Трилогия о Драко: Draco Dormiens, Draco Sinister, Draco Veritas

Глава 11. Враждебность снов

Как странно было снова почувствовать себя живым, снова испытать все признаки физического существования — глаза, рот, руки-ноги, стучащеё сердце, что гнало кровь по венам… Воздух в комнате был донельзя наэлектризован, даже, казалось, пахло электричеством. Так после пожара остается запах дыма.

Когда он попытался подняться в первый раз, среди бумажных клочков, закрывших пол, ноги подогнулись под ним. Ему удалось подняться со второго раза. Он подошел к зеркалу и взглянул на себя.

Том с удовлетворением оглядел своё тело. Он не ожидал, что ему удастся завладеть им, однако оно само так и плыло ему в руки — и он тут же воспользовался шансом. Теперь он ни капельки не жалел: тело было отличное — изящное, крепкое. Оно прослужит ему столько, сколько нужно.

Он с любопытством оглядел комнату. Дневник был уничтожен, но теперь это его не волновало: он шагнул со страниц, вызванный в мир кровью и слёзами. Кровь и слёзы. И что-то еще: он помнил слабый шепот, твердящий «ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя, Том».

Он ничего не имел против. Ненависть — полезное чувство, где-то сродни любви: такая же сильная и мощная.

Том подошел к зеркалу и начал изучать свое отражение. Сильное, изящное тело — почти такое же, какое было у него самого в семнадцать лет. Руки, покрытые тоненькими золотистыми волосками, пшеничная шевелюра, лицо мальчика из церковного хора, синие глаза — словно частички июльского неба. Что-то блеснуло вокруг его шеи: кожа Симуса была по-зимнему бледной, но летом должна была откликаться на солнце золотистым загаром… Хотя, наверное, могла и обгореть.

Том знал это, сам не понимая, откуда. Его губы дрогнули в улыбке. Это не было его собственными воспоминаниями, его собственной памятью — это была память Симуса, гриффиндорского семикурсника, семнадцатилетнего паренька из небольшого ирландского города Глин Кэрин, который любил своих родителей, был мил и недалек. Том немедленно его возненавидел. Пробираться сквозь его мысли было так же сложно, как брести сквозь патоку. Ужасно занудную патоку. Симус обожал квиддич. Ему нравились уроки Гербологии. на столике рядом с кроватью лежала куча комиксов, которые он не любил давать никому, — за исключением, разве что, Гарри, который всегда аккуратно обращался с вещами.

Том увидел, как блеснули глаза у его отражения в зеркале. Так, это уже что-то интересное… Он еще сильнеё углубился в мысли Симуса, пытаясь вытянуть из него как можно больше сведений о Гарри Поттере — собственные воспоминания Тома были какими-то рваными и путаными. Невысокий мальчик с лохматыми чёрными волосами, с кем лицом к лицу они встретились над скорченным телом Джинни Уизли. Потом он помнил, как зашипел, призывая василиска, и, — следующеё воспоминание — тот же самый мальчик, истекающий кровью и умирающий у стены Тайной Комнаты. И ещё — Том совершенно определенно знал, что мальчик, всё же не умер. И ненавидел его — но не знал точно, за что.

Том отвернулся от зеркала, всё ещё сосредоточившись на мыслях и ощущениях, — мысли Симуса были похожи на альбом с произвольно рассованными в нём фотографиями. Страницы быстро листались одна за другой, и картинки появлялись и исчезали — без всякого намека на разумность и последовательность.

Выйдя из комнаты, Том замер в холле, глядя по сторонам. Всё было знакомым, казалось, он прекрасно знал Гриффиндорскую башню. Одна из висящих на стене картинпризывно свистнула ему. не обращая внимания, он двинулся по коридору, минуя двери, ведущие в спальни. на каждой были латунные цифры, однако, даже без этого он прекрасно знал, какая из этих комнат — Симуса. Толкнув дверь, он вошёл.

Внутри все было красным. Том замер, захлопав глазами от этой лавины красного цвета, враз обрушившейся на него: ярко-красные ковры на полу, балдахины над кроватями, что были подобны раздувшимся цветам. Огонь и кровь — типично по-гриффиндорски.

Как же Том ненавидел красный цвет…

Память Симуса указала ему его кровать и сундук в её изножии.

Он поворошил его вещи — ничего любопытного, как, собственно, и можно было ожидать от такой неинтересной персоны, как Симус. Сундук был собран и упакован, словно он собрался уезжать. Том бросил сложенный джемпер обратно на кровать и замер, краем глаза уловив какую-то золотую вспышку. Источником её была кровать напротив. Кровать Гарри Поттера, если верить Симусу.

Подрагивая от сдерживаемого беспричинного возбуждения, Том пересек комнату. Он не знал, откуда в нем эта стойкая неприязнь к Гарри Поттеру (хотя сам Симус, судя по всему, был с ним на дружеской ноге). Руки откинули покрывало, отодвинули подушку, открыв два сложенных кусочка бумаги и что-то на тоненькой цепочке, напоминающеё заклятье. Он бросил на него быстрый равнодушный взгляд — кажется, обычная безделушка, блестящая дешёвка. Но письма… Он подобрался к ним поближе, переполненный любопытством: интересно, почему это Гарри Поттер оставляет письма друзьям в собственной постели?

Он порылся в туманных воспоминаниях Симуса, но не нашел там ничего подходящего к данной ситуации.

Первое письмо было адресовано Гермионе. Это имя ничего не говорило Тому. Да и для Симуса не представляло ничего особенно интересного. А вот имя, выведенное поверх второго письма… Драко Малфой… — определенно, оно кое-что для Тома значило…

Малфой.

Неожиданно в груди Тома взорвалась дикая ненависть — не его, Симуса: ненависть, смешанная со страхом. Там было что-то еще, в чем какой-нибудь иной человек — не Том — узнал бы жалость.

Но в голове Тома уже затикали часы собственных воспоминаний.

Драко Малфой.

Малфой.

Сын Люциуса?

Почему сын Люциуса получает письма от гриффиндорцев?

Быстрым движением ногтя Том вскрыл первое письмо, адресованное Гермионе, и начал читать. Сердце застучало: там было его имя. Его собственное имя — не то, что дали ему при рождении — нет, имя, которым он сам назвал себя, оно проходило через всё письмо… Так вот она, история — история, что произошла между ним и Гарри Поттером. на самом деле, если бы Поттер поверил… но нет, это ведь невозможно, правда? Наверное, здесь какая-то ошибка… Он покопался в памяти Симуса и не нашел там ничего, кроме ужасного волнения, ускользающего от него водой, струящейся сквозь пальцы.

Чертыхнувшись от огорчения, Том скомкал письмо и швырнул его в огонь, где оно и съёжилось, рассыпавшись горсткой золы.

Он постоял, переводя дыхание и пытаясь успокоиться, потом — очень медленно — распечатал и начал читать второе письмо. Он сразу обратил внимание на почерк — круглый детский почерк, словно писавший не мог удержать слова в себе и хотел излить душу на бумагу.

«Драко… как странно писать тебе письмо — я раньше никогда не писал тебе писем. Ты всегда знал, о чем я думаю, так что в этом просто не было смысла. Но сейчас ты спишь, а я хочу всё сделать ещё до того, как ты проснешься. Я знаю, что Снейп нашел-таки противоядие для тебя, — я слышал, как он говорил об этом Дамблдору, — и я знаю, что я пообещал, я об этом думал. Существует еще кое-что, что тебе, как мне кажется, стоит знать, — я никогда не говорил тебе об этом, не мог подобрать нужные слова… »

На этом месте была клякса, словно от чрезмерного усилия перо сломалось. Прищурившись, Том быстро пробежал письмо. О чём же это?.. И тут опять, как нельзя кстати, пришелся Симус — сквозь его смятение и путаницу в мыслях Том добрался до обрывочных и неясных сведений о дружбе между двумя юношами. Как? — сын Люциуса и один из моих врагов?! — это чувство было сильным, ему не удалось отделить внутри себя ненависть Симуса к Драко Малфою от собственной ненависти к Гарри Поттеру.

Рука Тома почти сжалась, почти скомкала письмо… И тут он замер.

Ярость требовала уничтожить письмо, в котором Гарри Поттер высмеял его — высмеял Вольдеморта, поклялся отомстить ему, выставив его глупым, бестолковым ребенком…

Том прерывисто вздохнул. Ему хотелось порвать письмо. Но был ли этот поступок мудрым? Эти письма были написаны со страстью и заботой, они были полны той живой болью, которую Том мог оценить, будучи, в некотором роде, художником в плане нанесения боли… в нем не было никаких эмоций, и эта отстранённость сделала его весьма изощренным знатоком человеческого поведения. Уничтожение этого письма принесло бы боль тому, кто написал его, но существовали куда болеё интересные пути, гарантирующие, что адресаты не получат своих посланий. И что они не отправятся вслед за ним в погоню за местью.

Это вызовет в них смятение и замешательство. А смятение и замешательство — отличные союзники.

Он снова перечитал письмо. Да, подстроиться под голос Гарри Поттера будет не так уж и сложно — вся живость письма заключалась в простоте и прямолинейной искренности фраз. Том видел, что это было действительно трогательное послание, или, по крайней мере, отправитель, судя по тону письма, считал его именно таким. Прекрасно. Эмоциональное письмо куда проще подделать и изменить.

Он провёл рукой над письмом, и энергия магии ударила ему в руку, от её силы он почувствовал боль. Как давно всё это было…

Он зашептал, и пергамент дрогнул в его руке. Чернильные буквы зашевелились, съёжились и заскользили по страничке маленькими змейками. Они вились и извивались друг вокруг друга, образуя новые слова. Новые предложения.

«Драко… как странно писать тебе письмо, но я подумал, что у меня не будет другого шанса сказать тебе, что я больше не хочу, чтобы ты следовал за мной… Знаю — ты всегда хотел помочь мне, ты думал, что это в твоих силах, — но это не так. Знаю — я обещал тебе дождаться тебя, но теперь думаю, что ждать не стоит… Да, конечно, я говорил, обещал — но существуют вещи, которых ты не знаешь и которых ты не поймёшь…»

Так-так, еще несколько абзацев… Бросив на него последний взгляд, Том ощутил гордость. Это было откровенно жестокое письмо, и жестокость эта ощущалась в каждом слове — тонкая, изощрённая; при этом нельзя было сказать, что Том выбросил весь исходный текст. Теперь он здорово пожалел, что уничтожил первое письмо, адресованное подружке Поттера. Он создал бы из него истинное произведение искусства, неповторимое в своем роде. Ну, что ж… в чём смысл горевать над упущенными возможностями?

Он вернул сложенное письмо на кровать Гарри, устроил поверх блестящий кулон на цепочке. Выпрямился. Он все еще был зол. Много-много лет назад Том научился фокусировать свою ярость, копить её и в нужный момент направлять в нужное русло. Вот и теперь — растерянный, запутанный, взбешённый, он стоял, пытаясь уловить смысл в этом хаотичном кружении мыслей и воспоминаний внутри переполненного мозга.

Драко Малфой — куда болеё совершенная версия своего отца в детстве, похожий на миниатюру, выполненную из слоновой кости, серебра и позолоты. Джинни Уизли — с румяным лицом, напоминающим подсолнух, и копной сияющих волос. О, Джинни он помнил, Джинни он знал — он помнил, как сломал ей руку, как она извивалась под ним, как пыталась сбежать. Он помнил её запах — запах слёз и ужаса. Он всегда знал, что им ещё предстоит свидеться.

О, а вот это ещё интереснеё… Симус любил её. Том почувствовал, как что-то кольнуло его под ребро, ощутил какое-то нездоровое восхищение. Волчья улыбка рассекла это ангельское лицо пополам. О, да… Симус любил её — так любил, что подарил ей заколдованный браслет, с помощью которого он мог быть уверен, что никогда не потеряет её. Где бы она ни была — он мог мгновенно отыскать её и оказаться там же. Это как же надо полюбить, чтоб совершить такое…

Ухмыляясь, Том сунул руку за пазуху и, вытащив маленькое заклинание в виде золотой стрелки на цепочке, догадался по её трепету, что Джинни где-то поблизости. Его улыбка стала шире, пальцы сжали заклинание.

Он нашёл, на чём сорвать свою злость.

Драко не раз повторял ей, что, будь она парнем, она была бы точь-в точь как он. И наоборот, — будь девчонкой он, он был бы её копией. Блез полагала, что это правда — она хотела, чтобы это, как и многое другое, что говорил Драко, было правдой.

И ещё… Будь Драко на рождественской вечеринке, устроенной Пенси Блез пошла на неё, надеясь, что он придет, но, увы), он бы тоже потратил часа три, приводя себя в порядок. Хотя на самом деле, ему бы совершенно не хотелось туда идти.

Сначала несколько часов, чтобы прицепить к своим абрикосовым волосам все эти крошечные цветочки. Потом — избавление от кругов под глазами. Потом возня с выбором платья. Да, пожалуй, это — зелёное, с вышивкой по вороту.

И вот, усевшись на раковину в ванной комнате Пенси, она нанесла последние штрихи — немножко косметических заклинаний… Блез оглядела себя в зеркале.

Раковина — как и всё в доме Паркинсонов — была совершенно безвкусной, с бронзовым краном в виде брызгающихся дельфинов. Однажды Драко презрительно бросил, что Паркинсоны из тех семейств, которые «сами покупают свою мебель» — это было и забавно, и точно, хотя, честно говоря, сказало больше о Драко, нежели о Паркинсонах.

Ей опять смутно захотелось, чтобы он пришёл. Конечно же, он был приглашен, — большинство слизеринцев были здесь, — и те, кто уже выпустился, и вроде Кребба с Гойлом — такие тупые, что не смогли этого сделать.

Это была вечеринка месяца — с учетом того, что родители Пенси отправились на какой-то министерский саммит, можно было делать всё, что в голову взбредет. А Драко всегда обожал вечеринки. Но это был тот, старый Драко — тот, с которым Блез выросла. Сейчас же он стал другим, чужим. Незнакомым.

Она вспомнила, как влажным августовским вечером — из тех вечеров, когда пот заливает глаза, — Драко пришел в её дом. Она нехотя откликнулась на звонок и пошла к двери сквозь рой крошечных вентиляторов, безуспешно пытающихся охладить раскалённый воздух. Распахнув её, она онемела: там стоял Драко Малфой.

Сколько хогвартсовских девушек грезили об этом? Перед ней стоял Драко Малфой — в джинсах и белой майке, обтягивающей его худощавый жилистый торс, в глазах поблескивали искорки лунного света. в довершение, он держал перевязанный лентой букет роз с бледно-желтыми лепестками. Лепестками цвета свежеотчеканенных галлеонов.

Блез откинула мокрую от пота прядь и замерла. в голове крутился рой потенциальных острот. Она сказала первое, что пришло ей на ум:

— Если тебе нужен дом Гойла, то он дальше по улице. Второй за поворотом.

— Последний раз, когда я дал Гойлу цветы, он их сожрал, — на лице Драко не дрогнул ни один мускул.

— Что же ты тут делаешь, Драко?

Он улыбнулся ей. От этой улыбки, полной ангельской злобности и плотоядного озорства, у неё всё внутри перевернулось. в ней прозвучал безмолвный намек на шёлковые ленты, карамель и бесконечные ночи, пропитанные потом страсти.

— Я пришел дать тебе денег.

Он протянул ей цветы, и она приняла их. Несколько лепестков осыпались золотистым дождем — и обратились в золото, ударившись об пол. Золотые галлеоны покатились к её ногам.

Блез крутанула в пальцах обнажённый стебель, лишившийся былой красоты.

— О чём это ты, Драко?

— У меня есть для тебя предложение, — пояснил он. — Я могу войти?

Она посторонилась, пропуская его в прихожую. Проходя мимо, он мимолетно коснулся её и, войдя, состроил насмешливую мину, опустив глаза к своей промокшей от пота и прилипшей к телу майке. Блез мысленно благословила душный жаркий вечер.

— Тут жарковато, — заметил он.

— Мы сейчас не можем позволить себе Охлаждающих Заклятий, — напрямик ответила она.

— Что ж, — губы Драко дрогнули в кошачьей улыбке. — Это теперь не должно больше тебя волновать.

Он поддразнивал и провоцировал её, получая от этого удовольствие. Они посплетничали о слизеринцах, посмеялись над гриффиндорцами и заключили сделку, скрепив её рукопожатием. А потом он поцеловал её в саду, среди засохших розовых кустов.

Она сохранила и сберегла воспоминание об этом: Драко Малфой не кидался поцелуями каждый день.

На самом деле, в их соглашении поцелуи оговорены не были. Он целовал её иногда. Они часами просиживали вместе в комнате, чтобы сделать их связь болеё убедительной для окружающих. Он, по большей части, занимался в это время домашним заданием, а она смотрела на него. Он был прекрасным студентом — аккуратным, внимательным, схватывающим на лету, выполняющим необязательные дополнительные исследования только из интереса. Аккуратные строчки выбегали на пергамент из-под его пера, он работал, не обращая на Блез внимания. в редкие минуты, когда он замечал её, он был с ней вежливо-прохладным. Никакой нежности.

Растянувшись на его кровати, она наблюдала, как он пишет. Или смотрит в окно. Или заказывает одежду из магазинов Диагон-аллеи. Иногда он примерял одежду — она говорила, идет она ему или нет, — последнеё, честно говоря, случалось очень редко. Эти маленькие просьбы доставляли ей удовольствие, — казалось, они сближали их: ведь он бы не спросил её мнения, не будь оно важно для него? Только потом она осознала, что он никогда не прислушивался к её советам: он оставлял то, что ему нравилось, и отсылал обратно то, что не приходилось ему по вкусу, — он улыбался ей, но никогда не слушал её по-настоящему.

Иногда они делали и другие вещи. Долгие часы наедине в его комнате — что-то непременно должно было произойти. И иногда происходило. Он был довольно сговорчивым, однако никогда не проявлял чрезмерного энтузиазма. Она познала изгибы и линии его тела, запомнила его бледную кожу со шрамами в нескольких местах: в виде полумесяца — под глазом, зубчатый — на левой ладони, серебристое, словно выжженное, сияние вдоль предплечья… Ей нравились его тонкие изящные ключицы, пушистые виски, она знала все чувствительные точки на его запястьях, знала, как бьётся жилка у него на шеё, когда он целует её, знала, как опускаются его ресницы, когда он закрывает глаза — значит, ему нравилось то, что она делала… Он прятал лицо, закрывая растопыренными пальцами глаза; иногда она останавливалась, чтобы сказать «Посмотри на меня, Драко…» — он убирал руки, садился — и на этом всё заканчивалось.

Он никогда не склонял её к физической близости и, когда она прекратила дарить ему себя, он этого словно даже не заметил. Она чувствовала, что он был внутренне рад, что она не навязывается и больше не предлагает себя: ему не приходилось давать ей от ворот поворот — это было бы неловко, а Драко ненавидел неудобные и неловкие ситуации. Она пребывала в изумлении: Драко не был похож на парня, не интересующегося девушками, его тело немедленно откликалось на её прикосновения, на положенные ему на плечи руки — откликалось, как откликается тело любого семнадцатилетнего юноши, но его разум… он витал в каких-то облаках, он был где-то далеко…

Именно так и было — он отсутствовал, он всегда отсутствовал. Она обратила внимание на то, что он стал другим, он постоянно менялся, это замечали и другие слизеринцы, но она, проводившая с ним так много времени, видела это, как никто другой. Он изменился. в нем еще оставались его былое высокомерие, остроумие и блестящая язвительность, но язвительность стала не такой изящной и рискованной, а остроумие притупилось, словно стеклянный кинжал стал серебряным ножом.

Прошло еще несколько недель, прежде чем, она поняла причину происходящих в нем изменений. в октябре Флитвик, кажется, — если она всё правильно помнит — наложил на Драко взыскание за использование на уроке Прозрачного Заклинания Vestatum, которое Драко применил к Невиллу Лонгботтому — все тогда увидели куда больше Лонгботтома, чем это было необходимо.

За это Драко было назначено недельное домашний арест и ежедневная уборка в классе в обеденное время.

Ей пришло в голову, чтоб неплохо бы принести ему чего-нибудь поесть: наверное, так и должна была поступить настоящая подружка. Это бы укрепило все подозрения относительно их взаимоотношений. Во всяком случае, именно так она себе и твердила, заворачивая сэндвичи в салфетку и поднимаясь наверх, к классу Заклинаний, на третий этаж.

Она сама не знала, что заставило её не сразу распахнуть дверь, а заглянуть внутрь сквозь зарешеченное окошечко — возможно, то, что она знала, что Драко не переносит сюрпризов, особенно, в её исполнении. Однако, на этот раз сюрприз был преподнесен ей. Драко и, правда, был в классе, он вытирал доску — методично, уныло, лениво, чуть отстранившись, чтобы не испачкать мелом свою дорогущую зеленую рубашку. Но он был не один. у него за спиной на столе сидел Гарри Поттер — жестикулируя, что-то рассказывал; его лицо было оживленным и веселым, он размахивал руками и смеялся. Это выглядело очень странно. Блез лихорадочно порылась в памяти, пытаясь сообразить, не было ли Флитвиком наложено взыскание и на Поттера, когда последний вдруг спрыгнул со стола и ткнул Драко указательным пальцем в грудь. Это был вовсе не враждебный жест: напротив, он был полон дружеского расположения и задора, он словно говорил» а ну-ка, посмотри на меня».

Драко стряхнул его руку — с такой улыбкой, что у Блез подогнулись колени. в этой улыбке не было ни злости, ни жестокости, ни тайной насмешки — ей и в голову не приходило, что Драко Малфой может ТАК улыбаться. Потом он поднял тряпку, которой вытирал с доски, и швырнул её в голову Гарри.

Через несколько минут Блез оторвалась от этой картины и, совершенно раздавленная, поплелась в слизеринское общежитие. Она была дочерью Пожирателей Смерти. За свои шестнадцать лет она повидала немало, но ничто в жизни не произвело на неё такого впечатления, как Гарри Поттер, пишущий осколком мела на спине фирменной рубашки Драко Малфоя «Поцелуй меня, я богач». И реакция Драко — он не проткнул Поттеру глотку своей палочкой, а вместо этого расхохотался, словно и, вправду, нашел такой поступок забавным.

Насколько Блез могла понять и догадаться, это могло означать только одно: они занимаются друг с другом сексом.

Блез была девушкой светской, почитавшей на своем веку книг и разбирающейся в Некоторых Вещах. И теперь сразу всё становилось понятным: почему Драко, один из самых желанных парней в школе, готов платить девушке деньги, чтобы та делала вид, что встречается с ним; почему девушка Поттера до сих пор оставалась ему Просто Другом — это была всего-навсего уловка, чтобы скрыть свои порочные страстишки.

Провалявшись в оцепенении несколько часов в постели, Блез решила, что, тем не менее, это все же не худший вариант. в конце концов, это же просто потрясающая сплетня, какой никто не слышал с тех пор, как директор Диппет был уволен со своего поста из-за слухов о его незаконных делишках с кальмаром, живущем в озере. Кальмару дозволили продолжать свое существование. Просто не нашлось охотников связываться с пятидесятифутовым чудовищем.

Но нет, теперь все было куда лучше: Гарри Поттер и Драко Малфой! Определенно, в этом что-то было: Поттер, конечно, был идиотом, любителем этих отвратительных гриффиндорских грязнокровок, однако уродом его назвать было нельзя. в нем было все — и лохматые черные волосы, и жилистое гибкое тело, и рысьи глаза, то холодные, то горящие зеленым костром, когда он злился. Вельветовые спортивные штаны, в которых он играл в квиддич последние два года, протерлись и продырявились в некоторых интересных местах и были объектом особо пристального внимания женского населения школы во время скучных игр. Честно говоря, она все время думала, что Поттер не из тех, кто в своей жизни уже занимался сексом… Но, видимо, она обманывалась в своих предположениях.

В конце концов, снедаемая невыносимым, порочным любопытством, она позаимствовала мантию-невидимку Пенсии, и начала всерьез следить за Драко. Узнай Драко, что она не спускает с него глаз, он бы её убил, но сейчас, в этом лихорадочном затмении, ей ни до чего не было дела: она должна была всё знать. Она хотела всё знать наверняка.

Она кралась за ним после тренировки по квиддичу — он вечером занимался в библиотеке, а потом отправился на Астрономическую башню…

Посмотрел на звезды и спустился вниз.

Все это было очень странным.

Слежка принесла определенные плоды: между ним и Поттером, и впрямь что-то было: они старались побыть вместе каждую свободную минутку. Они вместе занимались. Фехтовали. Когда Драко получил на экзамене по зельям сто десять процентов, он похвастался Гарри. Тот в ответ сказал что-то язвительное, и Драко пнул его в голень. Когда Гарри обзавелся модернизированной моделью метлы, он пришел и продемонстрировал её Драко. Тот в ответ тоже сказал что-то язвительное, на что Гарри затолкал в карман Драко бумагу, в которую метла была упакована. После этого Драко взял и выкинул метлу в окошко. Пролетев несколько этажей, она приземлилась на жалобно взмяукнувшую миссис Норрис. Драко взорвался хохотом, и Гарри оттащил его от окна.

Где-то в это время Блез узнала, что Гарри Поттер также является обладателем мантии-невидимки.

Но они никогда не прикасались друг к другу — в ТОМ смысле. Им было легко и спокойно друг с другом, Блез раньше не замечала такого у мальчишек. Когда однажды, занимаясь, Гарри уснул в библиотеке, Драко взял его перо и с выражением ликования и безумной радости на лице исписал всё его предплечье похабными выражениями. Когда Гарри хотел, чтобы Драко умолк, он просто закрывал ему ладонью рот. Так что — да, они прикасались друг к другу: толкались, дёргали друг друга за шиворот, таскали друг у друга записки, ели с одной тарелки — словом, в их поведении не было ничего, что могло бы подтвердить эту оскорбительную сплетню.

Блез расстроилась: она не могла классифицировать их отношения, не могла понять их. Если он спит с Поттером — это одно. Да, несколько странно, — и, тем не менее, это можно понять: Гарри великолепен, а этими глупыми мальчишками, как правило, движут гормоны. Но, судя по всему, всё куда серьёзнее. И, коль скоро это куда серьезнее, то, похоже, тут попахивает ошибкой Драко. Осознанным решением. Предательством.

И Блез, словно одержимая, стала следить за ними и на людях — но на публике они были прежними, брутальными и жесткими в отношении друг друга. Эта демонстративная пародийная враждебность казалась ей странной — словно она наблюдала, как кто-то уродует безобразным граффити прекрасную картину. Она могла только гадать, как они всё это выдерживают.

Однажды, во время Зелий, она вдруг заметила, как Драко улыбнулся, уставясь в стол, словно ему пришло на ум нечто забавное. Она бросила привычный взгляд в сторону Гарри, сидящего в другом конце класса, — и была поражена: тот улыбался точно так же. Они не смотрели друг на друга, у них не было явных причин для веселья… в следующие дни она все чаще и чаще замечала их одновременную реакцию… определенно, если бы такое было возможно… но нет, этого не бывает: не могут же они заглядывать в разум друг друга.

Она боялась сойти с ума, эта огромная тайна распирала её. Возможно, ей стоит сказать Драко о том, что она всё знает. Конечно, он мог за это свернуть ей шею… — и, тем не менее, она уже почти решилась, когда поняла, что не является единственным человеком, который в курсе происходящего.

…Начался урок Заклинаний, все уже заняли свои места, когда в класс в смятении вбежал Колин Криви и громким шепотом сообщил профессору Флитвику, что Гарри Поттер пропустит урок, потому что получил травму на тренировке по квиддичу и сейчас находится в лазарете.

И тут мгновенно произошли два события. Блез метнула быстрый взгляд на развалившегося за своим столом Драко. Он едва шевельнулся, но начал бледнеть на глазах и стиснул руку с такой силой, что острие пера впилось ему в ладонь. И тут она заметила, что кое-кто ещё сделал то же, что и она: Рон Уизли повернулся и уставился на Драко, на что последний метнул в него яростный взгляд и почти незаметно мотнул головой — и Рон, кусая губы, сел ровно.

Блез не успела удивиться, как открылась дверь, и вошла Гермиона Грейнджер. Она что-то негромко сказала профессору и двинулась на свое место рядом с Роном. Когда она проходила мимо, её сумка задела стол Драко и сшибла на пол его книгу.

— Грязнокровка криворукая, — прошипел Драко.

Гермиона с яростью взглянула на него:

— Кретин, — она громко хлопнула поднятой книгой об стол и, тряхнув волосами, пошла на свое место. Только тот, кто пристально — как Блез — наблюдал за ними, мог бы заметить, что между страницами книги теперь появился клочок пергамента, которого ранее там не было.

Позже она забралась в сумку Драко и нашла записку, которая гласила: «С Гарри всё хорошо, он просто сломал запястье, выпендриваясь в полете. в лазарет не ходи, там сейчас полно народу. И насчет страницы в учебнике по Защите ты ошибся — четырнадцатая, а не одиннадцатая. с тебя сливочное пиво. с любовью — Гермиона».

С любовью — Гермиона?!

Смятение Блез обратилось в кипящую горечь. Теперь, глядя на Драко и Гермиону, она увидела, как они смотрят друг на друга, как он смотрит на эту отвратительную уизливскую сестрицу, — и она поняла, что это совсем не то, что она себе напридумывала, — это был жуткий, грандиозный гриффиндорский заговор. Словно им мало того, что шесть лет подряд они выигрывают Кубок Школы! Теперь они хотят украсть у их факультета Драко Малфоя! Драко — самого лучшего из них, самого умного и красивого, который всегда давал слизеринцам повод для гордости, хотя они и оставались без этого чертового Кубка школы по квиддичу.

Мысль об этом была ненавистна, с этим невозможно было смириться, невозможно было понять и, вертясь ночью в кровати, мучаясь от бессонницы, она вдруг осознала, что это куда больше, чем просто позор для факультета, куда больше, чем ужас, ожидающий Драко, когда остальные слизеринцы сообразят, что к чему. Куда больше, чем гнев Пожирателя Смерти.

Мягкость, появившаяся у Драко в последние месяцы, — это была не просто мягкость; он потускнел и затупился, это мог заметить любой, кто по-настоящему знал Драко. Мечтательность в глазах, улыбка без намека на былую жестокость, голос, лишившийся своих металлических ноток. И все это было потому, что он любил их. Он, Драко Малфой, никогда никого и ничего не любивший, — ни человека, ни место, ни предмет — он любил.

Но не её.

А ведь она всегда оправдывалась именно тем, что он просто не способен полюбить, — и вот, теперь она точно знала, что это не так. Они изуродовали его собственной гуманностью, они испакостили её прекрасного ледяного принца, — теперь он стал таким же, как и они, таким же, как и все остальные. Да, и к тому же — он не хотел её. Она больше не верила ни в него, ни в свой факультет — она больше не верила в то, что совсем недавно казалось ей важным.

Все, что лежало в основе её взглядов и убеждений, враз рассыпалось пылью. И пыль эта была бледно-зеленой — цвета глаз Гарри Поттера.

Блез полуприкрыла глаза, но её задумчивость продлилась не долго. Кто-то с криком ломился в дверь ванной комнаты. Блез поднялась и, заправив за уши волосы, открыла дверь.

Миллисент Буллстроуд, одетая в юбку-хула и бюстгальтер из половинок кокосовых орехов, ввалилась в ванную, сжимая бутылку Архенского вина.

— Блез, — простонала она, валясь на холодный мраморный пол, — меня сейчас стошнит…

Губы Блез дрогнули в насмешливой улыбке.

— Давай-давай, это только украсит эту кошмарную ванную.

Она перешагнула через Миллисент и присоединилась к остальным слизеринцам, развлекающимся на вечеринке.

— Джинни, — наконец произнес Симус, и она снова вздрогнула: голос, такой тихий, такой знакомый, с этим ирландским акцентом… — сейчас он показался ей совершенно чужим. — Здорово, что мы снова увиделись?

Джинни инстинктивно подалась назад и нервным жестом нащупала браслет.

— Симус, мы же виделись с тобой днем…

— Правда? — его улыбка стала шире, наполнилась каким-то непонятным весельем. — А у меня такое ощущение, будто это случилось полвека назад.

Она смотрела, как он идет к ней через комнату. у неё в голове все шло кругом: он на неё сердится? Он пьян? Нет, она не могла себе представить, чтобы Симус напился.

— А мне показалось, что ты вечером собирался домой… Ты не опоздаешь на поезд?

— Спешишь отделаться от меня? — теперь он стоял прямо перед ней, и ей пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть на него, но тут, испугав её своей стремительностью, он буквально рухнул на колени рядом с ней, их лица теперь находились на одном уровне. — Впрочем, теперь это неважно.

— Симус… — она сама услышала неуверенность в своем голосе. Волоски у неё на руках и затылке встали дыбом.

— Все в порядке, — в его голосе была странная нежность. Вернеё, что-то, внешне напоминающеё нежность, но ею вовсе не являющееся. Она знала этот тон, но не могла понять, откуда. Вытянув руку, он нежно коснулся её волос на виске.

И на это легкое прикосновение её кожа взорвалась мурашками. Её глаза в изумлении распахнулись сами собой — она никогда так не реагировала на прикосновения Симуса. Никогда.

— Всё в порядке, — тем же самым странным тоном повторил он, и губы его дрогнули в пренебрежительной усмешке. — Я просто хотел попрощаться с тобой. Ты не поскупишься на прощальные слова для меня, а, Джинни?

От его руки у неё мерзла половина лица.

— Зачем ты продолжаешь звать меня по имени?

Его пальцы соскользнули с её лица, двинулись вдоль плеча.

— Возможно… Джинни, дорогая, — тихо сказал он, — возможно, ты вовсе не такая чувствительная, как могла бы быть… — он стиснул её руку. — Поди сюда… — и он резко дернул её к себе. Застигнутая врасплох, она почти упала на него — он только того и ждал, легко подхватив её в свои объятия и прижав к себе, как страстный возлюбленный. Но голос, шепчущий ей на ухо эти слова, был таким же холодным и безжизненным:

— Ты искала меня. Все эти годы я помнил тебя. Ты ускользнула от меня. Ты единственная, кому это удалось, — он еще сильнее прижал её к себе и ущипнул уголок её губ. Это был не поцелуй, это был укус. Она почувствовала металлический привкус во рту. Но не попыталась отстраниться или вырваться. — Я поклялся себе, что пролью твою кровь, и теперь я знаю её вкус, — прошипел он ей на ухо, облизываясь. — Вкус твоей чистой волшебной крови.

Джинни не шелохнулась. в ушах у неё жужжало, ей казалось, что сейчас она рухнет без чувств. И еще, ей было страшно, — но страх этот словно стоял за стеклянной стеной и всё, что она чувствовала сейчас — это его цепкую хватку на своих плечах и биение его сердца почти у себя в груди.

— Том, — произнесла она. — Ты — Том.

— Кто же еще? — в этом был смысл, если не обращать внимания на безумство самой ситуации.

— Ты собираешься убить меня, — у неё не было сил даже на то, чтобы это прозвучало, как вопрос.

Он замер на миг. Он был Симусом — то же легкое мускулистое тело и руки, тот же кукурузный шелк волос, пахнущий мылом и мальчишкой. Но мягкий голос под этим акцентом был голосом Тома. И его глаза были тоже глазами Тома — глаза, наводящие на воспоминания о котлах, полных извивающихся змей.

— Да, — кивнул он. — Ведь ты не покинешь меня, правда? не покинешь, после стольких-то лет ожидания?

— Нет, я не покину тебя, Том.

Она почувствовала щекой, что он улыбнулся.

— Хорошо, — он стиснул её запястье и начал пригибать её к полу, пока она не легла на спину. Он присел над ней, распластанной на холодных камнях, отделённых от неё только тонкой ночной рубашкой. Рука заныла под его пальцами, заклятья на браслете впились в кожу. Он был левшой. в отличие от Симуса. И сейчас, глядя ему в лицо, она за чертами Симуса видела лицо Тома: глаза, наполненные синими чернилами, узкий, словно бритвенный, разрез рта… И за синими глазами Симуса был Том — умный, переполненный ядом, скользкий, как черная стеклянная стена, — единственной лазейкой, слабостью его было высокомерие. Он без оглядки верил в её готовность лечь и умереть ради него — только потому, что он просил об этом, только потому, что он был Томом, и все всегда выполняли его желания.

— Огонь, — произнесла она. — Горячо. Мы слишком близко к огню.

— Это ненадолго, — ответил он, улыбнувшись ртом Симуса. Золотистые волосы упали ему на глаза, когда он навис над ней. Он провел костяшками пальцев правой руки вдоль её ключиц, вдоль воротника — он словно восхищался стеклянной статуэткой, которую собрался разбить. — А ты сговорчивая… За это я убью тебя быстро.

— Как ты попал сюда, Том? Как ты добрался до меня?

— Это ты вызвала меня, — ответил он, по-хозяйски поглаживая её. — Твои слезы и моя кровь. Симпатическая магия, припоминаешь? Именно об этом мы и говорили, когда ты много лет назад шпионила за нами. Ты ужасно скучала по мне, Джинни. Ты хотела, чтобы я вернулся обратно… — его рука нырнула за ворот её рубашки, и Джинни, яростно впившись в свою губу, с трудом сдержала неуемное желание отпрянуть от него. — Правда? — прошипел он.

— Всегда, — подтвердила она.

— Ты говорила мне, что никогда еще не целовалась с мальчиками… — ленивая улыбка появилась на его губах. — Это всё ещё соответствует действительности?

— Никогда… никто не имеет значения. Том…

Он уже нагнулся к ней, его губы скользнули вдоль её щеки, подбородка — к губам. Это напоминало прикосновения горящих крыльев бабочки — легких, опаляющих. Его губы прильнули к её рту — она почувствовала на них вкус собственной крови. Она выгнулась под ним, её плечи расслабились и опали, — он узнал этот жест подчинения, в его глазах появилось тёмное веселье.

Он подался назад, выпустив её запястье, его руки двинулись к её плечам, чтобы положить её поудобнеё, и, лишь только он сделал это, как она вытянула руку, сунув её в самое сердце огня. Боль пронзила её истошным криком, но это не имело значения: самым главным было то, что заколдованный браслет на запястье оказался в пламени, и все заклятья были в миг активированы.

Это было подобно взрыву. Нескольким взрывам. Сила мощных, разом активированных заклинаний, раскидала их в разные стороны, отшвырнула в сторону Тома, перекувырнула Джинни. Яркие разноцветные огни заплясали в комнате, придав всему вокруг карнавальный вид. Что-то зазвенело, откуда-то донеслась нестройная, режущая ухо музыка, почти оглушив её. Воздух наполнился летающими предметами: птицы, тарелки, мебель, серебряные стрелы… — пытаясь уползти, Джинни видела, как Том старается устоять на ногах — но боль в руке была так сильна… и что-то черное метнулось к ней из камина. Голова взорвалась болью, и свет померк перед её глазами.

— Это пахнет, как грязь, — Драко мрачно смотрел на стакан с мутной жидкостью, который мадам Помфри поставила на его тумбочку.

Благословенное утреннее солнце заглядывало сквозь полуоткрытые окна, золотя волосы Драко и украшая искорками стакан, — хотя, возможно, дело было просто в том, что сегодняшним утром Гермионе всё казалось чудесным.

Она зевнула и потерла кулаками глаза.

— Да, ужасно. Выпей.

Драко взял стакан и вздохнул.

— Конечно, я понимаю, было бы чересчур — надеяться, что противоядие на вкус будет как ChateauHauteBrion урожая 1982 года.

— Слушай, какой же ты испорченный, даже не знаю — удивляться этому или ужасаться.

— Знаешь, — неожиданно заметил Драко. — Мне кажется, мадам Помфри на меня запала.

— Что? — вытаращила глаза Гермиона.

— Точно-точно. Она продолжает делать мне перевязки на те места, которые вовсе в перевязках не нуждаются. Бедная женщина обезумела от страсти. Но никто не посмеет обвинить её…

— Драко, это просто очевидная попытка отвлечь меня. Пей свое противоядие.

— Оно невкусное, — жалобно пискнул он, печально сгорбившись.

— Ты даже не попробовал.

— Оно подозрительно пахнет и по виду напоминает грязь.

Гермиона поднялась на ноги.

— Драко Малфой, — начала она вкрадчивым, тихим голосом, не предвещающим ничего хорошего, — я сегодня с трех утра беседовала с профессором Снейпом о твоем противоядии. Я совершенно точно знаю, как часто ты должен принимать его, и что случится, если ты этого делать не будешь. И еще — я ужасно устала и здорово раздражена. И если ты не примешь противоядие прямо сейчас, Я ПОДКАРАУЛЮ ТЕБЯ И ПОБРЕЮ НАЛЫСО! ЯСНО?

Гермиона выдохнула и скрестила руки на груди. К её величайшему разочарованию и раздражению Драко расхохотался.

— Ты такая классная, когда бесишься.

— Только позаигрывай со мной — и я вылью бутылку Костероста тебе на голову. Поглядим, каким классным будешь ты, когда твоя голова раздуется, как надувной мячик.

— Мне и так кое-кто говорит, что она у меня уже распухла, — возразил Драко, поднося стакан ко рту.

Гермиона подавила улыбку.

— Молчи. И, пожалуйста, пей свое противоядие.

К её удивлению он и впрямь осушил стакан и, откинув его в сторону и обхватив руками живот, простонал:

— Фу…

Гермиона потянулась за стаканом, сочувственно погладив Драко по голове. Волосы у него были мягкие и шелковистые, они так и льнули к пальцам.

— Противно, да? — спросила она.

Он распрямился. Его лицо было перекошено, губы сжаты, как от боли, но голос, как всегда, был легким и спокойным.

— На вкус напоминает корицу с сахаром. Если ими посыпать старый башмак и добавить баночку бубонтюберовского гноя. И как часто я должен это принимать?

— Три раза в день.

Драко застонал и в трагической позе растянулся на подушках. Гермиона постаралась не обращать внимания на то, что когда он сделал это, рубашка задралась, обнажив его торс. Он здорово похудел — торчали ребра, пижамные брюки свободно болтались на бедрах. Она надеялась, что это частичное противоядие остановит резкую потерю веса, а за это время, глядишь, будет найдено и настоящее противоядие.

— Жжется, — раздраженно сообщил он. — у меня, вообще, низкий болевой порог. Наверное, даже вовсе нет никакого порога — сразу маленькая, но мило украшенная прихожая.

Гермиона, решив, что терпимость тут не поможет, скорчила в ответ рожу:

— Если тебе становится лучше, когда ты корчишься и жалуешься, — корчись и жалуйся в полное свое удовольствие. Но если я узнаю, что ты не принимаешь противоядие, я тебя убью.

Драко перевернулся на живот и миролюбиво усмехнулся:

— Это объяснение представляет собой логическую ошибку.

— Я переживу. И перестань хлопать ресницами — этот жалобный щенячий вид действует только на Гарри. Снейп сказал, что ты встанешь — значит, ты встанешь. на ноги.

— А я-то думал, что ты пришла сюда, чтобы внести чудесную женственную нотку во все эти мероприятия и процедуры, — горестно пожаловался Драко. — Гладить мой горячий лоб, прикладывать ко лбу влажные тряпочки…

— Снейп сказал, что противоядие подействует быстрее, если ты будешь двигаться, и кровь будет живее бегать по твоим жилам, — перебила его Гермиона. — Так что давай, поднимайся, Драко, или же мой чудесный женственный ботинок сейчас войдет в контакт с…

— Как всегда, ссора… понятно, — заметил почти бесшумно возникший в изножии кровати Снейп. — Мисс Грейнджер, он принял противоядие?

— Да, — кивнула Гермиона, мельком удивившись забавности этой ситуации: они со Снейпом союзники. — Поныл немного, но выпил.

— Сядь, Драко, — велел Снейп, — и дай мне взглянуть на тебя.

Слегка удивленный, Драко свесил ноги с кровати и сел. Гермиона присмотрелась к нему — может, он уже стал выглядеть лучше? Пожалуй, ничего не изменилось — ну, разве что щеки стали порумянеё, но на это могли быть и другие причины.

Снейп наклонился над Драко, словно изучая, что же выросло в чашке Петри. Наконец, он удовлетворенно откинулся, сложив руки.

— Будут наблюдаться побочные эффекты, — сообщил он.

— Я и не думаю, что это случайно окажется способность дирижировать французскую оперетту, — несколько печально заметил Драко.

— Нет, — отрезал Снейп. Гермиона удивилась такому поведению Драко: Снейп обладал куда меньшим чувством юмора, чем Вольдеморт, который, согласно различным сведениям, мог иногда злобно покудахтать. — Ты должен быть очень осторожным, Драко. Пока я занимаюсь восстановлением твоей физической деятельности, ты должен быть очень аккуратен с деятельностью психической. Прошу тебя — сведи к минимуму всё своё волшебство. Противоядие будет мешать проявлению твоих магических способностей, особенно дару магида. Я бы предпочел, чтобы ты вовсе не занимался магией без палочки. Что касается телепатии…

Драко резко вскинул голову.

— Я не смог дотянуться до Гарри вчера вечером. Я пытался…

— Так перестань пытаться, — перебил его Снейп, но что-то вспыхнуло у него в глазах, и Гермиона по непонятной ей самой причине вдруг ощутила болезненный ледяной укол паники. — Я не вижу смысла растрачивать твою энергию, чтобы стараться пообщаться с Поттером, который, несомненно, всё ещё спит у себя в общежитии. Ты должен сосредоточиться на том, чтобы сохранить свои силы…

— Спасибо, профессор, — ответил Драко. — Я очень ценю вашу заботу.

— Да, и сходите пройдитесь. Сегодня весьма приятное утро.

Драко с Гермионой взглянули на него с удивлением — они отродясь не слыхали от Снейпа слова «приятное», у Гермионы даже мелькнула мысль — а не случилось ли с ним чего-нибудь: казалось, он всеми силами пытается отвлечь Драко…

Фыркнув и, тем самым прервав её раздумья, Снейп унесся в вихре чёрной мантии.

Драко поднялся на ноги.

— Ты не задернешь занавески, а? — попросил он, скидывая с себя пижамную рубашку.

Гермиона охнула и отступила, поспешно задёргивая занавески, однако образ Драко — без рубахи, с расстегнутыми пижамными штанами — он намертво впечатался в её память.

Он болен, — тут же напомнила она себе. Несомненно, это все из-за того, что в её разуме беспокойство и настоятельное желание позаботиться о нём смешались в какое-то странное и неправильное чувство…

Из-за занавески, одергивая поверх черных штанов свой белый свитер, возник Драко.

— Мне нужна расческа, — пробормотал он, — никак не могу её найти…

— Мы же собираемся пойти разбудить Гарри, правда? Попросишь у него.

— А что — у него есть расческа?

Гермиона показала Драко язык.

— Мне кажется, у тебя и без того с волосами все в порядке.

Она и, правда, так думала: волосы выглядели слегка взъерошенными. Она была уверена, что эта взъерошенность расстраивает Драко.

— Ты сам расскажешь Гарри или я? Он будет так счастлив.

— Значит, считаешь, что с моей прической все в порядке?… О, уверен, он будет сражен наповал.

— Да я о противоядии, дурачок! Или ты… Ты уже говорил с ним?

— Нет, — покачал головой Драко. в глазах его застыло легкое беспокойство. — Я не мог дотянуться до него с того момента, как проснулся утром. Может, он спит? Я, вроде бы, помню, что он был тут вчера ночью… Ты видела его?

— Нет, я думала, он помогает Снейпу.

— Ну, может, мне это приснилось, — пожал плечами Драко. — Да, ладно. Думаю, ему захочется узнать новости, — по его губам промелькнула улыбка, настоящая, но такая мимолетная, словно он тут же спрятал её. — Он ведь будет счастлив, правда?

Гермиона потом не раз вспоминала эту улыбку, гадая, увидит ли она когда-нибудь снова Драко улыбающимся.

— Ну, конечно, будет, — кивнула она. — Ты совершеннейший идиот.

— Ты посмотри, кого ты называешь идиотом, Грейнджер.

— Ладно, Малфой. Пошли.

За окнами поезда мелькал мирный пейзаж. Горы уступили место холмам, холмы — равнине, утыканной местами деревьями и маленькими городишками. Снег уже сошел, хотя лед ещё поблескивал на оконных решетках и ветвях деревьев.

Гарри смотрел в окно скорого поезда, отправившегося в путь из Хогсмида, и старался не думать. Его самого удивляло, что он так долго бодрствует. Он растянулся на холодном сиденье, подложив рюкзак под голову, пытаясь заснуть, но, вместо этого, всё таращился и таращился в окно. Наверное, это из-за того, что в вагоне было холодно. И ещё его беспокоил шрам на руке — он ныл так, словно был свежим; опустив глаза к ладони, он не удивился бы, если бы увидел кровь, — но нет, рука была чистой и выглядела совершенно обычно.

Шрам перерезал все эти знакомые линии и завитки на ладони… жаль, что он никогда не обращал внимания на такой раздел Прорицания, как Хиромантия…

Дверь в купе скользнула и отодвинулась — Гарри ожидал увидеть проводника или ведьму, развозящую закуски, но это был Рон.

«Нехорошо как-то получается…» — подумал Гарри.

Рон вошел и сел напротив. Сел и взглянул на Гарри — очень по-мальчишески, насторожено, словно готовый к обороне. Он был таким же, как раньше, — разве что чуть худее. Синие глаза и синие же тени под ними. Серый свитер грубой вязки, вельветовые штаны.

— Я просто подумал, что раньше ты никогда не ездил на поезде без меня. Правда?

— Верно, — согласился Гарри.

— Ну, и как?

Гарри снова взглянул в окно. Темнело, и на стекле появилось его собственное отражение. Бледное лицо, зеленые глаза, спутанная проволока черных волос. Никакого шрама. Никаких очков — на станции в Хогсмиде он наложил заклятье на свои глаза.

— Одиноко, — ответил он.

— Забавно, — откликнулся Рон. — Мне и в голову не могло прийти, что ты можешь чувствовать себя одиноким. Мне всегда казалось, что всё, что нужно, у тебя всегда под рукой. И все, кто угодно. Все хотят быть с тобой, смотреть на тебя, — я и представить не мог, что со всем этим вниманием ты можешь быть одинок. Я в том смысле, что герой не может быть одинок — иначе кто о нем узнает?

— Не стоит рассказывать об этом публике, — ответил Гарри. — Но я одинок. Когда на четвертом курсе ты перестал со мной разговаривать, половину всего этого срока меня снедало желание умереть. А вторую половину мне хотелось тебя убить. Но никто не хотел об этом слышать — это не из того, чем интересуются репортеры. Им интересны истории про моих погибших родителей, про то, с кем я встречаюсь, где покупаю свою одежду, какие у меня планы в отношении Вольдеморта…

— Хочу заметить, что ты не опроверг мои слова.

— Какие?

— Я назвал тебя героем. А ты не сказал — нет, это не так.

— Это же мой сон… в нем я могу говорить все, что мне нравится, — возразил Гарри. — Думаю, я могу сказать, что так оно и есть.

Рон откинулся на спинку сиденья, положив руки на колени. в действительности они, возможно, были бы наполнены шоколадными лягушками, картами для подрывного дурака, мешком лимонных долек — половина которых была бы тут же у Гарри на коленях… Но сейчас его руки были пусты.

— Это все из-за Малфоя. Забавно, что именно он научил тебя быть тем, кем ты в действительности являешься.

Гарри вспомнил Драко на вершине башни: «Это выбор для настоящего героя: твои друзья и все остальное». И он не возразил этому, не заспорил.

— Рон, а почему ты тут? не то, чтобы я не рад тебя видеть… Я о том, что я скучаю по тебе, но если ты видишься мне — на то есть какая-то причина… Особенно сейчас, когда мы больше не друзья…

— Может, твой разум тебе подсказывает, что ты должен послушать меня… не знаю, зачем, почему… Ведь ты никогда никого не слушал — в этом твоя проблема. Ведь ты никому не доверяешь по-настоящему. Вспомни Второе Задание. Ты думал спасти всех из озера, не веря, что Дамблдор не позволит утонуть студентам. Я бы сказал, что ты тупой, но все куда хуже — ты просто никому не веришь.

— А с чего бы я должен верить? Суди сам: тебе я верил, и вот что из этого вышло.

— Ты не верил мне по-настоящему. И Гермионе тоже никогда не доверял до конца. Взгляни, как ты прячешься от неё. Я думал, ты доверяешь Малфою, но подозреваю, что и это не так. не то, чтобы я волновался… Но то, что ты сделал, почти убьет его — ну, и пусть. Гермиона прочная, она выдержит. Но не Малфой.

Гарри прищурился.

— Так, значит, теперь ты — голос моей совести… А, я и не знал, что она звучит так… старомодно-викториански. Слушай, я знаю, что поступил правильно. Но это вовсе не значит, что у меня совсем нет сомнений. Все задают вопросы о том, как и что они сделали… Но и Малфой, и Гермиона не пропадут без меня.

Рон покачал головой.

— А тебе никогда не приходило в голову, каким образом тебе удается становиться столь необходимым для такого количества людей?

Гарри устало протер глаза.

— Нет, никогда.

Рон заулыбался — яркой, даже, где-то, нахальной улыбкой, — и стал совсем похож на себя. Наклонившись вперед, он потянулся и дернул Гарри за прядь волос — странным, удивительно нежным жестом.

— Просто вспомни: сначала ты был моим.

— Я делаю это ради тебя… — прошептал Гарри, но Рон уже начал исчезать, растворяться в воздухе — вот сквозь него уже видна спинка сиденья… и все остальное тоже начало расплываться: купе, темнеющее небо, окно — все пропало, как сгоревший в огне пергамент.

Громкий вопль выдернул Гарри из сна, он с трудом сел и понял, что шум у него в ушах — это Звуковые Чары, сообщающие о прибытии поезда на вокзал Кингс-Кросс.

Он был в Лондоне.

Гермиона не была готова к зрелищу, представшему перед ней и Драко, когда, пройдя через портрет, они вошли в гриффиндорскую гостиную. Там царил полный разгром. Мебель была перевернута. Пол засыпан странными предметами — от декоративных плиток до столовой посуды и битого стекла. Все вокруг было покрыто золой. Восточное окно выбито. в комнате было смертельно холодно.

А у камина, в разорванной одежде, широко разметав руки, лежала Джинни. Волосы закрывали её лицо.

От потрясения Гермиона едва не выронила палочку.

— Джинни…

Но Драко уже был рядом с ней; упав на колени, он удивительно нежным жестом убрал волосы с её лица и прикоснулся пальцами к шее.

— Она дышит, — произнес он, не сводя с неё глаз. — Нам нужно отнести её в лазарет. Помоги мне поднять её, Гермиона…

Но веки Джинни приподнялись, она закашлялась и открыла глаза.

— Нет… — прошептала она, — только не лазарет…

Гермиона подошла поближе. Теперь она видела, что на виске волосы Джинни слиплись от крови.

— Она ранена. Джинни, что случилось?

Драко бросил недоумевающий взгляд на окно:

— Кто-то забрался в него? Но как?

— Нет, — еле слышным шепотом ответила Джинни. — Симус… он выскочил в него.

— Симус?! — потрясенно переспросила Гермиона. — Так это он сделал?

Губы Драко сжались.

— Грязный ублюдок…

Джинни подняла руку и схватила его за рукав.

— Это не Симус… Это Том.

Драко и Гермиона с недоумением переглянулись поверх её головы.

— Что?

— Том, — повторила Джинни и закашлялась. — Моя рука… Больно… Я сожгла её.

— Она бредит, — быстро произнесла Гермиона. — Наверное, сотрясение. Надо отправить её к мадам Помфри — и чем быстрее, тем лучше.

Драко кивнул.

— Я понесу тебя, — сказал он Джинни. — Сможешь держаться за меня?

— Смогу, — ответила она и смежила веки. Обвив руками его шею, она позволила поднять себя, сдавленно вскрикнув от боли в обожженной руке.

— Но Том… — прошептала она. — Как же Том…

— Джинни, — терпеливо (во всяком случае, для Гермионы) повторил Драко. — Здесь больше никого нет.

— О…. — простонала Джинни, вложив в этот звук все отчаяние мира.

И до лазарета никто больше не проронил ни слова.

Дело шло к утру, но вечеринка у Пенси, отнюдь, не близилась к концу. Блез в поисках Пенси бродила по гигантской пещере солярия. Большинство студентов сгрудилось вокруг дымящегося чана с убойным коктейлем Поцелуй дементора — жидкости бирюзово-оранжевого цвета. Блез подумала, что он пахнет, как горный тролль, а на вкус, наверное, и того хуже.

Малькольм Бэддок отошел от остальных и, бросаяна неё плотоядные взгляды из-под полуопущенных ресниц, двинулся к ней. Блез с трудом подавила усталый вздох. Всякий интерес к Малькольму исчез в тот момент, когда она поняла, что, как она ни надеялась, ее заигрывание с ним ни капли не раздражает Драко.

— Блез, дорогая, — он протянул ей стакан с дымящейся бирюзовой жидкостью, — тебя ищет Пенси.

— Правда? — Блез приняла стакан, но даже не подумала поднести его ко рту. — Она не говорила, что ей нужно?

Малькольм пожал плечами.

— Нет. Ее отвлекли Крэбб с Гойлом, начавшие страстно танцевать — за неимением шеста — у колонны.

Блез уже это заметила. Да, не самое привлекательное зрелище.

— Так, и где же она сейчас? — невзначай выливая Поцелуй Дементора в ближайший горшок с папоротником, спросила Блез. Бедное растение мгновенно свернулось.

— Понятия не имею. Слушай, Блез, я тут подумал — может, пойдем отсюда и займемся сексом?

Блез нахмурилась.

— Это что — лень? Куда подевались старые добрые двусмысленные иносказания? Это даже не односмысленность — это полсмысленность…Ты мог бы встать посреди комнаты и заорать во все горло «Трахни меня, я в отчаянии?

— А что — помогло бы?

— Нет, — отрезала Блез.

Малькольм не ответил, потому что в этот момент Теренс Хиггс, размахивая руками, с истошным криком промчался мимо.

— Кто-нибудь, остановите меня! — вопил он, летя на совершенно сумасшедшей скорости. — Ради Бога, ради всего святого, остановите меня!

Он исчез за французскими застекленными дверями в конце холла, за ним мчались домашние эльфы.

Блез вопросительно приподняла брось

— Заколдованные ролики, — пояснил Малькольм.

На другом конце зала Эдриан Пьюси превратился в барсука, и остальные тут же начали его запихивать в розовую шелковую наволочку.

— Эта вечеринка ужасна, — заметила Блез.

Внутри наволочки Эдриан принял свои нормальные размеры — та раздулась и лопнула, клочья розового шелка разлетелись в разные стороны, а Эдриана стошнило в чашу для пунша.

— Ты просто злишься, что здесь нет Малфоя, — в голосе Малькольма зазвучали неожиданно резкие нотки. Опустив глаза, он меланхолично разглядывал напиток в своем стакане, периодически прихлебывая. — Словно бы он мог прийти… У него есть, чем заняться, вместо того, чтобы торчать тут с нами.

— Малфой? — повторила Блез. — на прошлой неделе ты называл его Драко.

— Это было до того, как я узнал, что он мерзкий любитель гриффиндорцев, — ноздри Малькольма раздулись. — Похоже, он так же труслив, как и надменен. Я совсем не удивлен, что он не пришел сегодня — он знает, что всех изменников — и его тоже — скоро поставят к стенке…

— Малькольм, твои фашистские склонности весьма эротичны, — заметила Блез. — Надеюсь, ты об этом знаешь.

Малькольму было нечего ответить.

— Все равно — в нем нет ничего особенного, — упрямо повторил он.

— Верно, — кивнула Блез.

— Я о том, что — его локоны, и изумительные очертания скул, которые позволяют потрясающе выглядеть, когда он, скучая, посасывает перо, вовсе не означают, что к нему требуется особый подход, — надулся Малькольм.

Блез приподняла бровь.

— Знаешь, после этой фразы твои желания видеть Драко у стены приобретают совершенно иное звучание.

Малькольм фыркнул.

— То есть, я так понимаю, ты не будешь со мной спать?

— Нет. Займись Пенси.

— Пенси? Да, она прошла через столько парней… кваффл отдыхает. Забудь.

— Сексист, — бросила Блез. — Будь она парнем, ты бы назвал ее счастливчиком.

— Будь она парнем, я бы…

— Не пытайся закончить свою фразу, а то пожалеешь, — оборвала его Блез. — Слушай, мне надо найти Пенси. Приятного тебе вечера. Кстати, если тебе действительно невыносимо одиноко, можешь пойти в ванную и постучать кокосами Миллисент.

— Что?

— Нескучной тебе ночи, Малькольм, — и Блез двинулась прочь.

— Нам нужен Гарри.

Драко, сжав губы, привалился к стене за дверями лазарета. Мадам Помфри выставила их обоих за порог. на том месте, где к его рубашке прикасалась голова Джинни, осталось кровавое пятно.

— Зачем? — спросила она.

Драко взглянул на нее с таким недоверием, словно она только что произнесла «и что это все так разнервничались из-за Вольдеморта, он же отличный парень».

— Из-за его всемирно известного рецепта малиновых бисквитиков, — ответил он. — Ты сама-то как думаешь? Слушай, тут определенно что-то происходит. Я не верю ни единому слову Джинни, сказанному ею мадам Помфри.

Гермиона вздохнула. в лазарете Джинни пришла в себя достаточно, чтобы сообщить мадам Помфри, что она сама сунула заколдованный браслет в камин, и все заклинания разом активировались, результатом чего и стала полностью разрушенная комната. Она не упомянула ни о Симусе, ни — слава Богу — о Томе.

— Я ей все равно не верю, — произнесла Гермиона. — И я не представляю, чего ты ждешь от Гарри.

— Ну, я не знаю, может, он… поговорит с ней. Мне кажется, она не захочет говорить со мной — особенно после вчерашнего.

— Ты про ту бессмысленную жестокость, что устроил вчера в гостиной?

— Это только тебе так кажется, — пожал плечами Драко. — Гарантирую, я никогда не веду себя жестоко просто так.

— Но ты был жесток.

— На то были причины.

Гермиона криво усмехнулась:

— Драко, ей-богу…

— Ты глумишься надо мной? — на губах Драко появилась обезоруживающая усмешка, заставившая ее забыть все, что она хотела сказать. — О, я впечатлен. в последние дни не так легко увидеть настоящую насмешку…

Гермиона почувствовала, что краснеет.

— Не уклоняйся от темы.

Приподняв бровь, он окатил ее холодным, как ледяная вода, взглядом и пожал плечами.

— Это нечестно. Нам не нужна лишняя нервотрепка — моя чаша терпения и так уже переполнена.

— Не уверена, что Джинни захочет поговорить с Гарри, — заметила Гермиона. — Вчера она назвала его склеротичным идиотом.

Драко фыркнул

— Правда? с ума сойти. Как жаль, что я это пропустил, — я должен был увидеть его лицо, — он опустил взгляд к часам, и Гермиона постаралась не заметить, что ремешок свободно болтается на его запястье. — Слушай, он уже должен встать. Есть ли причины, по которым ты не хочешь, чтобы я пошел к нему?

— Нет. Ну… Возможно. Я не знаю… — Гермиона, всегда так умело использующая английский язык, обнаружила, что ей явно не хватает слов, чтобы объяснить беспричинное дурное предчувствие, охватившее ее чуть раньше, когда в лазарет пришел Снейп. Нет, она не ощущала, что что-то случилось с Гарри. Это случилось еще раньше, причем случилось с Драко. Словно бы, отпусти она его сейчас от себя, ей больше не суждено будет его увидеть. Возможно, все дело в том, что она волнуется за его здоровье — разумом она прекрасно это понимала. Но сейчас разум не помогал.

Он взглянул на нее. в серебристых непрозрачных глазах вспыхнул огонек любопытства. У Гарри глаза всегда были одного цвета, а вот у Драко они менялись, приобретая разные оттенки серого — то как лед, то как дождь со снегом, то как мороз и холод. Они могли сверкать, как сосулька в солнечном луче, а могли быть темными, как снеговая туча. Сейчас они были чуть отстраненными, но он распознала это выражение — вежливое колебание. Он ждал ее разрешения пойти к Гарри, но, не дай она его, он бы все равно отправился к нему.

— Ступай…

— Я скоро, — он легонько коснулся ее плеча и повернулся. Она смотрела ему вслед, испытывая непреодолимое желание окликнуть его, — чувство, что им больше не суждено свидеться, стало крепким и осязаемым. Как позже выяснилось, это чувство имело под собой серьезные причины.

Но пока Гермиона не знала об этом. Она отвела глаза, чтобы не видеть, как он заворачивает за угол. Когда она снова бросила туда взгляд, его уже не было.

Рон спал на полу в окружении разбитых шахматных фигурок. Наступил новый день, и Темный Лорд не хотел играть в шахматы. Он хотел играть в кости. Рон в кости играть не хотел. Ситуация зашла в тупик.

— Нет, — сказал Рон, садясь и прислоняясь спиной к холодному камину, как раз под резными ангелами с прикрытыми глазами. на него через витраж лился солнечный свет: кроваво-красный, ядовито-зеленый и синий, похожий на слезы. — Нет, я не буду играть.

— Тогда я переломаю тебе все пальцы, — сообщил Вольдеморт. — Обдеру кожу с рук и ног, и ты будешь ползать передо мной на коленях.

— Но я даже не знаю, как играть в кости.

— Это неважно, — заметил Темный Лорд, держа в белой руке пару аметистовых костей, точки на которых горели черными солнцами. — Хочу посмотреть, какие числа ты выбросишь.

— Я хочу наружу, — сказал Рон. — Я уже несколько дней не видел солнце. Позвольте мне выйти.

Рисенн, в ее золотой клетке, посмеиваясь, перебирала пальцами решетку. Она снова была голой, и Рон старался на нее не смотреть.

— Мальчик хочет выйти, — захихикала она, — он и вправду хочет выйти…

— Знаете, она совсем голову потеряла, — обратился Рон к Вольдеморту. Тот задумчиво лизнул один из кубиков узким черным языком. — Действительно, и кому я это говорю? — ни к кому не обращаясь, произнес Рон в пространство.

Распахнулись двойные двери, и вошел Люциус, чему Рон вовсе не был удивлен: если кто и приходил, то либо Люциус, либо Червехвост. на нем был зеленый дорожный плащ, скрепленный на горле сделанной из кости булавкой.

— Господин, — склонился он перед Вольдемортом. Следующий взгляд был адресован Рону, вместе с тонкой улыбкой. — И ты, мальчик. Как находишь свое новое место обитания?

— Вопреки бесконечным азартным играм и наготе, мне ужасно скучно, — ответил Рон. — Спасибо, что спросили.

— Люциус, — поднял глаза от кубика в руке Вольдеморт, — я слышал, ты кое-чем занимаешься у меня за спиной?

Люциус вспыхнул — способом, доступным только ему: кровь совершенно отлила от его и без того бледного лица.

— Мой Господин, что вы имеете в виду?

— Твоего сына, — Вольдеморт поставил кубик на стол и поднялся. Он был на голову выше Люциуса, которого никак нельзя было называть невысоким мужчиной. — Я слышал, ты отравил его. Что-то я не припоминаю, чтобы приказал тебе сделать это.

— А, вы об этом… — Люциус отлично держал себя в руках.

Рону резануло по ушам. Он ничего не знал. Что — Драко отравлен? Гарри должен был быть вне себя, как и все остальные. Рон не был уверен, как в связи с этим он должен себя вести.

— Да, — кивнул Вольдеморт. — Я об этом. Я должен напомнить тебе, Люциус, что мальчик — мой, а не твой. Я создал его не для того, чтобы травить ядами.

— О, это был прискорбный несчастный случай, мой Лорд, — пояснил Люциус. — Он разбил флакон с противоядием, подготовленный мной. Совершенно непредвиденный исход.

— Я предвидел это, — холодно ответил Вольдеморт. — Он ненавидит тебя и ничего от тебя не хочет. Ты должен прибирать людей к рукам не с помощью того, что они ненавидят, а с помощью того, что они любят. Я неоднократно говорил тебе об этом, Люциус.

— Гарри Поттер покинул Хогвартс, — ни к кому конкретно не обращаясь, заметил Люциус. Во всяком случае, так показалось Рону.

— Знаю, — кивнул Вольдеморт. — Мы найдем его. Это только вопрос времени.

— Я могу сделать противоядие.

— Правда? — с ленивым любопытством переспросил Вольдеморт. — Яд, что ты использовал, мощный, редкий и старинный. Убивает тех, кого невозможно удержать под замком, — он сухо хмыкнул. — Видимо, ты здорово боишься своего сына.

Люциус пропустил это замечание мимо ушей.

— Противоядие очень простое. За исключением одного компонента, который и, вправду, представляет серьезную проблему.

— И почему же?

Поколебавшись долю секунды, Люциус ответил:

— Потому, что он не существует.

Алые глаза Вольдеморта прищурились. Повернувшись, он через плечо бросил взгляд на Рона.

— Думаю, мальчику не стоит это слушать… — он повернулся к Рисенн. — Отведи его наверх. на крышу.

— И зачем? Сбросить меня? — спросил Рон.

Вольдеморт улыбнулся ему такой улыбкой, от которой у Рона замерзло сердце.

— Ты хотел попасть наружу — твое желание исполнилось. Можешь наслаждаться видом.

Вряд ли прошло больше получаса, но Гермионе, ожидающей под дверью лазарета, казалось, что минуло, как минимум, несколько часов. Наконец, заветная дверь распахнулась, и вышла мадам Помфри.

— Ох, мадам Помфри… Как Джинни — я могу ее увидеть?

— Её сейчас нужно оставить в покое, — решительно возразила мадам Помфри, встав стеной на пути всех попыток Гермионы проникнуть в лазарет. — Она очень сильно обожглась. Нужно заново вырастить кожу на руке, и процесс этот весьма болезненный. А потому лучше, если во время него она будет без сознания, — они прищурилась на Гермиону. — А еще у нее синяки на плечах и рана на голове. Вы ничего не можете сообщить мне по поводу их происхождения?

Гермиона покачала головой, слова застыли у нее на губах.

— Нет.

— Этот заколдованный браслет, по-видимому, был для нее очень важен, — сухо заметила мадам Помфри.

— Да. Это рождественский подарок Симуса.

Мадам Помфри бросила на нее долгий пытливый взгляд.

— Ах да… Мистер Финниган… Где же он?

— Он отправился домой. Вчера, — Гермиона мысленно вознесла молитву Господу, чтобы это было правдой. Что там Джинни несла в бреду?.. Но, с другой стороны, люди с травмами головы часто городят всякую бессмыслицу. И Симус сам вчера сказал Гермионе, что собрал вещи. А Джинни что-то бормотала про Тома… Гермиона знала только одного Тома… но нет, это совершеннейшая бессмыслица.

Она взволнованно оглядела коридор: да, где же Драко? Если он нашел Гарри в спальне, они оба уже вернулись бы сюда. А если его там не оказалось, то Драко должен был вернуться и сказать ей об этом. Может, Гарри отправился в совятню, чтобы послать письмо Сириусу?.. в любом случае, Драко уже должен был вернуться.

— Мадам Помфри, — произнесла Гермиона, — заколдованный браслет устроил беспорядок в гостиной Гриффиндора. Мне нужно пойти и убраться там. Если бы вы могли прийти и сообщить мне, когда Джинни проснется… Мне кажется, она была бы куда счастливей, если бы кто-нибудь из нас мог посидеть с ней…

Мадам Помфри выслушала Гермиону, поджав губы, и кивнула. Гермиона подозревала, что волшебница прекрасно знала, что дело куда серьезнее, чем ей пытаются представить, однако, решила не раздувать из этого проблему. За что Гермиона была ей безмерно благодарна и, поклявшись непременно сделать при случае мадам Помфри что-нибудь хорошее, опрометью побежала в гриффиндорскую башню.

В гостиной царил все тот же разгром. Все выглядело так, словно Драко слегка расчистил себе дорогу, пробираясь наверх, — но и только. Гермиона чуть замедлила шаг у лестницы, ведущей к спальням мальчиков, и навострила уши, пытаясь услышать, о чем разговаривают Гарри и Драко.

Однако, услышала только тишину да гул собственной крови. в груди возникло странное неприятное чувство: будто случилось что-то ужасное. Или же вот-вот случится. Атмосфера вокруг накалилась до предела, как будто из комнаты вдруг высосали весь воздух.

Пожалуйста, только пусть ничего не случится с Гарри, — прикрыв глаза, попросила Гермиона.

Она была уверена, что знала бы, если бы что-нибудь произошло. Это было именно то, чего она так боялась, боялась каждый день, страх перед чем накрепко засел у нее в подсознании с того самого момента, как он послал ее сквозь огонь обратно, а сам двинулся вперед. Ей тогда было одиннадцать. И всегда — сколько лет уже она любила его — повторялось одно и то же: бесконечные коридоры разделяли их в минуты смертельной опасности, навстречу которой он шел один. И Гермиона не могла ни видеть его, ни защитить.

Но ведь сейчас не было никаких причин для опасений. Они были в безопасности, они были в Хогвартсе. с ним ничего не могло случиться. Рядом с ним Драко, и Драко жив. И пока Драко жив, жив и Гарри — ведь Драко умрет, защищая его. Причин для страхов не было, но она ничего не могла с собой поделать: от внезапно обуявшего ее ужаса на ногах словно выросли крылья, она взлетела наверх, промчалась по коридору и распахнула дверь в спальню семикурсников.

Ей потребовался миг, чтобы глаза привыкли к полумраку, и потом она увидела сидящего на кровати Гарри Драко с чем-то белым в руках. Она сообразила, что это клочок пергамента. Гермиона медленно шагнула вперед, чувствуя, что сердце возвращается на место: если бы что-то случилось с Гарри, Драко бы ни за что не сидел так, спокойно читая какую-то записку. Но… в его позе что-то было: напряженные плечи, стиснутые руки — он словно не подпускал к себе.

— Драко? — прошептала она. — Что случилось? Что ты читаешь?

Он поднял голову и посмотрел на нее. Она всегда любила свет факелов куда больше, чем это маггловское электричество: он не выбеливал предметы, а добавлял им красок. в свете факела Драко смотрелся блондином, а глаза стали напоминать старинные золотые монеты. Он протянул ей письмо и сказал ровным голосом.

— Это письмо от Гарри. Только я не думаю, чтобы он действительно писал его.

— Почему? — недоуменно захлопала она глазами.

— Потому, что он бы никогда не написал ничего подобного. Это просто невозможно. Вот, взгляни, почитай, — его голос звучал несколько странно, в нем появились какие-то странные требовательные нотки, как у капризного ребенка — она очень редко слышала, чтобы Драко говорил так. Разве что в шутку. Но сейчас он не шутил. — Ты поймешь, о чем я.

Она села на кровать, поближе к свету. Почерк. Да, это почерк, несомненно, Гарри: с кривыми окончаниями и жирными точками над «и» — почерк мальчика, привыкшего с детства писать в темноте, поздно ночью, почерк, хорошо знакомый Гермионе по маленьким заметкам, которые он писал у нее на глазах, но никогда не давал ей читать. Она пробежала записку и почувствовала, что во рту пересохло, а сердце застучало быстро-быстро. Она перечитала снова, чтобы быть уверенной, что поняла все правильно: но нет, слова на листочке остались прежними: «Драко… как странно писать тебе письмо, но я подумал, что у меня не будет другого шанса сказать тебе, что я больше не хочу, чтобы ты преследовал меня…»

И так далее. Она закончила письмо с чувством совершенного оцепенения, едва в силах перевести дыхание от потрясения. Потом перечла и, оторвав глаза от страницы, взглянула на Драко — тот смотрел на нее широко распахнутыми глазами, в которых была такая беззащитность, такая уязвимость, что это потрясло её до глубины души.

— Ты поняла, о чем я? — просил он. — Он не мог написать это. Он не мог сказать мне такое. Я думаю…

— Это, — перебила его она, изо всех сил сохраняя спокойствие, — все, что тут было?

В его глазах что-то блеснуло.

— Нет, — наконец ответил он и протянул ей что-то, что лежало рядом с ним на покрывале. Золотая цепочка жидким огнем стекла между его пальцев, в свете факела она увидела царапины от ногтей Люциуса на ровной поверхности Эпициклического Заклятья. — с письмом было это.

— Боже, — задохнулась Гермиона. — Боже, Гарри… — она взяла Заклятье у Драко, и он отдал его — легко, как отдают обычную безделушку. — Поверить не могу, что он ушел, оставив это… И сказал, что не хочет, чтобы за ним пошли…

Драко захлопал глазами:

— Ты же не думаешь, что он действительно написал это письмо и оставил все это сознательно, правда? Я имею в виду…

— Если не он написал письмо, тогда кто? — Гермиона прикусила губу. — В письме говорится о вещах, которых никто, кроме Гарри, знать не может. И почерк — это его почерк, его стиль изложения, даже его выражения… — она осеклась. — Он пишет о вещах, которые никто, кроме вас двоих, знать не может. То есть… Драко, а если это правда? Ведь я не знала, что вы ездили на кладбище к его родителям. Вы ведь ездили, да?

— Да, ездили, но… Значит, кто-то заставил его написать все это! — Драко резко поднялся и шагнул от кровати. Гермиона, словно впервые, увидела, как тонки его запястья, особенно по сравнению с широкими манжетами джемпера. — И забрали Заклятье?

— И что они с ним сделали? Убили?

Драко резко повернулся, окатил ее яростным взглядом.

— Даже не вздумай так шутить.

— Я не шучу, — ровным голосом ответила она. — Просто я знаю Гарри: чтобы забрать у него Заклятье, надо его убить. Или же он снял его по доброй воле. Ты же знаешь, Драко, оно заколдовано от подобных ситуаций.

Он стоял, сжимая и разжимая кулаки, словно не знал, куда девать руки.

— Ты ничего не понимаешь… Мы вчера разговаривали с ним, он пообещал…

— Я знаю, что он дал тебе обещание, об этом написано в письме, — Гермиона с трудом удержала себя от желания прикоснуться к нему. — Но люди нарушают свои обещания, даже Гарри. Если он подумал, что так будет лучше для тебя…

— Но ведь это не то, что написано в письме, правда?

— Знаю, — она снова опустила глаза к кусочку пергамента на коленях. у нее мелькнула мысль, что для нее Гарри не оставил ни словечка, но она тут же подумала, что Драко вряд ли это тронет — уж лучше никакого письма, чем такое. Внутри все перевернулось от мысли, что Гарри по неосторожности мог написать такие жестокие слова. — Это просто ужасное письмо. Мне тоже не хочется думать, что Гарри написал все это. Но выбор у нас невелик: либо писал Гарри и по доброй воле, либо писал не он, и с ним произошло нечто совершенно ужасное. Я бы предпочла, чтобы он сделал это, нежели чтобы он был мертв.

— Он не мертв, — ледяным тоном заметил Драко. — Я знаю.

— А ты не мог бы, — она говорила как можно мягче, — дотянуться до него?

Сжав губы в тонкую линию, Драко отрицательно покачал головой.

— Нет. Он отгородился от меня. Но я могу его чувствовать. Он жив.

— Он сознательно отгородился от тебя?

Драко неохотно кивнул.

— Да.

— Ну, что ж, тогда… — Гермиона опустила глаза к пергаменту на коленях. Было слышно, как в камине хрустит ветками огонь. Она чувствовала, как Драко вибрирует от напряжения, словно до предела натянутая струна. Вытащив из кармана палочку, она прикоснулась ею к письму, шепча слова заклинания, которое использовала совсем недавно, меньше недели назад:

Ты скажи-ка мне, пергамент,

Ты скажи-ка мне, перо

Кто писал все эти строки,

Покажи-ка мне его.

Пергамент дрогнул, слова на листочке начали перестраиваться, чтобы образовать имя: ГАРРИ ДЖЕЙМС ПОТТЕР.

Гермиона вскинула взгляд на Драко — он стоял совсем рядом, она увидела, как кровь отлила от его щёк, словно разом задули лампу. Но, если он что и почувствовал, то на его лице это более ничем не проявилось.

— Драко…

— Ну, что ж… — пустым, невыразительным голосом произнес он. — Если так…

— Это лучше, чем если бы с ним что-то случилось… — полушепотом сказала Гермиона.

— Знаю, — монотонно ответил он. — Думаю, мне просто не могло прийти такое в голову. — Конечно, ты права, — он откинул с глаз светлую прядку. Глаза его были широко распахнуты, но совершенно пусты — такие глаза бывают у мертвецов. — Как всегда, права.

Гермиона выпустила письмо и, поднявшись, потянулась к Драко. Он отвернулся, она не могла видеть его лица, она только видела как быстро-быстро пульсирует жилка на его шее — там, где рубашка чуть съехала, обнажив хрупкий изгиб ключицы. Она хотела обратиться к нему, что-нибудь сказать — что-нибудь вроде того, что она сказала бы в похожей ситуации Гарри: нежные слова, полные любви. Но это слова застряли у нее в горле: она не могла представить, как обратиться с ними к Драко Малфою — человеку, который не лгал, не танцевал, не падал в обморок и, ко всему прочему, никогда не показывал своих чувств. Даже сейчас.

— А может, он хотел, чтобы ты разозлился на него? — предположила она. — И чтобы ты не скучал по нему, пока его не будет?

— Нет, — ровным голосом возразил Драко. Он взял Заклятье из ее протянутой руки, и она увидела в его стальных глазах поблескивающие золотые искорки отражения. Драко сжал его в кулак. — Он так не думает или же то, что он сказал — ложь. Он знает меня достаточно, чтобы понять, что умирать, ненавидя его, не доставит мне никакого удовольствия и не принесет никакой пользы.

— Ты не умрешь! — взорвалась Гермиона. — И не говори так! И ты не сможешь ненавидеть Гарри, это не…

— Господи! — в голосе Драко прозвучало какое-то ужасающее мрачное веселье. — Храни меня от от этих чертовых гриффиндорцев! Ты такая же, как он! Я не удивлюсь, если все это потому… — он осекся и тряхнул головой, его волосы взметнулись вверх — волосы цвета звездного сияния. — не надо мне говорить, на что я способен, — продолжил он уже более спокойным голосом. — И не перечисляй причины, по которым этот чертов Поттер мог бы совершить то, что он совершил. Себе можешь рассказывать кучу сказочек по этому поводу, но меня от них избавь. Поняла?

Гермиона почувствовала, как ее сердце наполняется отчаянием: Драко очень давно не звал Гарри по фамилии, и она, скрепя сердце, поняла, в чем дело. Драко происходил из семьи высокородных волшебников, которые скорее сами бросились бы на острие меча, нежели сидели бы и ждали, пока их проткнут. А он ведь устоял даже перед своим отцом, который сам был Малфой до кончиков ногтей. Он никому не лгал и считал, что самообман есть худший из грехов.

— Я поняла. Но я не обманываю.

Но он уже отпрянул от нее, бросился прочь, едва не перевернув тумбочку Симуса, отчего оба они удивленно оцепенели: ей не приходилось прежде видеть, чтобы Драко что-нибудь сносил на своем пути.

— Я должен идти… Я должен…

— Куда ты собрался? — перебила она его, пытаясь, чтобы безумные нотки не прозвучали в ее голосе. — не бросай меня сейчас, ты нужен мне…

Он замер, прижавшись к двери и чувствуя, как ручка медленно впивается ему в спину.

— Нет, — возразил он. — не нужен, — распахнув дверь, он вышел. И закрыл ее за собой.

Гермиона опустилась на кровать, прислушиваясь к удаляющимся шагам.

Когда Том в последний раз был в Лондоне, небо над городом пылало. Сейчас этого не было. Конечно, над Диагон-аллеей небо не пылало никогда, в ней было темно и днем, и ночью — Министерство наложило на нее Укрывающие Чары, чтобы спрятать от воздушных атак Гриндевальда. Под этой светомаскировкой повсюду горели факелы, перегретый воздух пах дымом и чем-то горелым. Магазины были заперты, окна — пусты, продажи ограничены — никакой драконьей крови из Германии, перьев феникса с Востока — все было втридорога, а использование палочек жестко регламентировалось.

Хотя Тому никогда палочка была особенно не нужна.

Он хорошо запомнил дым, гарь и мрак. И маггловский приют, в котором было ничуть не лучше. Стоя на крыше с остальными детьми, он смотрел на зарево над городом. Все вокруг плакали и кричали, что городу пришел конец. Том улыбался про себя, испытывая к ним нечто вроде сожаления: они знали только один мир. Ему было известно куда больше.

Он подметал улицу перед домом ветеранов — переполненную людьми маггловскую улицу. Он пробормотал себе под нос Visificus, и наполнился образами смерти и войны — они текли сквозь его разум, как течет воды сквозь разрушенную дамбу. Он видел умирающих людей — на берегах, в ямах на земле, взрывающихся в воздухе огненными цветами. Кто-то перед смертью взывал к матери, но гораздо больше просто просили воды. Они ползли в своей собственной крови, они рвали на себе свою собственную кожу. И с безжалостной ясностью он совершенно отчетливо знал, что ничего подобного никогда не случится с ним: он не умрет. Смерть вызывала у него некий отстраненный интерес: структура, механизм, красота, сам момент, когда останавливаются и разрушаются все сложные двигатели жизни. Но он не хотел быть частью этого: это было слишком банально, слишком обыденно. Слишком человечно.

Он осмотрелся, взглянув на людей, снующих туда-сюда в лучах яркого зимнего солнца. Слабое поколение. Поколение, не знавшее испытаний ужасом и лишениями, поколение, возведшее в ранг героя мальчишку, чьим величайшим достижением стало то, что он не умер. Они станут легкой добычей.

Презрительная улыбка искривила губы Тома.

Он повернулся и двинулся в сторону Дырявого Котла, замедлил шаг на входе и оглядел себя в зеркале над дверями, мимолетно удивившись тому, сколько минуло времени с того момента, как он последний раз замирал перед своим отражением. И каким оно было: светлые волосы, ангельское личико. Он с трудом сдержал вспышку веселья.

Заказав внутри горячего сливочного пива со специями, а также, попросив перо и пергамент, он уселся у камина, в углу, где было потемнее, чтобы его никто бы не заметил. Он сидел, не снимая капюшона, в размышлении глядя на пергамент и машинально наматывая на указательный палец что-то вроде тонкой медной проволочки. Это был ее волос, прилипший к крови на его руках. Он прекратил эти нервные движения и задумался всерьез.

Итак, прежде всего, пока он находится в теле Симуса, никто не должен заметить его исчезновения, никто не должен броситься на его поиски. Ну, эти мерзавцы из Хогвартса сразу отпадают, они слишком заняты сейчас спасением собственных шкур. Да и кто им поверит?

Однако существовала еще семья Симуса…

Как следует покопавшись в воспоминаниях Симуса, Том обнаружил, что у того было два любящих родителя. Они были весьма скучны и утомительны и, наверняка, бросились бы на поиски, если бы не были предупреждены. Лизнув кончик пера — он всегда любил вкус чернил, о, это были хорошие чернила, не та дешевка, что выдавалась в военном пайке, — он начал писать.

«Дорогие мама и папа!

Это я, ваш сын Симус. Я знаю, что говорил вам о своем приезде домой на Новый год, но боюсь, что ничего не получится. Последние несколько дней я нахожусь в Лондоне, вовсю развлекаюсь и занимаюсь воплощением в жизнь рассказов Оскара Уальда (в конце концов, он ведь один из величайших писателей нашей маленькой страны, правда?) — короче говоря, я принял решение. Пришло время признаться, что меня привлекают мужчины. Да, это правда. И я больше не могу прятать мою истинную природу. Я понимаю, что вы больше никогда не захотите увидеть меня, и покорно принимаю это. Я пойму, если вы решите лишить меня наследства.

С любовью

Симус.»

Том окинул письмо критическим взглядом. Оно звучало совершенно по-идиотски, что вполне соответствовало его мнению о Симусе. Если и это не проняло бы Финниганов-старших, то их не проняло бы ничего.

Одним росчерком написав адрес, он отправился за совой.

Тяжелая железная дверь подземелья с грохотом захлопнулась за Гермионой. Она шагнула в комнату, где Снейп трудился над своими котлами. Развернувшись, он бросил на нее мрачный вопрошающий взгляд.

— Дайте мне задание, — потребовала она.

Он отвернулся от стола и пристально посмотрел на нее из-под густых черных бровей — этот взгляд буквально сдирал кожу. Он сложил руки на груди, спрятав ладони в черных рукавах.

— Я не нуждаюсь в помощниках.

— Прошу вас… Я должна чем-нибудь заняться или… — она осеклась.

— Или что, мисс Грейнджер?

— Или я сойду с ума. Я, конечно, понимаю, что вам до этого нет дела…

Белые руки Снейпа выскользнули из рукавов мантии.

— Значит, Поттер всё же сделал это… Он ушел?

— Да… А как вы узнали?

Снейп не ответил. Гермиона смотрела на него, вспоминая, как она ненавидела этого человека, сколько гадостей он наговорил ей за все эти годы, как он постоянно срывал свою злость на Гарри. И то, что Дамблдор разрешал в школе так себя вести, всегда вызывало у нее кучу вопросов, хотя Гарри и утверждал, что таким образом Дамблдор пытается продемонстрировать им всем наличие в мире каким-то непостижимым образом разрешённого зла, которому они должны научиться противостоять.

Она не была уверена, что научилась, но где-то на пути к этому ее ненависть к Снейпу прошла, более того — она в последние дни не возражала против того, что им приходится работать бок о бок. Хотя она кинула бы свою судьбу под ноги самому Сатане, если бы в результате у них в руках оказалось противоядие для Драко, но чувствовала бы при этом себя дискомфортно. А работа со Снейпом оказалась на удивление безболезненной. Он, как никто другой, был изощрен в своем деле, а Гермиона это уважала.

— Я не знал, — наконец произнес Снейп. — Я просто надеялся, что, рано или поздно, Поттер совершит правильный и рекомендуемый поступок. Я посоветовал ему это, но я не знал…

— Правильный? Рекомендуемый? Чтобы он оставил нас так…

— Драко знает?

— Да. Он нашел письмо.

Снейп снова взглянул на нее своими глубоко посаженными глазами. Выражение его лица было совершенно непроницаемо. у Гермионы мелькнула мысль, не слышит ли ли он ее мысли: Драко на кровати, читающий письмо… наверное, он к тому времени прочитал его уже дюжину раз, даже не одну дюжину… словно при бесконечном прочтении слова изменили бы свой смысл…

— О письме… Это вы посоветовали Гарри написать в нем такое?

— Ни в коем случае, — живо откликнулся Снейп. — Можно подумать, что мне интересна вся эта поттеровская сентиментальная чушь.

— Оно было не сентиментальным. Оно было ужасным.

Снейп передернул плечами.

— Возможно. Как знак того, что он ушел.

— Но Драко…

— У него сейчас есть куда более серьезный повод для размышления, нежели местоположение Поттера. Он сейчас должен принимать противоядие и думать о своем здоровье…

— Я обошла весь замок, и нигде не смогла его найти. Я искала его несколько часов, — её голос задрожал. — Что толку в этом дурацком противоядии, если я не могу найти его, чтобы убедиться, что он его принимает?

— Думаю, что это состояние скоро пройдет, — тут же возразил Снейп. — И узы, связавшие его с Поттером, постепенно атрофируются. Расстояние разрушает, близость усиливает — это очевидно.

В этом суть подобного сродства. Некие мистические начала придают ей прочность, но они же являются ключом и к разрыву.

— Я не хочу, чтобы они разорвались, — возразила Гермиона с такой яростью, что у нее заныло в груди. — И я не могу понять, почему вы делаете это, почему вас это волнует, и с чего это вам захотелось вмешаться. Я знаю, вы ненавидите Гарри…

— Это имеет весьма небольшое отношение к Поттеру, — ядовито остановил ее Снейп. — И вы могли бы поинтересоваться по поводу влияния противоядия на Драко, по поводу побочных эффектов относительно его магидских способностей — ведь, когда я рассказывал вам о них, я перечислил не все. Так вот, намотайте себе на ус: пока между ними существует связь, пока мысли, чувства и эмоции беспрепятственно курсируют между ними, на вашего драгоценнейшего Поттера будут воздействовать как продукты разложения яда, так и побочные эффекты противоядия.

Гермиона оцепенела. Ей никогда не приходило в голову, что мысленная связь между мальчиками влияла на них и физически. Черт побери, Снейп беспокоится о здоровье Гарри, — это заставило ее запаниковать еще больше.

— Вы не знаете наверняка, — наконец сказала она, сама услышав, как весь запал и страсть ушли из ее голоса.

— Не знаю. Уж не желаете ли вы рискнуть под свою ответственность? Я так думаю — и вы должны со мной согласиться — что Поттеру, с учетом того, с кем ему предстоит встретиться, сейчас нужна вся его сила.

— Они могут отгородиться друг от друга, — возразила Гермиона. — Они могут этим управлять. И Драко может оказаться полезным Гарри, даже если они не будут читать друг у друга в умах…

— Они не могут это контролировать, — возразил Снейп. — И вы глупы, если считаете обратное. Они уже привыкли зависеть друг от друга. Они продолжат неосознанно тянуться друг к другу, если только их не поставить в ситуацию, когда они вынуждены будут добровольно отказаться от этого. Представьте, например, что я вам скажу, что вы должны будете на длительное время отказаться от использования своей правой руки. Вы будете выполнять это условие только до того момента, пока будете о нем помнить. Но лишь только вы расслабитесь, как инстинкт возьмет верх над указанием. И совсем другое дело, если ваша рука будет… сломана и не годна к использованию.

— Я ненавижу это, — решительно произнесла Гермиона. — Я всё это ненавижу. И Дамблдора, и вас… — она окинула Снейпа полным презрения взглядом. — Мне всегда казалось, что с этим Многосущным зельем не так-то все и просто…

— Это все, что вы хотели узнать, мисс Грейнджер? — тихим, змееподобным голосом поинтересовался Снейп. — Я-то, признаться, думал, что вы здесь затем, чтобы научиться готовить противоядие для Драко. Но, похоже, я ошибся — и вы явились сюда, чтобы кидать мне в лицо необоснованные, голословные обвинения. Увы — меня это не интересует. Можете продолжать, но не требуйте от меня внимания. у меня есть работа поважнее.

Её зацепило это предложение.

— Вы хотите научить меня готовить противоядие для Драко?

— Возможно, придет время, когда вам нужно будет приготовить его, а меня не будет рядом. Я не могу научить Драко готовить его — в конце концов, он слишком болен. Было бы нечестно ожидать от него самостоятельности.

— Нет… ну, конечно… в смысле… Я, конечно, хочу узнать, как оно делается. Очень хочу.

— Вы уверены в этом? — черные глубоко посаженные глаза мрачно буравили ее, сбивая с толку. — Побочные эффекты весьма неприятны, как и приготовление самого зелья. Боль у него будет усиливаться с каждым приемом зелья, ведь оно создано для того, чтоб выжечь яд из его крови. И чем сильнее и концентрированней яд, тем болезненней процесс. Чем больше он принимает противоядия, тем ему больнее.

— Я уговорю Драко принимать его.

— Возможно, вам придется заставлять его…

— Я заставлю его.

— Даже если за каждый раз вам придется бороться?

— Да, — Гермиона с трудом узнавала собственный голос. — Ему нужно противоядие.

— Люди обычно ненавидят то, в чем нуждаются, — холодно заметил Снейп.

Гермиона подняла голову и взглянула на него: бледный, суровый, с глазами, похожими на дупла на этом изможденном лице. Ей была известна природа этой усталости: она пришла из ночей, проведенных в работе над противоядием — пусть неполным, однако, это все, что пока у них было. И еще она знала, что Снейп и сам ожидал, что Драко, скорее всего, отправится за Гарри. Что его нельзя будет удержать. И он передавал ей знания, передавал это противоядие, чтобы, если они уйдут, Драко был бы в безопасности — если такое, вообще, возможно. Так что, в конечном итоге, Снейп заботился о Драко. Пусть чуть-чуть, но заботился. И они делали общее дело. Раньше ей никогда не приходилось делать одно общее дело со Снейпом.

— Меня не волнует, если Драко возненавидит меня, — произнесла Гермиона. — Меня волнует только его жизнь.

Снейп, видимо удовлетворенный её ответом, кивнул. Потом, вернувшись к столу, поднял склянку с черной жидкостью.

— Экстракт паслена, — начал он, — должен быть первым добавлен к измельченной белладонне — именно в таком порядке, чтобы все получилось правильно. Следующий этап — добавление асфоделя — является весьма тонкой процедурой…

Блез неторопливо путешествовала по владениям Паркинсонов и, наконец, обнаружила Пенси — та, частично одетая, танцевала на длинном дубовом столе в солярии. Подойдя поближе, Блез громко покашляла, однако, Пенси не обратила на нее никакого внимания: заложив руки за голову, она совершала какие-то медленные пьяные движения. Красная блузка сползла у неё с плеч, и со своего места Блез могла заметить, что и чулки тоже поехали вниз. Рядом с Пенси она снова начала испытывать то же, что испытывала все последние дни — подозрение, жалость и досаду.

— Пенси, — позвала она и, не добившись результата, повторила более громко, — Пенси!

Рядом кто-то захихикал. Это был Теренс Хиггс.

— Что, подсадить тебя на стол, а, Блез?

Она прищурилась в его сторону. на пятом курсе, привлеченная его песочными волосами и большими темными глазами, она некоторое время встречалась с ним, прежде чем поняла, что он, как и большинство квиддичных игроков, куда больше интересовался бладжерами, кваффлом и раскатыванием по полю гриффиндорской команды, чем всем остальным.

— Не уверен, что беседа с Пенси может оказаться удачной, — заметил он. — Она выпила пять Поцелуев Дементора. на твоем месте я бы уволок ее отсюда подальше, прежде чем до нее доберутся Маркус и Грегори.

Блез бросила взгляд, следя за его жестом: в дверях стояли Маркус Флинт и Грегори Гойл, наблюдая за Пенси с двусмысленными ухмылочками.

— Фу… Теренс, помоги мне.

Теренс с готовностью приподнял ее на стол, потискав ее бедра. Блез позволила это: услуга за услугу, в конце концов. Удержав равновесие, она сделала несколько шагов и повернулась к нему:

— Отвлеки Грега и Маркуса, дорогой, — она произнесла это тоном, которому научилась от Драко, — многообещающим тоном, за которым на самом деле ничего не стояло. И улыбнулась Теренсу, видя Драко перед своим внутренним взором: начало семестра, солнечный свет, раздевалка у квиддичного поля. Он стоит и ждет, когда она выйдет на игру. Когда она появилась, он протянул ей руку, протекторы на запястьях были еще не застегнуты.

— Застегни, — обратился он к ней, и она сделала то, что он просил, не отрывая взгляда от его глаз. Он смотрел в ответ, позволяя ей разглядывать себя с таким видом, словно делал ей подарок. Забыв о своем раздражении, о его высокомерии, она все смотрела и смотрела на него, любуясь его красотой: светлые волосы, сияющие на солнце, светло-серые глаза, похожие на фоне загорелой кожи на осколки стекла. Она справилась с застежками, и он лишь улыбнулся ей в знак благодарности. — Спасибо.

Ей захотелось что-то сделать для него — вот только она сама не знала, что именно: поцеловать его — нет, этого было явно недостаточно, ей захотелось укусить его руку, причинить ему боль, напугать, заставить отскочить… Чтобы он хоть как-то отреагировал на нее… он был такой далекий, словно находился за стеклянной стеной, сквозь которую она не могла проникнуть, и она подозревала, что все дело было именно в ее безумном желании быть с ним. Потому, что он был недостижим.

От мыслей о Драко у нее по коже опять побежали мурашки. Отвернувшись от Теренса, она двинулась по столу к Пенси, чувствуя, как шпильки впиваются в полированное дерево, и положила ей руку на плечо:

— Пенси, мне нужно поговорить с тобой.

Пенси, пьяно покачиваясь, повернулась к Блез и едва не рухнула на нее — та с трудом удержалась на ногах, схватив повисшую на ней пиявкой Пенси.

— Блез… дорогая… потанцуй со мной, — невнятно промычала Пенси, стиснула своей лисьей лапкой Блез и прижала ее к себе, горячо дыша на нее алкоголем, словно перегретый пунш. — на нас все смотрят, это будет… прикольно…

— Пенси, ты напилась. Впрочем, у меня в любом случае нет никакого желания устраивать тут шоу для Гойла и Флинта.

Продолжая цепляться за Блез, Пенси захихикала. Флинт и Гойл наблюдали за ними взглядами, полными надежды.

Блез закатила глаза:

— А ты в курсе, что в Порочной Ласке за подобные выступление полагается платить?

Пенси нахмурилась:

— Ты такая скучная…

— Ты так говоришь потому, что я не желаю плясать на столе перед вытаращившимися на нас плебеями. Если ты готова унижаться, Пенси, это вовсе не значит, что я тоже этого хочу, — она дернула Пенси за руку. — Пошли, разговор есть. И желательно побеседовать до того, как ты попросишь Гойла испить тоника из твоего лифчика, и я буду вынуждена побить его палкой.

— Никогда бы не попросила Гойла пить тоник из моего лифчика, — возразила, икая, Пенси. — Флинт прикольнее…

— Они оба совершенно омерзительны, и я была бы потрясена, если бы ты смогла в твоем нынешнем состоянии отличить одного от другого. Ну же, Пенси, спускайся, не заставляй тебя стаскивать.

Для того чтобы стащить Пенси со стола и поставить на ноги, всё же потребовалось грубое мужское вмешательство. Блез спрыгнула сама, она уже была сыта по горло цепкими нахальными пальцами Теренса. Толкая Пенси перед собой, она, не обращая внимания на его нескромный косой взгляд, прошла мимо, миновала Креба и Гойла и двинулась в маленькую спальню.

Закрыв дверь, Блез указала своей палочкой на Пенси:

— Sobrietus! — Пенси рухнула на кровать, словно Блез ее ударила, и закрыла лицо руками.

Блез засунула палочку обратно за резинку чулка и скрестила руки на груди:

— Сядь, Пенси.

Пенси медленно поднялась. Вид у нее был помятый, помада разъехалась по всему лицу, голос сел и напоминал некрасивое рычание. Однако она была трезва, как стеклышко.

— Корова, — возмутилась она, — зачем ты это сделала?

— Мне казалось, что это просто необходимо: во-первых, мне нужно было с тобой поговорить, а, во-вторых, судя по всему, это не произошло бы раньше, чем ты не продемонстрировала бы свои трусы всем слизеринским семикурсникам.

— Не всем семикурсникам, — ядовито возразила Пенси. — Только парням.

— Не знаю — не знаю. Ты что-то слишком меня лапала. Нет, я тебя вовсе не обвиняю: наверняка сейчас, когда твой дружок исчез с лица земли, ты чувствуешь себя такой одинокой…

Пенси отчаянно покраснела.

— Рон Уизли мне не дружок.

— Конечно-конечно, ты права, — с готовностью согласилась Блез, — ведь он бы тебя и пальцем не тронул, если бы знал, кто ты есть на самом деле.

Пенси усмехнулась.

— Ну, если сравнивать с тем, чем там трогал тебя Драко… Словно никто из нас и не знает, что он ходил с тобой только затем, чтобы никто не заметил, что он, на самом деле, пытается залезть в трусы к этой ужасной гриффиндорке…

Блез расхохоталась.

— Что смешного? — Пенси поморщилась и приложила руку к голове.

— Ничего. Продолжай, Пенси, я убеждена, что Драко уже давно решил вопрос с трусами.

Пенси пожала плечами.

— Ну, я бы не была так убеждена. Он ведь у нас всегда так правильно относился к грязнокровками и маглолюбцам — но мне кажется, что иногда чистокровному волшебнику просто хочется вываляться в грязи; ему нравится все мерзкое, тошнотворное…

Блез прислонилась к двери.

— А как там насчет Рона Уизли? Тебя от него не тошнило?

Пенси вздернула подбородок:

— Он чистокровный волшебник. Его кровь такая же голубая, как и кровь Драко. Просто он беден. И ты должна об этом знать, Блез.

Губы Блез изогнулись в улыбке.

— Ты влюблена в него.

Пенси опустила глаза к своим рукам:

— Ничего подобного.

— О, да. Влюблена, — Блез пересекла комнату и подошла к Пенси, глядя сверху вниз на ее макушку — спутанные каштановые волосы, растерявшие все свои блестящие заколки. — Что ты дала ему, Пенси? Там было так мало защитных заклинаний для всех нас, а ты бы не оставила его беззащитным, особенно, если ты его любишь. Так как ты защитила его?

— Не твое дело, — отрезала Пенси.

— Мое. Я помню, что ты просила одну из моих лишних заколок — помнишь, как ты взбесилась, когда я тебе отказала? Но ведь ты знала — существует строгий запрет на защиту тех, кто не входит в наш круг. Подозреваю, ты именно так и поступила. Уизли знает, что конкретно ты ему дала?

Губы Пенси задергались, казалось, она сейчас займется любимым делом — зайдется в приступе мстительных рыданий. Но Блез даже не задумалась об этом: какие-то полузабытые образы вдруг всплыли у нее в памяти и начали быстро-быстро складываться в единую картинку.

Она вспомнила рухнувшую с метлы Джинни Уизли — во время последнего матча по квиддичу она пролетела мимо брата. Вспомнила Невилла Лонгботтома, пытающегося привлечь всеобщее внимание к пропаже своей жабы. Вспомнила, как сидела у кровати Малькольма в лазарете, и тот пытался вспомнить, что произошло; тогда он еще сказал, что последнее, что он помнил перед тем, как отрубиться, — это то, что он зашел в комнату старост…

— Черт возьми, Пенси… Это же так рискованно… Да ещё в школе… Так ты сама её убила? Как ты от неё избавилась? Как избавилась от улики?

Пенси резко вскинула голову, вздернутые губы обнажили мелкие острые зубы:

— Заткнись, Блез, ты ничего не знаешь…

— Я знаю достаточно! — взбешенно перебила ее Блез.

— Я тоже, — Пенси вскочила на ноги и стояла, сжав кулаки. — Я заметила, что ты что-то перестала носить свои заколки, Блез, дорогуша, — прошипела она. — Я-то все гадала, куда они подевались? Я бы сказала, что ты отдала их своему Драко, любимому Драко — этому предателю, этой крысе, этому любителю грязнокровок. Ты ведь прекрасно знаешь, почему они ему не предназначались: он больше не один из нас. Ты что-то там говорила про то, что я влюблена? Думаешь, я не видела, как ты пялишься на него, когда он на тебя не смотрит? Может, он тебе и платил, но для тебя это стало реальностью, правда, Блез? Смейся надо мной, сколько хочешь, надо мной и Роном — зато он хотел быть со мной…

— Да он даже не знал, что это ты!

— Зато я дала ему лучшую защиту! — взорвалась Пенси, раздуваясь от ярости. — Ты не можешь защитить Драко — ему не жить — я слышала, как это говорил мой отец: он умирает и тут ничего нельзя поделать. И я этому рада! У тебя всегда были те парни, которых ты хотела, — тебе было достаточно улыбнуться, посмотреть на них — и они сами падали к твоим ногам. Но ты хотела его. А он никогда не хотел тебя — ты же видела, что он постоянно смотрит на гриффиндорский стол, также как и я… А теперь он умирает, а ты так его и не заполучила — и я этому безмерно рада: надеюсь, что тебе больно, что это разобьет тебе сердце, если, конечно, оно у тебя вообще есть…

Пенси задохнулась и замолчала. Она стояла, всё ещё сжимая кулаки, по её щекам лились слезы.

— О чем ты? — тихо спросила её Блез. — Что ты такое говорила про Драко? Что с ним должно произойти?

Пенси подняла на нее мокрое от слез лицо. Её губы сжались в ниточку.

— Ты что — ничего не поняла? Это уже произошло.

Блез стояла, не сводя с нее глаз.

— Ты не в силах ему помочь, — сказала Пенси. — Ты даже себе не в силах помочь, — оттолкнув Блез, она вылетела из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Много-много веков назад, в стародавние времена среди сливок волшебного общества, в семьях, которые блюли традиции, было такое правило: при отправке письма птицу для доставки подбирали соответственно вести. Белая птица несла послание о мире и дружбе, красная — любовное письмо, черная — весть о мести, коричневая — мирные предложения, синяя — сообщение о победе, а серая — извещение о поражении или смерти.

Сейчас в окно замка влетела коричневая сипуха в металлическом ошейнике. в замке было приятно тепло, воздух трепетал от легких движений ее крыльев, она заскользила по коридорам, вдоль лестниц, пока не нашла небольшую комнатушку и мальчика внутри.

Он сидел, привалившись к стене и согнув ноги, уткнувшись светловолосой головой в коленки и обхватив себя руками. Он распространял вокруг себя какой-то серебристый свет… впрочем, возможно, это был вовсе и не свет.

Сова приземлилась у левой ноги Драко Малфоя и тихонько ухнула.

Драко очень медленно приподнял голову и взглянул на птицу. Он просидел в этой позе так долго, что тело затекло — даже легкое движение причинило боль его окоченевшим мышцам.

В подсознании мелькнуло удивление: как же птица ухитрилась найти его — ему казалось, что его никто не должен обнаружить. Впрочем, это была одна из отцовских сов, привычная к малфоевской крови… да и, к тому же, это были лучшие совы, которых можно купить за деньги.

Он потянулся к птице, собираясь отвязать письмо — то, что он держал в руке, упало на пол с металлическим лязгом, когда он потянулся к птице. Рука страшно болела, ему пришлось предпринять не одну попытку, прежде чем удалось отвязать и распечатать письмо. Позже ему пришло в голову, что для этого дела он мог бы использовать и другую руку.

Свет, льющийся сквозь узенькое окошко над его головой, тускнел.

Скоро сумерки.

Драко вытянул ноги, не обращая внимания на боль в затекших суставах, и расстелил на коленях письмо.

«Драко,

он бросил тебя — впрочем, как я и ожидал. Кажется, я тебе однажды говорил, что ты поменял свое предназначение, свою судьбу на дружбу мальчишки, которому ты никогда не нравился, — однако ты посчитал это лучшим выходом и вышвырнул свою жизнь на помойку. Ты никогда ни в чем не знал меры.

Впрочем, я бы не стал тебе писать только ради упреков. Северус не найдет необходимого противоядия, могу заявить это тебе, положа руку на сердце. Единственное, что может спасти тебе жизнь, — возвращение ко мне. Я — твой отец. Я однажды дал тебе жизнь и готов снова это сделать. Темный Лорд поклялся мне, что сам проследит за тем, как все будет сделано, — и точно, при помощи Четырех Благородных Предметов это можно совершить.

В обмен на мою помощь, я ожидаю от тебя непоколебимой верности и послушания. Если на это ты найдешь причины — в чем я не сомневаюсь — пошли мне обратно то кольцо, что ты однажды получил от меня, знак нашей фамилии. Таким образом, ты дашь мне понять, что ты пришел в сознание, и к тебе вернулась фамильная гордость. И ты готов снова занять своё место в наших рядах.

Решай быстрее, Драко, у тебя не так-то много времени. Выбор предельно прост и ясен. Когда мы говорили с тобой в последний раз, мне показалось, что у тебя мелькнула мысль о существовании чего-то, за что стоило бы умереть. Ты всё ещё можешь повторить это?

Твой отец,

Люциус Малфой.»

Драко сидел, не сводя глаз с письма. Потом потер рукой — в синяках и грязи — глаза и снова перечел письмо. Затем перевернул пергамент и, вызвав к себе перо, чем-то, что напоминало серебряные чернила, написал несколько коротких фраз.

Однако, это были вовсе не чернила.

«Дорогой отец,

ты продемонстрировал мне, что можешь заставить меня умереть.

Но это всё, что ты можешь заставить меня сделать.

Драко.»

Физическая боль от написания была настолько невыносима, что его только и хватило на пару строчек, хотя, честно говоря, Драко было, о чем поговорить. И он бы услышал ответ от отца — он был в этом совершенно уверен. Письмо являлось пробным шаром в приближающемся и весьма неприятном обмене. не то, чтобы это сильно заботило Драко: по сравнению с письмом, полученными днем, письмо отца было таким же нежным, как поглаживание по голове.

Он привязал письмо сове на лапу и проводил её взглядом, когда та выпорхнула в открытое окно и полетела по ждущему сумерек небу.

На Кингс-Кроссе Гарри быстро прикинул, что ему делать со своим багажом: ему совершенно не улыбалось целый день таскаться по Диагон-Аллее с огромной сумкой, вмещающей половину его пожитков. Особенно после того, как он сообразил, что слова ЛОВЕЦ ГРИФФИНДОРА, вышитые на ней желтыми нитками, никуда не делись. с этим, определенно, надо было что-то делать. Гарри вспомнил слова Драко «Не судьба тебе сохранять инкогнито» и мрачно передернул плечами.

Истратив последние маггловские деньги, он сдал свой багаж в камеру хранения, и теперь ему предстояла пешая прогулка до Дырявого Котла — но Гарри совсем не возражал, это бы помогло окончательно проснуться. Вытащив Зубозастревательный батончик, он запихал обертку себе в карман, чтобы внимание маггловских носильщиков не привлекли движущиеся волшебные картинки, и задумчиво грыз шоколадку всю дорогу к выходу.

Эскалатор вез Гарри мимо зеркальной стены, глянув в которую, он не сразу себя узнал. Из зеркала на него взирал паренек в маггловской одежде — джинсах, кроссовках, непромокаемой куртке поверх белой футболки, с лохматыми черными волосами и непривычным — словно обнаженным — лицом без очков. А вся эта одежда, вытащенная с дальних полок его чулана, выглядела как-то очень агрессивно-маггловской, напомнив Гарри себя самого в те времена, когда он жил с Дурслями, и когда мечтал любыми способами вырваться из мира, которому тогда принадлежал. Того Гарри, который, обретя мир, о котором он мечтал, покинул его. Покинул — ради того, чтобы спасти. И ещё одно: сейчас он выглядел куда юнее и беззащитнее.

Без мантии, без палочки в руке, без шрама и герба факультета он стал обычным мальчишкой — чем-то средним между неуклюжим подростком и беззащитным ребенком. Мальчишка с шоколадным батончиком в руке. А ведь он собирается спасти мир.

Неожиданно его пронзило желание, чтобы Драко был здесь и сказал ему, какой же он болван.

Ведь он решился заняться спасением мира не по собственному желанию — он был рожден для этого, избран для этого. Кровь, наследственность и выбор — и он стал такой, какой он есть. Каждый выбор, сделанный им на предыдущих этапах, привел его сюда и вел дальше — туда, куда он направлялся. И не имело никакого значения, что он выглядел как подросток: он был куда больше этого, и уже умел это принимать.

Поттер, ты дурак, — сказал он сам себе, вышвыривая недоеденную половинку шоколадки в ближайшую урну, когда эскалатор доставил его наверх. — Все эти годы ты топтался вокруг, изображая из себя Избранного, а теперь пытаешься выйти из игры? Может, сделать тебе табличку «Гарри Поттер, Спаситель Мира», которую ты бы мог приспособить у себя на дворе, чтобы случайно не забыть?

Голос в его голове звучал чуть протяжно и, хотя Гарри и знал, что его внутренний монолог прозвучал совсем не так забавно, как это сказал бы Драко, он всё же слабо улыбнулся сам себе, покидая вокзал. Это помогло несильно.

Было три пополудни, когда Гермиона закончила с уборкой в гриффиндорской гостиной. Уже минуло несколько часов, как они со Снейпом закончили работу в подземелье. Он заставил ее пятикратно приготовить противоядие, пока не убедился, что она прекрасно овладела методикой. А Гермиона даже получила от этого занятия некое удовольствие. Ей всегда нравилось полностью растворяться в поисках решения какой-либо задачи. Уже после того, как она, с коробкой, набитой компонентами для приготовления противоядия, вышла из подземелья, она обнаружила, что Драко так и не объявился.

Она дважды безуспешно обшарила весь замок. Слизеринские подземелья были пусты, она колотила в дверь Драко — и не получала никакого ответа. Мадам Помфри была крайне раздражена ее неоднократными приходами в лазарет и слезливыми вопросами о Драко. А с Филчем она просто поругалась, явившись к нему в кабинет с мольбами о помощи. Он послал ее подальше. Она бы отправилась к Дамблдору, но Филч проворчал, что того как раз вызвали по делам Министерства.

Переполняясь отчаянием, она взялась за уборку гостиной, надеясь, что это поможет ей прийти в чувство. Ей не хотелось думать ни о Драко, ни о Гарри. Значит, ей следовало чем-нибудь заняться. Иначе бы она просто не выдержала.

Уборка заняла меньше времени, чем она предполагала. Наложив последнее Заклятье Reparo на разбитую лампу, Гермиона поднялась на ноги и…

…и почти выронила палочку, когда портрет отодвинулся и в гостиную вошел Драко.

Не в силах сообразить, что делать, она потеряла всякую способность двигаться — просто стояла и смотрела на него. А он, засунув руки в карманы и чуть ссутулившись, вопросительно смотрел на нее. Она не знала, чего ждать: наверное, у него должны были быть какие-то признаки внутренней боли и смятения после всего того, что случилось. Будь это Гарри, все можно было бы прочитать на его лице. Но лицо Драко было совершенно непроницаемым.

Он выглядел… совершенно обычно. Аккуратные ярко-серебристые пряди, безупречно чистая и элегантная одежда. Единственное, что было странным, — так это перчатки на руках: в комнате было достаточно тепло, и она не могла понять зачем ему понадобилось надевать перчатки в закрытом помещении. Хотя, вероятно, он только что пришел с улицы. Возможно, он прошелся вокруг озера, чтобы привести мысли в порядок. А может, и нет. Может, он скакал по подземелью, сжигая все, что напоминало ему о Гарри.

— Ой, Драко, — наконец, произнесла она. — Где ты был?

— Думал, — ответил он, плюхаясь в кресло перед огнем и забрасывая свои длинные ноги на оттоманку, что стояла у самого камина. — И ещё немного побеседовал со Снейпом.

Гермиона подошла и присела напротив, по-прежнему не сводя с него глаз.

— Ты принял свое противоядие? — спросила она, стараясь, чтобы тревожные нотки не прозвучали в ее голосе.

Он приподнял свою серебристую бровь.

— Ну, конечно. Разве были причины, чтобы я не сделал этого? — он протянул руки к огню, но, заметив взгляд, который она бросила на его перчатки, тут же спрятал их. — Думаю, нам стоит обсудить план нашей игры.

— План игры?

— Да. Я думаю, мы должны найти Поттера. Что скажешь?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Она была готова к бессвязным возбужденным вскрикам, к истерике… и совсем не ожидала увидеть Драко таким: спокойным, рассудительным, даже слегка скучающим. Словно его лучшие друзья ежедневно бросали его, спеша навстречу смерти, оставляя после себя письма. Письма, в которых говорилось, что все те простые и ужасные вещи, которые могли только прийти ему в головы, — все эти вещи являются правдой. Она увидела, что Драко расстроился от этого не больше, чем от заусеницы. А ведь об истерике, устроенной им на шестом курсе по поводу неудачной стрижки, ходили легенды. Указывая на следы пламени на стенах подземелья, люди рассказывали об этом друг другу, испуганно понижая голос.

— Да, он не хочет, чтобы за ним шли. Я это понял. И в обычной ситуации я бы сказал, что мы должны позволить ему сделать это. в конце-то концов, похоже, что он вполне контролирует ситуацию, правда? А героическое спасение кого-то, кто в спасении не нуждается, выглядит, по меньшей мере, неловко.

— Э-э-э… — Гермиона не могла отыскать слова.

— Представь: ты говоришь кому-то: «Вот, мы явились, чтобы тебя спасти», а тебе отвечают: «Да, я всего лишь вышел выпить пинту пива и подумать о своем…» и тут начинается неловкость и извинения, твой день летит коту под хвост… мне что-то нехорошо… Фу, — прикрыв глаза, он некоторое время глубоко дышал. — Это противоядие — меня от него слегка тошнит. Прошу прощения. на чем я остановился?

— На спасении тех, кто в этом не нуждается, — тихо ответила она. — Драко. Что ты делаешь?

Его глаза блеснули, и по нервам Гермионы покатилась волна холода.

— Не понимаю, о чем ты: мы вроде бы беседуем о нашей любимой теме: о Мальчике-Который-Сбежал и, как обычно, оставил тебя у разбитого корыта. Видимо, все эти герои автоматически становятся долбаными самовлюбленными кретинами…

— Конечно, ведь только негодяи известны своей добротой и щедростью, — кивнула Гермиона. Кажется, она начинала понимать, что происходит с Драко. — Послушай, я понимаю, что ты рассердился на Гарри…

— Нет, это не гнев, — и его полузакрытые глаза снова полыхнули. — И, если ты ещё не поняла, я не собираюсь вести сентиментальных бесед по поводу Поттера. Как частенько говаривал мой отец, сантименты порождают слабость. Проницательный у меня отец.

— Он отравил тебя и бросил умирать, — заметила Гермиона.

— Верно, — согласился Драко. — Но согласись: если воспринять это как стратегический план, он увенчался успехом.

Гермиона замерла, не в силах отвести от него глаз. Наконец, она заметила слабым голосом:

— Думаю, тебе лучше поделиться со мной своим планом на игру.

— Верно, — Драко двинулся вперед. Отблески пляшущего в камине пламени танцевали вокруг его рта, и было видно, что нижняя губа распухла, словно он кусал её.

— Положим, эти дни он не пускал меня в свой разум, но я всё ещё могу думать, как он. Всполох он оставил тут, значит, он не собирался путешествовать на метле. Он мог бы использовать Дымолетный порошок, однако, его он просто ненавидит, кроме того, сейчас в Сети наверняка есть помехи. Так что я заключаю, что он отправился поездом. Или из Хогсмида, или из маггловской деревушки — он отправился в Лондон. Вероятно, ночным поездом. Если припоминаешь, мы с этим поездом уже как-то пересекались.

— Припоминаю. Я тоже пришла к этому выводу — рада, что тут у нас взаимопонимание. Вопрос в другом: где он с этого поезда сошел?

— В Лондоне, — мгновенно ответил Драко. — Он должен был сойти в Лондоне: он знает его достаточно, чтобы не паниковать. И при этом город довольно большой, чтобы в нем затеряться. на Диагон-аллее он может найти всё, что ему нужно. А коль ему необходимы деньги, то он отправится в Гринготтс. А деньги ему нужны — он никогда не берет из сейфа столько, чтобы ему хватило на весь семестр, — ему приходится периодически отправлять сов, если он хочет что-то купить.

— Он не пойдет в Гринготтс как Гарри Поттер, — заметила Гермиона. — Он же не совсем бестолковый… И он бы не остановился в Дырявом Котле — он найдет место, где его не узнают… Какая жалость, что у меня нет карты волшебного Лондона… — её ум уже заработал, она прикидывала варианты. — А у тебя?

Драко бросил на нее задумчивый взгляд.

— У меня есть путеводитель по стрип-клубам, но я сомневаюсь, чтобы он сильно тебе помог…

— Карта волшебных стрип-клубов?

— Волшебные Крали и Где Их Искать. Впрочем, если ты думаешь, что это тебе поможет, можешь взять…

— Я не думаю, чтобы Гарри отправился по стрип-клубам.

— Как знать, как знать, — небрежно уронил Драко. — Этот парень полон сюрпризов.

— Драко…

Он сложил руки на груди и передразнил ее:

— Гермиона?..

— Что ты собираешься делать, когда найдёшь его?

— Собираюсь делать с ним, когда найду? Верну его обратно. А ты думала — что-то другое?

— Я не об этом. Я о том… что ты собираешь сделать? — она перевела дыхание. — Я могу рассказать тебе об этом. И я знаю, почему ты так поступаешь. И если это то, что ты должен сделать — хорошо. Но это не прекратится и, когда ты увидишь Гарри…

Бах!

Драко пинком перевернул оттоманку. Гермиона подпрыгнула от неожиданности.

— Так ты спрашиваешь меня, собираюсь ли я причинить ему боль? — в его глазах пылало какое-то ужасающее пламя, голос звучал, как рассекающий воздух хлыст. — Тебя это интересует?

Гермиона дрогнула, однако, стояла на своём.

— Я не это имела в виду…

— Тогда что же? — он прищурился, и Гермиона содрогнулась, мигом вспомнив все предыдущие годы и всю дикую жестокость, на которую был способен этот изящный юноша, когда его доводили.

— Гарри не единственный, о ком я беспокоюсь. Ты ведь знаешь об этом, да?

— Признаться, нет, — он смежил веки. Ресницы у него были чуть темнее, чем волосы. — Кстати, чтобы прояснить ситуацию: я хочу найти его по тем же причинам, что и ты. Гм, ну, возможно, не совсем по тем же самым причинам… — его губы дрогнули; но это нельзя было назвать улыбкой — он, скорее, просто поджал их. — Чтобы убедиться, что с ним всё в порядке и вернуть его в безопасное место — ты всё знаешь. Чтобы он не умер. Потому что я обещал за ним присматривать, верно? Ну, так я и сдержу свое слово.

— И когда он вернется — что тогда?

— Тогда я больше никогда не пожелаю его видеть, — ответил Драко, уставясь в пламя.

Она задохнулась от неожиданности.

— Но ведь ты не в буквальном смысле?

— Не стоит указывать мне, что я имею в виду.

— Я не понимаю, почему ты так поступаешь, — с отчаянием произнесла она. Это… я… я люблю Гарри, я скучаю по нему… я хочу поговорить об этом…

— Возвращаясь к Имению, — перебил ее Драко совершенно ровным голосом, все еще не сводя глаз с камина, — так вот, возвращаясь к Имению: когда я подрос, отец каждый раз выносил на званый обед стул, на котором я должен был сидеть, и ставил его рядом с собой. Обеды длились часами, ты даже представить себе не можешь, что это такое — это целая церемония. Всё до предела формально и регламентировано. Все играют какую-то роль — абсолютно все. И мой отец тоже — он все планировал, и это кресло было неспроста: отец его заколдовал, и то, что смотрелось простым орнаментом на спинке, вовсе им не являлось — это были ножи, которые впивались в меня. Они были повсюду — и на подлокотниках тоже. А я должен был спокойно сидеть, беседовать и вести себя совершенно естественно — попытайся я устроиться поудобнее или же отодвинуться от них, как они тут же становились еще длиннее и острее. Я не мог ни встать, ни отодвинуться, — я должен был сидеть и изображать, что прекрасно провожу время. И я в этом весьма преуспел. на это потребовались годы, но зато все вокруг говорили моему отцу, что у меня отличные манеры.

Он замолчал. Гермиона смотрела на него в упор:

— Ты говоришь загадками.

— Не загадками, — поправил ее Драко. — Притчами. Это большая разница.

— Притча.

— Да, такой короткий рассказ, из которого следует некий моральный вывод. Лучше, если аллегорический. Несомненно, ты знаешь, что такое притча.

— Я знаю, что такое притча, — кивнула Гермиона. — но у меня несколько другой склад ума — не такой готический, как у тебя. Я практик, и ты об этом знаешь. Я думаю, что Гарри подобен тем ножам, что втыкались в тебя. И я не понимаю, почему же ты тогда согласен отправиться со мной на его поиски. Это, во-первых.

— У меня нет выбора. И ты должна об этом знать. Это ведь ты сделала.

— Я сделала? — захлопала глазами Гермиона.

«Будь с ним», — пояснил Драко. — Что, забыла? «Всегда будь рядом, присматривай за ним… проверяй, как он. не бросай его и не позволяй ему уйти, а коль он уйдет — следуй за ним. Пообещай мне, Драко, пообещай мне», — его голос надломился.

Гермиона оторопело смотрела на него.

— Я же не думала, что может случиться такое, — тогда, когда просила тебя дать мне слово. Я тогда думала, что не смогу его защитить, я хотела, чтобы ты это сделал… Ты не должен…

— Нет, я должен, — отрезал он. — Я Малфой. И я дал тебе слово. И я не могу его нарушить.

— Я беру назад свою просьбу.

— Нет, ты не можешь. Да и если бы могла — не стала бы. Ты говорила, что я нужен тебе, что я не должен тебя покидать. Или же ты хочешь, чтобы я бросил тебя? — он всё смотрел и смотрел в огонь.

Гермиона нервно сжала пальцы.

— Нет. Могу я тебя кое о чем спросить?

Он не перевел на неё взгляда.

— Но я могу и не отвечать.

— Что ты сделал со своими руками?

Его плечи вздрогнули. в камине рухнуло прогоревшее бревно, рассыпав веер искр.

— Драко…

— И всё же я остаюсь при своем мнении: нам надо начать с Гринготтса, — он не дал ей закончить. Стоит послать туда сову. по крайней мере, мы предупредим их о Гарри. И в Дырявый Котел тоже. Ведь он же — Гарри… Временами он забывает про то, как он знаменит. Он наверняка скрыл свой шрам. Да и от очков, скорее всего, избавился. И всё же я думаю, ему не приходит в голову, как узнаваемо его лицо. Да что лицо — просто глаза: очень немногие люди обладают глазами такого же цвета. не думаю, что ему пришло в голову изменить цвет…

Гермиона соскользнула с кресла, опустились на колени — как раз напротив него — и взглянула ему в лицо. Он сидел, глядя в огонь, сплетя черные руки на коленях.

— Драко, — снова начала она и осеклась. Ей хотелось сказать что-то нежное, но она поняла, что все её слова разобьются, как крылышки колибри при столкновении со стеклянной стеной. — Ты не…

Она не успела закончить: портрет отодвинулся, и в гостиную вошла мадам Помфри. Вид у нее был смятенный, в руках она сжимала зачем-то прихваченную с собой коробку с бинтами.

— Джинни пришла в себя, — сообщила она. — Она зовет вас обоих, говорит, что ей нужно немедленно с вами переговорить.

Гоблин за стойкой с сомнением прищурился на него.

— Значит, вы совершенно уверены, что вы — Сириус Блэк?

— Да, — решительно подтвердил Гарри. — Я владею сейфом номер 687 совместно с Гарри Поттером, моим крестным. Вот мой ключ, вот бумаги — убедитесь сами.

Гоблин приподнял брови, но все было именно так: большой золотой ключ и вытащенные из стола Сириуса в Имении документы. Гарри мысленно поблагодарил судьбу за то, что в волшебном мире никто не относился всерьез к такой вещи, как идентификация личности по фотографии. И ещё за то, что гоблины отличались плохим зрением и мало интересовались делами волшебников.

— Не могу не заметить, мистер Блэк, — произнес гоблин, принимая ключ из рук Гарри своими тонкими чуткими пальцами, — что для своего возраста вы выглядите просто потрясающе. Вы совершенно не похожи на листовки с вашим изображением…

— Ну… — слабо ответил Гарри, — ежедневное увлажнение, лосьоны и омолаживающие кремы… они творят чудеса.

Гоблин кивнул, уже утратив к нему интерес.

— Ну-с, я сейчас найду, кто проводит вас к вашему сейфу. Я могу ещё что-нибудь сделать для вас?

— Подождите, — живо откликнулся Гарри. — Вот ещё… — вывернув карман наизнанку, он вытащил принадлежавшую Люциусу монету и толкнул её по стойке в сторону гоблина, тот прищурился на неё так же, как только что щурился на Гарри. — Вы можете мне что-нибудь сообщить об этой монете?

— Это карпатский галлеон, — ответил гоблин после мига созерцания. — Редкость в наших краях, мистер Блэк. Возможно, румынский. Пока вы путешествуете к своему сейфу, я могу узнать все подробности и сообщить вам по возвращении.

— Спасибо, — поблагодарил Гарри, испытывая значительное облегчение. — Я буду весьма признателен.

Два вызванных гоблина поменьше, с ног до головы в красном и золотом, повели Гарри к сейфу, и тот послушно последовал за ними. Гоблин за стойкой растерянно смотрел вслед худенькому юноше с ярко-зелеными глазами и лохматой шевелюрой, скрывшемуся за двойными дверями в конце зала.

Гарри Поттер грабит своё собственное хранилище, — подумал он со смесью удивленного веселья и осуждения. — Да, волшебники и вправду очень странная порода. Очень странная.

Гермиона слушала рассказ Джинни со странным ощущением, будто ей всё это снится. Подобные грандиозные события, произошедшие вдали от всеобщих глаз, её ошарашили. Хотя, как ей казалось, после отъезда Гарри её уже ничто не сможет удивить.

Пока Джинни рассказывала, Драко с совершенно равнодушным лицом стоял у окна, глядя в темнеющее небо. Иней затянул окно, и теперь на его лицепоявился странный рисунок, напоминающий пушистые шрамы.

— Перефразируя Гамлета, Эдипа, Лира и всех остальных подобных парней, — заметил он, когда она закончила, — было бы мило, если бы мы узнали эту историю до того, как все пошло наперекосяк.

Джинни посмотрела на него, потом перевела взгляд несчастных, тёмных глаз на Гермиону. Под ними залегли синяки, не прошедшие даже после того, как мадам Помфри использовала заживляющее зелье.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — произнесла она. — Я была невероятно глупа. И… Драко, я украла у тебя, из твоего дома. Я очень сожалею. Это всё моя ошибка.

— Да, это весьма точное определение сложившейся ситуации, — Драко стоял, не отводя взгляда от окна и засунув закрытые перчатками большие пальцы рук за пояс. — по крайней мере, Дамблдор хотя бы забрал у тебя Хроноворот. Почти вовремя.

Джинни промолчала, но напряженная складочка вокруг губ стала глубже. Гермиона с трудом удержалась от крика. Будь здесь Гарри, он шагнул бы вперед и сказал что-нибудь Драко, а тот, отпустив какое-нибудь меткое замечание, всё же прислушался к просьбе и взял бы себя в руки. Но Гарри, чтобы держать его в узде, не было, а больше он никого не стал бы слушать.

— Драко, — она понимала, что толку не будет, — не надо. Она знает.

Он почти незаметно двинулся, она увидела, что он бросил в её сторону косой взгляд. Гермиона почувствовала его ярость. Казалось, что он обвит тонкой серебряной проволокой — она удерживала его, становясь фильтром для струящегося в воду яда.

— Думаешь, мы можем считать, что она всё знает? не уверен. Особенно с учетом её последних действий. Хотя, несомненно, определенная логика была: судя по всему, нам тут мало убийц-психопатов в лице моего отца, Темного Лорда и этой нимфоманки — его почтальонши. Видимо, Джинни решила, что четыре — это гораздо удачнее, и таким вот образом дала нам возможность насладиться симметрией.

— Знаю, — спокойно ответила Джинни. Только руки выдавали её напряжение: она нервно теребила белое покрывало поверх тонких коленок. — Я позабочусь об этом, как смогу. Я расскажу Дамблдору…

Эффект от этих слов не замедлил себя ждать: Драко резко повернулся от окна, побелел, как полотно и зашипел на неё:

— Нет! Нет, ты не пойдешь и ничего не расскажешь Дамблдору! Я тебе это запрещаю!

И Джинни, и Гермиона замерли, остолбенело уставясь на него.

— Ты мне запрещаешь? Но почему?..

— Запрещаешь? — вторила ей Гермиона резким голосом. — Почему?

Драко рассмеялся — в этих звуках не было веселья, смех его напоминал отрывистый насмешливый лай.

— Ты что, и правда, не знаешь? — губы его искривились, и у Гермионы мелькнула мысль, что он единственный человек, способный издеваться так элегантно. — Ты что — не понимаешь, что ты наделала? Вольно или невольно, Джинни, но ты подняла мертвеца. Лорд Вольдеморт — Том Реддл — он же был мертв. Это некромантия. Худшая из всех магий. Это Поцелуй Дементора. Тебя сразу отправят в Азкабан — никаких апелляций, никаких вторых шансов. Ты понимаешь? — они убьют тебя за это.

Гермиона ахнула.

— Нет, уверена, что это не так: она ведь ещё несовершеннолетняя, кроме того, у неё это получилось случайно…

— Ты скажи это моему отцу, — огрызнулся Драко голосом, наполненным ядом. — Он попытался убить её, когда ей было одиннадцать — как думаешь, он бы упустил сейчас такую возможность? Может, конечно, Дамблдор и попытается защитить её, но я хотел бы увидеть, как эта чертова пустая школа устоит против моего отца и всех его Пожирателей Смерти. Они здесь всё заблокируют, вытащат её из лазарета и швырнут дементорам посреди Хогсмида — в назидание — о, мой отец любит назидательные примеры… — Драко обратил пылающий серебристый взгляд на Джинни. — И могу я, кроме этого, заметить, что Финниган отныне и не Финниган вовсе, и мы не знаем, где он — так что на неё вполне могут повесить ещё и его убийство.

Тут Джинни потеряла над собой контроль, и слезы потекли у неё по щекам.

Гермиона удержала себя от желания кинуться к ней с утешениями — ей хотелось узнать, что сделает Драко. Но тот стоял, не двигаясь, и всё смотрел на Джинни, пытающуюся взять себя в руки. Она задыхалась, давилась рыданиями, не в силах сдержаться, украдкой смахивала с глаз слезы и вытирала руку об покрывало.

— Простите. Плач. Глупо. Я знаю.

Драко прищурился и тихонько коснулся рукой её щеки.

— Это война. А на войне случаются потери.

— Я не хочу считать Симуса потерей, — возразила Джинни.

— Я не имел в виду Симуса.

— Он может быть прав, — тихо заметила Гермиона. — Как правило, после уничтожения вселившегося в тело духа, жертва приходит в себя, совершенно не помня, что произошло.

Драко убрал свою руку от лица Джинни и присел в ногах её кровати. Гермиона не ожидала от него этого.

— А в других случаях?

Гермиона знала, что Драко задаст этот вопрос — вопрос, на который она не хотела отвечать.

— Иногда они помнят, — тихо произнесла она.

Джинни уже не плакала, а только всхлипывала.

— Если можно помочь Симусу, мы должны должны рассказать всё Дамблдору. Мне всё равно, что будет со мной.

— Но мы не знаем, поможет ли это Симусу, — возразила Гермиона. — Да и Дамблдора сейчас нет — у него на двери записка, что он отправился в Лондон. Мы не знаем, ни насколько опасен Том, ни много ли он помнит… Вот что — Джинни, ты говорила, что он напал на тебя вечером, и ты отшвырнула его, — Джинни кивнула. — Но мы нашли тебя только утром… Он не нанес тебе больше никаких повреждений: ты говорила про синяки и ушиб на голове — что это было всё, что он сделал. А потом ты была без сознания. Если бы он хотел тебя ранить или убить — он бы запросто мог это сделать. Вместо этого он убежал. Возможно, было просто временное помешательство, а потом Симус пришел в себя, ужаснулся и сбежал, — Гермиона пожала плечами. — Понимаю, это звучит глупо, но мы же ничего не знаем наверняка.

— Кое-что мы знаем, — Драко вытащил из кармана пергамент и развернул его к свету — через миг Гермиона узнала карту Мародеров. — Ни Симуса Финнигана, ни Тома Реддла сейчас в замке нет.

— Я знаю, — тихонько шепнула Джинни. — Я … чувствую Тома, когда он рядом. Сейчас этого нет. Он ушел.

Гермиона вздохнула.

— Первым делом нам надо найти Гарри. Потом мы расскажем ему про Тома Реддла, пусть он придумает, что нам делать. Потом я пошлю сову Симусу — стоит, думаю, хотя бы попытаться… — и еще нескольким людям на Диагон-аллее, чтобы они не спускали с него глаз, — она остановилась, увидев выражение лица Джинни. — Джинни, что такое?

— Найти Гарри? Что ты имеешь в виду?

Драко, занимающийся сворачиванием Карты Мародеров, вскинул неожиданно беззащитный взгляд. Но его глаза тут же снова стали совершенно непрозрачными.

Гермиона мысленно прокляла себя.

— Джинни, мне очень жаль… Тебе и так досталось…

— Нет, — Джинни выпрямилась и резким движением откинула назад волосы. — Говори. Я всё рассказала вам — вы тоже ничего не скрывайте.

— Верно, — прозвучал голос у них за спинами, от которого Гермиона подскочила. Она не ожидала ни услышать этот голос, ни увидеть его обладателя.

— Я бы сказал, что тут что-то слишком много всего, — произнес Чарли Уизли, быстро подходя к ним. Его огненная шевелюра была спутана и влажна от холодного воздуха. — Откуда все эти несчастные лица и разговоры про сокрытие каких-то вещей? Может, кто-нибудь расскажет мне, что происходит?

Рон поднимался, заканчивая уже шестой виток лестницы, когда из ниши на него бросилась трехголовая змея. Выдохнув с перепугу что-то очень грубое, он, споткнувшись, покачнулся назад, едва не спихнув Рисенн с лестницы. Взвизгнув, она метнулась в сторону — Рон выхватил из скобы ближайший факел и развернулся к змее.

Но та уже исчезла за углом.

Рон снова чертыхнулся себе под нос. Он ненавидел змей. Ну, конечно, не так, как пауков, но всё-таки. И то, что Гарри мог говорить с этими холоднокровными ползучими гадами, не делало их милыми сердцу Рона — они всё равно оставались мерзкими и отвратительными.

Он медленно шёл вверх, освещая себе факелом путь. Перед ним на неровной стене мелькнула тень змеи, и он с трудом сглотнул — в горле было сухо, словно оно забилось пылью. Он попытался представить себе действия Гарри и Драко в подобной ситуации. Ну, с Гарри всё было понятно: поговорил бы со змеей, прошептал бы ей что-нибудь успокоительное на змеином языке, после чего та с удовольствием подчинилась бы всем его командам. Драко, наверняка, выхватил бы один из своих всех уже доставших роскошных мечей и через пару минут, жонглируя двумя головами, пинал бы ногами третью и сочинял какую-нибудь шуточку по случаю.

Рон, понимая, что не способен ни на то, ни на другое, покрепче сжал факел и сделал ещё один неуверенный шаг наверх.

— Ну, слава тебе, господи, — раздался у него за спиной раздраженный голос. Повернувшись, он увидел, что Рисенн уже на ногах и стоит за спиной с немного взволнованным выражением лица. — не придется сталкиваться с Кевином.

— Кевином? — тупо переспросил Рон.

— Со змеей, — как что-то очевидное, пояснила Рисенн.

— КЕВИН?

— Да, Кевин. Страж северного выхода на крышу.

— Ой, и, правда, — саркастически откликнулся Рон. — А тебе не пришло в голову, что существуют и другие выходы на крышу? Южный… восточный и даже западный?

— Западный выход охраняется боевыми шершнями, — возразила Рисенн. — А восточный — живыми скелетами.

— А южный?

— Гигантскими тарантулами.

— А-а… — раздражение Рона частично испарилось.

— Если ты такой пугливый, — фыркнула Рисенн, то я пойду вперед, — она подхватила повыше свою юбку и зашагала вперед. Чувствуя себя полным дураком, Рон последовал за ней.

Змея следила за ним, лениво помахивая раздвоенными языками. Но лишь Рон сделал шаг вперед, как она впилась в него холодным взглядом трёх пар глаз. Рон взглянул в эти гипнотизирующие глаза — золотые, с тёмной чешуей вокруг, и содрогнулся, когда страж заговорил с ним. Этот голос звучал у него прямо в голове — наверное, именно так Гарри и слышал голос Драко.

…Прорицатель.

Рон опустил руку с факелом:

…Да, это я.

…Ты слишком печален для того, кто благословлён таким даром. Это ведь такая редкость. Твои грёзы и видения — реальность, которая грядет.

Рон снова подумал о мертвой Джинни, — от этого внутри у него всё перевернулось.

…И что — я ничего не могу сделать? Всё, что я вижу — незыблемо и непоколебимо? Это можно изменить?

…Нет. Всё, что ты видишь, нельзя не изменить, ни отменить. Всё в этом мире конечно, о, Прорицатель — и конец всего и дано видеть тебе. Если постараешься — сможешь увидеть и конец мира.

…Мне вот что-то не кажется, что это такой уж подарок, — кисло возразил Рон.

…Это не всё, что ты можешь…

Рон повыше поднял факел — его пламя превратило шесть золотых глаз в шесть пылающих огней.

…О чем ты? Что ещё я могу?

Но змея, испуганная светом пламени, метнулась прочь и, шипя, скрылась в нише. Чертыхаясь, Рон в смятении едва удержал факел в руках.

— А ну, вернись… — но Рисенн вцепилась ему в рукав, её серые глаза потемнели, наполнившись непонятной ему печалью.

— Не беспокой обитателей замка, — тихо произнесла она. — Это было бы неразумно.

Рон промолчал, позволив ей увлечь его вверх по лестнице. Он поднялся к ней и — едва ли осознавая, что делает, разрешил ей взять себя за руку.

— Чарли, — еле слышным шепотом произнесла Джинни.

Оторвав взгляд от своих рук, покоившихся у него на коленях, он посмотрел на сестру.

— Что, Джинни?

Она с трудом верила, что он тут, — внезапно появившись в лазарете, он шикнул на Гермиону и Драко, выставив их за дверь, задернул занавески вокруг кровати и присел рядом на низкий стул. Джинни ждала, когда он заговорит, но Чарли все молчал и молчал, давая ей время подумать и собраться мыслями.

Он ободряюще взглянул на нее своими синими глазами. Она подумала про своих братьев: Билл, намного старше её, — она всегда смотрела на него снизу вверх. Яркий и очаровательный. Перси — надёжный, временами раздражающий, на которого всегда можно положиться в случае опасности. Фред с Джорджем, изводившие её всё детство, но зато, как никто другой, умевшие её развеселить. Больше всех она любила Рона — он был ей ближе всего по возрасту, он был её другом. Но Чарли… — он был особенным.

— Откуда ты узнал, что надо приехать? — спросила она шепотом.

— Драко. Он отправил мне сову.

— Что он сделал? — оторопела она, едва не открыв рот.

— Послал сову, написал, что ты ранена, и я должен прибыть немедленно, — Чарли пожал плечами, — ну, я и прибыл. Хорошо, что он написал мне, а не маме с папой… надо его поблагодарить… — не думаю, что им бы удалось явиться так же быстро.

— Наверное, он сделал это, пока я была без сознания, — Джинни уставилась на свои руки. Они были розовее, чем простыни, на которых лежали, но всё равно очень бледные. Было навязчивое ощущение, что все тело покрыто болезненными синяками, хотя она прекрасно знала, что мадам Помфри вылечила большинство ее повреждений. Её тело ещё помнило прикосновения Тома — словно огненные кольца обхватили запястья, руки. Губы болели от его укуса.

— Чарли, — медленно начала она. — Я натворила ужасных дел. По-настоящему ужасных.

Он накрыл её руку своей — тёплой и сильной.

— Ты не обязана рассказывать мне обо всем.

— Я не могу тебе рассказать… Но хочу… Я хочу спросить, что мне делать.

— Тебе нужно вернуться домой. Прямо сейчас. Со мной.

Она покачала головой:

— Я мечтала бы об этом. Правда. Но это выглядит как… бегство.

— Какое бегство? От чего? — спросил Чарли. — Ты хочешь быть рядом с друзьями в тот момент, когда они нуждаются в тебе — я понимаю. Ты хочешь быть с Гермионой, Драко, Гарри…

— Гарри ушел, — перебила его Джинни, — а они не хотят сказать мне, что случилось. Но я всё вижу по их лицам. Он куда-то ушел.

Чарли выглядел так, словно не верил своим ушам:

— Гарри ушел? Зачем?

— Убивать Вольдеморта, — просто ответила Джинни.

— О… — оторопел Чарли и удивленно взглянул на Джинни. — Кажется, ты по этому поводу совершенно спокойна…

— Я всегда это знала, — ответила Джинни. — Просто они этого не видели — не хотели видеть. Это был вопрос времени. Если бы они не любили его так, он бы ушел давным-давно. Он никогда не был здесь по-настоящему, целиком, — какая-то часть его всегда была чем-то связана, где-то скрыта. Он ждал. в Гарри всегда был уголок, к которому нельзя было прикоснуться.

Поколебавшись, Чарли все же спросил:

— А уже не?…

— Нет, — остановила его Джинни, — нет. Поэтому я могу это видеть, а они — нет, — она подняла голову, — Чарли…

Он наклонился к ней и обнял, — она положила голову ему на плечо и замерла, просто уткнувшись в брата и позабыв обо всем. От Чарли пахло кухней Норы — дымком, мылом, скобленым деревом. Пахло домом.

Но лишь только она закрыла глаза, совсем другие образы появились перед ее внутренним взором, совсем другие синие очи засияли перед ней. Протяжный голос запел у неё в ушах, она почувствовала, как прутиками захрустели ломающиеся кости.

Он не ранил меня. Ничего мне не сделал. Я была без сознания. Он просто оставил меня. Почему же он не воспользовался шансом и не убил?

Чарли испуганно отшатнулся от неё, и она сообразила, что произнесла все это вслух.

— Господи, что ты несешь? Кто чуть тебя не убил?

Она содрогнулась.

— Я просто подумала… про мой первый год здесь. Прости.

Чарли выдохнул.

— Я не могу заставить тебя вернуться домой, Джинни. Всё, что я могу, — это сказать, что для тебя сейчас это было бы самым правильным решением. Мы все так устали… Эта работа сутки напролет… Ты бы могла нам помочь. И, — мы скучаем.

Джинни устало посмотрела на брата. Дело было не в том, что она хотела оставаться, — она и, правда, хотела вернуться домой. Она не могла помочь Гарри — он ушел. Гермиона, вообще никогда не нуждалась в её помощи — не нуждается в ней и сейчас. А Драко… Она хотела бы помочь ему, но не могла: сквозь эту холодность в его глазах, она видела то, что под ней пряталось — ужас, панический страх перед одиночеством, отказ от всего, что она только могла себе представить. Она знала, что существует только один человек, который может помочь ему, — единственный человек. И этот человек — не она.

И было кое-что ещё. Что-то, что практически невозможно было понять. Она опустила взгляд к своим рукам. Ожоги зажили, оставив белые шрамы, бегущие кружевной сеточкой от кончиков пальцев к запястьям. Она была даже рада этому напоминанию: она привела Тома в мир, и теперь рядом нет Гарри, чтобы вернуть его обратно. Теперь она должна сделать это сама.

Она медленно сжала кулак и подняла глаза на брата.

— Забери меня домой, Чарли. Я хочу домой.

Сквозь тёмные зловещие облака прорвался последний солнечный луч. Со стороны Запретного леса на озеро дул холодный ветер, словно волна, разбиваясь о ступени огромной парадной лестницы замка, на которой стояли три маленьких фигурки. А ещё одна фигурка — повыше, с рыжей головой, ждала их внизу.

Гермиона попрощалась с Джинни первой, они крепко обнялись, и Гермиона ушла, дав возможность Джинни и Драко попрощаться наедине. Драко стоял ступенькой выше и смотрел на неё сверху вниз. Волосы Джинни были цвета заходящего солнца.

Медленно потянувшись — сейчас у него все получалось ужасно медленно, словно он двигался сквозь воду, — он поправил её яркую прядь.

— Я полагаю, что не очень хорошо поступил с тобой, да?

— Да. Но этого я и ожидала.

— Правда?

Как ни странно её губы дрогнули, и на них появился призрак улыбки.

— Знаешь, с тобой трудно оставаться довольной. Я знаю, почему ты всё сказал мне вчера. Но ведь это нелегко, правда? Ни для кого. Тем более — для тебя.

— Не волнуйся обо мне. Я могу сам о себе позаботиться.

— Гарри ушел, да? — спросила Джинни.

Какая-то часть разума Драко захлопывалась, лишь только речь заходила о Гарри — неважно, кто и что говорил, так произошло и теперь: словно упала железная решетка — он, как наяву, услышал лязганье железных пик, спрятавших его от мира.

— Да. Он ушел. Гермиона же тебе сказала.

— Нет. Я увидела это на твоём лице, — она откинула волосы с его глаз. Он стоял, прислушиваясь к прикосновению маленьких холодных пальчиков к его коже и испытывая странное чувство вины, словно мог причинить ей этим боль.

— Теперь я волнуюсь, — произнесла она.

— Не волнуйся. Мы найдём его. с Гарри всё будет в порядке.

— Я волнуюсь не за Гарри.

— Джинни! — окликнул ее снизу Чарли. — Мы должны вернуться засветло!

Джинни повернулась, медленно опуская руку, Драко подхватил её кисть и развернул ладонью вверх. Она испуганно вскинула глаза: он потянулся в карман и, найдя там то, что искал, опустил ей в руку.

Он нашел это днем, на полу Гриффиндорской гостиной — всё, что осталось от заколдованного браслета Симуса: остатки заклятья в виде сердечка. Как Драко ни смотрел, вторую половинку он найти не смог.

— Осторожно, — предупредил он. — Там острые края.

— Знаю, — кивнула она и сомкнула пальцы. Он держал ее за запястье, даже сквозь перчатки чувствуя слабое, но четкое и быстрое биение ее пульса. Она была такой живой… и он не смог обвинить её ни в тех бедствиях, что она накликала на их головы, ни в тех ошибках, что она совершила… Он даже позавидовал ей — в конце концов, она хоть что-то, но сделала. Он же не сделал ничего и потерял всё.

— Драко?

— Да?

— Теперь — только ты и Гермиона.

Драко приподнял бровь. Несколько месяцев назад по поводу Гермионы происходили совершенно ужасные баталии. Он не хотел повторения.

— И что?

— Вот и разберитесь с этим.

— С чем? — спросил он, хотя догадывался об ответе.

— Я про уход Гарри, — резко произнесла она голосом, по твердости напоминающим кремень. — И, если я его знаю, он не сделает ничего, чтобы помочь вам найти его. Может, он и хочет, чтобы его нашли. А может, нет. Я не могу тебе этого сказать — всё, что я могу сказать, — это то, что с его уходом ты больше не будешь знать, кто ты. И лишь найдя его, тебе удастся понять, чего же ты хочешь, — ведь сейчас ты совершенно не можешь в этом разобраться… И если Гермиона поможет тебе в этом — что ж, отлично. Делай то, что считаешь нужным, и не беспокойся за всех остальных — думаю, мы все были бы куда счастливее, если бы ты смог понять, что же тебе, в конце концов, нужно… Боже, я так надеюсь, что однажды ты мне расскажешь об этом…

Это было удивительно длинная речь, с которой она обратилась к нему за столь долгое время, и в его голове тут же начали роиться возможные варианты ответов — дерзких, отрицательных, жестоких… Но внезапно его накрыло воспоминание: они с Гермионой стоят тут, на этих самых ступенях, сплетя руки — их пальцы в перчатках чередуются: белый, черный, снова белый и черный… Они смотрят вниз и видят там, у ступеней, Гарри — тот смотрит на них обоих. по некоторым причинам в его разуме Гарри и Гермиона были неразделимы, она была такой же частью его, как и зеленые глаза, беззащитная честность и упрямая гордость.

Он снова подумал об отцовском стуле со впивающимися в спину рядами лезвий, вспомнил, как возвращаясь с вечеринок, снимал с себя одежду и, заглядывая себя за спину, смотрел на эти подтеки крови на спине, напоминавшие рубцы от удара кнута. Потом посылал домашних эльфов за быстрозаживляющим зельем — и наутро все следы пропадали.

Драко даже в голову не приходило, что бывают повреждения и раны, от которых не в силах помочь даже магия.

Он снова опустил глаза к Джинни. Ветер взметнул ее волосы, раздул мантию — они вскинулись, как два стяга: красный и золотой. Бледное лицо, решительный взгляд. Нельзя отпустить на волю того, кто не был связан с тобой, но сейчас он мог точно сказать: она разорвала всё, что их связывало, — если их вообще что-то связывало. Он сам хотел от неё этого, но теперь лишь осознал иронию происходящего: не будь всё так пугающе мрачно, это было бы почти забавно.

Протянув руку, он коснулся кончиков её рыжих волос. Он не солгал, говоря, что они были его слабостью: он всегда был падок на красивые и дорогие вещи, на богатые цветом закаты и удивительные места. Тускнеющий свет подарил её волосам цвет крови и слегка позолотил их.

Она чуть отодвинулась назад.

— Не надо. Тебе это кажется добротой, но это не так.

— Я не добрый. И никогда им не был.

Она шагнула от него, спустившись на несколько ступеней.

— Так какой ты — ты хоть сам знаешь об этом?

Он не ответил, молча засунул руки в карманы. Она бросила на него быстрый взгляд, а потом резко повернулась и сбежала по ступеням к ждущему её у экипажа брату.

Гарри пригнулся и чертыхнулся себе под нос: свалившийся с верхней полки выпуск «Кто есть кто в волшебном мире» едва не сделал вмятину в его голове. Он вцепился в лестницу, на которой стоял, и чуть откинулся назад, уставившись на уходящие в бесконечность бесчисленные полки. Ему раньше не приходилось бывать в этом разделе Флориш и Блоттс — служащий за стойкой бросил на него странный взгляд, когда Гарри поинтересовался разделом путешествий, — хотя, возможно, он просто пытался понять, кто же этот хрупкий, нервничающий, растрепанный юноша без очков, всё время старающийся держаться подальше от света, словно в довершение всего был ещё и очень стеснителен.

— Ты немного похож на Гарри Поттера, — заметил клерк, провожая Гарри в запасники.

— Да, мне все это говорят, — несколько нервно ответил Гарри, потуже заворачиваясь в мантию. — Мне так не кажется.

Теперь Гарри, прикусив губу, пристально разглядывал книги и туристические справочники: Вся Европа Дымолетом — 1997, Путеводитель по Восточной Европе: Одинокая Метла, Волшебный Путеводитель по Маггловской Европе, Культурный Шок: Карпаты и Их Жители, Основные Правила Волшебных Путешествий.

Протянув руку, они потащил к себе несколько наиболее подходящих томов, спрыгнул вниз и прямиком направился к большому стулу в дальний уголок комнаты, на который и уселся, испустив облегчённый вздох: он уже не первый час провел на ногах. Что было особенно тяжело с учётом того, что в поезде ему отдохнуть не удалось.

Но книги вызвали у него лишь разочарование: в них не было ни малейшей информации о том, как перемещаться с одного места в другое, — то есть именно того, что Гарри и хотел узнать. Вместо этого там была куча советов от волшебников по поводу путешествий в мире магглов, которые Гарри прочитал со смешанным чувством недоверия и нарастающего веселья.

Согласно Дымолету: «Маггловские поезда, в отличие от волшебных, не оснащены Звуковыми Чарами, предупреждающими путешественников о прибытии на станцию. Поэтому путешественник всегда должен быть начеку: стоит высунуть голову в окно и внимательно разглядывать окружающий пейзаж, чтобы не пропустить свою остановку. Чем дальше вы высунете голову, тем лучше будет вид».

Гарри подавился смешком, закрутив головой, книга соскользнула ему на колени. Он не припоминал, когда в последний раз читал что-то настолько же смешное и нелепое. Ему сразу пришло в голову, что бы сказал по этому поводу Драко.

Но это воспоминание тут же отрезвило Гарри, и он вернулся в реальность. на какой-то краткий миг он забыл, что Драко сейчас с ним не было. Последние восемь месяцев они были крепко-накрепко сцеплены друг с другом, и привычка к этому почти постоянному ментальному контакту заставила Гарри сейчас ощутить себя так, словно он открыл глаза в полной темноте и вдруг осознал, что не может ничего увидеть, что он ослеп.

Он попытался вернуться к чтению, но слова поплыли у него перед глазами: это внезапное осознание, что Драко больше нет рядом, было сродни физическому потрясению — словно кто-то подкрался и безо всякого предупреждения сунул под ребра холодный и острый кинжал. Гарри подозревал, что с течением времени это ощущение будет только усиливаться. Он где-то читал про пациентов с ампутированными конечностями, которых мучили фантомные боли, — разум не мог смириться с потерей отрезанной или сожженной руки или ноги.

Ему захотелось сейчас разблокироваться и взглянуть на Драко — он знал, что с такого расстояния у него это получится, это было сложно, но возможно: еще летом Гарри удавалось преодолеть разумом расстояние между Имением и Норой.

…Он лежал на спине в траве у карьера, прикрыв лицо рукой, и вдруг подумал, что хотел бы, чтобы Драко оказался рядом. Ощутив внезапный укол тоски, он вмиг потянулся к нему сквозь разделявшее их пространство — словно несся к свету сквозь тьму.

…А вот и ты, — произнес он, улыбнувшись. — Как погодка? Над Имением тоже светит солнышко?

Ответ пришел почти тут же — чуть протяжный и язвительный:

…Нет, Поттер, солнышко светит только тебе.

Гарри рассмеялся.

…Что поделываешь?

…Летаю, — внутренний голос Драко звучал как-то совсем по-летнему: словно лениво текущая под палящим солнцем река. — Видишь?

Он раскрыл перед Гарри свой разум, словно настежь распахнул окно. Смех Гарри растворился во вздохе, он вцепился руками в траву под собой, мысленно взмыв над землей и очутившись в горячем синем воздухе. Под ним расстилались земли и фонтаны Имения — брызги синей воды, нежно-абрикосовые оттенки роз, вздымающийся в отдалении лес, опоясывающий Малфой Парк, поблескивающую ленту реки… но тут голос Рона, зовущего его домой, разом вернул его на землю. Гарри широко распахнул глаза и резко сел — задыхаясь, чувствуя, что сердце вот-вот вырвется из груди. Магия была чем-то, с чем он вырос, она стала частью его обычной жизни, но сейчас, растянувшись на траве, словно бы он и вправду только что рухнул с огромной высоты, он чувствовал себя человеком, отродясь не слышавшим про электричество и только что зажегшим свою первую лампочку.

Но все это теперь в прошлом, и ему надо привыкать. И разблокировать свой разум для Драко было не лучшей идеей — Гарри без ложной скромности знал, что сможет противостоять любому волшебству, что достаточно силен для этого, но он также прекрасно знал, какого высокого уровня достиг Драко в искусстве манипулирования — он не мог лгать Гарри, но зато мог умело скомбинировать и представить факты. Драко мог бы разбить любое принятое Гарри решение за пару секунд.

Нет, лучше делать то, что он задумал, и держать контакт закрытым — хотя это несло и боль, и отчаяние от невозможности узнать что-то о друзьях. в конце концов, ведь это должно было сохранить всем им жизнь. А больше ничего не имело значения. Верно?

Гарри медленно поднялся и оглядел гору книг, наугад остановившись на «Путеводителе по Восточной Европе: Одинокая Метла», которую и понес к кассе. Усталость опутала его, как второй плащ, он рассеянно наступил на ногу круглолицей ведьме и едва не сшиб с ног волшебника в плаще с капюшоном, несущего стопку книг по истории.

Сконфуженно извиняясь, Гарри почти дошел до клерка за стойкой, когда его вдруг осенила одна мысль.

— Извините, — немного нервничая, спросил он, — а существуют ли ещё один выход в Диагон- Аллею, минуя Дырявый Котел?

Клерк бросил в него пронзительный взгляд, и Гарри снова почувствовал, что тот пытается узнать его.

— Парень, а что не так с Дырявым Котлом?

— Ну… — Гарри с трудом проглотил комок в горле. — Я не хочу встречаться со своей старой подружкой. Ну, вы понимаете…

— О, да, — узкое лицо клерка сморщилось. — Я не знаю лучшего пути…

— Есть ещё один путь, — перебил его волшебник, что стоял у Гарри за спиной — тот самый, в капюшоне и с историческими книжками. — Через Визжащую Чашку. Это паб. по Маргин-Аллее двумя улицами дальше, потом левый поворот и вперед. Ты не пропустишь.

— Ага, — кивнул Гарри. Он бы поблагодарил странника, но что-то в его внешнем виде — какая-то закрытость, да ещё укрывающий его с ног до головы плащ — посоветовали Гарри этого не делать. — Ну, я пойду.

Взяв покупку, он вышел на улицу, где уже почти стемнело. Один за другим зажигались ламповые светляки, засветившись в сумраке бледными маячками. Гарри решительным шагом направился в сторону Маргин-Аллеи.

А в магазине, который Гарри только что покинул, колдун, что направил его в Визжащую Чашку, хлопнул своими книгами перед служащим за стойкой, и из-под съехавшего капюшона выбилась прядь светлых волос.

— О, юный мистер Финниган, — качнул головой клерк, радостно заулыбавшись, и со смешком оценив взятые им книги. — Хотите слегка освежить историю, да? — поинтересовался он, пробегая пальцами по золоченым корешкам. «Взлёт и падение Тёмного Лорда», «Падение Тьмы: История Сами-Знаете-Кого», «Я был слугой Вольдеморта: история раскаявшегося Пожирателя Смерти», «Суд над Игорем Каркаровым», «Судебные разбирательства министерства», «Пожиратели Смерти: отрекшиеся». — Знаете, — продолжил он, вынимая палочку и суммируя в воздухе цены, — не думаю, что вашим родителям понравилось бы, что вы проводите своё время в местах вроде Визжащей Чашки.

— Что вы, я бы туда не пошёл, — ответил Симус Финниган, и его синие глаза весело блеснули. — Я просто подшутил над туристом.

— Весёлый парень, — хохотнул клерк. — Я бы вот догадался. Вы, гриффиндорцы, такие проказники — хотя, признаться, от вас никогда не бывает никакого вреда.

— Точно, — кивнул Симус, кидая галлеоны на прилавок и поднимая своё честное синеглазое лицо. — Разве я похож на того, кто устраивает проблемы?

И он улыбнулся яркой мальчишеской улыбкой, от которой на ум клерку тут же пришли мысли о жарком летнем дне, весёлом детском смехе, квиддиче и котятах, играющих с клубками…

— Ну, что вы… — засмеялся он.

Юноша смёл с прилавка покупки и вышел, провожаемый просьбой служащего передать привет старшим Финниганам.

Улыбнувшись, Симус пообещал.

Гермиона искоса наблюдала за Драко, следящим, как от лестницы отъезжает экипаж. Облака собирались у горизонта, обретая цвет раскалённого металла, тени от них ползли по ступеням, и Гермиона содрогнулась, но Драко, похоже, ни на что не обращал внимания. Светлые пряди упали ему на лицо и нависли над глазами, пряча все его чувства и эмоции. Она вспомнила его слова о том, что ему надо бы подстричься: сейчас его волосы закручивались спиральками, как усики ползущего винограда. Он вскинул голову, откидывая пряди с глаз. Сейчас, на фоне этого тускнеющего неба, он казался негативным изображением себя самого: снежно-белая кожа, белые волосы и глаза — наверное, всё это должно было казаться выцветшим и поблекшим — но нет…

Люди не должны быть такими красивыми, — подумала Гермиона. — Всему должен быть предел, иначе, зачем вообще нужно воображение?

— Мне кажется, — произнес он вдруг таким обыденным тоном, что она почти испугалась, — начинается дождь. Пойдём под крышу.

Теперь нас только двое, — осознала она, но это странная мысль исчезла почти сразу же.

— Знаю.

Плечом к плечу они вошли в замок, и двери Большого Зала закрылись за ними как раз в тот миг, когда первые капли ударили о мостовую на улице. И вот, уже внутри замка, полного запахов сырого от дождя камня, Гермиона вспомнила иной дождливый вечер — промокшего Гарри с Косолапсусом в руках, взгляд, который он бросил на неё и на Драко, стоявшего рядом с ней на лестнице, и она почувствовала, что было между ними: осязаемый антагонизм, который нельзя было назвать ни ненавистью, ни любовью, — просто какая-то неуловимая связь.

Ты ненавидишь то, в чём нуждаешься. Чем больше он принимает это противоядия, тем больше боли оно несёт.

Возможно, тебе придется заставлять его.

— Драко, — тихо окликнула она, но он смотрел в окошко, чуть удивленно, — в серо-чёрную ночь, выкристаллизовавшуюся осколками серебра, — живую с этим падающим и замерзающим на лету дождем. — Драко, — повторила она, и на этот раз он повернулся и взглянул на неё.

Что-то шевельнулось у него в глазах — взгляд был холодным, решительным, удивительно ледяным и, в то же время, не являющимся по сути своей ледяным — взгляд, похожий на замороженное пламя.

Неожиданно она вспомнила, как на зельях он растирал в порошок мантикраба. Остальные сначала быстро и безболезненно умерщвляли этих членистоногих, но Драко измельчал их живьем. Умирая, они обжигали его пальцы, но он не обращал ни малейшего внимания. Во всяком случае, с его лица не сходило жестокое выражение. Вот и сейчас было нечто подобное — замкнутость, по которой нельзя было угадать, о чём он думает. у неё побежали мурашки по спине.

Буду присматривать за ним, — решила она. — не ради его пользы, а для всеобщей безопасности. Моей собственной, в том числе.

— Пойду в совятню, — сообщила она. — Пошлю письмо в Гринготтс. Если хочешь, пойдем со мной.

Пожав плечами, Драко, тем не менее, двинулся за ней по лестнице.

— Я снова проверил Карту Мародеров, — сообщил он. — Определенно — ни Реддла, ни Финнигана нет, ни в замке, ни где-либо поблизости. Конечно, на карте нет Тайной Комнаты…

— Да, но, после того, что Дамблдор сделал со входом пять лет назад, я сомневаюсь, что кто-то смог бы туда попасть… в любом случае, там сейчас нет ничего из того, что могло бы понадобиться Реддлу: василиска убил Гарри, а Дамблдор затопил подземелье…

Драко бросил на неё косой взгляд:

— Думаю, тебе стоит побольше рассказать мне про Реддла и эту историю с дневником. За исключением некоторых общеизвестных сведений. Например, для начала — почему он попал к Джинни.

— Я-то думала, что ты эксперт по Юному Вольдеморту.

— Отец мне много не рассказывал, — они проходили мимо окна, совершенно непрозрачного от дождя. — Я знаю, он… был… Тёмным Лордом. И был другом моего отца — ещё в те времена, когда не являлся Вольдемортом.

Гермиона передернула плечами.

— Как это странно. Том Реддл. Здесь.

В голосе Драко прозвучало почти что веселье.

— А что в нашей жизни не странно? Что значит, по сравнению с этим, ещё один бессмертный маньяк, терроризирующий население? И, кстати, не могу не заметить, что я всегда говорил, что Симус Финниган добром не кончит.

— Это не Симус, и ты прекрасно это знаешь.

— Возможно, но спорим на что угодно, что Тёмный Лорд почувствовал в нём родственную душу: «Оп-па, а вот в этого парня вполне можно было бы вселиться! Сам по себе он нуль без палочки, вот уж мне будет где развернуться!»

— Однажды, — мрачно сказала Гермиона, распахивая двери совятни, — ты мне расскажешь, что у вас за проблемы с Симусом.

— Это всё в прошлом, — равнодушно сказал Драко, проскальзывая вслед за ней в сумрачную длинную комнату. Здесь, под самой крышей замка, запах дождя был куда сильнее, смешиваясь с запахом мокрых сов. Гермиона никогда не могла понять, зачем народ таскается в совятню целоваться. Она не могла представить себе никакой романтики и страсти под немигающими взглядами этих пучеглазых созданий.

Гермиона метнула в Драко сердитый взгляд.

— Симус в этом не виноват…

— Хочу на воздух — перебил ее он. — Тут все провоняло совами.

Он подошел к окну и выглянул наружу. Гермиона, тем временем, набросала несколько записок, включая и письмо в Гринготтс, и отправила с ними коричневую сипуху. А потом подошла к Драко, все еще стоявшему у окна.

Серебряные нити дождя скрывали всё, что было снаружи — и Лес, и окрестности. на оконном стекле она видела слабое отражение лица Драко — его глаза, окруженные длинными светлыми ресницами, сейчас казались темными, он пристально смотрел куда-то в пространство. Она знала, о чём он думает, — просто у неё были те же самые мысли: где сейчас Гарри? Всё ли с ним в порядке? Что он сейчас делает — под этим дождем? Один ли он, думает ли о них, выбросил ли их из своей жизни… Был ли сейчас в безопасности или стоял на пороге смерти — и узнал бы Драко, если бы это случилось? И догадается ли Гарри, когда уйдет Драко? Сядет ли на кровать, когда это случится, с глазами, наполненными пустотой, и с сокрушительным чувством, что всё рухнуло? Услышит ли шепот в темноте, говорящий, что он сам не понимает, что потерял?

Её обуяло мрачно чувство.

— Если ты захочешь найти его, — произнесла она ни с того, ни с сего, — ты его найдешь.

Он уперся в стекло кончиками пальцев в перчатке.

— Знаешь, иногда ты бываешь настоящей стервой, — сообщил он равнодушно.

— Мы говорим не о ком-нибудь, мы говорим о Гарри. Если ты его ненавидишь…

— Это не имеет ни малейшего значения — ненавижу я его или нет.

— Ты прав, — согласилась Гермиона.

Драко покосился на нее. Она увидела тусклый проблеск Эпициклического Заклятья в углублении между ключицами.

— Признаться, я ожидал куда более весомых аргументов, чем этот.

— Слушай, и, правда, не имеет никакого значения, что ты его ненавидишь. Ты можешь использовать это. Любишь ли ты его, ненавидишь ли, презираешь ли, мечтаешь убить или же думаешь, что он — единственный настоящий друг, когда-либо бывший у тебя…

— Если ты пытаешься вывести меня на разговор о Гарри, — перебил её Драко, забыв на этот раз назвать его по фамилии, — я сейчас же уйду отсюда, Гермиона, — честное слово.

— …это не имеет значения, потому что это по сути ничего не меняет. Связь, что есть между вами, не знает ни любви, ни ненависти, не зависит от эмоций. Ты выше этого. не будь ты так зол сейчас, ты бы мог найти его и нашел бы.

— Нет, — произнес он сквозь зубы. — Я не могу. Думаешь, что — я не пытался?

— Именно так и думаю, — возразила она. — Ты ведь можешь путешествовать по его снам. Он же смог аппарировать к тебе, когда тебе это было нужно…

— Я помню, — откликнулся Драко. — Тогда-то я и проткнул его мечом.

— Я могу это сделать, — с ноткой отчаяния в голосе сказала Гермиона, — я могу послать тебя к нему…

— Что-то я не уверен, что это именно то, что ты хочешь делать, Гермиона…

— Я просто хочу, чтобы Гарри вернулся, — пискнула она. — Чтобы он вернулся обратно…

— А я хочу Луну с неба. Мы не всегда получаем то, что нам хочется, — не замечала?

— Да как ты смеешь дерзить мне? — заорала вдруг Гермиона, потеряв над собой контроль. — Ты ведь даже не пробовал…

Он резко повернулся — так резко, что она даже не успела уловить его движение, он метнулся к ней и, схватив ее за руку, развернул к себе лицом, прижав спиной к холодному оконному стеклу. Когда он прижался к ней, она почувствовала исходящий от него запах противоядия, собственноручно приготовленного ею, — запах крови и горечи алоэ.

— Ты хочешь, — зашептал он, и его голос наполнился злыми, издевательскими нотками. Он стиснул её руки, — так крепко, что она чувствовала это костями. — То есть ты думаешь, я не хочу? Думаешь, я ничего не знаю об этих твоих недостижимых желаниях? Вы, чертовы гриффиндорцы, живете на самой поверхности, вас убивает и доводит до нервного срыва любой булавочный укол, малейшее разочарование. Вы в жизни не пытались научиться просто проглатывать это — даже когда это душащий вас яд. И то, что я научился это делать, что я не закатываю истерик над каждым чертовым обрывком бумаги, — для вас это знак того, что меня ничего не волнует. Вы думаете, что можете толкать и толкать меня, толкать и толкать — и я не сломаюсь?..

Он осёкся. Гермиона не знала, как поступить: откинувшись назад, он смотрел на неё с ненавистью и отвращением, словно она была олицетворением всех ненавистных ему гриффиндорцев — она была и Гарри, и Джинни, и самой собой…

Гермиона подняла голову.

— Мне больно.

— Ты говоришь это таким тоном, словно сама не знаешь, хорошо это или плохо, — протянул он.

— Нет, — резко вскинулась она. — Ты не об этом…

Звук дождя за окном стал еще громче, теперь он напоминал канонаду, стекло трещало под его напором.

Его голос был холоден.

— Мне кажется, я уже говорил, что тебе не стоит указывать мне, что именно я имею в виду.

— Иди к черту, Малфой, — отрезала она и попробовала оттолкнуть его от себя.

Но это не помогло. От любого движения их тела соприкасались только плотнее и плотнее. Она почувствовала, как пряжка его ремня впилась ей куда-то под ребра. Его одежда была влажной и пахла дождем.

— Именно так, — кивнул он. — Очень может быть.

Гермиона прекратила свои попытки высвободиться, ощутив неожиданный прилив раскаяния. Зачем она пытается ранить Драко, зачем она сопротивляется? Они же союзники и, кроме того, ему причинили уже достаточно боли.

— Если ты собираешься сходить с ума из-за этого, — произнесла она, мягко, как только могла, — найди себе другой путь.

Он приподнял брови, медленно взмахнул серебристыми ресницами, светлый шрам у глаза напоминал нарисованную серебристыми чернилами линию.

— И что же это за путь?

Она подняла взгляд, испытав неожиданное желание обо всем ему рассказать. Он сказал, что не обязан говорить о Гарри, однако, он не запретил делать это ей, и ей захотелось сказать ему, что она всегда считала, что её интеллект поможет избежать любых проблем. И мысль о том, что есть ситуация, выход из которой она не может найти сама или с помощью книг, была для неё неожиданностью — словно бы она на бегу врезалась в стеклянную дверь… Сказать, что, не оставив ей письма, Гарри разбил ей сердце; что то, что она всё время что-то делала, — это просто способ не думать о том, что произошло; что, если Драко продолжит держать её за руки и будет так смотреть на неё, то всё закончится чем-то, о чем они потом здорово пожалеют; что она знает, почему он так себя ведет, и это беспокоит её куда меньше, чем должно бы.

Она открыла рот, ещё не зная, что скажет, но в этот момент что-то белой падающей звездой промчалось между ними: полярная сова распростерла крылья и ухнула, негромко и грустно, — Хедвиг.

Драко отпустил Гермиону и качнулся назад, от удивления вскинув руки. Хедвиг вернулся к нему и, усевшись на столь удачно подставленный локоть, склонил голову и ткнулся клювом в волосы.

— Какого черта?.. — ошалело выдохнул Драко.

Колдовство прекратилось.

— Это сова Гарри, — быстро подсказала Гермиона, прижав руки к груди. — Хедвиг.

— Я прекрасно знаю сову Поттера. Что ей от меня нужно? Ой! Бестолковая птица! А ну, пошла отсюда! — Драко безуспешно подрыгал рукой. Хедвиг не шевельнулся.

— Она скучает по Гарри, — пояснила Гермиона. — Она знает о его уходе.

— Я — не Поттер, — отрезал Драко, глядя на сову так, словно та нанесла ему персональное оскорбление.

— Нет, — тихо согласилась Гермиона. — не он.

Хедвиг ущипнул Драко за ухо, и по его лицу скользнуло странное выражение. Гермиона отвела глаза, услышав, как Драко что-то пробормотал себе под нос и, пройдя через совятню, отправил птицу, несмотря на ее горестное уханье, на насест.

— Чертова безмозглая птица, — заявил он, возвращаясь. Он кусал нижнюю губу. — Слушай, Гермиона…

— Не извиняйся.

Он стиснул руки в карманах.

— По крайней мере, дай мне сделать это. Ты же не делала ничего плохого.

— Я не хочу извинений. Я хочу, чтобы ты нашел Гарри. Просто попробуй — хотя бы разок.

В его глазах что-то мелькнуло. Ей очень редко приходилось видеть это выражение на лице Драко — так, что даже потребовалось время, чтобы распознать его.

Он сдался.

— Хорошо, — покорно произнес он.

И, прежде чем она успела придумать что-то получше, она потянулась и поцеловала его в щеку. Он был на вкус как соленая дождевая вода.

— Спасибо…

— Я это сделаю, — он не вынимал рук из карманов. — Но я не собираюсь отвечать за последствия.

— Знаю, — согласилась Гермиона, стараясь не задумываться о поселившемся в ней слабом беспокойстве. И, правда, — о каких последствиях могла бы идти речь?

Позже Гарри думал, что одного взгляда на интерьер Визжащей Чашки хватило бы, чтобы сразу понять, какого же дурака он свалял. Но в миг, когда он шагнул в эти двери, — клацая зубами от холода, с чувством, что отморозил руки, и кровь почти застыла в венах, — он думал только о том, что тут тепло.

Интерьер паба — или что это ещё было — несколько напоминал Дырявый Котел. Здесь тоже было сумрачно, а все освещение исходило от огромного пылающего камина. Но если Дырявый Котел имел потрёпанный вид, то тут всё сверкало металлом и полировкой, стояли дорогие глубокие кресла, обтянутые зелёным плюшем диваны. Сверкал бар. Колдунов было полно — и ни одной ведьмы. Они сидели, пыхая трубками, в креслах, завернутые в мантии, с опущенными капюшонами — словно прятались от света, сочащегося сквозь разноцветное окно.

Баром командовали два мрачных типа в форменных мантиях. Гарри попросил горячего сливочного пива со специями и прошел к огню. Ему нужно бы было узнать насчет второго выхода — но внутри всё воспротивилось самой идее вернуться из этого тепла в дождь. Поэтому он поставил на каминную полку свою чашку и, дрожа, склонился над огнем. Он не откинул капюшона — после разговора со служащим книжного магазина, когда тот назвал его, Гарри чувствовал себя узнаваемым и словно обнаженным.

Огонь и пляшущие тени на каменном полу навеяли ему воспоминания о гриффиндорской гостиной. А это, в свою очередь — к мыслям о том, как он сидел на диване у огня, о том, как длинные прядки каштановых волос щекотали его лицо, когда он делал уроки, о том, как Рон что-то быстро говорил у него над ухом…

Гарри потянул руки поближе к огню — они были мокрыми и такими бледными, что казались почти синими, а шрам рассекал ладонь алой полосой.

Каким же он был идиотом, что сдал в камеру хранения и свои перчатки вместе со всем багажом!

От тепла у Гарри начали слипаться глаза. От бревна летели золотые искры, освещая облицовку каминного фасада. Гарри наклонился вперед, провел пальцами по резному рисунку. Бронзовые пластинки, на каждой из которых было написано по одному имени.

Ивэн Розье. Антонин Долохов. Августин Малькибер. Бэла Траверс. Аугустус Руквуд. Себастьян и Мери Лестрейндж. Питер Петтигрю. И пониже — Бартоломью Крауч-мл. И ещё ниже, под всеми именами — Люциус Малфой. Это имя было перечёркнуто.

Гарри таращился на на таблички с совершеннейшим непониманием. А потом сердце кувыркнулось у него в груди и ударило в грудную клетку с силой бладжера. Он быстро выпрямился и огляделся. Слава Богу, на него никто не смотрел. Все присутствующие в комнате были так же зловеще-неподвижны: мужчины, склонившиеся над шахматной доской, бармен с кислой физиономией, тени, залегшие по углам зала. Чёрные занавески висели на медных карнизах в виде извивающихся змей.

Гарри глубоко вздохнул, пытаясь унять бешеный пульс.

Имена на пластинках камина — это имена тех, кто посвятил себя служению Вольдеморту. И тех, кто отдал за него свои жизни.

Это было место сборищ Пожирателей Смерти. Когда Гарри шел сюда, он не смотрел на названия улиц — возможно, сам того не заметив, он оказался в Дрян-аллее… Впрочем, сейчас это было уже неважно: сейчас самое главное — это то, где он очутился. И как ему отсюда выбраться.

Гарри поставил чашку на камин, и от этого тихого клацающего звука у него побежали мурашки вдоль позвоночника. Потуже обмотавшись мантией, он попятился от огня и, уставясь себе под ноги, медленно двинулся к выходу — который уже был совсем рядом, шагов тридцать…

— Гарри! — дружелюбно окликнул его чей-то голос. — Гарри Поттер! Ты чего это тут делаешь?

Гарри дернулся, сердце едва не вырвалось у него из груди. Прямо перед ним, в теплом плаще и с откинутым назад капюшоном стоял Симус Финниган. Светлые волосы, мокрые от дождя — с них стекали жемчужные капли, открытое бесхитростное лицо. Он шагнул вперед и протянул Гарри руку.

— Не ожидал тебя увидеть…

— Симус! — Гарри вцепился ему в руку. — Заткнись. Ты-то что тут делаешь?

Симус недоуменно взглянул на него:

— Я увидел, что ты сюда вошел — и последовал за тобой.

Что-то в этой фразе было не так — Гарри сообразил это даже сейчас.

— Как ты мог меня узнать? у меня был опущен капюшон…

— Твои часы, — Симус указал на запястье Гарри. — Часы, что подарила тебе Гермиона, это ведь часы твоего отца? — и он моргнул — медленно, как моргает разнежившаяся на солнце ящерица. — Что-то не так, Гарри?

— Не называй меня так!

— А почему нет? — медленно и удивленно поинтересовался Симус и внезапно, без всякого предупреждения сдернул с головы Гарри капюшон — теперь Гарри стоял в свете камина с непокрытой головой. — Это ведь ты, правда?

Но протестовать было уже поздно. Со всех сторон послышались шорохи: Пожиратели Смерти поднимались, опускали свои стаканы, вставали на ноги. И двигались к ним. У Гарри от страха засосало под ложечкой.

Гарри выпустил руку Симуса и отпрянул. на них — неторопливо, медленно, скользя, как дементоры — надвигались Пожиратели Смерти, их было человек двенадцать. Время замедлило свой бег. Гарри дернул рукав, открывая рунический браслет, обжигающий холодом голое запястье. Он вскинул руку, растопырил пальцы:

— Incendius!

Словно весь гнев и ярость Гарри рванулись наружу через его вены и пальцы — стена огня встала за спиной Симуса, отгородив их от Пожирателей Смерти.

— Симус, пошли, — позвал его Гарри, опуская руку.

Но юноша вдруг покачал головой, глаза его потемнели. И вообще — они стали другими, куда синее, чем их помнил Гарри. Но сейчас было не до мелочей: пламя затихало, и Пожиратели уже пытались проникнуть сквозь него.

— Ну же, давай! — взвыл Гарри, торопя его.

Симус странно улыбнулся.

— Не стоит, Гарри, — он скрестил руки на груди. — Поглядим, умеешь ли ты бегать так же быстро, как летать.

Гарри вытаращил глаза — но времени не было: бросив последний ошалевший взгляд на непреклонного Симуса, он метнулся к двери и вылетел на пропитавшуюся дождем аллею.

Вечернее небо было фиалкового цвета — цвета текущей из вены крови. Рон сидел на краю крыши и, оглядывая окрестности, понимал, почему так расхохотался Вольдеморт в ответ на его просьбу погулять снаружи: замок стоял на вершине скалы, обрывы были гладкими и совершенно отвесными — как лезвия ножа. Далеко внизу плавали облака, едва виднелась тонкая ниточка реки, зажатой в глубоком ущелье. в отдалении едва различались горы.

— Оно уже зашло?

Голос Рисенн донесся до него из тени, отбрасываемой башней, через которую они вышли на крышу — она не выходила из неё ни на шаг. Глаза её были закрыты, лицо — бело, как снег, платье развевалось в холодном зимнем воздухе, словно два черных крыла.

Рон повернулся и бросил взгляд на последний луч солнца, утонувшего в тени синих гор на горизонте.

— Зашло.

Она боязливо приоткрыла глаза.

— Отличная ночь, — заметил Рон.

— Любая ночь лучше, чем день, — возразила она и подошла к нему. — Осторожнее — одно неловкое движение, и ты свалишься, а я не умею летать.

— Вольдеморт будет недоволен, если я умру, — заметил Рон.

— О, да, — согласилась она. — в противном случае я бы не стала тебя предупреждать, — она присела рядом, в футе от края крыши, юбка раскинулась вокруг нее черной водой. — Я тут, чтобы присмотреть за тобой, но, если хочешь, мы можем и поболтать.

— И о чём же?

— Да, о чём хочешь.

— Что-то ты подозрительно покладиста, — заметил Рон. — Думаю, что всё дело в том, что тебе велели меня осчастливить. И что дальше? Превратишься в Гермиону и предложишь перепихнуться?

Она широко раскрыла свои серые глаза.

— Это то, чего бы ты от меня хотел?

— Нет. Но это был бы по-настоящему демонический трюк.

— Я демон только наполовину. И я могу сделать трюк с тобой, только если ты этого захочешь.

— И как оно? — отчаянно пытаясь закрыть тему Гермионы, поинтересовался Рон. — Каково это — быть наполовину демоном?

Рисенн взглянула на него с удивленной улыбкой.

— Это длинная история. Могу рассказать, если хочешь.

Рон засунул руки в карманы. Он замёрз.

— Непохоже, чтобы были варианты получше…

Рисенн глубоко вздохнула. Рон постарался не обращать внимания на её вызывающе выпирающий из корсета бюст.

— Шесть веков назад, — начала она, — один волшебник — малфоевский предок — вызвал демона…

Гарри бежал, сломя голову. Визжащая Чашка осталась далеко позади, но он видел выбегавших из дверей Пожирателей Смерти, черными муравьями они скользили за ним, следуя по пятам. Они использовали Следящие Чары — да и знали местность куда лучше него. Они бы нашли его и вернули обратно.

В любом случае, он успеет убить хотя бы нескольких до того, как они до него доберутся, — впрочем, Гарри тут же выкинул эту мысль из головы. Никаких пораженческих настроений. Если удастся найти дорогу в Диагон-Аллею, у него есть шанс…

Но узкие переулки превратились в скользкий, подернутый мутным туманом незнакомый лабиринт, петляющий между слепыми домами, которые не имели ни окон, ни дверей.

Гарри бежал, поскальзывался, снова бежал, благословляя свою жилистость и худощавость, позволявшую ему быть таким хорошим ловцом, и теперь снова выручавшую его: он несся, рассекая воздух, как стрела.

Сердце стучало в ушах, кровь пела в венах — он почувствовал какое-то дикое, животное удовлетворение, когда на его пути возник невысокий металлический забор, через который он с легкостью перемахнул. Он поморщился, зацепившись плащом за зубец, развернувшись, выскользнул из него — слишком он был в нем узнаваем, слишком выделялся… И помчался дальше, в одной футболке, но его бег был слишком быстр и напряжен, чтобы почувствовать холод. Дождь шипел на его разгоряченных щеках, застывал в спутанных волосах, лился за ворот майки. Брюки были насквозь мокры, единственное, что было сухо, — это ноги в непромокаемых драконоустойчивых ботинках.

Ему казалось, что он слышит позади топот Пожирателей Смерти — но, возможно, это было просто разыгравшееся воображение. Прибавив скорости, он добежал до угла, завернул и оказался на развилке, от которой дороги расходились в противоположных направлениях, и наугад свернул налево.

Он бежал по переулку, начиная уставать. От дыхания першило в горле и давило в груди. Неожиданно в его голове позвучал голос Драко, смеющийся и недоверчивый: это было несколько месяцев назад, и они разговаривали о своих методах квиддичной тренировки:

— То есть ты хочешь сказать, что не заставляешь свою команду бегать кругами вокруг поля?

— Это же полеты, Малфой, — зачем нам бегать?

— И что — тебя не заденет, если я тебя обгоню?

— Не-а, — соврал Гарри. — Абсолютно. Зато я обгоню тебя на метле.

Драко усмехнулся. Ему было весело.

— Да что ты говоришь, Поттер.

Черт, кто бы знал, что Драко окажется прав…

Вот резкий поворот, который Гарри пролетел, не снижая скорости… Тупик. Тормозя и поскальзываясь на льду, он в отчаянии закрутил головой: на мокрых черных стенах висели обрывки древних объявлений с рекламой уже давно не существующих заклинаний и зелий — и дверь впереди, в самой дальней стене. Гарри смахнул капли дождя с лица и рванулся вперед.

Он не сразу заметил, что тут есть кто-то ещё: кто-то стоял, привалившись спиной к стене у двери. Сначала Гарри увидел просто темный силуэт с опущенной головой, потом вспыхнул свет, превратив дождевые струи в тысячу серебряных струн… Темная тонкая фигура в длинном темном плаще… светлые волосы… лицо, прикрытое рукой… — и все это на фоне рекламы «Полирующее Зелье Файнанса: теперь с вишневым вкусом!»

Гарри почувствовал, как железная рука сжала сердце, у него потемнело в глазах — ещё до того, как фигура опустила руку, подняла голову и улыбнулась:

— Наконец-то ты тут, Поттер, — произнес Драко.

Кухня в Норе была наполнена теплом и светом. Джинни чувствовала себя довольно скованно после объятий-поцелуев матери, возгласов Фреда и Джорджа и полного отсутствия внимания со стороны сидевшего над кучей пергаментов Перси, волосы которого были в чернилах, а нос — в мелу. Что, кстати, ему очень шло.

Мистера Уизли, судя по всему, не было, миссис Уизли неловко замялась, когда Джинни спросила ее, где именно находится отец, — хотя, где бы он ни находился, наверняка, с ним был Шизоглаз Хмури. в гостиной расположились Сириус Блэк с Люпиным, обложенные, как и Перси, пергаментами, папками, какими-то коробками с бумагами. Сириус, растянувшийся с усталым видом на кушетке, кивнул, продолжая делать в них какие-то пометки и что-то черкать в листе, который показался Джиннипохожим на список с фамилиями.

— Джинни, лапочка, ты уверена, что с тобой всё нормально? — суетилась за ее спиной мать. — Ты такая бледная… может, выпьешь чашку чая? Горячего какао? Сливочного пива?

Джинни покачала головой:

— Всё хорошо.

— Но у тебя такой несчастный вид! — воскликнула миссис Уизли.

— Пустяки, мам.

— О, никак проблемы с парнями, — глубокомысленно изрек Джордж, пожевывая перо. — Подозреваю, что у нашей крошки-Джинни проблемки с ее парнем.

— Да, ну? И с каким же? — многозначительно подхватил Фред. — Что — снова кидаемся на уже занятого Поттера? Или по-прежнему крепко-накрепко вцепились в этого наводящего тоску Симуса Финнигана? Или же на повестке дня избавленный-но-по-прежнему-саркастичный Драко Малфой?

— Симус мне вовсе не кажется скучным и наводящим тоску, — запротестовала миссис Уизли.

— Мы с Симусом расстались, — металлическим голосом сообщила Джинни.

— И, слава Богу, — воскликнула мать, — мне и вид его был неприятен.

— И, кстати, Фред, не могу понять, с чего это ты вспомнил о Гарри — всё это было сто лет назад.

— Я бы предпочел чтоб вы разошлись с Малфоем, — с сожалением заметил Джордж, — потому что он просто ужасен: всю оставшуюся жизнь тебе придется соперничать в борьбе за его внимание с продуктами для ухода за волосами и спорить, кто же из вас краше…

— И, кстати, позволь добавить, — встрял Фред, — в этом поединке выиграет Малфой.

— Это не проблемы с парнями, — Джинни окинула их полным отвращения взглядом. Фред вопросительно приподнял брови, и Джинни прекрасно знала, что за этим последует, — Фред и Джордж всегда использовали юмор, чтобы сгладить боль от неприятных ситуаций. Её глаза против ее собственной воли метнулись к затянувшему окно плющу, заколдованному и показывающему здоровье каждого из младших Уизли. Растение Рона всё ещё цвело — надолго ли?

Мать увидела, куда смотрит Джинни, ее глаза вспыхнули.

— Ох, Джинни, как же я рада, что ты дома! — тихо произнесла она, и Джинни позволила снова стиснуть себя в объятиях, из которых её спас Чарли, похлопавший миссис Уизли по плечу.

— У Джинни был длинный и тяжелый день, — тихо сказал он. — Давайте дадим ей немного отдохнуть.

Миссис Уизли кивнула и отпустила дочь, и Джинни, благодарно улыбнувшись Чарли, отправилась вверх по лестнице, к себе, махнув по пути Сириусу с Люпиным. Как хорошо, что дома полно людей — приятных людей. Жаль, что она не в состоянии это оценить по достоинству…

Скрипнула дверь её спальни — там было темно. Пустовавшая в течение нескольких месяцев, она пахла пылью и мылом. Подняв палочку, Джинни пробормотала:

— Luminesce, — мягкий свет залил комнату, она шагнула внутрь и закрыла за собой дверь.

И только заперев ее на засов, осознала, что спальня отнюдь не была пустой: с краю, на кровати, сидел человек, которого она меньше всего была готова там увидеть.

— Святой Боже! — воскликнула она, пошатнувшись от удивления. — Что ты тут делаешь?

— Малфой? — Гарри от удивления раскрыл рот и едва не подавился горьким дождем. — К-как… как ты… как ты узнал — как ты нашел меня?

— Что — ты и, правда, удивился? — Драко отстранился от стены и двинулся к нему — медленно-медленно, словно в мире не существовало никаких причин для спешки. Гарри не мог отвести взгляд от его лица — он совершенно не ожидал, что им суждено свидеться снова. Острые черты, знакомые серые глаза, капюшон темного плаща на плечах, сырое, как и у самого Гарри, лицо, облепленное бесцветными волосами. — Я всегда могу тебя найти.

— Нет, — полушепотом возразил Гарри. — Я сделал всё, чтобы это предотвратить.

— Ты не рад меня видеть? — узкие губы изогнулись в улыбке, как изгибается горящая бумага. — до чего же удивительно.

— Конечно же, я не рад тебя видеть, ну, то есть — рад, но только за мной охотятся Пожиратели Смерти…

Драко запрокинул голову и отрывисто рассмеялся — это было так не похоже на него, что Гарри вытаращил глаза.

— Что — за тобой охотятся Пожиратели Смерти? Какая прелесть. Мне это нравится. И что дальше? Заведёшь свою песню «я бедный сиротка, позаботьтесь обо мне, я должен спасти мир»? Боже, какая скука.

Гарри качнулся назад, словно Драко ударил его.

— Я никогда… я не…

— Ну, конечно, никогда, — Драко всё ещё улыбался своей полуулыбкой, и происходящее совершенно разонравилось Гарри. — Никогда, это естественно, — Драко поднял руку, в ней что-то блеснуло — болотный, ведьминский огонек. — Ты ведь Гарри Поттер, в конце концов…

Гарри инстинктивно попятился назад, гадая, ударит ли его Драко, и сможет ли он дать сдачи. в последнем он был не уверен, да и, в конце концов, он получит по заслугам. Но от этого мало что изменится.

— Малфой, я серьезно. Пожиратели Смерти гонятся за мной. Твой отец будет, возможно…

— Ах, да — мой отец… Я и забыл про моего отца, — Драко смахнул мокрые волосы с глаз. — Такой ублюдок… — голос его был ровен, холоден, насмешлив. Дождь ручьем лился по его лицу, превращая серебристые ресницы в кинжальные лезвия, затекая за ворот рубашки. — Слушай, а тебе самому не скучно всё время петь одну и ту же песню? Никогда не хочется слегка её изменить?

— Изменить? Как? Малфой, я… — Гарри осекся, почувствовав, что отступать дальше некуда — он уперся спиной в сырую стену. Он вздрогнул. — О*кей, я знаю — ты сердишься. Прости, что покинул тебя…

— Покинул меня? — рассмеялся Драко, опуская руку. Свет в ней замигал. — Это что-то новое. в твоем исполнении это звучит ужасно мелодраматично. Тебе не приходит в голову, что я могу сам об этом позаботиться, а?

Гарри смотрел на него с недоумением, потом, наобум, попробовал дотянуться до его разума — но с таким же успехом он мог лупить кулаком по стене — Дракони на йоту его к себе не подпустил. Сейчас он стоял уже так близко, что Гарри мог видеть, как мокрые волосы чуть завиваются на кончиках, как дождь бисеринками украсил его ресницы, как серебрится знакомый шрам под глазом. Гарри сам оставил ему этот шрам — пусть не целенаправленно, как шрам на руке, как дюжину тех шрамов, которые невозможно было увидеть…

— Я думаю, ты бы…

— И, правда, Поттер, — голос Драко был так холоден, что заставил Гарри вспомнить о давно минувших годах. Юноша сделал последний шаг вперед, вплотную подойдя к Гарри, и с силой толкнул его к стене. Гарри почувствовал её мокрое и холодное прикосновение сквозь футболку, ободрал локти о камень. Упершись рукой в грудь Гарри, Драко другой рукой начал шарить у того в нагрудном кармане и вытащил оттуда очки.

— А я-то все думал, где же они, — очки блеснули, и Драко надел их на Гарри. — Так-то лучше.

Гарри стоял, потеряв дар речи. Этот жест был вовсе не так нежен и мягок, как мог бы. Мокрые очки сползли на нос — и, слава Богу, иначе он, вообще, ничего бы не смог увидеть.

— Я оставил тебе письмо, — начал он, — разве ты не читал то, что я…

— Заткнись, — перебил его Драко, еще сильнее стиснув его майку и в какой-то момент Гарри показалось, что тот действительно готов ему вмазать, поднять и ударить головой об стенку, — мышцы его напряглись…

— Струсил, Поттер? — ухмыльнулся Драко.

— Ударь меня. Если хочешь ударить — бей. Если после этого тебе станет легче…

— Мне и так хорошо, — ответил Драко. Он взглянул на свои руки, лежащие на груди Гарри. — Ты всегда делаешь из мухи слона, — и сделал последнее, чего ждал Гарри: он склонился и поцеловал его в губы.