириус.

— Сколько раз я ей говорил, что она для тебя слишком хороша, — заявил Снейп. — Было бы лучше, если бы ты вступил в брак с ним, — и он махнул на Люпина, — никто другой не в силах тебя терпеть. Кроме того, вы вполне могли бы брать друг друга на прогулки.

— Не уверен, что даже пачка важных сообщений от Дамблдора стоит этого, — перебил его Люпин, прекращая яростное противостояние между Сириусом и Снейпом. — Северус, если у тебя есть, что сказать…

Снейп обшарил комнату глазами и, вздохнув, вытащил из кармана стеклянный пузырек с зельем, которое выплеснул на пол. Яркое алое облачко взметнулось вверх, окутав их темно-красным дымным коконом, все, что теперь слышал Люпин, было его собственное дыхание да дыхание Сириуса. Никакие внешние шумы не могли проникнуть в этот кокон, воцарилась тишина.

— Что ж, а теперь мы правила нарушили, — с удовлетворением заметил Снейп.

— Любишь ходить по краю, да? — поинтересовался Сириус, поблескивая задорными глазами. — Я так понимаю, здесь нас никто не может подслушать?

— Верно, однако, это не на долго, так что слушайте, — быстро заговорил Снейп. — Профессор Дамблдор просил вам передать, чтобы вы собрали старую группу. Штаб-квартира будет в Норе, она снова взята под охрану. Очень высока вероятность, что, если министерство пока еще не под контролем Вольдеморта, то это случится в самое ближайшее время. Так что необходимо создать альтернативное Министерство и Совет, которые были бы признаны зарубежными Министерствами…

— Такого уже не было лет сто, — с благоговейным страхом пробормотал Сириус.

— Твое знание истории, как всегда, впечатляет. Понимаю, что действия экстраординарны, однако вполне соответствуют происходящему. Необходимо установить связь с союзниками. Работайте быстро — у нас очень мало времени.

Едва Снейп закончил говорить, как алый кокон растворился, оставив у Люпина странное чувство, словно он вдруг оказался голым. Он огляделся, ожидая встретиться с удивленными взглядами окружающих.

— Никто не видит это кроме тех, кто находится внутри, — пояснил Снейп, заметив выражение его лица. — Удобно, не правда ли? Моё собственное изобретение.

— Да, — Люпин был совершенно искренне впечатлён. — Отменно.

— Я назвал его Зелье Облака Тишины, — добавил Снейп, садясь на своего любимого конька.

— Я бы назвал его Бернард, — встрял Сириус. — Но это ж только я.

— Думаешь, что ты очень остроумный, да, Блэк? — рявкнул мастер Зелий.

— Нет-нет, я, как всегда, подчиняюсь мнению большинства.

— Я должен вернуться в школу, — Снейп решил, что лучше всего его просто игнорировать. — Позже Дамблдор пришлет вам сову, — он пошел прочь, но через несколько шагов замер и повернулся. — Для него есть какие-нибудь сообщения? — через силу спросил он.

Сириус медлил, и Люпин чувствовал, что у него в душе надежда на помощь человека, которого он уважал больше всего на свете, борется с неприязнью к Снейпу. Наконец, он все же произнес:

— Передай, что Староста школы с нами — в безопасности. Спроси, не слышал ли он чего от Люциуса, про наших мальчишек… Все равно, что… И, пожалуйста, немедленно сообщи. Даже… — тихо добавил он, — даже если это плохие новости.

Снейп внимательно взглянул на него, затем быстро кивнул и ушел.

Сириус перевел дух:

— Мне нужен свежий воздух, Лунатик, — сдавленным голосом сказал он.

Без колебаний Люпин взял друга под руку и повел к двери мимо толпы колдунов и ведьм, едва по неосторожности не сбив с ног рыжеволосую девушку и её родителей.

Люпин отпустил Сириуса уже на улице, и тот, опустив взгляд и стиснув руки, прислонился к одной из грандиозных мраморных колонн, украшающих фасад. Костяшки пальцев были испёщрены шрамами — Сириус заработал их в Азкабане, раньше их не было, и Люпин никогда не спрашивал, откуда они взялись. В остальном его руки были красивы, изящны и ухожены, он как раз привел их в порядок перед свадьбой, которая так и не состоялась.

— Лунатик, я так волнуюсь, — уставясь в голый министерский сад, припудренный сверкающим снегом, произнес Сириус. — Я так беспокоюсь за них обоих, что едва могу дышать… И последнее, что я сделал, — это наорал на них…

— Они в порядке, — заверил его Люпин, пряча собственную озабоченность. — Взгляни на свое заклятье Вивикус.

Сириус опустил глаза к серебряному браслету на запястье: красный камень ярко пульсировал — Гарри был жив и здоров.

— Знаю, — кивнул Сириус. — Не будь этой штуки, я бы давно сошел с ума. Я знаю, что Гарри в порядке, а значит, и с Драко тоже все хорошо: Гарри допустил бы к нему Люциуса только через свой труп. Я все это знаю, однако никак не могу это прочувствовать.

— Ты бы ощутил, если бы что-то было не так, — убежденно произнес Люпин, кладя ему руку на плечо, настолько напряженное, что казалось стальным. — Подыши, Сириус. Нам сейчас лучше чем-нибудь заняться.

Сириус кивнул и накрыл руку Люпина своей. Они застыли: Сириус уставился себе под ноги, Люпин смотрел в пространство. Он провел свое детство, успокаивая Сириуса таким образом, у того больше никого не было: Джеймс был слишком счастливым, чтобы понять горести кого-то другого, Питер же вообще был не из тех, кто мог посочувствовать или успокоить. Когда однажды Снейп со своими слизеринскими дружками посыпал один из бутербродов Люпина серебряным порошком, и он провел ночь в лазарете, его рвало серебром и кровью, единственным, кто плакал, был Сириус, и Люпин, как всегда, утешал его. Он запомнил, как был поражен и взволнован его друг, переживавший за других куда больше, чем за себя.

Люпина вернул к действительности звук шагов по снегу, обернувшись, он увидел рыжеволосую девушку, спускающуюся вместе с родителями к ожидающему их экипажу. Она бросила на него взгляд, и он запоздало узнал девушку — она училась в его классе, хотя ей было только тринадцать, и часто мелькала среди прочих Слизеринских студентов. Это была Блез Забини, подружка Драко.

Начинался снегопад — легкий мелкий снег мукой сыпался с неба. Драко стоял в одиночестве на своей башне, раскинув руки и запрокинув голову, позволяя снегу сыпаться ему в глаза и рот. Лунный свет обжег его, как белый огонь, серебряным копьем пронзив его тело и пригвоздив ноги к каменному полу.

Не так-то легко умирать, когда тебе всего семнадцать, ты молод и влюблен… и тут тебе говорят, что всему этому придет конец. Драко никогда не был особенно зациклен на духовном мире, материальные вещи привлекали его куда больше, — и вот к чему это его привело: если он не мог прикоснуться к предмету, он для него не существовал, если он не мог чего-то увидеть, это не имело смысла.

Гарри, тот верил в то, что невозможно увидеть, верил, что люди куда лучше, чем кажутся, верил в невидимый мир добра и зла, надежды и спасения.

Всю жизнь, всю свою жизнь ты прожил в комнате без окон. И теперь ты можешь поднять голову и взглянуть на звёзды, — это сказал ему месяц назад Дамблдор, и слова эти звучали у Драко в голове, когда он вскинул взгляд к черному зимнему небу, испещрённому ледяными огоньками.

Это была одна из тех ночей, когда можно было поверить в ангелов, одна из тех, когда ему казалось, что он — один из них.

На каминной полке в кабинете Люциуса были высечены какие-то слова, но Гарри, как ни прищуривался, не смог их прочитать. В комнате было тепло, несмотря на то, что огонь за решеткой почти затих. И еще — очень тихо: Пожиратели Смерти провели Гарри сюда и бесшумно исчезли, словно кошки. Гарри мысленно спросил себя, не носили ли они под мантиями ролики. Или, может, Вольдеморт выдрессировал у них эти скользящие движения и плавную походку — они двигались, как дементоры. Возможно, это было сделано специально.

Гарри отошел от огня. При других обстоятельствах он бы воспринял его с радостью, однако сейчас, когда на вершине башни огня не было, он чувствовал, что это было бы нечестно. Он ощущал, как замерз Драко наверху, и содрогнулся.

…Ты как? — потянулся он к нему мысленно.

Ответ пришел тут же; внутренний голос Драко был светлым, равнодушным, монотонным, словно он комментировал погоду во время пикника.

…Я в порядке. Мой отец ещё там?

…Нет. Я один в кабинете, — сообщил Гарри. — Что я могу сделать?

…Можешь что-нибудь стащить, — предложил Драко. — Там полно всякого ценного антиквариата. Обрати внимание на напольные часы.

Гарри поколебался, прежде чем ответить.

…У меня такое чувство, что твой папочка должен заметить, если я попробую выйти отсюда с часами в штанах.

Мысленный смех Драко донесся до него как слабый шорох листьев. Гарри был поражён, что он вообще может смеяться.

…По этому поводу существует столько шуточек — даже не знаю, какую выбрать.

…Ладно, не напрягайся. Ну, есть тут еще что-нибудь?

…Да так, пустяки. Взгляни на стол — он, возвращаясь домой, всегда вываливает всё на стол. Взгляни — там есть что-нибудь?

Гарри взглянул на стол. Если он надеялся, что увидит там следы злых умыслов Люциуса — ну, там, окровавленный нож или листовку «Смерть магглам», то его ждало разочарование.

…Тут что-то ничего нет — пара чистых листов бумаги, трубка, несколько монет, еще какая-то мелочь. Похоже, он путешествовал налегке.

…Хм… И что за монеты?

Гарри присмотрелся к лежащему на столе золоту — ему показалось, что это обычные галлеоны, однако — как бы он мог это выяснить? Он взял один и едва успел почувствовать в пальцах его тяжесть, как рука судорожно сжалась вокруг этого кругляшка — дверь открылась, и в кабинет вошли несколько человек в мантиях с опущенными капюшонами. Гарри развернулся и уронил монету в рукав своего плаща.

Самый высокий из Пожирателей откинул капюшон назад — это был Люциус.

— Гарри, как это мило, что ты согласился побеседовать со мной.

Гарри промолчал.

Люциус взмахом руки отпустил свой эскорт — они бесшумно выскользнули, оставив их наедине, потом снял плащ и поднял его в вытянутой руке: вешалка красного дерева, стоящая в углу, изогнулась и выхватила его из руки Люциуса.

Под плащом оказался серый костюм с тёмным галстуком — Гарри показалось, что это придало ему вид преуспевающего маггловского бизнесмена. Он с трудом подавил желание поинтересоваться у Люциуса, не от Армани ли его галстук.

Несмотря на огонь, Гарри почувствовал холод, следя, как Малфой-старший неторопливо пересекает комнату и аккуратно присаживается за стол. Гарри он сесть не предложил, и тот не двинулся с места. В тишине они молча смотрели друг на друга — высокий светловолосый мужчина и худощавый юноша в рваном плаще с закованной рукой.

— Не хочешь ли выпить? — наконец поинтересовался Люциус. Он поднял руку, графин поднялся в воздух и приплыл к нему из буфета. Гарри помотал головой. Люциус с совершенно равнодушным видом позволил графину налить ему стакан портвейна и сделал длинный и задумчивый глоток.

Гарри едва не кричал от нетерпения, впившись ногтями себе в ладони, но постарался говорить как можно спокойней.

— Если он действительно болен, Вы не должны оставлять его там. Там слишком холодно. Он может умереть куда быстрее, и что тогда с вами будет?

— Ты, несомненно, прав, — театрально вздохнул Люциус. — Очень недальновидно с моей стороны. Одна из моих многочисленных ошибок.

Гарри снова промолчал.

Одна из полезных вещей, которую он узнал от Драко, была в том, что тишина тоже может быть эффектным оружием. Если он подождет, то Люциус потеряет терпение и заговорит первый. Так и случилось.

— Удивительно, как ты изменился, Гарри Поттер. Сколько крови утекло с той поры, как появилась эта связь между тобой и моим сыном… — да-да, я все об этом знаю — сколько крови утекло… Ты сам-то сейчас знаешь, кто ты?

— Я прекрасно знаю, кто я, — холодно ответил Гарри. — Сожалею, что вы по этому поводу в замешательстве. Хотя, нет, подождите — я вовсе не сожалею. И знаете, почему? Потому что я вас ненавижу.

— Как печально, — ответил Люциус, вынимая тонкую курительную трубку из ящика и постукивая ей об стол. — А я так надеялся, что мы сможем сблизиться.

— Вы всегда пытаетесь сблизиться с людьми, которых намереваетесь убить?

Рассмеявшись, Люциус потянулся к небольшому позолоченному ящичку, который Гарри принял за пресс-папье, и взял оттуда щепоть табака.

— Я не собираюсь убивать тебя. Я тут размышлял о том, каким же путем привлечь сына к сотрудничеству со мной, и пришел к выводу, что твоё убийство было бы в этом плане совершенно безрезультатным.

— Я тронут.

— Ты не был бы первой вещью из тех, которые он полюбил, и которые я уничтожил. Это могло преподать ему урок. Конечно, — он пожал плечами, так же изящно и непринужденно, как и Драко, — сегодняшний урок был бы совершенно иным.

— Вы не можете убить меня, — возразил Гарри. — Министерство бы вам голову за это оторвало. Беспокоится ли обо мне Драко, нет ли — не в этом дело; в любом случае, вы не правы. Это ведь вы не научили его любить — не помните? А он не забыл, даже если вы об этом забыли. Он чувствует ответственность… преданность… он чувствует себя обязанным мне.

Люциус хихикнул.

— Возможно, он не может любить. Ну, или не мог. Но ты — ты можешь, а он становится таким, как ты, — я вижу, как это меняет его. Ты-то чувствуешь — а через тебя чувствует он. Через тебя он может узнать, что такое любовь и что такое горе, что такое мечта и что такое жертва. Ты можешь быть его предвкушением счастья и его разбитым сердцем. Подумай: потеряв тебя, он потеряет все свои чувства, весь мир.

— Однако вы не планируете убивать меня…

— Планирую? — эхом откликнулся Люциус. — Я вовсе не планирую его смерть. Это уже происходит. И, возможно, сейчас, когда я рассказал, чего лишился бы мой сын, потеряв тебя, пришло и тебе время подумать, что будет, случись все наоборот. Я взываю, — добавил он, беря со стола маленькую золотую палочку, — к твоему чувству самосохранения.

Подумай, что случится с тобой, если он умрет, — сказал Люциус. И Гарри попробовал. Он стоял и силился представить это — однако, это было бы равнозначно тому, что представлять, что его внезапно разбил паралич. Насколько он был уверен в том, что руки и ноги подчиняются его желаниям, насколько его легкие наполнялись воздухом, когда он дышал, — настолько же Драко был частью его. С таким же успехом Люциус мог сказать «Представь, что ты никогда не был волшебником» или «Представь, что ты слыхом не слыхивал о магии» или «Вообрази, что твои родители никогда не умирали».

— За что вы так его ненавидите? — наконец прошептал Гарри, собственный голос донёсся до него откуда-то издалека; он невнятно удивился, мог ли Драко слышать всё происходящее через него, и понадеялся, что нет. — Понимаю, за что вы ненавидите меня, но Драко — он же ваш сын. Он любит вас… ну, или любил, пока вы не выжгли всё это из него. Что же он вам сделал?

Люциус молчал. За решеткой хрустел дровами огонь, тени легли на пол. От волнения Гарри скрутила боль, словно тело сумело понять то, что не мог понять разум, словно оно сморщилось в ожидании ужасной физической потери.

— Однажды, давным-давно, я сказал Драко, — начал Люциус удивительно ровным голосом — Гарри никогда прежде не слышал, чтобы он так говорил. — Когда человек присягает Тёмному Лорду, когда на него ставится Знак, он должен, в благодарность за эту честь и в знак своей верности, пожертвовать Лорду одну вещь. Один… дар. Это должно быть что-то, имеющее для этого человека большое значение: я видел, как люди отказывались от музыкального таланта, прекрасных воспоминаний, страстной любви. Однажды Драко спросил меня, что отдал я, — и я ответил, что его. Это было не совсем правдой — люди могли отдать только то, что принадлежит именно им. А ведь даже мой собственный сын, по большому счету, принадлежит лишь самому себе. И я отдал Лорду свою способность любить его и заботиться о нём.

— Вы отказались от… способности любить? — переспросил Гарри, испытывая странное чувство: он задал личный вопрос Люциусу Малфою. Однако любопытство взяло верх над тревогой.

— Нет. Я отдал только отеческую любовь. В то время, конечно, у меня не было детей. Не обзаведись я ими, как я и планировал, подарок, как я считал, оказался бы пустышкой. Однако Темному Лорду такие подарки были не нужны. Через год после того, как я стал его слугой, он повелел мне обзавестись сыном. И вот — у меня появился сын, — глаза Люциуса метнулись к окну и он уставился в ночную пустоту, — Тёмный Лорд — само совершенство. По мне, он знал, что у него есть слуга, готовый обзавестись ребенком и отказаться от него, если в том будет надобность, — потому что я, конечно, отказался от него много позже.

— А это не может… — нерешительно начал Гарри, — не может быть как-то обращено? Ну, ведь заклинания обратимы…

— Обращено? — голос Люциуса снова стал ледяным. — А с чего бы мне хотеть это обернуть? Я вполне удовлетворен совершенной сделкой. Для того, чтобы что-то приобрести, нужно чем-то пожертвовать. И чем важнее приобретение, тем больше жертва. И моё приобретение — весь мир.

«А твоя потеря — душа,» — подумал Гарри о Драко на башне. Он мысленно потянулся к нему, но ответом ему стало упрямое молчание. Под ложечкой снова засосало — куда хуже, чем прежде.

— Что вы хотите от меня? — напрямик спросил он. — Вы ведь наверняка привели меня сюда не за тем, чтобы рассказывать истории о том, что было.

— Нет, — голос Люциуса стал похож на бритву, и Гарри предположил, что этот мужчина теперь сожалеет о том, что рассказал ему всё о подарке, сделанном Вольдеморту. — Я привел тебя сюда, чтобы предложить сделку.

— Какую сделку?

— Все просто: мне нужна чаша. Я её хочу.

— Я вам уже говорил, что у меня её нет и я не знаю, где она.

— Я понял, однако твоей подружке это известно. А, следовательно, мы можем сторговаться.

Мир потемнел у него перед глазами.

— Сторговаться? — прошептал Гарри. — Вы имеете в виду… Вы не имеете в виду — обменять одного из них на другого?

«Скорее, я себя просто убью,» — подумал он, но не произнес этого вслух. Люциусу его смерть в этот момент не была нужна. Это было бы бессмысленным.

Люциус рассмеялся.

— Как бы меня развлекло наблюдение за тем, как ты делаешь выбор… Нет, я имею в виду не это. Я о том, что я предлагаю вам написать письмо мисс Грейнджер и попросить её указать для меня местонахождение чаши. Можете сказать ей, почему. Она поймёт.

— И что же вы предлагаете взамен? — спросил Гарри, чувствуя, что голова идет кругом.

— Это, — из внутреннего кармана мантии Люциус вытащил какой-то предмет и поставил его на стол перед собой. Прозрачный фиал — размером со свернутый пергамент, верх и низ которого были богато инкрустированы драгоценными камнями винного цвета. Внутри плескалась бледно-зеленоватая жидкость — высотой дюйма два.

— Ещё яда? — с утомленной горечью уточнил Гарри.

— Нет, — ответил Люциус. — Противоядие.

Гермиона лежала на кровати Джинни, глядя в потолок. Беспокойство гудело у неё в крови, она не могла уснуть — лишь только она закрывала глаза, как видела лицо Гарри — взволнованное, бледное, когда он в школе отвернулся прочь. С тех пор она не видела его, и её терзала одна мысль: а что, если он умер, и последнее, что я сказала ему, — это то, что больше не хочу быть с ним?

Она оттолкнула сон и уткнулась подбородком в колени. Мысль о том, что будет с ней, если Гарри погиб, всегда доводила её до дрожи и тошноты, — она помнила, как Драко говорил ей, что она не представляет себе мир без Гарри.

«О, нет, представить я могу, — мрачно подумала она. — Только я не хочу в нем жить».

Поднявшись, она бесшумно двинулась в ванну на поиски воды. Шепнув «Люмос», зажгла факел и пристально уставилась на свое безутешное отражение в зеркале. Да, вот так любовь и выглядит — темные тени под глазами, изможденная бледность, печально сжатые губы. Драко бы над ней рассмеялся, правда? Глядя на себя в зеркало, она почувствовала вспышку издевательской жалости к Пенси: значит, та её считает роковой женщиной, да? И любой, носящий её лицо, должен быть любим… она замерла, не донеся стакан до рта.

Да кто же вложил это дьявольский план в голову Пенси? Почему именно Рон?

Ведь нельзя сказать, чтобы все эти годы он лелеял свою тайную страсть к ней — она была совершенно в этом уверена. О, да, там что-то было, что всегда бывает между двумя близкими людьми, у которых однажды случился скоротечный роман… В таких случаях всегда остается медленно угасающее чувство собственности, которое в случае Рона несомненно усугублялось его сложной и периодически вспыхивающей ревностью к Гарри — это несомненно. Значит, Пенси уловила, поймала что-то, — взгляд, фразу, жест — что-то у Рона…

Что-то у Рона.

Гермиона поставила стакан обратно на раковину — медленно и аккуратно. Беглый осмотр комнаты Рона успеха не принес, ей было ужасно стыдно обыскивать её, особенно с учетом того, что она сама не знала, что именно нужно искать. Однако сейчас словно что-то затрепыхалось у неё в голове — она не могла ни отмахнуться от этого, ни перестать об этом думать…

Погасив свет, она как можно тише выскользнула из ванной, прокралась на цыпочках мимо комнаты Чарли, добралась до лестницы — быстрое противоскрипучее заклинание — и она бесшумно поднялась и шмыгнула в комнату Рона.

Засветив лампу, она огляделась. Все было так же, как и днем. Чисто, аккуратно, постеры по стенам и оранжевое покрывало на кровати. Та же куча фотографий на столе — Рон снял их со стен — и стопка комиксов на кровати. Она пошарила в ящиках стола, но, собственно, как и предполагала, не нашла там ничего интересного. Присев на корточки, она выдвинула самый большой ящик — у пола.

Там была коробка, обычная деревянная синяя коробка — она уже видела ее. Золотая печать на крышке гласила: Гадательные Поставки Махони, Диагон аллея, 14.

Она прекрасно знала эту коробку — сама дала её Рону в конце лета.

Что он ей сказал — или почти сказал — когда они были заключены в тюрьму Слизеринского замка — это навсегда осталось в нём, хотя он больше к этому не возвращался. Она всегда спрашивала себя, не имело ли это отношения к его никогда не использовавшемуся таланту Прорицателя? И этот ящик стал результатом всех её размышлений.

Она откинула крышку и внимательно изучила содержимое ящика. Небольшая медная гадательная чашка, упаковка чайных листьев с инструкцией по использованию, темная прозрачная сфера на бронзовой подставке с выгравированными словами: «Я храню тайны».

Гермона задумчиво приподняла сферу в руке, а потом с силой швырнула ее на металлический угол прикроватной тумбочки Рона, приготовясь к страшному шуму — однако, к ее удивлению, та тихо и аккуратно раскололась на две половинки.

Оттуда выпала тщательно связанная пачечка исписанных пергаментов, многократно сложенных и стянутых серебряной цепочкой. Невыразимая печаль охватила Гермиону, когда она подняла их, — она поняла, что это. Даже узнав правду, даже после того, как всё выяснилось, у Рона не поднялась рука выкинуть их.

Ей иногда казалось, что он был самым сентиментальным из них, — самым весёлым и самым ранимым.

Со вздохом она сунула связку любовных писем в карман — прямо к сердцу.

— Сделка, — сказал Гарри. Он шагал туда-сюда по вершине башни с тех пор, как стража вернула его обратно, теперь же он остановился и, заложив руки за спину, взглянул на Драко. Поднявшийся ветер кинул тому в лицо светлые волосы; юноша поднял руку, чтобы убрать их, и холодная манжета коснулась его кожи. — Чаша в обмен на противоядие. Вернее, даже не чаша — письмо Гермионе, чтобы она отправила её в Имение. Она так и поступит, когда поймет, что стоит на кону. Это и в самом деле просто.

— Удивительно просто, — согласился Драко, чувствуя какое-то отрешённое спокойствие. — Словно он планировал это очень долгое время.

— Я так не думаю, — возразил Гарри. Волосы облепили ему лицо. — Мне не кажется, что это специально. В этом нет смысла.

— Ну, нам надо все обдумать. Что же нам теперь делать?

— Что ты имеешь в виду, говоря «что же нам теперь делать»? — после короткой тишины осторожно поинтересовался Гарри.

Драко засомневался и посмотрел на Гарри — но у того было решительное и непроницаемое лицо, зеленые глаза были темны и серьёзны.

— Я про моего отца. Что же нам теперь делать?

Гарри покачал головой — не в смысле отрицания чего-то, а словно бы он только что вынырнул и не был уверен, что слышит все верно.

— Мы дадим ему то, что он хочет, — произнес он. — У нас ведь нет выбора, верно? А он даст тебе противоядие.

На Драко накатила странная, пригибающая к земле усталость. Он взглянул на Гарри — словно издалека, словно сквозь густое облако, сквозь туман.

— У нас есть выбор. Мы не должны делать то, что он хочет.

— Но тогда мы не получим противоядие, — медленно пояснил Гарри, словно объясняя ситуацию ребенку.

— Я понял, — кивнул Драко. — Мы не получим противоядие.

Гарри осознал то, что тот произнес — лицо его залила краска, потом кровь отхлынула, и он побелел.

— Да что ты говоришь?!

— Говорю, что всё это бессмысленно, — ответил Драко. — Если мой отец говорит, что это противоядие — вероятно, так оно и есть, однако наверняка есть какая-то лазейка, которая даст ему возможность не отдавать его нам, держа нас на крючке. Заставлять выполнять все его желания, прыгая на ниточках, как марионетки, — и, в конце концов, мы все равно его не получим.

— Он сказал, что оно бы спасло твою жизнь.

— Наверное, так оно и будет — сейчас, — возразил Драко. — Но потом будет что-то еще и еще… Ты же видел, какой он: он считает меня своей собственностью, и пока я существую в этом статусе, он будет использовать меня, чтобы бить по тебе. Если мы сейчас поступим так, как он хочет, он поймет, что это работает.

Гарри тряхнул головой:

— Это не имеет значения. Сейчас вообще ничего не имеет значения. Если мы что-то и должны делать прямо сейчас, сию минуту, — так это остановить твою смерть.

Драко услышал свой громкий смех — не слишком-то приятный.

— Именно потому-то ты такой неважный составитель планов, Гарри. Как будто мир не существует дольше, чем пять секунд…

Гарри закрыл глаза и сжал кулаки — Драко видел, что тот с трудом пытается удержать себя в руках, и следил за ним с зарождающейся тошнотой: ему не нравилось делать Гарри больно, и он рассеяно подивился тому, что, кажется, тот становится сильнее под давлением обстоятельств.

— Зачем мой отец говорил это тебе? — резко спросил, наконец, Драко. — Чтобы заставить тебя отреагировать именно таким образом. Не думаю, что стоит напоминать тебе, что он лгун?

Гарри открыл глаза.

— Да, я знаю, — он лгун. Но он — такой же, как ты: он не станет лгать, если правда куда мощнее любой лжи. Он не сказал мне ничего такого, чего бы я не знал. Ничего.

На самом деле Драко его не слушал — на второй фразе Гарри разум отказался воспринимать что-либо: «он такой же, как ты».

— Я не позволю отцу сделать из тебя пешку, которой он может крутить, как угодно, — жестко произнес он. — Нет. Что бы он тебе ни предлагал — всё это обман, как ты этого не видишь? — он убрал с лица влажные волосы: несмотря на холод, он вспотел, — Я понимаю, ты не можешь рассуждать так же, как он. Тебе просто в голову прийти не может, насколько злы могут быть люди. Мой отец ненавидит тебя, и какую бы сделку он ни предлагал, твои интересы — как и мои — его не волнуют. И надо быть или дураком, или слепым — ну, или же и тем, и другим сразу — чтобы этого не видеть.

— Может, так оно и есть. Однако я не собираюсь скидывать со счёта тот факт, что ты ненавидишь своего отца независимо от того, живой ты или мертвый…

— Он ожидает, что ты пойдешь на уступки, Гарри! Весь его план базируется на этом.

— Да пошел этот план со всем остальным… — отрезал Гарри. — Я всех потерял — всех моих друзей. Я не хочу потерять и тебя.

— Ты же знаешь, что все равно, рано или поздно, останешься с этим один на один — ты же мне сам это сказал…

— Боже мой, чёрт побери! — взорвался Гарри с таким звуком, словно сломалась кость. — А что бы ты сделал на моем месте? Если бы умирал я?

— Ну, это совсем другое дело, — спокойно ответил Драко.

— Да? И в чем же разница?

— В том, что ты — Гарри Поттер, — голос Драко был ясен и монотонен, словно он просто перечислял очевидные факты. — Ты — Мальчик-Который-Выжил. Тот, что спасет всех. В тебе есть необходимость. Во мне — нет.

— Это глупейшая вещь из всех, что мне приходилось слышать, — горько ответил Гарри. — Поверить не могу, что ты швырнул мне в лицо слова о том, кем я являюсь, — да что с тобой случилось? Ты что — думаешь, я смогу жить, зная, что обязан этим тому, что я знаменит, а ты — нет?

— Дело не в знаменитости. Да и в любом случае — ты все равно об этом не вспомнишь: мой отец наложит на нас Заклятье Памяти, ты ничего не узнаешь, — произнес Драко и немедленно об этом пожалел.

Гарри уставился на него в упор. Зрачки его все расширялись и расширялись, пока глаза не стали совершенно черными, окруженными лишь тонкой зеленой полоской:

— Я за всю свою жизнь никогда — никогда! — не хотел никому вмазать так, как тебе сейчас…

— Ну, так ударь меня, если тебе так хочется, — тихо предложил Драко. — Однако имей в виду: если позволишь сейчас победить моему отцу — позволишь победить Вольдеморту. Если он получит чашу, с её помощью он разрушит мир. Конечно, звучит нелепо — но так оно и есть. Ты же герой, правда? И выбор как раз для героя. Твои друзья — и всё остальное.

Гарри согнул руки, и Драко отчуждённо удивился тому, что тот, похоже, и вправду решил его ударить.

Но Гарри чистым и спокойным голосом, словно о чём-то уже решенном, произнес:

— Я надеюсь, что ты понимаешь, каков был бы мой выбор.

Драко взглянул на него и осознал — с каким-то странным чувством в глубине души — что не понимает. Он предполагал, что Гарри выберет «все остальное» и открыл, было, рот, чтобы спросить, однако никак не мог сформулировать вопрос; и возможность эта была навсегда упущена, потому что дверь снова открылась, и вернулся Люциус.

Он больше не улыбался. В руке он нес скрученный пергамент и перо, что-то золотисто поблескивало в его нагрудном кармане.

Он выжидательно взглянул на юношей.

— Ну-с, мальчики, — он переводил взгляд с одного на другого, — вы уже приняли решение?

Гермиона разложила пергаменты на столе и дрожащей рукой начала перебирать их. Ей казалось, что она сумела унять охвативший её ужас, но теперь он вернулся снова. Кто-то копировал её почерк — и скопировал его настолько хорошо, что даже её лучший друг пал жертвой этого обмана. И не только почерк — её выражения, её стиль… Да, Пенси должна люто, ох как люто е ненавидеть, подумала Гермиона, чувствуя, как по коже бегут мурашки, — она должна была долго это планировать, пристально следя за ней. Гермиона почувствовала, что волосы у неё встают дыбом.

Мой милый,

я так скучала по тебе сегодня. Я столько думала о тебе на Зельях, что забыла писать лекцию — как бы ты сказал, столкнулась с самым большим ужасом в моей жизни. Домашнее задание — только десять баллов из десяти.

Не могу дождаться момента, когда вечером увижу тебя. Как бы я хотела, чтоб у меня было меньше возни с моим курсовым проектом. Я знаю, все потому, что я провожу столько времени с тобой. Мы могли бы позаниматься вместе, если ты не возражаешь. Я бы захватила домашнее задание с собой. Представь меня, крадущейся по коридору с карманами, набитыми лопухом, полынью и рутой… если бы ты захватил корень тысячелистника, это было бы здорово — так что не забудь!

Все, что я хочу, — это побыть с тобой… конечно, за исключением того, что нам нужно подождать до Нового года. Дорогой, спасибо тебе за твоё понимание и терпение — я понимаю, как трудно держать в себе такую тайну. Какое же это будет облегчение, когда мы сможем наконец-то быть вместе, не скрываясь ни от кого.

Боже, кто-то идёт. Убегаю. Люблю тебя.

Гермиона.

Гермиона поморщилась: лопух, полынь и рута — это ещё что такое? Рон что-то ей говорил перед тем, как уехать из школы: «…Это был не просто секс, — мы разговаривали, вместе ели, делали уроки по Зельям…»

Она внимательно уставилась на письмо. Переход от первого абзаца ко второму был довольно ловким, просьба принести компоненты для зелья была надёжно упрятана под многократные заверения в своей любви, однако, Гермионе показалось, что именно это-то и было истинной сутью письма. Ни в одном из писем при более тщательном изучении не было обнаружено столько страстных излияний — все они были аккуратно сформулированы, словно бы действительно принадлежали перу Гермионы. Признаться, в любовных письмах она была не сильна, она ни разу не написала ни единой любовной записки к Гарри, даже не могла себе представить, как это делается. Она его просто любила — мысль о том, чтобы сесть и написать хвалебную песнь его зеленым глазам и обожаемому носу казалась ей, мягко говоря, нелепой. Возможно, в душе она не была поэтом, но такова уж она была.

Подняв свою палочку, она прикоснулась ею к пергаменту. Это было простое рифмованное заклинание.

Ты скажи-ка мне, пергамент,

Ты скажи-ка мне, перо

Кто писал все эти строки,

Покажи-ка мне его.

Пергамент дрогнул, буквы перестроились, появилась надпись ПЕНСИ ПАРКИНСОН. Гермиона передернула плечами, когда её имя на пергаменте исчезло и письмо приобрело исходный вид. Что ж, она ожидала, что это именно Пенси — ничего удивительного. Они покусала губы.

Существовала еще одна вещь, которую она могла проделать, однако она боялась того, что может узнать. На уроках Защиты они узнали, что существует некая разновидность Заклятья Confundus, которое может быть вплетено в слова письма, — знаменитая «книга, которую невозможно было прекратить читать», по словам Люпина, содержала в себе одно из сильнейших заклинаний повиновения — Obedience, вставленное в текст.

— Revelatus confundus, — пробормоталаона.

Пергамент снова затрепетал. В этот раз слова не таяли, но некоторые из них потемнели и выделились.

Мой милый, я так скучала по тебе сегодня. Я столько думала о тебе на Зельях, что забыла писать лекцию, — как бы ты сказал, столкнулась с самым большим ужасом в моей жизни. Домашнее задание — только десять баллов из десяти. Не могу дождаться момента, когда вечером увижу тебя. Как бы я хотела, чтоб у меня было меньше возни с моим курсовым проектом. Я знаю, все потому, что я провожу столько времени с тобой. Мы могли бы позаниматься вместе, если ты не возражаешь. Я бы захватила домашнее задание с собой. Представь меня, крадущейся по коридору с карманами, набитыми лопухом, полынью и рутой… если бы ты захватил корень тысячелистника, это было бы здорово — так что не забудь!

Все, что я хочу — это побыть с тобой… конечно, за исключением того, что нам нужно подождать до Нового года. Дорогой, спасибо тебе за твое понимание и терпение — я понимаю, как трудно держать в себе такую тайну. Какое же это будет облегчение, когда мы сможем наконец-то быть вместе, не скрываясь ни от кого.

Боже, кто-то идет. Убегаю. Люблю тебя. Надеюсь, что ты всегда будешь любить меня.

Гермиона.

Гермиона в смятении прочитала вслух выделенные слова: «Курсовой проект готов. Принеси лопух, полынь, руту и корень тысячелистника. Забудь обо всем, кроме покорности Тёмному Лорду и любви ко мне».

Она откинулась на пятки и покачала головой, не в силах справиться с обуявшим её дурным предчувствием.

— Рон, во что ты ввязался?

Гарри потянул Люциусу руку:

— Дайте мне перо.

— Нет, — отрезал Драко, шагая вперед, но Люциус встал между юношами и удержал сына.

— Гарри…

Гарри прикусил губу и отвел глаза от Драко:

— Дайте мне перо, — быстро повторил он. — И пергамент.

— Очень мудрое решение, — заметил Люциус, улыбкой которого можно было поцарапать стекло, настолько она была острой. — Рад, что хотя бы один из вас способен что-то чувствовать. — Он продолжал одной рукой удерживать Драко, другой он протянул Гарри пергамент. — Пиши.

Гарри взял его и сделал шаг назад. Драко немедленно узнал это перо — любимое перо Люциуса: позолоченное самопишущее перо ворона.

…Гарри, — разъяренно подумал Драко, — не будь дураком, послушай меня! Порви пергамент.

Но Гарри отгородился от него, слова отскакивали, как мыльные пузыри от скалы. Драко хотел рвануться вперед и оттолкнуть Люциуса с дороги — но это было бессмысленно: в своем теперешнем состоянии он вряд ли справился бы и с корнуэльским пикси, а отец всегда был очень силён.

Словно прочитав мысли сына, тот повернулся к нему со своей острой, ослепительной улыбкой. Драко чувствовал наслаждение отца: да, ему всегда нравились такие вещи. Победа, главенство, контроль над происходящим. Управление другими людьми.

Улыбка Люциуса стала шире, он потянулся к карману и достал оттуда фиал, который Драко немедленно узнал по описанию Гарри. Бледно-зелёное противоядие внутри.

Поставив фиал на каменный пол и, придерживая его ботинком, он взглянул на Гарри — по его виду было совершенно ясно, что сделай Гарри какое-нибудь необдуманное движение, он немедленно раздавит хрупкое стекло.

— Как там говорил мой старый профессор Зелий? — вслух размышлял Люциус, задумчиво склонив голову. — «Почему не слышу скрипа перьев по пергаменту?» Хотя, в данном случае, речь идет только об одном пере.

Гарри промолчал, стиснув перо так, что пальцы побелели, и этот миг Драко непроизвольно вспомнил слова Гермионы, прозвучавшие на платформе в Хогсмиде: «Они использовали меня, чтобы ударить в него, Драко. Использовали меня — они знали, как причинить ему самую сильную боль, и я не хочу быть частью этого. Не могу и не буду».

Внезапно рука Гарри ослабла, и он начал писать, неловко пристроив на предплечье пергамент, скрип пера нарушил тишину ночи. Люциус взглянул на противоядие у себя под ногами, потом на Драко.

— Спокойно, мальчик, — мягко, как Драко никогда от него не слышал, произнес он. — Позволь твоему другу спасти тебя, коль скоро ему так хочется. Возможно, позже ты сделаешь то же для него.

Этот мягкий тон Люциуса было невозможно выдержать, Драко отвел взгляд и посмотрел на Гарри: голова его была склонена, он писал, не поднимая глаз. На Драко накатила странное сумеречное, дремотное состояние — казалось, он все прекрасно и отчетливо видит и, в то же время, мир словно отделило от него стекло. За год это была, возможно, первая вещь, когда он понял, что не может, да и не хочет понять Гарри. Он не был Дамблдором, чтобы считать смерть удивительным приключением, однако он был Малфоем: он должен встретить смерть с высоко поднятой головой и без всяких признаков страха. Однажды…

… Однажды ты это поймешь, — подумал он в сторону Гарри, даже не задумываясь, слышит тот его или же нет. — Я всегда считал, что должен следовать за тобой хоть к дверям ада. И там попросить привратника пропустить меня вместо тебя. И если бы он не согласился, то пойти с тобой. А если бы он меня не пропустил, то остаться ждать тебя на берегу реки. Я пообещал присматривать за тобой и всюду за тобой следовать. Я обещал никогда не покидать тебя. И я никогда не думал, что смерть может помешать этому. Не твоя смерть — моя.

Гарри не поднял глаз, он не слушал — но это не имело значения. Драко уже все решил. Он закрыл глаза — он не смог бы выполнить то, что хотел, с открытыми глазами. Прикинув расстояние до отца, он сделал шаг, потом ещё. Он услышал, как заговорил Люциус и, размахнувшись, с силой пнул ногой.

Носок ботинка коснулся фиала, открыв глаза, он увидел, как тот взлетел в воздух и раскололся о парапет. Зеленая жидкость потекла на каменные плиты.

Он увидел, как вскинул голову Гарри — сначала его взгляд был недоумевающим, и тут же его лицо побелело и перо выпало из руки. Пергамент, развернувшись, белым пером спланировал ему под ноги, — Драко увидел, что Гарри не написал ничего, кроме: «Дорогая Гермиона» и удивился: ему показалось, что прошло столько времени…

Драко поднял глаза, но выражение на лице друга было таким, что он не смог смотреть на него, перевел глаза на отца и увидел то, что доводилось видеть крайне редко: Люциус был потрясён.

Он поднял руку, словно пытаясь удержать Драко, уронил её и с выражением недоверия и горечи смотрел на сына… во взгляде было что-то еще, что Драко мог интерпретировать как бешенство и уважение в одно и то же время — но нет, наверное, ему показалось. Это было бы невозможно.

— Надеюсь, ты понимаешь, что ты наделал, — яростным шепотом прошипел Люциус сыну. — Это все, что было: больше нет.

— Знаю, — кивнул Драко. — Я понимаю, что сделал.

Рот Люциуса сжался и превратился в острую бритву.

— Глупец, — он развернулся на пятках, шагнул за дверь и с силой захлопнул её.

Изнеможение было таким, что уже походило на боль, хотя боли с собой не несло. Рон не понимал, сколько он уже провел времени без пищи и сна — наверное, не больше суток, однако часы, проведенные за шахматами, сделали эти сутки бесконечными.

Он всегда получал удовольствие от игры в шахматы, теперь же его от них тошнило. Каждый раз, когда партия заканчивалась, он думал, он надеялся, что она станет последней. И каждый раз темный Лорд взмахом руки поднимал фигуры на доску и мертвым голосом произносил:

— Ещё.

Он уже не отличал пешек от коней и слонов. Фигуры в его окоченевших пальцах были тяжелы, как камни. Он силой воли заставлял свой разум сконцентрироваться, заставлял себя вырабатывать какую-то стратегию игры. Ничего не выходило — в нескольких партиях он победил, несколько проиграл. Казалось, что ничего не имело смысла: каждый раз Вольдеморт взмахивал рукой, каждый раз произносил только одна слово: «ещё». Рону уже начало казаться, что это вовсе не шахматы, а какая-то изощрённая пытка.

Рон медленно поднял коня и опустил взгляд, пытаясь измученным разумом осознать происходящее на доске, расшифровать этот шахматный узор. Перед глазами все дрожало, словно он смотрел сквозь горячий колышущийся воздух. Правую руку свело, и конь выпал из пальцев, громко стукнувшись о доску.

И звук этот стал тем ключом, что распахнул его разум. Безо всякого предупреждения мир разломился пополам, словно разрезанное яблоко. В ушах зашумело, мучительная боль пронзила локти и колени, мгновение спустя он понял, что упал со стула, и, ударившись, сжался. Перевернувшись, он взглянул на качающийся над ним мир теней.

— Что происходит? — прошептал он. — Больно… больно…

— Что ты видишь? — голос Тёмного Лорда резал, как нож. — Мальчик, скажи мне, что ты видишь.

Тени задвигались, начали сливаться — возникло что-то вроде пейзажа за окном поезда, образы качались и быстро сменяли один другого, отчетливые, но беззвучные, они были реальней, чем сновидения. Прежде ничего подобного не происходило. Никогда.

— Я вижу… — он прикрыл глаза, но ничего не изменилось, грядущее рванулось к нему и захлестнуло его, он очутился внутри и начал озираться: он стоял в центре вращающегося мира и видел всё и сразу, но с трудом мог всё это вобрать в себя.

Слова сами полились у него изо рта, он не мог сдержать поток:

— Знак Мрака над Хогвартсом… — свистяще выдохнул он, — небо, тёмное от дыма… снова Знак… и снова, и снова… Вижу… волшебные дома в Англии и небо над ними полны смерти… Вижу смерть… Мёртвые дети…

— Хорошо, — произнес Темный Лорд. — Дальше… Видишь ли ты Гарри Поттера?

— Гарри?.. Я вижу Гарри. Кровь на его руках. Он рыдает. Его браслет — он расколот на куски. Гарри уходит. Он идет по воде. Он касается рукой шеи — но нет, заклятье, что он носил, пропало.

— Эпициклическое Заклятье, — кивнул Вольдеморт, — которое Люциус так неосторожно сделал для сына. А сын Люциуса — ты видишь его?

— Нет, нет. Я не вижу его — я не могу его увидеть…

Раздался шепчущий смех. Рисенн?

— Господин, возможно, у него нет будущего.

— Смотри снова. Смотри внимательнее, — велел Тёмный Лорд.

Но Рон едва ли слышал его — он был унесен потоком образов: небо, залитое ослепительным огнем, съёжившееся тело в пентаграмме, языки пламени, рвущиеся из окон Министерства, два человека, обнимающиеся и целующиеся в золотой клетке, — он знал, что они делают что-то ужасное, что-то неправильное. Он увидел взирающую на него с невероятной печалью и горечью Гермиону, увидел окруженного зеленым свечением Симуса — словно тот стоял под водой… Увидел расколотые пополам стеклянные сердца, разбитый на куски рунический браслет Гарри… — и он закричал, хотя позже так никогда и не узнал, кого же он призывал…

Все, что он познал, — это охватившую его темноту, что швырнула его в милосердные объятия забвения.

Дверь за Люциусом закрылась.

Драко повернулся и посмотрел на Гарри, собравшись с силами, чтобы встретить его взгляд, полный ярости, гнева, негодования, презрения и неуважения. Он ждал, что Гарри закричит на него.

Но Гарри не кричал.

Казалось, он даже не был рассержен: опустившись на колени, он старательно собирал осколки разбившегося о камни фиала в горсть, шаря рукой по камням в поисках невидимых кусочков.

У Драко пересохло во рту.

— Гарри, что ты делаешь?

Гарри медленно поднял голову, и лунный свет блеснул в его очках, Драко не мог увидеть его глаз, — только упрямый подбородок и перекошенный рот. Изрезанные осколками руки были в крови — чёрной в этом лунном свете.

— Может, не все пропало, — произнес он. — Может, хоть чуть-чуть осталось…

Драко просто ничего не смог вымолвить в ответ, он стоял, смотрел на Гарри и думал, что если бы тот взбесился, все было бы гораздо проще и легче.

— Я просто подумал, что это могло бы помочь… — произнес Гарри и взглянул на свои руки, где последние капли противоядия смешались с кровью и стеклянной крошкой. Волосы упали вниз, спрятав его лицо. Драко не мог понять, о чём он говорит, и вдруг вспомнил Гарри — во сне, сидящего на песке и говорящего, что любая помощь опоздала…

— Не надо, — произнес Драко. — Гарри…

— Если бы мы могли получить хотя бы капельку… можно было бы провести исследование в лаборатории…

…Гарри… — Драко опустился на корточки рядом с Гарри и крепко стиснул его запястье. — В этом нет никакого смысла…

Гарри вскинул голову: глаза его были неестественно чисты, в них не было слез — они словно лучились.

…Почему он не применил к нам Заклинание Памяти? Почему твой отец не выполнил его в тот момент, когда ты разбил фиал?

…Потому что он садист, — устало ответил Драко. — Мы его разозлили — теперь трудно сказать, как он поступит.

…Или поступил, — даже внутренний голос Гарри был усталым и монотонным. — Все это время я думал, что ты его ненавидишь. Однако себя ты ненавидишь куда больше. Ну, или же меня.

…Тебя? — Драко стиснул руку Гарри еще сильнее, тот даже поморщился.

— Моя рука! — громко воскликнул он.

Драко опустил глаза:

— Черт, да у тебя полная рука стекляшек. Ты временами просто дурень, почему ты не надеваешь перчаток? — он отпустил руку Гарри и скомандовал — А ну, держи руку ровно. Я сейчас вытащу стекло.

Драко стянул с себя перчатки. Гарри молча смотрел, как тот своими обкусанными ногтями начал вытягивать серебристые осколки из ладоней. Кровь заполняла ранки и стекала по запястью, оставляя на коже тонкий и запутанный алый узор.

— Оторви кусок от моего плаща, — попросил Гарри. — Чтобы собрать стекло.

Драко понял, о чем он, и послушно завернул осколки в тряпочку. Он понимал, что это пустая трата времени, однако подчинился, не глядя Гарри в глаза. Он этой неудобной коленопреклоненной позы его бросило в пот. Передав узелок с осколками Гарри, он вытер повлажневшие пальцы о мантию, оставив на ней кровавые следы.

— Что за черт, — прошептал он себе под нос. — Ты можешь сжать пальцы?

— Я могу сжать их в кулак, — ответил Гарри. Его голос был странно сдавленным.

Драко присел на пятки.

— Слушай, если ты думаешь, что я…

Он не успел закончить фразу: дверь в башню открылась в четвертый раз за этот вечер, Гарри, стоявший лицом к ней, задохнулся — от ужаса ли, удивления ли — Драко не понял, он резко повернулся и вытаращил глаза.

Человек, стоявший в дверях, не был Люциусом Малфоем. И не был Пожирателем Смерти. Это была хрупкаяфигурка в желтом плаще — она казалась горящим в темноте факелом. Между ярким плащом и сияющими волосами белело лицо.

Драко поднялся на ноги, не в силах поверить в происходящее:

— Джинни? Какого черта ты здесь делаешь?

— Мой Бог… — произнесла Джинни, уставясь на юношей. Ей сначала показалось, что на Гарри черные перчатки, однако, лишь только Драко шевельнулся и двинулся к ней, лунный свет упал на Гарри, и она увидела, что это кровь.

— Что с твоими руками? — прошептала она. — Что произошло? Почему вы тут?

Драко просто стоял и таращился на неё. На его лице смешались все эмоции, невозможно было понять, о чем он думает. Гарри пришел в себя первым, он подошел и взял её за плечи:

— Джинни, тебя кто-нибудь видел?

— Никто, — помотала она головой, — я проследила за Люциусом, когда он шел сюда, а потом спряталась и дождалась, чтобы он ушел. Он меня не видел. Он выглядел совершенно озверевшим — я подумала, что тут не обошлось без Драко, ведь только он способен довести его до такого состояния, — она слабо улыбнулась.

Гарри не улыбнулся в ответ.

Она быстро продолжила:

— Дверь не запирается, так что я просто дождалась, когда Люциус спустится, и вошла сюда. Охраны нет.

— Да, — кивнул Драко, — но, Джинни, что ты тут делаешь? И как ты вернулась в Имение?

У нее ёкнуло сердце. Хроноворот, спрятанный под плащом, тяжелым булыжником оттянул шею.

— Я никуда и не уходила… — начала она, но Гарри перебил ее.

— Сейчас это неважно, — отрезал он. — Ты здесь, дверь открыта — вот это действительно важно. Нам надо убираться отсюда, да побыстрее, пока Люциус не пришел, — все еще держа Джинни за плечи, он повернулся к Драко. — Ты можешь нас вывести из Имения?

Прищуренные глаза Драко напоминали серебряные полумесяцы:

— Черт, во всяком случае — попытаюсь.

Гарри медленно опустил руки. Позже Джинни обнаружила на своем плаще два кровавых отпечатка — на каждом плече. Он легонько коснулся её щеки тыльной стороной руки — так сделал бы Рон или Чарли, пытаясь её ободрить. И тут она увидела в его глазах невыразимую печаль — куда большую, чем можно было бы подозревать в подобной ситуации.

— Малфой, — произнес он, не поворачиваясь к Драко. — Веди нас.

Драко ничего не ответил, хотя, возможно, ответил, — только безмолвно, Джинни не хотелось гадать об этом; тенью — легкой, бесшумной — он проскользнул мимо, она последовала за ним, замыкал цепочку Гарри.

Возвращение по узкой лестнице, ведущей в Имение, напоминало спуск в тюрьму. Джинни слегка охнула, когда Гарри закрыл дверь, и звезды пропали из вида; теперь они оказались в сумрачном замкнутом пространстве, освещенном лишь колышущимся светом факела.

Она шла за тонкой прямой тенью Драко. Резко повернув направо, он толкнул в сторону гобелен, открыв дверь позади него.

— Потайная лестница, — тихонько произнес он и положил руку на дверную ручку. Дверь бесшумно приоткрылась. Прерывисто вздохнув, он придержал ее, пропуская Джинни и Гарри.

Вторая лестница была уже, и на ней вообще не было факелов — слабое свечение шло от стен. Было влажно, даже пахло сыростью, словно они стояли на морском берегу.

— У меня есть палочка, — шепнула Джинни, я могу «Люмос»…

— Нет, — остановил ее Драко, взяв за руку. Что-то больно ударило её по пальцам — опустив глаза, она увидела адмантиновый наручник. — Здесь — никакой магии.

Она кивнула.

Гарри шел впереди, завернув за первый поворот винтовой лестницы. Джинни повернулась и посмотрела на Драко — тот был отстраненным и погруженным в какие-то раздумья. Нет, не такие грустные, как у Гарри, однако, судя по всему, куда более содержательные. За эти дни он стал еще тоньше, приобретя какую-то угловатость. В его красоте стало больше металла, будто жесткость приблизилась к поверхности.

— Скажи мне, что с тобой всё в порядке, — тихонько попросила она его.

— Я в порядке, — его голос был холоден и тускл.

— Я вспоминаю, что, кажется, однажды уже спасала тебя с башни, — сказала она так легко, как могла, пытаясь вызвать улыбку у него на губах.

Его полуприкрытые глаза вдруг распахнулись, и он в упор взглянул на нее:

— А я припоминаю, что однажды сказал тебе, что не хочу, чтобы меня кто-то спасал. Особенно ты.

— Эй, вы, двое, — вы идёте? — прошипел Гарри из-за угла.

Не взглянув на Джинни, Драко развернулся и пошел вслед за ним. Подавив яростный ответ, Джинни двинулась за ним. Едва что-то различая из-за мрака и слез, стоящих в глазах, она споткнулась на узком повороте и уцепилась за верхнюю ступеньку. Рука ухватила её за плечи и не дала упасть. Это был Драко.

— Держись на ногах.

Она сердито отдернулась.

— Не прикасайся ко мне, — рявкнула она.

Гарри с усталым видом ждал их на площадке внизу.

— Даже спрашивать не собираюсь, — заметил он.

— И правильно делаешь, — ответил ему Драко. Джинни показалось, что за его сдержанностью мелькнуло слабое мрачное веселье.

— И не смейтесь надо мной, — заявила она, понимая, что это звучит совершенно не к месту.

— И не мечтай, — ответил Драко, перешагнул через две ступеньки и оказался рядом с Гарри.

— Неблагодарная скотина, — пробормотала Джинни себе под нос и продолжила осторожно спускаться. Юноши ожидали её на площадке, погрузившись в какую-то дискуссию.

— Куда ведет этот переход? — спросил Гарри.

— Он проходит под крепостным рвом. И выходит в сад с розами. Во всяком случае, выходил.

— Отлично, значит, мы можем выбраться отсюда, а дальше что? Если мы выйдем в Малфой-Парк, куда мы там денемся? Особенно, если принять во внимание, что сейчас ночь, холодно и только Джинни способна колдовать.

Драко покачал головой:

— Мы не можем туда пойти. Деваться нам некуда, в Малфой Парке небезопасно: эти уроды — и судья, и мэр — в кармане у моего отца. Как и весь город.

— А где ваши метлы? — надувшись, спросила Джинни.

— В школе, — Гарри отбросил волосы с глаз. — Но, наверное, в Имении полно метел…

Драко покачал головой.

— Только не отцовские метлы. Ими лучше не пользоваться: всякие ценные экземпляры могут оказаться заколдованными. Поверь мне на слово.

Гарри прикусил губу.

— Может, возьмем один из экипажей?

Драко снова помотал головой:

— Нет, это тоже отцовская собственность и… — он вскинул голову, его серые глаза вспыхнули. — Мысль!

Гарри удивленно поднял глаза:

— Что?

— Это только меня осенила мысль, что две превосходные метлы воткнуты в дерево у отеля Рождественский Морозец?

Эта информация настолько застала Гарри врасплох, что у него на губах появилась улыбка.

— Чёрт возьми! Отличная мысль.

Драко скромно улыбнулся.

— Вообще-то я гений, — заметил он.

Постепенно улыбка Гарри исчезла, он нахмурился.

— Но они неоткалиброваны.

Это Драко не смутило:

— А это что? — он с триумфальным видом вытащил что-то из кармана и помахал перед носом Гарри и Джинни. — Это наша удача.

Джинни посмотрела на Гарри.

— Ты видишь то же, что и я? — спросила она.

— Ты про бумажный самолетик?

— Ага.

Он кивнул.

— Только вот не надо разговаривать так, словно меня тут нет, — обиженно сказал Драко.

— Видишь ли, если ты и вправду решил усадить всех нас на бумажный самолетик, чтобы добраться до Хогвартса, то у нас есть масса причин, чтобы говорить о тебе так, словно тебя тут нет, — пояснил Гарри.

Драко запустил в него самолетиком, и тот клюнул Гарри в лоб.

— Это инструкция по калибровке, дятел, — произнес Драко. — Сириус дал мне её утром.

Гарри взял самолет и сунул его в карман мантии.

— Отлично, теперь ты сказал, и я понял, — сейчас Гарри действительно улыбался, у Джинни даже стало легче на душе.

— Кроме того, я прекрасно знаю, что ты не можешь летать на самолете без как-там-оно-называется… — продолжил Драко. — … батареек!

— Верно, я и забыл. Да, пожалуй, ты гений.

Драко скорчил рожу.

— Ну, в любом случае, я не…

— Гм, — вторглась в их разговор Джинни, — как насчёт того, чтобы поторопиться?

На лицах юношей появилось одинаково виноватое выражение.

— Точно, — кивнул Гарри, — Драко, давай опять вперед.

Драко кивнул. Джинни слегка притормозила, пропустив их обоих вперед.

В этом слабом фосфоресцирующем свете они были только тенями, и невозможно было разобраться, какая тень кому принадлежала.

— Сириус, ты ничего не ешь. Я вывалю остатки спагетти из твоей тарелки тебе на голову.

Сириус поднял глаза и слабо улыбнулся.

— Извини. Что-то задумался, — он пожал плечами в ответ на озабоченный взгляд друга.

Они переглянулись поверх грубого деревянного стола на кухне Люпина в маленьком домике, который он регулярно подлатывал, когда не преподавал в Хогвартсе.

Как и Люпин, дом был простым, элегантным, немного облезлым по краям, а потому нуждался в покраске — как, впрочем, и сам Люпин.

Они вернулись сюда после посещения Министерства, потому что Люпину необходимо было принять аконитового зелья — полнолуние ожидалось через пять дней, а также по обоюдному интересу: им нужны были старые книги и бумаги из тех дней, когда они активно поставляли информацию.

Казалось, Люпин без слов чувствовал нежелание Сириуса возвращаться в Нору и видеть взволнованные лица Уизли, так что, помянув разные байки про аппарирование на пустой желудок, он буквально втолкнул Сириуса на свою кухню и с неожиданно удовлетворительным результатом управился с приготовлением ужина из спагетти и черного кофе. Кофе был крепкий и горький, а у спагетти был сильный привкус эстрагона, так что Сириус почувствовал вину из-за того, что не мог это в себя впихнуть.

— Все думаешь о том же, что и раньше? — спросил Люпин, нарезая буханку хлеба.

Сириус, катающий шарики из мякиша, кивнул.

— Я волнуюсь за них. Всё вспоминаю лицо Драко, когда наорал на них у Рождественского Морозца. Гарри слишком много выпил, чтобы расстроиться, однако как он себя чувствовал на следующий день — одному Богу известно. Что на меня нашло? Словно я в своей жизни никогда не крал мётел.

Люпин фыркнул.

— Может, и так, однако, когда ты думаешь или видишь, что они в опасности, это не влияет на твои чувства — в конце концов, ты же их отец…

— Я сам этому удивляюсь. Иногда мне кажется, что я им, скорее, друг. Друг, что заботиться о них, беспокоиться — но все же только друг. Меня просто ужас берет, если мне кажется, что это попытка занять место Джеймса — при Гарри… или при Драко — он ведь так ненавидит своего отца…

— Ненавидит? — переспросил Люпин и покачал головой. — Он не ненавидит его.

Сириус вскинул на него удивленные глаза:

— Конечно, ненавидит!

— Нет, — пламя свечи словно зажгло глаза Люпина — странным огнем, превратив их в глаза волка. — Ты просто не видишь.

— Чего не вижу?

Люпин вздохнул.

— У тебя ведь никогда не было родителей — настоящих родителей, ты вырос без них. И ты не знал Драко, когда он был меньше. «Мой отец то, мой отец сё — отец сказал, отец сделал…» — каждое второе слово Драко было об отце, Люциус был для него примером — был тем, кем Драко мечтал стать тогда. А сейчас — Драко боится, что и вправду стал таким. Но это не значит, что он все ещё не является его отцом.

— Ты хочешь сказать, что он благодарен Люциусу? Потому что не стал бы без него тем, кем он является?

— Нет, я не об этом, — решительно возразил Люпин. — Помню, как на уроках по Защите мы проходили тему о вампирах. Как они порождают других вампиров, как передают им свои черты, как сбиваются в тесные кланы. Я рассказывал, как я уничтожил гнездо вампиров в одной из старых шахт в Румынии, — глава клана кинулся на меня при дневном свете, пожертвовав собой ради спасения своих детей. Все были просто заворожены этой историей, а когда я взглянул на Драко… я буквально увидел, о чем тот думал: «Даже демоны любят своих детей. Почему же мой отец так меня ненавидит?»

Сириус уставился в свою тарелку. У него не было воспоминаний о родителях, он не помнил их лиц. Но он помнил родителей Джеймса — они твердили сыну, какой он чудесный, замечательный, талантливый и любимый… И тот таким стал. Помнил родителей Питера, повторявших сыну, что он трус, — и он таким стал. И помнил родителей Люпина, без устали повторявших, что сын — чудовище, и главное дело всей его жизни — уберечь других от заражения… Годы и годы потребовались, чтобы убедить Рема, что это было не так.

— Все родители что-то внушают своим детям, и те рано или поздно становятся именно такими, — тихо произнес Люпин.

Сириус поднял глаза.

— Я провел годы в Азкабане за убийство, которого не совершал. Однако попади Люциус Малфой в мои руки, я бы его убил. Даже если бы после этого мне пришлось бы вернуться в Азкабан.

— Ты не сделаешь этого, — спокойно возразил Люпин. — Это сделаю я.

Драко был прав: выход из туннеля лежал в саду. К моменту, когда они добрались до него, Джинни едва была жива: было так зловонно, низко и тесно в этом проходящем подо рвом проходе, что её клаустрофобия снова разыгралась. Она, прислонясь к влажной каменной стене, ждала, пока Драко разберется с задвижкой верхнего люка. Наконец, он вытолкнул крышку наверх, и на них хлынул чистый ночной воздух.

Она с облегчением вздохнула.

— Хочется на волю? — заметил Драко.

Джинни не ответила.

— Давайте-ка, я пойду первым, — Гарри ловко и быстро, как ящерица, вскарабкался по грубой стене и выскользнул в люк, подтянувшись на руках — его ботинки мелькнули у Джинни перед носом: потертые шнурки, грязные тяжелые подошвы.

Потом они исчезли, и вместо них появилась рука Гарри, которую он протянул ей.

— Давай, я тебя вытяну, — произнес он.

Джинни взглянула на эту руку, такую похожую на руку Драко: изящную, худую, со шрамом, пересекающим ладонь. Уцепившись, она позволила Гарри вытащить её, морщась от осознания той боли, которую он наверняка сейчас испытывал. Через миг она уже стояла на снегу рядом с ним, а он протянул руку, чтобы помочь выбраться Драко, — тот приземлился рядом с ней на колени и ладони и, повернувшись, захлопнул за собой люк.

— Пошли, — скомандовал он, поднимаясь на ноги, — нам надо убраться отсюда.

Гарри взглянул на него и задал весьма странный, с точки зрения Джинни, вопрос:

— Если что, сможешь побежать?

Драко ничего не сказал, только кивнул с каменным лицом. Джинни взглянула на бледное лицо Гарри, на решительное — Драко и пришла к выводу, что лучше ни о чем не спрашивать, мысленно подивившись, что же такое Люциус сделал с ними на башне: физически они выглядели совершенно нормальными, за исключением порезов у Гарри на ладони. Однако с ними явно что-то было не в порядке.

— Пошли, — и Драко жестом позвал их следовать за собой.

Они выбрались на землю метрах в ста от замка, теперь он нависал над ними, как фальшборт какого-то огромного судна. Все окна нижних этажей были темны; и, когда они двинулись прочь, Джинни увидела, как вспышка факела скользнула в одном из высоких окон, словно огонек на гребне далекой горы.

Луна спряталась за облако, единственное, что теперь освещало им пусть, были звезды. Призрачный сумрак окутал морозную красоту сада, раскинувшегося во всех направлениях: белые ряды деревьев с подернутыми инеем ветвями — как выбеленные луной кости. Морозный снег скрипел, как сахар, придавленный стеклом, Джинни морщилась, слыша звук своих шагов.

— Вроде бы не очень холодно, — шепнула она, закутываясь в плащ, — откуда же столько льда?

— Это мой отец порезвился, — коротко ответил Драко и встал, как вкопанный. Следом за ним остановились Гарри и Джинни.

Они стояли перед мавзолеем черного мрамора, он был выше всех ранее виденных ею мавзолеев, и сейчас скорее напоминал не творение рук человеческих, а какую-то черную дыру, ведущую в самое сердце ночи. Над дверью был знак, который она теперь будет помнить всегда: палочка, скрещенная с мечом. Сверху — буквы: МАЛФОЙ и более мелко — Arte perire sua.

— Могила моего отца, — с резким неприятным смехом пояснил Драко. — То, чего он хотел: чертовски огромная и безобразная штука. Хотя надпись на латыни… Это была идея мамы.

— А что она значит? — спросила Джинни, тревожно глядя на Драко. На его лице снова появилось то же отчуждённое выражение.

— «Убит своим же порожденьем», — резко ответил Драко. — Как, я полагаю, она считала. Не повезло.

Не зная, что на это сказать, Джинни взглянула на Гарри. Он стоял, широко расставив ноги и глядя на Драко, на его лице расползалось выражение, которое она не смогла бы описать — ужасное беспокойство, граничащее с болью. Наконец он тронул Драко рукой за плечо.

— Нам лучше поспешить.

Если Драко и ответил, то сделал это безмолвно, и мгновение спустя они уже двинулись вперед, обойдя мавзолей. Срезав дорогу по низкому холму, они добрались до окружающих Имение стен — высоких, цельно-каменных, с вензелями «М» по верхушке. Чуть дальше были огромные заиндевевшие ворота. Джинни увидела, что Драко расправил плечи.

— Почти на месте.

Они двинулись дальше, единственным звуком был похрустывающий под ногами лёд. Гарри шел впереди, Джинни исподлобья за ним наблюдала. Выражение его лица у мавзолея её просто потрясло. Казалось, он о чём-то задумался, однако таким напряжённым она давно его не видела: плечи его окаменели, он сжимал-разжимал кулаки. Остановившись у ворот, он взглянул на Драко.

Ворота возвышались над ними — огромные, со сплетенными змеями, чёрные тени от которых падали на снег. Бронзовый засов был толщиной почти с руку Гарри.

Драко прошел вперед:

— Давайте я, пожалуй, лучше только я буду что-то тут трогать, — он отодвинул засов, ворота бесшумно открылись, и они выскользнули на волю: сначала Гарри, потом Джинни и последним — Драко, прикрыв и заперев ворота за ними.

Драко с облегчением вздохнул.

— А теперь…

Закончить эту фразу ему не удалось: в ночи раздался нечеловеческий вопль, словно разом заорали тысяча чудовищ. И шел он непосредственно из кармана Джинни.

— Я собственность Имения Малфоев! — верещал голоc все громче и громче. — Я СОБСТВЕННОСТЬ ИМЕНИЯ МАЛФОЕВ! Я СОБСТВЕННОСТЬ ИМЕНИЯ МАЛФОЕВ!

Прижав руки к ушам, Драко что-то взбешенно проорал ей. Едва не лишившись чувств от потрясения, Джинни рванула карман, дергавшийся и бьющий ее по ноге, словно там сидела живая кошка, и выхватила оттуда книгу, в которую она в библиотеке спрятала дневник. Теперь, высвободившись из мантии, книга орала еще громче:

— Я СОБСТВЕННОСТЬ ИМЕНИЯ МАЛФОЕВ! ВЕРНИ МЕНЯ В ИМЕНИЕ МАЛФОЕВ!

Не зная, как поступить, она кинула её Драко. Белый от ужаса, он бросил книгу на землю и начал топтать её ногой — снова и снова, пока корешок не переломился — и с ним оборвался и голос. Воцарилась тишина.

Драко, задыхаясь, стоял, уставясь на книгу, плечи под мантией ходили ходуном, словно он бежал. Потом он наклонился, поднял ее и взглянул на обложку.

— Мне почему-то кажется, что ты не скажешь нам, зачем ты стащила из кабинета моего отца книгу под названием Liber-Damnatis.

— Я… про… простите меня, — прошептала Джинни. — Мне и в голову не пришло, что она может быть заколдована.

— Да, по-видимому, так оно и есть, — Драко неожиданно пнул книгу в её сторону, она подняла ее, ужасаясь выражению его лица — решительному, разъярённому. — Забирай её, — прошипел он, — болтливая маленькая идиотка. Если ты её стащила — забирай, если тебе так этого хочется…

— Она не знала, — холодный голос Гарри оборвал тираду Драко.

— Я не хотела, — прошептала Джинни. — Я просто кое-что в неё сунула… чтобы нести… словом, мне она была нужна как орудие… а я забыла, что взяла её… Простите…

— Все в порядке, Джин, — Гарри явно чувствовал себя неловко. — Ты спасла нас, так что не нужно…

— А как тебе это удалось? — громко поинтересовался Драко. Глаза его были прищурены, рот превратился в узкую твердую линию. — А, Джинни? Как ты ухитрилась остаться в Имении, когда всех оттуда вышибли. Ты нам этого не говорила…

Джинни вздернула подбородок:

— Ты меня в чём-то обвиняешь?

— Малфой, — резко произнес Гарри. — Ты же не думаешь, что мы должны… — Гарри осекся и недоуменно прислушался. — А это ещё что?

Джинни замерла. Сначала она не услышала ничего, только слабый шелест ветвей. Она хотела что-то сказать, но тут до нее донесся еще один звук — такой тихий, что она едва могла его уловить, — приближающийся вой. Это не мог издавать человек — это было завывание идущих по следу собак. Или… волков?

Быстро повернувшись, она взглянула на Гарри и Драко. Первый находился в смятении, однако Драко был просто в ужасе, шрам на его бледной скуле сейчас казался раскаленной серебряной нитью.

— О, Боже… — пробормотал он. — Они пустили за нами адовых гончих.

Ей приснилось морское побережье. Это было очень странное сновидение — она знала, что спит, однако, при всем при том, сон был очень реальным — куда реальней тех снов, что она когда-либо видела.

Гермиона была на море достаточное количество раз, чтобы понять, что стоит она не на настоящем пляже: песок был чересчур белым, море — чересчур синим. Безоблачное небо, солнце в зените — и все же создавалось странное ощущение сумерек. Вздрогнув, она двинулась вдоль кромки воды к виднеющимся вдалеке двум фигуркам. Когда она приблизилась, они вдруг приобрели отчетливость, словно на них навели резкость. Маленький черноволосый мальчик, сидящий над полуразрушенным песочным замком. И светловолосый юноша, присевший на корточки рядом и пристально смотрящий на него. Когда она приблизилась, они оба подняли головы и взглянули на нее. Она без всякого удивления узнала их обоих.

Худенький мальчик с затравленным выражением лица, ярко сияющие зелёные глаза, алеющий на лбу шрам — ему было не больше восьми лет; в руках он сжимал красное пластиковое ведерко. По краю ведерка были процарапаны какие странные значки — словно ножом.

Гарри, — подумала она, — Гарри…

Тот, что был постарше, взглянул на неё и отвёл глаза. Он был таким же, как в жизни — того же возраста, такой же, только теперь, взглянув на его лицо, было понятно, о чем же он думает. На нем была пижама, а руки он скрестил на груди, будто замерз.

Первым заговорил Гарри:

— Вы пришли, чтобы помочь мне? — он поднял к ней голову. — Мама построила мне замок, но я его разрушил. Вы поможете мне снова его построить?

Она взглянула на пляж, потом — снова на Гарри.

— Даже если мы его построим, его смоет волной.

— Нет. Волны здесь идут назад. Как и всё остальное.

Она взглянула на белокурого мальчика, который был Драко — и не был им.

— Он говорит правду? — спросила она

Он нахмурился:

— Ты ему не веришь? Я всегда думал, что любовь — это доверие.

— Тогда, может, ты ему поможешь?

Он разжал руки и протянул их к ней, ладонями вверх: на его запястьях были две глубокие раны.

— Я уже отдал всё. Я больше ничего не могу.

Она не могла отвести глаз от этих порезов — они были такие глубокие, что сквозь них должны были быть видны кости. Однако ни костей, ни крови не было.

— Тебе не больно?

— Всем больно, — Гарри толкнул к ней свое ведерко. Жидкое серебро плеснуло на песок у ее ног, и через миг она поняла, что это кровь. Она все лилась и лилась, Гермиона отступала от нее — непонятно, как в таком маленьком ведерке поместилось столько крови… Да и нет такого человека, в ком было бы её столько… Но кровь все текла и текла к ней, и сероглазый юноша с ранами на запястьях смотрел на Гермиону — как она все пятится и пятится и…

Она споткнулась и упала на землю, проснувшись до того, как ударилась.

Гермиона открыла глаза. Что-то упрямо висело, размахивая крыльями, у нее перед лицом. Она, отмахиваясь, села, потом сообразила, что это было крыло Свинристеля. Он висел над ней, держа в своем маленьком клювике письмо.

Она взяла письмо.

— Спасибо, Свин.

Это был обычный свернутый пергамент. Какое-то время она сидела и держала его, не разворачивая, все еще во власти странного сна. Все казалось таким реальным — пляж, кровь, песок. Ее любопытство дразнили странные символы вокруг ободочка ведёрка Гарри: не были ли это те же самые символы, что и на его руническом браслете? Ей нужно было свериться с записной книжкой. Случись так, её бы поразила сила собственного подсознания и памяти.

Свин сидел на ее правом плече. Она подозревала, что он скучает по Рону, и решила не сгонять его.

Письмо было предельно коротким.

Гермиона, я должна поговорить с тобой. Я жду тебя внизу снаружи. Я послала к тебе маленькую сову, так что не пугайся. Не хочу, чтобы меня еще кто-то видел. Это касается Драко.

Она недоверчиво уставилась на подпись. Наверное, это какая-то шутка? Как она может думать?.. Гермиона вскрикнула и подскочила, когда письмо в ее руке рассыпалось в пыль.

Черт бы побрал этих слизеринских параноиков, — взбешенно подумала она и свесила ноги с кровати.

Она спала в своих пижамных штанах и старой футболке Гарри, купленной на матче Палящие Пушки — Головастые Гарпии в 1996 году. Вытащив из шкафа Джинни цветастый халат, она накинула его на плечи и пошла вниз.

Праведный гнев ее окрылил, и через миг она уже открывала запертую на задвижку дверь. Тонкая фигурка в зеленом плаще с обшитым золотом капюшоном на ступенях подпрыгнула и обернулась — из-под капюшона был виден только заостренный подбородок. На морозе дыхание срывалось с ее губ пушистыми клубочками.

— Итак, — холодно вопросила Гермиона, — ты хотела мне что-то сказать? Говори.

Капюшон дрогнул и через миг откинулся назад, выпустив на волю каскад огненных волос. Зелёные глаза с немой обидой взглянули на Гермиону.

— Разреши мне войти, — попросила Блез. — Мы можем поговорить внутри.

Позже Драко вспоминал эту безумную гонку от ворот Имения по окраине Малфой Парка как ночной кошмар безумных мечущихся склоненных теней. Предательский лёд выдёргивал дорогу из-под ног — он никогда не был так рад своим тяжелым драконьим ботинкам. Джинни было куда тяжелее — он дважды ловил её, когда она поскальзывалась, дважды ей удалось сохранить равновесие, чтобы продолжить бег. Ну, Гарри, конечно, был Гарри — с бегом у него проблем не было: он был словно рожден для бега — лёгкий, худой и жилистый. Словно падающий снег — он летел, он мчался, будто это было целью всей его жизни.

У подножия невысокого холма дорога разветвлялась, они метнулись налево, в сторону Малфой Парка. Городок был темен, жители крепко-накрепко задраили все окна и двери, как на корабле в шторм. Они рванулись к Рождественскому Морозцу, миновали его, лай своры был всё ближе и ближе.

Драко с детство был достаточно знаком с адовыми гончими Имения — вдвое больше обычных собак, с длинными слюнявыми мордами и огромными — с апельсин — глазами, они долго были источниками его ночных кошмаров. Отец его развлекался тем, что приобретал разных чудовищ; гончие свободно охотились на землях Имения. Драко собственными глазами видел, как однажды свора загнала крупного грифона и порвала его в клочья.

И ещё они были быстрыми — очень быстрыми. Драко знал, что три из них могли, рванувшись с места, в миг перелететь весь сад. Кроме того, он знал, что этот ещё не все. В момент, когда они достигли пустоши, на которой и были их метлы, визг и лай позади звучал громко, как треск веток в костре.

Гарри выскочил на пустошь первым, за ним Джинни, Драко был последним, Все было так же, как Драко и запомнил: в стороне на холме — отель Рождественский Морозец, мётлы торчат в дереве у них над головами, крутой обрыв над замерзшей рекой.

Гарри замер под деревом, повернулся, его красный плащ взметнулся:

— Джинни, доставай палочку — быстро!

Джинни начала шарить в поисках палочки, однако ужас сделал её пальцы неуклюжими, и она выронила ее, наклонилась, чтобы поднять, указала ей на Ливни, воткнутые в ствол.

— Асси… — и слова застряли у нее в горле. Драко развернулся — между деревьями мелькали семь тёмных теней с сияющими глазами.

Гарри рядом с Драко яростно выругался, и Драко почувствовал, что его кто-то схватил за руку — это был Гарри, его пальцы были, как железо.

… Прости, — прозвучал его голос в голосе Драко и, схватив его, он изо всех сил поволок его в сторону и швырнул прямо на Джинни. Драко пошатнулся, застигнутый врасплох, Джинни схватила его, они поскользнулись и кубарем полетели с обрыва к реке, кувыркаясь в снегу.

Может, издалека спуск и казался мягкой и пушистой снежной дорожкой, однако на деле все было не так: лед, сломанные ветви втыкались в Драко, он слышал, как трещит и рвется ткань, боль обожгла руку. Они врезались в камень с такой силой, что разлетелись в разные стороны. Драко услышал вскрик Джинни, перевернулся, кашляя и отплевываясь снегом. Когда он, наконец, смог дышать, он вытер рукавом своё мокрое лицо — и он тоже засеребрился, только это был не снег. Это была кровь. Он кашлял кровью.

Но об этом было думать некогда: он с трудом сел на колени, откинул с глаз мокрые волосы. Джинни неподалеку уже выбралась из сугроба и тоже пыталась принять вертикальное положение. Подняв глаза, он ничего не увидел — только обрыв над ними со следом от скатившихся тел.

Он схватил её за плечи и с силой встряхнул. Потом она бы показала ему те места своих плечах, где его пальцы оставили синяки на её коже.

— Не двигайся, — прошипел он. Они стояли на коленях друг перед другом. Их разделало несколько дюймов — он мог увидеть свое отражение в её расширившихся глазах. — Поняла меня? Стой тут и не двигайся.

Она кивнула ему. Глаза её были распахнуты и наполнены страхом.

— А Гарри…

Он не ответил, просто отпустил её и поднялся. И побежал.

Не так-то просто было забраться обратно на холм. Поверх снега был плотный наст, споткнувшись, он изрезал об него, словно об стекло, все руки. Он был очень слаб — он задыхался, кровь оглушительно стучала в ушах — он даже не слышал лая своры, лая, всегда наводившего на него ужас.

Чёртов Гарри, скинувший меня с обрыва… дурацкий героизм… — он придерживался мысли, что, если бы с Гарри что-то случилось, он бы это знал. Возможно, Гарри удалось вытащить одну метлу из дерева… возможно, он добрался до отеля и кто-нибудь открыл ему дверь, заслышав взбешенный лай…

Наконец Драко преодолел гребень, выбрался на пустырь, сделал несколько шагов — и замер, вытаращив глаза.

Гарри стоял на том же месте — посреди пустоши. Красный плащ казался кровавым мазком на снегу. Он стоял неподвижно, опустив руки. Сверху его припорошило снегом с дерева; белые хлопья усыпали голову и плечи. Казалось, он мог бы простоять так не один час, судя по его лицу, он наслаждался видом.

Вокруг него сидели адовы гончие, зарывшись в снег своими лапами с когтями-бритвами. Их немигающие взгляды были устремлены на Гарри — четырнадцать золотисто-красных сфер, напоминающих вспышки огня в темноте. Пасти были разверсты, из них на землю стекала черная слюна, и исходило утробное рычание. Они смотрели на Гарри, а Гарри смотрел на них — решительно, бесстрашно.

Вкус крови внезапно ударил Драко в рот — от потрясения и напряжения, он испугался, как бы его не стошнило.

…Гарри?..

Гарри не шевельнулся, не попытался взглянуть на него — он по-прежнему смотрел на собак, легкая улыбка кривила уголок его рта. Он поднял правую руку — ладонью вверх — плащ откинулся, и Драко увидел, что на ремне кровавым огнем, словно раскаленные уголья, горит рунический браслет.

— Убирайтесь! — велел Гарри семи волкоподобным взбешенным существам, рычащим и роющим землю когтями. — Убирайтесь отсюда!

И они ушли.

Драко трясся от холода и напряжения на обрыве, когда семь кошмарных созданий, поджав хвосты, побрели с пустоши с негодующим видом пожилых леди, обнаруживших, что к чаю им не оставили бисквитов. Они двигались цепочкой, друг за другом, и только в миг, когда последняя гончая исчезла за деревьями, Гарри повернулся и взглянул на Драко.

Он был совершенно белым, однако собранным; щеки его горели лихорадочным румянцем.

— Прости, что толкнул тебя, — мягко сказал он. — Я надеялся, что если они подумают, что я был один…

— Что ты сделал? — прошептал Драко. — Я никогда не видел, чтобы они кому-нибудь повиновались… Даже моему отцу. И твой плащ — они же ненавидят красный цвет — мой отец специально нанимал лесничего и платил ему за то, чтобы он, одевшись в красные гриффиндорские цвета, дразнил и пытал их сквозь прутья клетки…

— Твой отец, — с отвращением произнес Гарри. — Почему ты до сих пор так его называешь?

— Что же ты сделал? — повторил Драко. У него кружилась голова, собственный тихий голос доносился откуда-то издалека. Он обнаружил, что сцепил руки, рана в предплечье снова открылась, пока он падал с обрыва. — Что ты…

Мир качнулся на него и зашатался. Гарри потянулся, чтобы удержать его, однако Драко оттолкнул его руку и вцепился в ветви дерева.

— Не прикасайся ко мне.

Гарри ужаснулся:

— Не сердись, я…

— Я не сержусь. У меня течет кровь, а у тебя все руки изрезаны, — Драко приподнял руку, продемонстрировав пропитавшийся серебристой кровью рукав. — Я не знаю, безопасно ли сейчас прикосновение ко мне… — Драко привалился к дереву, усталость холодным ядом струилась по его венам, смыкала веки. — Надо было позволить адовым гончим меня сожрать: они бы задохнулись от яда раньше, чем попробовали бы тебя окружить.

— Посмотри на меня, — тихо попросил Гарри. — Ты не умрёшь…

Драко был так измучен, что ему потребовалось невероятное усилие, чтобы открыть глаза.

— Расскажи им всё, — попросил он. — Сириусу, Дамблдору и остальным.

Гарри кивнул:

— Ладно. Я именно этим и собирался заняться. Они узнают, как тебе помочь — что нужно сделать.

— А если нет? Если они не могут это вылечить?

Гарри открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент у него за спиной раздался тихий голос:

— Что вылечить? — спросила Джинни.

Гарри так и остался стоять с открытым ртом. Драко обернулся: она стояла на краю обрыва, мокрый жёлтый плащ облепил ее, рыжие волосы беспорядочными живописными полосами налипли ей на лоб.

— Я же велел тебе стоять и не двигаться, — произнес Драко резким от раздражения и усталости голосом.

— Да, но я испугалась. Было так тихо… — она скользнула глазами к Гарри, умоляя его о помощи. — Я не понимаю… Что здесь происходит?.. Яд… смерть… Что происходит? Где, те… собаки?

Она посмотрела на Драко, он мысленно устало вздохнул. Он представил себе всю эту бесконечную дорогу пересказов, простёршуюся перед ним: расскажи Джинни, расскажи Гермионе, расскажи Сириусу, расскажи Дамблдору, расскажи этим чертовым Уизли; представил их реакцию — жалость, ужас и потрясение и, возможно, прокрадывающийся внутрь страх того, что с ним произошло. Каждый день яд еще на один шаг приближает его к смерти, сейчас он жёг его кровь серебром — кто знает, что будет потом?

…Не надо так смотреть, — тихо попросил его внутренний голос Гарри. — Я расскажу ей по пути в Нору. Тебе этого делать не нужно.

Драко удивлённо взглянул на него и понял, что он и правда не должен этого делать сам, — за него это сделает Гарри. Он всё объяснит — чётко, понятно, пылко — акцентируя детали, которых Драко уже не мог восстановить… единственное, на что он был сейчас способен — это заползти в кровать и уснуть… а Гарри — он обо всём позаботится, причин для беспокойства нет, на него можно положиться — он лучше самого Драко знает, что тому необходимо…

Сейчас он впервые осознанно порадовался тому, что между ними есть эта связь, благодаря которой не нужно было ничего объяснять, чтобы тебя поняли. Осознание этого придало Драко сил, и он протянул Джинни руку:

— Давайте достанем наши метлы и двинемся в путь, — сказал он. — Я всё тебе объясню по дороге.

Дверь в спальню захлопнулась за девушками. Гермиона прошла к креслу, села — изящно, как только могла, — и разгладила смятый подол руками.

— Ну, — она подняла голову и взглянула на Блез. — И чего ты хочешь?

Улыбка коснулась изящно очерченных губ Блез, и Гермиона снова осознала какое-то отдаленно сходство между ней и Драко — не физическое, конечно, в них не было ничего общего, за исключением того, что оба они были красивы. Но все её замашки — от позы до надменно вздернутого подбородка — все это было копией повадок Драко.

— Я хочу поговорить с тобой о Драко Малфое, — повторила Блез.

— Боже мой, — холодно ответила Гермиона, — это очередной визит из серии «держись подальше от моего парня»? Ежели так, то это не по адресу: даже если Драко обманывал тебя, то он делал это не со мной.

— Я знаю, — легко согласилась Блез. — Он никогда тебя не касался. Может, он тебя и хотел, однако не тронул.

Гермиона скрипнула зубами.

— Я рада, что мы это выяснили. Итак, чего тебе нужно?

— Днем я была с родителями в Министерстве, — начала Блез, шаря глазами по комнате. Она увидела кипу фотографий на кровати Рона и начала их перебирать. — Я видела профессора Люпина вместе с этим… осужденным — крёстным Поттера.

Гермиона не стала поправлять её, что Сириус уже оправдан. Не двигаясь, она смотрела, как Блез снимает с плеч расшитую мантию, оставаясь в джинсах и зеленом свитере с высоким воротом. И при том она выглядела просто ослепительно. Это очень раздражало.

— Я слышала, что отец Драко удерживает их обоих в Имении, — сказала Блез. — Это правда?

— Насколько мне известно — да.

— Это ужасно опасно, — Блез театрально-быстрым движением повернулась к Гермионе. Глаза ее были большими, туманно-зелёными; она была так красива, что Гермионе захотелось её треснуть.

— Знаешь, я некоторым образом представляю себе, что это обстоит именно так, спасибо.

— Все вы представляете. Но это куда опасней, чем кажется, куда опасней, чем это можно представить. Нам никто ничего не рассказывает — они считают, что мы еще слишком малы для этого. Однако я кое-что слышала, — Блез глубоко вздохнула, и Гермиона осознала, что её испуг был совершенно искренен. — Погибнет множество людей.

У Гермионы оборвалось сердце.

— Зачем ты мне это рассказываешь, Блез?

— В каком смысле? — переспросила та, распахнув глаза.

— В таком, что ты пытаешься уверить меня, что твой визит не вызван простой злобой. Что ж, ты сказала, что мои друзья в опасности, — я и так об этом знала — и сделала неопределенные намёки на грядущие смерти. Ты не любишь Гарри, терпеть не можешь меня, ты слизеринка — мне не кажется, что они были бы в восторге, узнай, что ты была здесь. Так почему же ты пошла на такой риск?

— Ты им не расскажешь, — уверенно заявила Блез. Гермиона никак не могла взять в толк, что такого интересного она нашла в тех фотографиях: большинство изображали семейство Уизли, было несколько штук, на которых были сняты они с Гарри, и ещё несколько снимков друзей Джинни по Шармбатону. — Ты такая же гриффиндорка, как я — слизеринка. Ты меня не подставишь. Хотя ты меня тоже ненавидишь.

— Я не ненавижу тебя, Блез, — возразила Гермиона. — Я просто не вижу ни единого повода, чтобы доверять тебе.

— Этот повод есть. Драко.

— Драко? И что же?

— Подумай о его ранении, подумай…

— Я постоянно об этом думаю, — слова сорвались с губ Гермионы раньше, чем она успела их осмыслить, она тут же об этом пожалела: Блез тут же должна была высмеять её самым жестоким образом, швырнув все эти слова ей в лицо.

— Я тоже, — кивнула Блез.

Гермиона подняла голову.

— Драко сказал, что теперь ты его ненавидишь.

— Да, я должна его ненавидеть, — пожала плечами Блез. — Я должна его ненавидеть и, наверное, в каком-то смысле я и, правда, ненавижу его… но… я ведь знаю его с детства, он всегда был таким невозможным — высокомерным и…

— … эгоистичным, — подсказала Гермиона.

— О, да, — с энтузиазмом подхватила Блез. — А ещё он бестолковый и может быть подлым. Он всё пропускает мимо ушей…

— … и всегда считает, что он прав.

— Ага, особенно тогда, когда все как раз наоборот. И всё время усмехается.

— Точно-точно. Самодовольный и тщеславный.

— Ему надо несколько часов, чтобы одеться.

— Он думает только о своей прическе.

— И в постели он тоже думает только о себе.

— Ой! — Гермиона чуть не свалилась с кресла. — Мне вовсе не нужно это знать.

— Я пошутила, — усмехнулась Блез.

— Ах, да, — скривилась Гермиона. — Обожаемый всеми слизеринский юмор.

Блез миролюбиво улыбнулась.

— Он думает только о своей причёске и считает себя невероятно симпатичным. Это бы ужасно раздражало, будь он на самом деле некрасив.

— Знаю, он весь в этом: и эгоистичный, и жестокий временами, и если ты не тот, кого он любит, ты для него вовсе не существуешь…

— А ты откуда знаешь? — с неожиданной горечью поинтересовалась Блез. — Он любит тебя…

— Уверена, что он…

— И меня любит? — фыркнула Блез. — Нет. Я просто была ему нужна. Чтобы отвлечь внимание от тех, о ком он действительно беспокоится. Я всё об этом знаю, потому что… потому что однажды он пришел и попросил, чтобы я изображала его подружку.

— Изображала его подружку?

— Он всегда был честным, — продолжила Блез. — Он пришел и сказал, что хотел бы, чтобы я стала его девушкой, что не скажет мне, зачем ему это нужно, что это должно защитить тех, о ком он заботится, что это может быть опасно… — и спросил, понимаю ли я это.

— И ты это поняла? — спросила Гермиона.

— Ну, может быть — немного. Он предложил мне денег, — Блез скривила губы, увидев, как Гермиона передернулась от отвращения. — Я знаю, о чём ты подумала: что я продалась ради тряпок. Ничего подобного. Мой отец… он потерял все свои деньги. Неудачные инвестиции, проигрыши во фьючерсных контрактах с мантикрабами — я не знаю подробностей. Хотя — что тебе об этом может быть известно… А мои родители не представляли, как можно жить без денег, у них всегда их было полно, они не могли с этим смириться и всё наладить. Это было ужасно. Потом появился Драко, конечно же, он всё знал — как и все из тех, кто приближен к моим родителям. Моя мать с Нарциссой лучшие подружки. Он появился и предложил мне денег — много денег, однако у него самого их столько, что вряд ли бы кто заметил, что он даёт их нам. А для этого я должна была стать его подружкой. Только на год.

Гермиона потеряла дар речи, не зная, что и думать. Она едва ли могла понять, кто у неё сейчас вызывает большее отвращение: Блез, принявшее это предложение, или же сделавший его Драко. Естественно, ни одному из них и в голову не могло прийти, что в нём было такого ужасного и неправильного. Как бы ни менялся Драко, в глубине своего сердца он все равно оставался слизеринцем.

Блез всё говорила и говорила, словно позабыв о Гермионе.

— Как он сказал, так и сделал: он дал денег, открыл счёт на моё имя в Хогсмиде, чтобы я могла покупать себе всё, что хочу — платья, туфли… Мне кажется, что я действительно была бы не прочь, чтобы мы встречались… Все девушки нашего Дома были в него влюблены… не скрою, мне было приятно чувствовать их зависть. И я подумала, что, может, я и вправду интересую его, и вся эта сложная комбинация была выстроена ради того, чтобы заполучить меня — впрочем, у него и так бы это вышло, хотя я бы ему никогда в этом не призналась. А потом я увидела, что я тут совершенно не причем, что он влюблён в… Думаю, остальное тебе известно.

— Я не знаю, что и сказать, — честно призналась Гермиона. — Не знаю, что и подумать. Да, все это похоже на то, как поступил бы Драко. — Реши он защитить кого-то из нас… да, именно так бы он и сделал. — Он может действительно быть каким-то… целеустремлённым… Надеюсь, я сумела подобрать правильные слова…

— Тебе не стоит искать слов, чтобы это сказать, — пожала плечами Блез. — Я и так это знаю.

— Но почему ко мне? — спросила Гермиона. — Почему ты пришла ко мне, чтобы рассказать все это?

— Потому что твоя любовь к нему сильнее неприязни ко мне, — спокойно пояснила Блез. — Я всегда видела, что вы вместе: твоя компания и он. Он мне никогда ничего не рассказывал, но я всегда это видела.

— Если ты замечала это, значит, ты тоже его любишь.

— Ну, может быть… чуть-чуть, — выражение лица Блез стало замкнутым и отчуждённым. — Мы все, так или иначе, делаем это: он всегда может влюбить в себя, особенно, если ему это нужно. Думаю, на всем свете есть только один человек, который недостаточно его любил.

Внутри Гермионы что-то напряженно вздрогнуло: она поняла, о чём и о ком говорит Блез; поняла — и согласилась с ней. И согласившись, поверила сказанному слизеринкой.

— Хорошо, я тебе верю, — слова сами сорвались с ее губ.

Блез с облегчением перевела дух.

— Хорошо, — и сделала что-то совершенно удивительное: подняв руки вверх, она отколола сияющие заколки, удерживающие её волосы, тут же рухнувшие вперед огненным, цвета драконьей чешуи, каскадом. Взглянув на заколки в руках — три тонких зеленых палочки — она протянула их вытаращившей глаза Гермионе. — Когда увидишь Драко, передай их ему.

— Да передать-то я передам, только мне не кажется, что он это будет носить, — упрямо заметила Гермиона.

— Ему вовсе не надо надевать их, — словно что-то само собой разумеющееся пояснила Блез, — пусть прицепит их к плащу. Или превратит в пуговицы — я просто хочу, чтобы он их носил.

Отлично, а я хочу, чтобы он нарядился в обтягивающие штаны и майку со словом ПЕРЕПИХНЕМСЯ! на груди, написанными большими красными буквами, однако мы не всегда получаем то, что хотим, верно? — едва не ответила Гермиона, однако сумела себя сдержать. Если она что-то и заметила в Блез, так это не самое развитое чувство юмора. Однако одного этого хватило бы с лихвой, чтобы Драко не проникся к ней тёплыми чувствами, — с некоторым удовлетворением подумала Гермиона. А потом с таким же удовлетворением растоптала эту мысль.

— Ладно, — Гермиона опасливо взяла заколки из рук Блез. — Я ему это отдам, но только он сам будет решать, носить их или нет.

— К сожалению, это все, что у меня есть. Было не так-то просто сделать это, как понимаешь… Пенси сказала мне, что она должна сделать кое-что сама. Она позаботится об Уизли, ты можешь о нём не волноваться.

— Угу, — кивнула Гермиона, удивляясь тому, что, судя по всему, Блез немного потеряла голову, и взглянула на заколки в своих руках. Они вовсе не были драгоценными безделушками, как ей всегда казалось, — материал, из которого они были сделаны, напоминал титан — зелёный, тяжёлый.

— Только не разрешай ему отдать их все Поттеру, — вдруг спохватилась Блез.

— Если его желание увидеть Гарри с заколками в волосах будет настолько неудержимым, я обещаю тебе вмешаться, — сухо кивнула Гермиона, прищурившись. — А если они на поверку окажутся чем-то опасным — например, разновидностью следящего заклятья…

— Ничего подобного, — раздраженно отрезала Блез. — Слушай, если можешь, просто спрячь их обоих в безопасном месте, ладно? Не здесь. Всё Министерство будет искать их… — она осеклась, взглянув на Гермиону. — Что такое?

— А откуда ты знаешь, что я снова их увижу, не говоря уж о том, что спрячу их в безопасном месте? — тихонько спросила Гермиона, ненавидя себя за то, что демонстрирует Блез свои уязвимые места. Блез взглянула на неё, удивление сделало выражение её лица прозрачным, и на какой-то миг Гермионе показалось, что под ним скрыто что-то ещё… и в этот миг она поняла и поверила, что Блез любит Драко, — странной любовью, состоящей из детской привязанности, отчаянной гордости и клановой верности.

— Они придут к тебе, — произнесла Блез. — Как всегда возвращались.

— О… — Гермиона не знала, что и сказать. Кашлянув, она собралась с мыслями. — А Рон? Ты сказала, что Пенси что-то для него сделала — я должна его отправить в безопасное место, когда он вернется?

Прозрачность исчезла с лица Блез, теперь она была просто удивлена:

— Думаешь, Уизли сюда вернется? То есть ты не… — она замолчала и дернулась, распахнув глаза. — Что это был за звук?

Гермиона вскочила на ноги:

— Это дверь кухни.

Блез побелела:

— О, нет… — в этих словах сконцентрировался весь ужас в мире. Она начала шарить в кармане плаща.

— Да ну, прекрати — этот или Рон, или Джинни, или Билл…

— Думай, что хочешь — я ухожу, — и Блез вытащила из кармана маленькую серебряную коробочку с портключом.

— А как же твоя метла? Она внизу…

— Отправь мне её совой, — Блез щелкнула замочком, коробочка распахнулась и, взмахнув своими огненными волосами, она растворилась в воздухе.

— Классический представитель этих чёртовых слизеринцев, — покачав головой, пробормотала Гермиона, прозвучало это куда веселее, чем она на самом деле себя ощущала. Против воли паника Блез передалась ей, — вытащив палочку из кармана, она осторожно выбралась в холл и как можно бесшумней начала спускаться вниз.

Факелы в передней не горели. Было совершенно темно. И абсолютно тихо. Уже на лестнице ей пришло в голову, что в звуке закрываемой кухонной двери не было ничего страшного: ведь мимо охранных барьеров никто бы не смог пройти.

Однако охранную систему можно было и взломать. Мало ли что могло произойти…

Стиснув палочку, она начала спускаться по ступенькам.

Тёмный Лорд откинулся на стуле, глядя в пространство. В воздухе перед ним, в тусклом свете, льющемся сквозь узкие окна, реяли пылинки. У ног лежал рыжеволосый мальчик — за последние полчаса он не шевельнулся… похоже, больше проку от него сегодня не будет. Какой-то внутренний свет вытекал из него, словно кровь, — бесчувственный мальчик неподвижно лежал на камнях, уткнувшись в руку лицом. Вторая рука была откинута и лежала ладонью вверх, демонстрируя отчетливый шрам в виде змей.

— Отмечен моим знаком ещё до того, как я впервые увидел его, — громко произнес Темный Лорд, и девушка в клетке вскинула взгляд, словно он обратился к ней. — Теперь он отмечен дважды, значит, он вдвойне мой.

— Он умрёт, Господин?

— Пока нет. Я пока еще даже не начал его использовать. Дар прорицателя подобен тонкому божественному часовому механизму: я запустил его, и теперь, как часы сообщают нам время, он будет сообщать нам будущее.

— А почему вы хотите знать его, Господин?

Тёмный Лорд поднял на ее свой нечеловеческий взгляд и рассмеялся.

— А ты любознательный, демон, — заметил он. — Зачем тебе это? Ведь ты бессмертна и не зависишь от того, каким будет будущее.

— Как и вы — вы ведь тоже не можете умереть.

— Жизнь ради собственно жизни не имеет смысла, — критически возразил Темный Лорд. — Есть могущество и погоня за ним. И еще — месть. Ты все должна знать о мести, мой маленький демон. Шесть веков быть привязанной к одной семье… наверное, ты очень хочешь свободы…

— Вы пытаетесь настроить против меня моих слуг, мой Господин? — раздался голос из дверей.

Девушка обернулась первой, за ней — Темный Лорд.

— Люциус, надеюсь, что у тебя хорошие новости — это в твоих интересах.

— Наилучшие новости, Господин, — бледный мужчина стянул перчатки и положил их на столик у дверей. — Все произошло согласно нашему плану. Гарри Поттер временно находится в нашем распоряжении, Артур Уизли выведен из игры, в Министерстве всё произошло как по маслу, — он помолчал, глядя на рыжеволосого юношу на полу. — Похоже, у нас произошел несчастный случай?.. — удивлённо спросил он.

Тёмный Лорд усмехнулся.

— Он не умер. Просто я иссушил его, использовал все его силы — он недостаточно подготовлен для этого… Ничего, он восстановится. А что касается несчастных случаев… — он поднял взгляд на Люциуса. — Что с моими слугами, с моими верными Пожирателями Смерти? Все ли они оповещены о моём возвращении?

Люциус заметно напрягся.

— Я не предупредил их всех, Господин, — я подумал, что мы должны дождаться момента, когда вы обретете полную мощь.

— Ты же сам мне сказал, что всё прошло, как по маслу.

— Всё идет, как по маслу, — торопливо поправил его Люциус усталым голосом. Рисенн в клетке застонала, словно от боли. — Только день прошел, Господин.

В тишине Вольдеморт медленно поднялся на ноги и взглянул на Люциуса Малфоя. Тот не был ни любимым, ни преданным слугой. Был слугой необходимым.

— Квинтилий Вар, — тихо произнес, в конце концов, Тёмный Лорд. — Верни мне мои легионы.

Люциус побагровел.

— Все наши поражения в прошлом, — заверил он. — Впереди нас ждет только победа, и для борьбы за неё у нас будут легионы.

— Я хотел вернуться во главе армии, Люциус. А не гоняться за ней, принуждая её к службе.

— Господин, они верны тебе. Они просто ждут указаний. Конечно, есть несколько… отщепенцев, от которых нам придется избавиться, расчистить нам путь.

Тёмный Лорд стоял, сжимая и разжимая свои узкие ладони — серые, с чёрными ногтями. Когда-то у него были тонкие длинные красивые руки, одинаково приспособленные для поэзии и молитвы. И абсолютно бесполезные — он не использовал их ни для того, ни для другого.

— Я грежу о разных вещах, Люциус: я — победитель. Моя шахматная доска изготовлена из сломанных палочек моих противников. Белые фигурки вырезаны из костей предавшего меня Северуса Снейпа. А красные — это стеклянные сосуды, наполненные кровью Гарри Поттера. Это будет бесценное сокровище.

В позолоченной клетке тихо рассмеялась Рисенн. Люциус побелел.

— У вас должно всё это быть, Хозяин, — сдавленным голосом произнес он. — И даже больше.

— И, тем не менее, ты по-прежнему просишь меня подождать.

— Да, — с каменным лицом кивнул Люциус. — Вы должны ждать.

Гермиона увидела их, ещё не спустившись вниз. Из кухни вышла Джинни — растрёпанная, грязная, мокрая, в сыром желтом плаще — и Гермиона приняла как само собой разумеющееся то, что та вернулась домой одна. Но её потряс даже не вид Джинни, а потрясенное выражение её залитого слезами лица.

— Джинни? — окликнула ее Гермиона с лестницы. — Джинни, с тобой всё в порядке?

Джинни подняла взгляд.

— Ох, Гермиона… — произнесла она измученным голосом. — Да, я в порядке.

— Тогда почему…

Гермиона осеклась: кухонная дверь снова распахнулась и в сопровождении Драко, неся в правой руке две метлы, вошел Гарри. Драко теребил рукой застежку своего промокшего и грязного плаща. Оба шли, едва волоча ноги от усталости. Она открыла рот, чтобы окликнуть их, но всё, на что она оказалась способна, был изумленный вздох.

Они в безопасности, они дома. И — только. Она хотела быть вне себя от радости, но радость не приходила, во всём сквозило что-то ужасно неправильное, она улавливала это в походке Драко, в напряжённой линии плеч Гарри.

Гарри первым заметил её, потом она подумала, что это случилось потому, что он услышал её резкий вздох. Он вскинул голову и посмотрел на нее, Драко проследил его взгляд — и они оба уставились на неё отсутствующим взглядом, словно не в силах поверить в её присутствие. Этот миг она никогда не забудет. Это длилось только миг, но он показался ей бесконечным. Она стояла, не в силах отвести от них глаз, и удивлялась этому ощущению: вроде бы все в порядке, однако вместо облегчения в её сердце появился холодный страх.

Оба юноши были гораздо грязнее Джинни: мантия Гарри была порвана в клочья, перчатки покрыты грязью, лицо было совершенно измученное — но не только, было в его выражении что-то еще… Плащ Драко был порван, истыкан ветками, рука замотала, лицо изрезано и залито кровью.

Однако не это лишило её дара речи, а выражения их лиц.

В её память впечаталось то, каким был Гарри после выполнения третьего задания на Тремудром Турнире — больной, ошеломлённый, оглушённый… она больше ни разу не видела ничего подобного. И вот — опять.

И Драко. Ей и в голову не могло прийти, что юноша может выглядеть таким стариком. Нет, дело было не в его лице, а где-то в глубине его глаз-льдинок — осознание и принятие чего-то страшного. Она помнила, что он говорил ей, что с ним все хорошо, что скоро будет консилиум колдомедиков. Она знала, что это ложь, — так вот, значит, что она скрывала… И вдруг всё обрело смысл: выражение лица Гарри, утомлённая покорность Драко… она вспомнила сон и хлещущую ей под ноги серебряную кровь — отчаяние подкосило ей ноги, она устало опустилась на ступени.

— Я знала… я знала, знала, знала об этом всё время…

Гермиона не ощутила, сколько времени она вот так вот просидела на лестнице, борясь с подступившими к глазам слезами. На самом деле, вряд ли более минуты: Гарри поднялся к ней и сел рядом, Драко и Джинни прошли в гостиную.

— Я бы дал тебе платок, только у меня нет… — вот, даже руку Драко пришлось перевязывать, оторвав ленту от моей мантии… Но, если хочешь…

Она подняла глаза:

— Я не плачу.

— А… — повисла тишина. — Если хочешь поплакать, я могу уйти…

— Гарри… — она взглянула на него попристальней: не смотря на грязь и синяки, на бледность и усталость, он был целым и невредимым. В глазах была все та же знакомая ей сдержанность, та же отчуждённость. Пожалуй, он стал даже более отдалённым, чем раньше, однако всё же полон сочувствия. Вдруг она осознала, что они впервые наедине с того момента, как расстались, — ей показалось, что их разрыв случился уже тысячу лет назад. — Я не хочу плакать. Я хочу пойти разбудить Чарли, чтобы он портключом отправил всех нас в Хогвартс — пока не случилось ещё какого-нибудь кошмара.

Если она ожидала сопротивления, то она ошиблась.

— Хорошо, — согласился Гарри. — Я хочу поговорить с Дамблдором. Хотя нет — сначала мне нужно всё рассказать Сириусу — он сейчас тут?

Гермиона покачала головой:

— Он вернулся в дом Люпина. Думаю, с ними обоими все в порядке. Со всеми порядок, кроме…

— Кроме? — прищурился Гарри.

— Рона, — закончила Гермиона, напрягшись и боясь возможной реакции Гарри. Однако он был просто удивлен.

— Что — он до сих пор не вернулся?

— Нет. И ёще. Гарри, я знаю про Пенси — мне Чарли рассказал.

— Уж лучше он, чем я, — произнес Гарри каким-то почти дерзким тоном, но тут же, взглянув на её лицо, притих. — Прости. Но я очень рад, что тебя не было на том приеме, когда всё это случилось. Это был сущий кошмар.

— Рон, бедняга, — тихо уронила Гермиона. — Он должен чувствовать себя просто ужасно. Я про Пенси. Она ему никогда даже не нравилась. И обнаружить, что она пыталась добраться до него любым способом… Это было просто…

— Ужасно, — подхватил Гарри. — Я думал, что хочу сделать ему больно, но после всего этого просто не смог.

— А почему это сделал Драко?

— Потому что, — резко ответил Гарри, — я его об этом попросил.

— Ох, тебе надо быть поосторожней с подобными просьбами, — вырвалось у Гермионы. — Он ради тебя готов на всё. Это нечестно.

— Честно? — в голосе Гарри прозвучала такая горечь, что она удивленно подняла на него взгляд. — А что — честно, когда людям, о которых я больше всего забочусь и кого пытаюсь защитить, я делаю только хуже? Я пытался, чтобы Рон был как можно дальше от всех опасностей, и в результате он решил, что он больше не нужен мне, и отвернулся от меня. Разве честно, что Люциус Малфой жив и здоров, когда мои родители мертвы и похоронены…

— Министерство займется им…

— Он не похож на того, кто мог бы испугаться какого-то там Министерства, — холодно возразил Гарри. — Он стоял и говорил Драко, что тому остался от силы месяц жизни, и через две недели боль будет такой, что он не сможет ходить. И смеялся, произнося это.

Гермиона почувствовала, как к горлу подкатила тошнота.

— Боже мой, Гарри…

Гарри спохватился, и ярость исчезла с его лица.

— Всё в порядке. Он не умрет. Мы убежали, так что… он в порядке. Снейп вычислит, что это за яд, Дамблдор нам поможет… и всё наладится.

Гермиона в этом сомневалась, однако, зная, что она — куда больший паникер, чем Гарри, взяла себя в руки: Гарри и, правда, верил в это. Она опустила глаза и вздрогнула:

— А что с твоими руками?

— Порезался об стекляшки, — он протянул ей свои руки, и она палочкой коснулась ран. Те исчезли. Гарри кивнул, отдавая ей должное. Когда он убирал руки, рукав его плаща задрался, и на его запястье что-то сверкнуло. Он нахмурился.

— Я так полагаю, вряд ли ты сможешь что-то с этим сделать?

— Адмантиновый браслет? Умное решение, — заметила она, касаясь его. — Нет, это сможет снять только Дамблдор. Похоже, Люциус приложил массу усилий, чтоб лишить тебя возможности колдовать, великий и ужасный Гарри Поттер, — поддела она.

К её вящему облегчению, он слабо улыбнулся.

— Да уж…

На какой-то миг он снова словно помолодел. Он был растрепанным, словно только что сыграл матч в квиддич, одежда была разодрана и заляпана кровью, очки снова треснули…

— Я скучала по тебе, — внезапно произнесла она.

— Я знаю. Я тоже скучал по тебе.

Тихонько вздохнув, она прильнула головой к его плечу — как делала бессчётное количество раз, и он на миг приобнял её за плечи. Она вдыхала его запах — кровь, пот, лёгкий мыльный аромат и запах сырой шерсти.

— Спасибо, — прошептала она.

— За что? — сдавленно спросил он.

— За то, что вернулся ко мне.

Наверное, она сказала что-то не то: он весь напрягся, словно все его мышцы обратились в железо, и отпрянул от неё.

— Гарри, я не имела в виду…

— Ты была права… — он поднялся на ноги, отвернув от нее лицо. — Нам нужно как можно скорее вернуться в Хогвартс. Здесь небезопасно.

Она в остолбенении смотрела на него — Гарри по темной лестнице направился к комнате Чарли. Через миг, не придумав, как же ей поступить, она шагнула следом за ним в темноту.

— Ты, должно быть, замёрз, — нервно произнесла Джинни. Гарри и Гермиона исчезли наверху, они с Драко остались наедине в гостиной. Она выходила на минутку, чтобы скинуть свой мокрый плащ и переодеться и, вернувшись, застала его растянувшимся на кушетке с одной из вязаных белых подушек под головой. — Хочешь, я сделаю чаю прежде, чем мы двинемся дальше?

Ответом ей стало слабое бормотанье, повернувшись, она увидела, что он спит. Или же делает вид, что спит. Ладонь подпирала щеку, ресницы напоминали черную шёлковую бахрому. В этом лице она увидела ребенка, каким он был, когда они лицом к лицу столкнулись в библиотеке Имения. Когда он сообщил ей, что она нищая и отвратительная.

Сейчас его лицо стало другим — появились впадины, каких не было, когда ему было двенадцать, — впрочем, и не удивительно: у него было детское личико, напоминавшее по форме сердечко. Сейчас в нем появилось что-то кошачье — широкие скулы, узкий подбородок. Словно почувствовав ее взгляд, он шевельнулся и вздохнул, колыхнув свои волосы.

— Драко, — тихонько позвала она. — Ты не спишь?

Приоткрыв глаза, он взглянул на нее сквозь ресницы:

— Именно так.

— Ой, прости…

— Да нет, ничего, — он приподнялся на локтях и взглянул на нее. — Я все равно хотел у тебя кое-что спросить.

— Хорошо — и что же?

— Подойди сюда и присядь, хорошо? А то, когда ты стоишь над душой, это действует мне на нервы, — он улыбнулся, встретив ее удивлённый взгляд. — Нет, я не об этом хотел тебя попросить.

— Ладно, — она не без опаски подошла к дивану. Он поджал ноги, привалившись к подушкам, и она присела на освободившееся место.

— Я хотел узнать, когда ты заполучила обратно Хроноворот?

Сердце торкнулось в груди у Джинни, и руки против её воли взмыли вверх, стиснув цепочку на шее. Глаза Драко распахнулись.

— Ты вернула его. Я так и знал.

Джинни отпрянула от него, вжавшись в кушетку.

— Я не отдам его обратно, — яростно отрезала она. — Я вполне способна отвечать за него.

— Я и не говорю, что это не так, — тихо ответил Драко, в упор глядя на неё. Кровь хлынула к ее лицу, когда она вспомнила верещащую на всю округу книгу: «Я собственность Имения Малфоев!»

Наверное, она обречена представать перед ним такой дурой, — горько подумала она, всё больше и больше убеждаясь в том, что принятое ею решение было правильным. Она бы никому ничего не рассказала до тех пор, пока бы её план не увенчался успехом, и было бы слишком поздно её останавливать. И говорить ей, что она слишком мала, безответственна, труслива и вообще — не из их компании.

— Слушай, — чуть мягче сказал он. — Что бы ты там ни думала, ты ничем не выдала себя. Но я-то знаю Имение, и знаю, что нет никакой возможности устоять против Ураганных Чар. Если ты в Имении, и ты считаешься нарушителем — тебя выбросит. Конечно, за исключением того варианта, что ты в Имении — но в другом времени. Все эти штучки со временем — твоя специальность.

У неё оборвалось сердце:

— Если ты узнал, то узнает и Дамблдор, и твоя мать…

— Моя мать сейчас далеко, в безопасном месте. А вот Дамблдор — это да. Это куда мудреней. Мне придется придумывать отменную ложь, чтобы он не увидел меня насквозь.

Рука Джинни еще сильнее стиснула цепочку песочных часиков.

— Ты бы ради меня солгал об этом?

Он выпрямился и решительно взглянул на нее.

— Надо подумать. Скажи — а Финниган знает, что ты стащила часы?

— Нет, — ответила она, удивлённая этим вопросом. — Я бы никогда… В смысле, он бы не захотел об этом узнать. Симус не одобряет ни вранье, ни кражи. Он один из самых высоконравственных и добрых людей, которых я знаю…

— Да-да, просто сокровище, я в курсе, — с мрачным юмором кивнул Драко. — Думаю, стоило бы поставить памятник в честь его замечательности. Вот только вряд ли они сумеют найти достаточно скучный сорт мрамора.

Джинни не знала, как на это отреагировать и потому что-то невнятно пробормотала в ответ.

— Так что — значит, он ничего об этом не знает?

Она помотала головой:

— Я ему не говорила, — тихо произнесла она. — Правда, Драко: Хроноворот… Я бы никогда не сделала ничего опасного… Просто поиграла…

— Я знаю, что ты делала, — в его глазах снова проскользнуло высокомерие. — Ты возвращалась назад за книгой.

— За… книгой? — Джинни едва держала себя в руках от страха. Нет, не может быть, чтобы он догадался о дневнике…

— Liber-Damnatis, — пояснил он.

Джинни утратила дар речи.

— Поверь, ты попала в точку и стащила одну из самых ценных книг из собрания моего отца, — насмешливо сказал Драко. — Он жаловался мне на то, что она пропала, не один год. Однако наложенные на нее чары не рассасываются сами по себе, так что он решил, что домашние эльфы просто потеряли её в Имении. «Поднятое, чтобы быть оружием», — фыркнул он. — Ты не очень-то хорошая лгунья.

Это ты так считаешь, Драко Малфой, — мрачно подумала Джинни.

— Спорим, ты не угадаешь, зачем она мне оказалась нужна, — подначила она его, надеясь, что он прольёт на это свет.

С устало-насмешливым взглядом, он, попавшись на удочку, пояснил:

— Гермиона уже не первую неделю твердит и твердит, что это лучшая книга, в которой можно что-нибудь найти о Четырех Благородных Объектах. Не устаёт жаловаться, что не может обнаружить этот экземпляр ни в одной библиотеке. Я сказал ей, что у нас когда-то была эта книга, однако пропала, когда мне было лет двенадцать… Впрочем, Авроры бы все равно её конфисковали прошлым летом. Так она заставила меня даже проверять списки, — Драко скорчил рожу. — Ты, наверное, думала, что я ни на что не обращаю внимания.

Голова Джинни шла кругом. Всё происходящее просто выходило за рамки разумного: как могло случиться, что из всех книг она случайно схватила именно ту, в которой так нуждалась Гермиона, — книгу, что могла все рассказать им о Четырех Благородных Объектах?

Это совпадения, — подумала она. — Даже, не просто совпадения, а Совпадения с большой буквы. Очевидно, это было одно из последних.

— Значит, вот как ты догадался, — сказала она не очень-то внятно. — Про книгу…

— Не совсем, — голос Драко был удивительно мягким, хотя он сам, вероятно, ужасно устал. — Кажется, я догадался, когда видел тебя в этом… — вытянув левую руку и сморщившись от боли из-за задравшегося на его запястье бинта, он осторожно коснулся края ее превращенного в лохмотья желтого плаща. — Я запомнил тот день и девушку в библиотеке. Я упомянул о ней отцу, и он сказал, что мне, наверное, пригрезилось. Но даже до того, как отец что-то сказал про неё, я точно знал, что она меня обманула. Он бы никогда не нанял подобную девушку моей гувернанткой.

— Да-да, знаю, ты мне сказал, — кисло заметила Джинни. — Слишком много веснушек.

— Нет, — покачал головой Драко. — Слишком красивая.

Его пальцы все еще тихонько касались её плаща; взяв его руку, она нежно провела ей по своей щеке.

— Мне так жаль… — прошептала она, — так жаль, что ты болен…

— Я поправлюсь, — ответил он, опустив к ней взгляд. Их лица почти соприкасались, она чувствовала на щеке его дыхание, оно колыхало её ресницы.

По коже пробежали мурашки.

— Джинни, я хочу тебе сказать, что…

И он замолчал. Она не могла понять, что случилось, потом услышала, что же остановило его: стук в дверь.

Его пальцы крепко стиснули её плащ.

— Вокруг дома есть охрана?

— Да, — она взглянула на дверь. — Защиту не может преодолеть никто, у кого есть враждебные намерения. Ой! Это же может быть Рон… — может, с ним что-то случилось, столько времени уже прошло… — она подскочила и метнулась к кухонной двери. Он крикнул ей вслед, чтобы она была осторожнее, однако она не обратила внимания на его предупреждение и, откинув цепочку, широко распахнула дверь. Светловолосый юноша на крыльце захлопал глазами от внезапного света:

— Джинни?

На миг она просто оцепенела от неожиданности. Она настолько не была готова увидеть его, что на миг ей показалось, что перед ней стоит незнакомец.

— Симус?.. Симус, что ты тут делаешь?

— Я так волновался… — при звуке ее голоса по его лицу скользнула слабая улыбка. — Я слышал, что произошло, и не находил себе места от беспокойства… Я летел всю ночь, чтобы сюда добраться… — не закончив фразу, он вдруг подбежал к ней и заключил в объятия. Слабо понимая, что она делает, она тоже обняла его.

— Джинни, — прошептал он, уткнувшись в ее волосы, — я так рад видеть тебя…

Узкий коридор, ведущий в подземелья Снейпа, был так слабо освещен, что идти по нему было опасно. Дамблдор помахал рукой, и красно-золотые искорки полетели рядом с ним, освещая ему дорогу. Улыбка коснулась его губ — обычно он находил столь обожаемую Северусом Снейпом темноту забавной. Он вообще находил Северуса забавным — тот об этом знал и жутко по этому поводу раздражался. Возможно, это часть наложенной на него епитимьи. Дамблдор был не очёнь в этом уверен.

В этой сложной конструкции из вины, раскаяния и упрямства, выстроенной Снейпом вокруг себя, было несколько щелок, в которые кто-нибудь извне мог заглянуть внутрь. И понять.

Наконец, Дамблдор добрался до входа в лабораторию, и, пригнувшись, прошел через низкую дверь. Внутри было сумрачно, горело только несколько верхних факелов. По стенам и на столах стояли полки с банками, флаконами и пузырьками с разноцветными жидкостями. Как всегда, горело пламя, бурлили котлы, повсюду валялись огромные фолианты. Дамблдор с трудом удержался от желания куда-нибудь отодвинуть «Азбуку Некромантии», чтобы ее не залило болиголовом.

В центре комнаты он остановился.

— Здравствуй, Северус, — поприветствовал он мужчину, стоявшего у самого большого лабораторного стола. Мастер Зелий, в своей чёрной рабочей мантии, в этот миг капал терновое масло в готовящееся зелье.

Через миг Снейп поднял взгляд и кивнул.

— Директор, что привело вас сюда так поздно? — оглядевшись, он словно только что заметил царящий вокруг сумрак. — Сейчас ведь уже поздно, да?

— Третий час ночи, Северус.

— Да, я потерял ощущение времени. Заработался.

— Вижу, — Дамблдор оперся рукой о ближайший деревянный стол. Он очёнь устал, однако отказался от предложенного мадам Помфри Перечного Зелья. — И как продвигаются исследования? Удалось что-нибудь обнаружить в крови юного мистера Малфоя?

Снейп опустил свои инструменты на рабочий стол и мрачно уставился на них.

— Особых успехов нет. Только следы вещества — некоторые компоненты я идентифицировал — следы асфоделя, беладонны и аконита. Я предполагал, что, возможно кровь или толченый рог единорога могли придать крови такой уникальный оттенок. Однако они бы не дали такого побочного эффекта. Я не уверен, что другие элементы яда не разрушились в крови за время действия яда. Это здорово угнетает.

— Ты сказал — яд, — произнес Дамблдор. — Ты в этом уверен?

— Я не могу быть уверенным в этом наверняка, однако я точно знаю, что нет такого яда, который бы действовал так долго и давал бы такие специфические эффекты. Однако, другого я не могу себе представить.

— Даже не знаю, обрадуешься ты или расстроишься, когда я скажу тебе, что ваши с Люциусом Малфоем мнения совершенно совпадают.

— О чём вы? — нахмурился Снейп.

— Юный Малфой вечером прибыл в Хогвартс в сопровождении Гарри Поттера. Они сообщили, что сбежали из капкана Люциуса и ищут более безопасного укрытия, чем Нора. Которое я, разумеется, с радостью им предоставлю.

— Естественно, — Снейп поднял стакан с пурпурной жидкостью и выплеснул её в котел, содержимое которого неожиданно приобрело золотой оттенок. — Кстати, о Поттере. Я полагаю, его свита, как всегда, при нём?

— Если ты про мисс Грейнджер и мисс Уизли, то да. Немного удивительно, что с ними оказался мистер Финниган. Мне нужно будет утром отписать его родителям.

— Кажется, кого-то не хватает? — заметил Снейп, начавший в поисках чего-то перебирать пузырьки и флаконы. Сквозь разноцветные жидкости его лицо выглядело очень странно: синие скулы, зеленый нос крючком и оранжевый подбородок. — Что насчет нашего бывшего старосты среди юношей?

— Рональда Уизли с ними нет, — покачал головой Дамблдор.

— И неудивительно. На его месте я бы тоже где-нибудь спрятался, — Снейп выбрал флакон с розовой жидкостью, посмотрел сквозь него на тусклый свет, плеснул немного в ступку с каким-то порошком и начал растирать получившуюся красноватую пасту. — Наверняка сидит где-нибудь и зализывает раны, чувствуя себя дураком.

Дамблдор уклончиво хмыкнул.

— Вы так не думаете? — бросил на него пронзительный взгляд Снейп.

— Не могу с тобой не согласиться, однако сейчас речь не об этом: мы говорили о яде.

— Люциус Малфой знает о нём?

— Похоже, он имеет к этому прямое отношение, — тихо ответил Дамблдор.

Воцарилась короткая пауза. Снейп приподнял бровь:

— Отравил собственного сына? Несомненно, это обрадует Вольдеморта: такая жертва Тёмному Лорду.

— С учётом того, что Люциус отдал, становясь слугой Вольдеморта, такая ли это жертва для него?

— Да. Ведь Драко все ещё принадлежит ему. Он сделан из того же теста — кровь и плоть Малфоя. Единственный ребенок. Другие дети не стали бы такими… исключительными, во всяком случае, я так думаю, — добавил Снейп. — А тот факт, что Драко сбежал из Имения, хоть как-нибудь скажется на общественном мнении по поводу Люциуса?

— Вряд ли, — мрачно ответил Дамблдор. — Сириус с Люпиным уже связались со старой командой, сейчас отовсюду идут сообщения. Оказывается, коррупция проела Министерство куда сильнее, чем можно было бы предположить. Мы оказались самодовольными слепцами, и теперь нам придется сполна за это расплатиться. Подозреваю, что не так и далеки времена, когда Люциус сможет пройтись по любой волшебной улице, безнаказанно выполняя Непростительные Заклятья.

— Вы рисуете слишком мрачную картинку, — саркастично откликнулся Снейп. — Я-то думал, что это по моей части.

Дамблдор вздохнул.

— Ты прав, Северус. Просто уже поздно и настроение у меня не самое радужное. Вообще-то я пришел сюда, чтобы кое-что отдать тебе, а не за тем, чтобы делать мрачные предсказания.

— Да? И что же?

— Ты сказал, что удивился, узнав, что Люциус решился уничтожить своего сына, — начал Дамблдор. — Я так не думаю: скорее, он надеялся, что сумеет поставить его жизнь на кон в какой-то сделке.

— Это противоядие, — тут же сообразил Снейп и опустил пестик.

— Это было противоядие, — поправил его Дамблдор и, вынув из кармана лоскут красной ткани, положил его перед профессором Зельеделия. — Мне дал это Гарри Поттер. Это осколки сосуда, в котором, предположительно, находилось противоядие.

Снейп тронул лоскуток, тот развернулся, открыв блестевшие серебристые осколки.

— На них кровь, — заметил Снейп.

— Да, кивнул Дамблдор. — Это кровь Гарри.

Снейп поднял потемневшие глаза:

— Там мало осколков.

— Понимаю, Серевус. Однако, если мне не изменяет память, во время дела Лестрейнджей ты смог обнаружить примененное к Лонгботтомам Ошеломляющее Зелье лишь по осколку бокала — так что я надеюсь на тебя. Я знаю, что ты сделаешь всё, что можешь.

— Конечно. Директор, сколько у меня времени? — ровным голосом уточнил Снейп.

— Кажется, Люциус говорил Драко, что ему остался месяц. Однако, глядя на него, я думаю, что меньше.

— Меньше месяца… — Снеп спрятал сжавшиеся кулаки в рукавах мантии. — Могу ли я переговорить с ним? Я имею в виду Драко — возможно, он хотел бы увидеться со мной.

— Я понимаю, о чём ты. Сейчас он уже спит. Они все уже спят. Я подумал, что не стоит ему ночевать в слизеринском подземелье…

— Директор, я возражаю! — у Снейпа дёрнулась щека. — Я знаю про эту дружбу с Поттером и всей его командой, которой нет объяснения. Я знаю, что его невозможно оттащить от Поттера без применения Освобождающего Заклятья. Однако слизеринский студент не должен спать в гриффиндорской башне. Это даже не нарушение правил, это… предательство! — голос Снейпа задрожал от волнения и напряжения. — Пусть Драко Малфой объединяется с кем угодно, однако, тем не менее, он должен оставаться слизеринцем!

— Северус, — мягко остановил его Дамблдор. — Я отправил его в лазарет.

— А… — тут же притих Снейп. — Да-да, конечно. Естесственно, за ним должна присматривать мадам Помфри.

— Именно, — Дамблдору с трудом удалось скрыть весёлые нотки в своем голосе. — Может, существует что-то, чем бы я мог поспособствовать в твоей работе?

— Чай, — сказал Снейп немного жалобно. — Мне необходимо взбодриться.

— Я пошлю к тебе домашних эльфов, чтобы они принесли тебе Лапсан Сучон, — Снейп был влюблен в это отвратительно пахнущее варево. — И еще… Северус, спасибо тебе за твою нелёгкую работу.

Дверь за директором уже давно закрылась, а Снейп все еще стоял, задумчиво глядя на лежащую перед ним ткань. Осколки переливались зеленью и серебром. Алый цвет Гриффиндора, зеленый — Слизерина. Кровь Поттера и яд Малфоя. Значит, Поттер нес эти осколки всю дорогу, питая слабую надежду, что они могут пригодиться…

Он замечал болезненное и отчаянное восхищение Поттером у Драко, однако не думал, что тот чувствует к Малфою в ответ нечто большее, чем просто терпимость. Эта обоюдная дружба невероятно удивила его.

Хотя, будь это у Джеймса, всё было бы понятно…

И у Северуса Снейпа впервые появилась мысль, что Гарри Поттер может быть не так-то и похож на своего отца.

Очень осторожно он перенес все осколки в маленький металлический котел. Первым идентифицированным компонентом оказалась человеческая кровь, что его вовсе не удивило. Вторым оказались слезы. И прошло немало времени, прежде чем он понял, кому именно они принадлежат.