Твоя случайная измена (СИ)

Глава 11

Утро встречаю в приподнятом настроении. Несмотря на вчерашнюю ссору с Ильёй. Эту ссору затмило собой остальное. Что теперь уже кажется сном! Это ж надо? Чтоб я, и в «Обжорке»? Рядом с кучей мужланов, в пропахших солярой штанах. Хотя…

Как обидно, что эти «мужланы» оказались гораздо приятнее, чем мой собственный муж. Пусть и пахнет он исключительно одеколоном.

Встаю, потянувшись. Машка, конечно, меня отчитает. За то, что я струсила! И за «прогул». И ещё — за еду. Но вчера на диету мне было плевать! И на собственный облик.

Платье моё сиротливо свисает со стула. Придётся его застирать. И в следующий «выход налево» использовать только high aqua resistant. Вдруг, я опять буду ныть?

Будильник звонит. Ан, нет! Это Машка. Уже извещает меня о пробежке, что состоится сегодня, с утра.

Накинув халат, иду в ванну. Умываю себя, одеваю в спортивное, сразу. Чтоб не утратить настрой. Не хочется! Лень. Но стоит мне не приехать, и Машка тут же примчится сюда. И устроит пробежку! Будет меня вокруг дома гонять, как козу…

«Ну, как прошло? Ты у него ночевала? Скажи, что да!», — пишет Машка.

Наивная! Как же? Спала в своей мягкой постельке. Я и постельное поменяла. Купила в цветочек, для девочек. Теперь эта спальня — моя!

«При встрече. Ночевала дома», — пишу отговорку.

Машка вздыхает. Я прямо вижу, как она с сожалением делает это, читая моё смс.

«Самойлова, я даже не сомневалась! Хоть за руку дала себя подержать?», — вопрошает подруга.

«А то!», — думаю я. У меня ещё всё впереди. Сама тут же думаю, напомнить ей, что я не Самойлова, а…

Но, плюнув, гляжу на своё отражение в зеркале. Вполне себе! Не на пятёрку, конечно. Но твёрдая четвёрочка есть. И плюсик за яркую майку. Не постеснялась! Купила себе в спорттоварах наряд. Спортивная майка, лосины, повязка на голову. И даже специальный чехол для бутылки с водой. Спортсменка, отпад!

Илья ещё дома. Я слышу, как он копошится в своём кабинете. Архивная мышь! Хотя, злости к нему уже нет. Равнодушие, только. Наш развод — дело времени. Я уже записала себя на приём к адвокату. Адиос, любимый! Ту-ту…

Войдя в гостиную, чтобы понюхать цветы перед выходом, я замираю. Что это? Розы опали. Засохли как будто! Цветки гипсофилы лежат вокруг вазы, как поминальный венок.

Боже! Да что же это? Ведь только вчера я поставила в вазу. Там была просто вода из-под крана. Первая мысль, от которой меня покрывает испарина: «Что-то с водой!». Нас всех травят! А я ею мою посуду. И тело. О, Господи! Жуть!

Но после, принюхавшись, я понимаю, что дело совсем не в воде. Какой-то неявственный запах витает вокруг. Кисловатый, и с яблочным привкусом… Уксус!

Бегом отправляюсь на кухню. И в тумбочке вижу — оно! Половины бутылочки нет. Должно быть, он вылил в цветы? Как жестоко! Мне даже не верится в это.

И, вернувшись в гостиную, к своим полумёртвым цветам, я долго стою, как прибитая к полу. Отчаянной мыслью — за что? Мои розы. Мои нежные розы. Они были призваны радовать. Жить!

Хватаю букет. И, не помня себя, бегу по ступням наверх. В кабинет. Пока он ещё здесь. Я убью его к чёртовой матери!

Врываюсь. Самойлов стоит, напряжённо читая какой-то листок. В рубашке. Купил себе новых! Причёсанный, выбритый гладко.

— Что ты сделал с букетом? — цежу я сквозь зубы.

И, встряхнув, демонстрирую «суть». Цветы роняют свои лепестки и лысеют.

Он хмурится:

— Что?

— Что-ты-сделал-с-букетом? — приближаюсь, сжимая цветы.

Он щурится. Хмыкает, глядя на них:

— А с ними что-то не так?

— А разве не видно? — говорю. Нет! Рычу. Как тигрица. Уже ощущаю звериную сущность внутри.

Самойлов отводит глаза. Равнодушно продолжив смотреть в документы.

— Возможно, проблема в дарителе? — слышу насмешливый тон.

И… теряю контроль над собой. Он специально убил их! Безжалостно и хладнокровно. Точнее, не их, а меня! Это меня он прикончил своей нелюбовью. И я перестала цвести…

— Тыыыыы! Ты убил их! Тыыыыы! — я делаю выпад, бросаюсь на мужа.

У него на столе ноутбук и кофейная чашка. У него документы и папки. И чёртов смартфон! И сейчас это всё разлетается в разные стороны.

Чашка падает, льёт содержимое в ворох бумаг. Ноутбук, опрокинувшись навзничь, продолжает лежать. Говоря, мол: «Лежачих не бьют».

А я что есть сил, продолжаю лупить умерщвлённым букетом по стопке бумаг. Сбиваю к чертям органайзер. Вниз с лепестками летит статуэтка. Подарочный символ величия. Признак достатка и статуса бьётся о ножку стола.

— Аааааааа! — ору я, как умалишённая. И не слышу его нарастающий вопль.

— Настя! Стой! Нет! — в панике бьётся супруг, пытаясь спасти документы.

Но лепестки осыпают его развороченный стол, будто кто-то взорвал конфетти.

Наплевав на бумаги, Илья огибает столешницу. Но, стоит ему подойти, как я тут же меняю «мишень». И весь нерастраченный гнев устремляю в него!

Полысевшие стебли букета ударяют его по плечам. Упаковка — в лохмотья. Самойлов, закрывшись руками, орёт:

— Настя! Бл…ь!

Но я продолжаю лупить. Позабыв обо всём. И не помня себя от азарта.

— Ай! Ааааа! — он уже не стремится ко мне подойти. А любая попытка схватить злит меня ещё больше.

Когда в моей правой руке остаётся лишь жалкий огрызок букета. А внутри — пустота…

То я замираю. Дышу тяжело.

Он уменьшился вдвое. Весь в ошмётках цветов. И зелёные, грязные полосы трав «украшают» рубашку.

Вижу кровь на руке. Вспоминаю, что розы с шипами. Я себя оцарапала ими. Плевать!

Самойлов с трудом выпрямляется. Опасливо смотрит. У него на щеке тоже кровь.

— Бл…ь, — он трогает щёку, — Ты вообще еб…сь?!

Я издаю заключительный рёв и бросаю букет. Попадаю ему прямо в грудь.

— Ай! — сгибается он.

Ухожу. Он кричит:

— Истеричка!

Я без слов «достаю» средний палец. И, даровав этот жест на прощание, покидаю его кабинет…

В сквере пахнет сырой древесиной. Накануне был дождь. Небольшой. Но приятной прохладой овеял уставшие кроны деревьев. Я тоже устала! Машка меня загоняла по кругу. Пытаясь согнать весь накопленный жир.

Это я умолчала про пончик! А то бы до ночи мне бегать по скверу, в отместку за ужин в компании странных мужчин.

— Ой, не могу! — Машка, прервав марафон, продолжает смеяться, — Избила мужа букетом! Кому расскажи, не поверят!

Я и стыжусь и горжусь одновременно. Стоит припомнить испуг на лице у Ильи. Я никогда не дралась, не кричала, не хлопала дверью. Что говорить, если за всю семейную жизнь ни одна тарелка в буфете не пострадала?

Я — образцовая женщина! Но всё ведь когда-то бывает впервые…

Зато мне теперь хорошо. Даже плакать не хочется. Стоит припомнить затравленный взгляд. Белодага! Наверно, пришлось заменить не только рубашку, но и штаны?

— Не могу и смеяться и бежать одновременно, — выдыхает подруга, — Хотела бы я увидеть его физиономию!

Я усмехаюсь:

— Да, уж! Есть на что посмотреть. В драмтеатр его бы приняли без экзаменов.

— На главную роль в пьесе «Униженные и оскорблённые», — фыркает Машка и снова смеётся, как лошадь.

А мне не смешно! Мне ещё жить с этим извергом. И что он придумает в следующий раз? Подсыплет мне уксус в еду? Может, ему не с руки разводиться? Может, он хочет остаться вдовцом?

— Ну, ты, конечно, подруга даёшь! Подцепить сразу двух мужиков, — удивляется Машка.

Я рассказала ей всё. Ну, частично! Про ужин в «Обжорке». И про дядь Пашу с Витьком. На тему последнего Машка долго пытала меня. Вынуждая описывать внешность.

Я рассказала, что помнила: очень высокий и крепкий.

Подруга вздыхает:

— Наверно, голодный? Всё время в пути.

— Ещё бы! Умял два вторых и солянку, не глядя, — киваю в ответ.

— Я о сексе, чучундра! — стыдит меня Машка.

И, вспомнив давнишнюю песню, усиленно тянет:

«Во тьме бегут фонари,

Где же, на какой дороге, мой милый друг?

Он затерялся вдали,

И мужские руки, сильные, держат руль».

Я знаю её, но принципиально ей не подпеваю.

— У тебя на уме только секс, — говорю осуждающе.

Машка только вздыхает:

— Это нормально, поверь мне! Ненормально не думать о сексе вообще.

Мне не стыдно. Ничуть! У меня, в конце концов, двое детей. И дом. И отдел. И ещё куча мыслей. И некогда мне размышлять о таком…

Представляю себе, что подруга бы тотчас взяла в оборот дальнобойщика. Утянула его в свои сети! И опутала ими по рукам и ногам.

— А телефончик остался? — с хитрецой добавляет она.

— Чей? — пожимаю плечами.

— Ой, ну Виктора этого, — добавляет подруга.

Я настороженно щурюсь:

— А тебе он зачем?

— Ну, мало ли, — Машка загадочно смотрит вокруг, — Может мне нужно груз переправить?

Я в ответ хохочу:

— Какой груз? Опасный?

Она, закатив глаза, цокает:

— Не то слово, какой!

— Скоропортящийся, — добавляю, окинув её сверху донизу взглядом.

От леса тянет прохладой. И мы устало сидим на скамейке. Под кронами старых деревьев. Мой новый костюм пропитался насквозь. И я с упоением думаю, что секс в чём-то близок к спортивному бегу. Ты также потеешь, изводишь себя непрерывным движением тела. А после — лежишь и балдеешь, и чувствуешь гордость внутри.

Правда, с Ильёй я давно не потела. Я просто не успевала вспотеть! Я даже раздеться не успевала. Иногда в полусне принимала его, как незваного гостя. Ждала, что он кончит. Желала ему доброй ночи.

Однажды, я помню, спросила:

— Тебе хорошо?

Он ответил:

— Конечно, — и даже прижал к себе как-то «по-взрослому».

Я полагала, что эта совместная близость и есть «завершающий штрих». Что люди взрослеют, мудреют, и им больше нет нужды заниматься такой ерундой. Страсть угасает со временем! Оставляя взамен нечто большее.

Но что же осталось у нас? Двое общих детей. Рождённых, как я полагала, в любви. Общий дом, тяжкий долг в нём друг друга терпеть. И целая кипа воспоминаний, которыми он пропитался за все эти годы.

Машка вздыхает и жмёт мою влажную руку:

— Самойлова, ты — мой кумир!

Я поправляю:

— Я не…

— Ты не Самойлова, да! — исправляется Машка, — Никак не привыкну.

«Я тоже», — думаю я про себя. Понимая, что это — не просто фамилия. Это — целая жизнь.