Уродина

Глава 8

— Дядя Мартин, это моя девушка, Лили. Лили, это мой дядя Мартин, — говорит Трент, когда представляет меня.

— Привет, — здороваюсь я, протягивая руку облысевшему мужчине средних лет, который стоит передо мной. Его дядя совсем не похож на мистера Хэкли. Он невысокий, с редеющими волосами и большим животом. Когда он улыбается, видно, что половина его зубов гнилые.

— Что это, юная леди? Там, откуда я родом, мы все семья, и мы приветствуем друг друга вот так, — весело говорит он и подходит ко мне вплотную, обхватывая, крепко обнимая и поднимая меня над землей.

Затем ставит меня на пол и усмехается.

— Рада познакомиться, сэр, — говорю я, задыхаясь в его медвежьих объятиях.

— Сэр? Ты можешь звать меня дядей Мартином, или просто стариком Марти. А ты, — он смотрит на Трента, — ты уже слишком взрослый, чтобы называть меня дядей, можешь называть меня Марти, — я улыбаюсь Марти, потому что он милый.

— Пойдем, я должен представить тебя дяде Джону, — говорит Трент, а Марти возвращается к переворачиванию бургеров на барбекю.

Мы идем к джентльмену, сидящему около бассейна. Он пьет пиво и наблюдает за несколькими детишками в бассейне. Выглядит он точно так же, как мистер Хэкли, только старше и с сединой в волосах.

— Дядя Джон, я хочу представить вам свою девушку, Лили.

Он встает с того места, на котором сидел, и направляет взгляд своих зеленых глаз прямо на меня. Автоматически я чувствую себя неловко. Он опускает взгляд с моего лица на грудь, затем ниже. Тяжелый большой узел формируется в моем животе, когда я беру его протянутую руку и пожимаю ее.

— Ты Лили? — спрашивает он. Вопрос звучит как-то неестественно. Как будто он ожидал увидеть кого-то красивого и потрясен, насколько я ужасна.

— Да, сэр, — отвечаю я.

— Она, определенно, симпатичная, Трент, — говорит он Тренту, искоса глядя на меня.

— Она такая, — отвечает Трент и оборачивает руку вокруг меня, прижимая к себе. — Иди внутрь и помоги маме с едой.

Я выдавливаю улыбку и поворачиваюсь, чтобы войти внутрь, когда слышу, как дядя Трента говорит:

— Уже трахнул ее?

Я ускоряюсь и ухожу, потому что вся покрылась мурашками из-за него и не хочу находиться рядом.

Когда я захожу на кухню, вижу, как работает миссис Хэкли, а две другие женщины сидят за столом, смеются и пьют прозрачную жидкость из высоких стаканов. От того, как они смотрят на маму Трента и как себя ведут, я сомневаюсь, что эта жидкость вода.

— Мэм, вам нужна помощь? — спрашиваю я, когда захожу внутрь и становлюсь около нее возле кухонного островка.

— Да, спасибо, дорогая. Ты можешь почистить этот картофель? — спрашивает она, когда выгружает сумку в раковину.

— Конечно, могу.

Я беру нож и начинаю чистить картошку, и слышу, как две женщины за столом шепчутся и хихикают, как школьницы.

— Кто это, Лина? — спрашивает одна из женщин снисходительным тоном.

Миссис Хэкли перестает резать салат и искоса смотрит на меня, что, как я понимаю, значит «прости за них», затем она «надевает» на лицо фальшивую улыбку.

— Это девушка Трента. Ее зовут Лили, — говорит она сладким голосом.

— Подойди сюда, девочка, — говорит мне пожилая женщина, когда я поворачиваюсь, чтобы улыбнуться им. Я вытираю руки о кухонное полотенце и направляюсь к более взрослой даме, которая протягивает мне руку.

Я подхожу и беру ее руку в свою.

— Рада знакомству, мэм, — говорю я так мило, как только могу.

Она выглядит очень старой, с глубокими морщинами вокруг глаз и рта. У нее массивная корона из волос и некрасивые серые корни, которые нужно бы окрасить в тон отросших волос цвета темной соломы.

— Ты не очень симпатичная, — говорит она мне.

Я приподнимаю брови и сдерживаю хихиканье.

— Честно говоря, мэм, вы не первый человек, который говорит мне это.

Горшок над котлом смеется, а оба черны. (Примеч.: английская пословица. В русском языке звучит, как «В чужом глазу соринку заметишь, а в своем бревна не замечаешь» или «Чья бы корова мычала, а твоя молчала»).

— Я — Терри, а это Лаура. Можешь называть меня миссис Терри, а ее — миссис Лаура, — говорит она, указывая на более стройную женщину помоложе, сидящую около нее.

— Я просто Лаура. Не обращай внимания на слова старой брюзги. Я замужем за Марти, а Терри замужем за Джоном.

Я улыбаюсь ей и чувствую себя более непринужденно.

— Я лучше вернусь к картофелю.

— Итаааак, — тянет Терри, гневно дыша, — ты встречаешься с Трентом, не так ли?

Я вижу, как напрягаются плечи миссис Хэкли, и она глубоко вздыхает.

— Да, мэм, — отвечаю я.

— Действительно? И ты думаешь, что такой красивый мальчик, как он, будет счастлив с такой девочкой, как ты?

— Терри, — шипит Лаура, — прекрати, оставь девочку в покое.

— На самом деле, Лаура, Трент красивый мальчик. Он может заполучить любую, какую только захочет, и, возможно, он уже получил. Так почему же он выбрал кого-то столь простого, как она?

— Перестань быть сукой.

— Лина, ты довольна этой девушкой? — спрашивает Терри, как будто я заразное больное животное.

— Лили очень хорошая девушка, — отвечает миссис Хэкли, защищая меня.

Терри что-то бормочет, но больше ничего не говорит.

Миссис Хэкли и я проводим оставшееся время на кухне, готовя еду. Вообще-то миссис Хэкли готовит, а я делаю то, что она скажет.

Когда еда готова, мы выносим все на улицу на задний двор и зовем всех обедать.

Трент немедленно оказывается около меня, обняв рукой за талию. Он притягивает меня ближе к себе, когда разговаривает со своим отцом.

Миссис Хэкли ждет, пока все усядутся, прежде чем сесть напротив меня. Трент сидит с одной стороны от меня, а Джон с другой. В основном разговор проходит между братьями, детьми и Терри. Миссис Хэкли, Лаура и я сидим тихо, по большей части помалкивая.

По мере того, как разговор продолжается, я замечаю реакцию Марти на некоторые вещи. Он, кажется, слегка отстает от большинства шуток, которыми перекидываются братья поверх его головы, как будто не понимает их.

— Хочешь еще немного картофельного салата? — спрашивает Трент.

Когда я поворачиваю голову направо, чтобы посмотреть на него, рука ложится на мое левое бедро и сжимает его. Автоматически я отскакиваю назад и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Джона. Он убирает свою руку, но только после того как усмехается мне.

— Ты в порядке? — спрашивает Трент.

— Все хорошо, мне просто нужно в ванную, — говорю я, отодвигая свой стул назад, и быстро выхожу из-за стола.

— Все хорошо, дорогая? — я слышу, как миссис Хэкли спрашивает меня заинтересованным тоном. Я оборачиваюсь и смотрю на нее через плечо, изображая улыбку.

Как только я захожу в двойные стеклянные двери, бегу в ванную и запираюсь изнутри. Я плохо себя чувствую, и меня тошнит. Я помню момент, когда его плотоядный взгляд заставил меня чувствовать себя плохо, и теперь мысль о его руке на моем бедре посылает ужасающую дрожь по всему телу. Что-то бурлит в глубине моего живота, и с такой скоростью подбирается к моему горлу, что я не уверена, что смогу добраться до раковины.

Как только спазмы рвоты прекращаются, нервы начинают успокаиваться. Я достаточно глубоко дышу через нос и выдыхаю через рот, чтобы тошнота прошла.

— Что это было? — спрашиваю я сама себя, когда смотрю в зеркало. Мои глаза налиты кровью, лицо покрылось красными пятнами.

Стоя возле раковины, я плещу водой в лицо и позволяю холодным струям стекать по нему. Я стою и смотрю на свое уродливое отражение в зеркале, пока, наконец, собираюсь с силами, чтобы выйти и вернуться к барбекю. Я не уверена, должна ли говорить Тренту, или мне лучше оставить это при себе. Если скажу ему, это станет причиной конфликта, если он расскажет своему отцу, а не говорить ему будет нечестно.

Я делаю еще несколько глубоких вдохов и собираюсь открыть дверь. Поворачиваю замок и нажимаю ручку вниз, но дверь резко распахивается, и Джон несется на меня, заталкивая обратно в ванную. Его выпад такой сильный, что я спотыкаюсь, отступая назад, и падаю на задницу.

Он спокойно закрывает дверь и запирает ее. Я стремглав отстраняюсь назад, пока не чувствую холодную стену через футболку.

— Ты такая хорошая девочка, ждешь меня, — говорит он, приближаясь ко мне.

— Пожалуйста, не надо, — говорю я и готовлюсь к тому, что должно произойти.

— Шшшш, не нужно ничего говорить, сладкая. Я позабочусь о тебе, — он расстегивает молнию на своих джинсах и начинает спускать их по бедрам. Он хватает меня за плечи и легко поднимает: — А теперь будь хорошей маленькой девочкой и сними шортики.

От его слов мне становится плохо. Сердце в груди бьется очень быстро, и тошнотворное чувство возвращается, но теперь все гораздо хуже.

— Нет, — кричу я, когда его руки шарят по моему телу. — Нет, — кричу еще громче.

— Ты дерзкая. Мне нравится, когда женщина сопротивляется. Это сексуально, — он наклоняется и облизывает мою шею, пока продолжает тискать мою грудь.

Со всей своей силой я отталкиваю его и бегу к двери, открываю ее и удираю во двор, где все сидят за столом и наслаждаются своим обедом.

Я сажусь рядом с Трентом, и он сразу же замечает, что меня трясет.

— Что случилось? — спрашивает он, когда кладет свою вилку и обнимает меня.

Я дышу сквозь комок в горле и пытаюсь сформулировать предложение. Но нет никаких слов, чтобы сформировать что-то внятное.

— Она упала, и это напугало ее. Я был там, чтобы помочь ей, — говорит Джон, уверенно проходя к своему месту и садясь рядом со мной. Я двигаю свой стул ближе к Тренту, подальше от Джона. — Повезло, что я был там, на самом деле, она могла споткнуться о тот стеклянный кофейный столик. Это было бы ужасно, не так ли, сладкая? — говорит он. Но его тон предупреждает меня: заткнуться и ничего не говорить, иначе в следующий раз мне будет больно.

Я сижу рядом с Трентом, в его объятиях, дрожу и ничего не могу сказать.

— Слава Богу, ты был там, — говорит Трент Джону и гладит меня вверх-вниз по спине. — Так ведь, Лили? — он целует меня в лоб. Я ничего не могу сделать. Я не могу не согласиться и не могу сказать ни слова. Не сейчас, когда все здесь. — Бедняжка, она действительно напугана, — он снова целует меня в лоб.

Я остаюсь, погруженная в объятия Трента, не желая смотреть на Джона. Но могу чувствовать злом взгляд Джона, сверлящий мою спину.

— Разве ты не голодна, сладкая? — спрашивает Джон. Его простые слова посылают новую волну дрожи по моей спине.

Я качаю головой и пытаюсь придвинуться ближе к Тренту.

— Ты должна поесть, — говорит Трент. Я едва могу сформировать предложение, не говоря уже о том, чтобы взглянуть на еду. Но я должна создавать впечатление, что все хорошо. Потому что если я этого не сделаю, то все узнают. А я хороша в том, чтобы скрывать все от окружающих.

Джон уже убедил всех в том, что спас меня, хотя именно от него меня и нужно спасать. Я двигаю свой стул назад так, чтобы быть подальше от края стола, на случай, если Джон снова попытается меня схватить, то Трент сможет увидеть это сам. Беря свою вилку, я накручиваю на нее еду и откусываю понемногу. Еда оседает в моем желудке, готовая в любой момент вырваться на поверхность, если Джон снова меня тронет.

Когда обед закончен, миссис Хэкли встает и начинает собирать все грязные тарелки. Я тоже встаю и решаю держаться рядом с ней. Таким образом Джон не сможет подойти ко мне.

Мы уносим тарелки на кухню. Все остальные остаются снаружи, смеясь и разговаривая. Я выбрасываю оставшуюся еду в мусорную корзину и качаю головой. Несколько недель назад я бы умоляла за такую еду, как эта. А сейчас я не смогла съесть то, что было у меня на тарелке из-за случившегося с Джоном. Мне так стыдно, что позволила пропасть еде зря, я не лучше, чем люди, игнорирующие тех, кто голодает.

— Он трогал тебя, не так ли? — шепчет миссис Хэкли.

Каждый волосок на моих руках и шее встает дыбом. Озноб проносится по моим венам, касаясь каждого удаленного участка тела. Медленно я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее. Она ополаскивает тарелки в воде, ее голова опущена. Я вижу слезы, медленно катящиеся по ее щекам, капающие одна за другой в грязную воду из-под посуды.

— Как вы узнали? — спрашиваю я и изо всех сил стараюсь сохранить свой голос спокойным. Ее слезы усиливаются, и она смотрит на меня. Сам взгляд кричит тысячу слов, рассказывая мне ужасную главу в ее жизни, которую она так отчаянно пытается не позволить кому-нибудь увидеть.

— О, мой Бог, — говорю я, откладывая тарелку в сторону, чтобы обнять ее.

Миссис Хэкли качает головой и говорит сквозь слезы:

— Не нужно, пожалуйста.

Я отступаю и даю ей пространство. Беру тарелку и тихо продолжаю выбрасывать впустую потраченную еду. Лаура приходит несколько секунд спустя. Я вижу, как она смотрит и оценивает нас.

— Ты в порядке, Лина? Лили расстроила тебя?

— Нет, дорогая. Я в порядке. Просто думаю, как же быстро вырос мой мальчик, — говорит она, быстро оправляясь от правды.

Это заставляет меня задуматься, от какого большого количества вещей она оправляется так быстро? Как много вопросов она избегает с помощью лжи? Она сделала это для меня?

— Я принесу все остальное. Тебе нужна помощь с десертом?

— Мы с Лили уже глазировали его, спасибо.

Лаура в несколько заходов заносит все внутрь, пока мы с миссис Хэкли продолжаем тихо работать. Единственные слова — это ее инструкции мне, что делать. Когда заканчиваем, мы достаем с холодильника десерты, и я замечаю, что Джон встал из-за стола и находится в бассейне. Я делаю успокаивающий вдох, что его нет около меня или мамы Трента.

— Вода прекрасная, кто зайдет? — кричит он из бассейна.

Я чувствую, как дрожу и стараюсь не смотреть на него.

— Ты взяла свой купальник? — спрашивает меня Трент, когда встает из-за стола.

— Он в моей сумке, но я нехорошо себя чувствую. Я бы могла просто посидеть в сторонке.

— Хорошо, — Трент наклоняется, целует меня и затем бежит к бассейну.

— Что насчет тебя, сладкая, ты идешь? — спрашивает меня Джон.

Мне страшно, что он хочет, чтобы я была там с ним. Он пугает меня.

— Она нехорошо себя чувствует. Она посидит в сторонке, — объясняет Трент.

— Дорогая, зайди внутрь, подальше от солнца. Я сделаю тебе что-нибудь прохладное попить, — говорит миссис Хэкли, прежде чем Джон сможет что-то ответить. Она уловила смысл того, что он хочет сделать, и помогает мне. И более чем вероятно, помогает себе тоже.

Миссис Хэкли подходит и, поскольку я стою, берет меня под руку. Она слегка подмигивает мне, и я вполне уверена, что это подмигивание обозначает две вещи. Во-первых, я не позволю ему быть рядом с тобой, и, во-вторых, ты спасаешь меня тоже.

Мы заходим внутрь, и я сажусь за кухонный стол.

— Я понимаю, — говорит она, делая мне прохладный напиток, — поверь мне, я понимаю.

Пока мы сидим на кухне, разговариваем, но ни о чем особенно важном. День проходит, и скоро нам пора идти домой. Я убеждаюсь, что Трент рядом со мной, прежде чем попрощаться с Джоном, и как только я ухожу оттуда, делаю глубокий вдох.

— Ты чувствуешь себя лучше? — спрашивает Трент, и мистер Хэкли оборачивается, чтобы посмотреть на меня.

— Ей лучше не быть беременной, — говорит мистер Хэкли с водительского сиденья.

— Что? — я тихо хныкаю. Я не хочу детей, никогда. Этот мир не предназначен для детей. Этот мир слишком жесток, чтобы подвергнуть ребенка этому.

— Мы еще не занимались сексом, папа, но, когда мы сделаем это, я надену резинку.

Я оскорблена. Полностью смущена.

— Лучше все-таки своди ее к доктору за противозачаточными таблетками, — говорит мистер Хэкли Тренту.

Я чувствую, как мое лицо горит, и мне хочется заплакать. Разговор крутится вокруг меня, и я чувствую себя так, будто не существую.

—Я буду использовать презерватив, папа, — говорит Трент снова.

— Проблема в том, сын, что такие девушки, как она, пытаются залететь, потому что рассчитывают на хорошую жизнь с людьми вроде нас.

Я отворачиваюсь и смотрю в окно, совершенно подавленная. За все эти годы с отцом, то, как он говорил со мной, то, каким он был, я всегда была готова к этому. Независимо от колебаний его настроения, того, что он сказал бы или сделал, я всегда была на страже.

Но мистер Хэкли говорит обо мне, как будто я мусор. Не что иное, как заноза в его боку, еще один рот, который надо кормить. Из-за этого я чувствую себя ничтожной. Я даже не могу скрыть это от Трента, потому что он находится в машине, в то время как его отец продолжает принижать меня и уменьшать до чего-то еще более никчемного, чем я уже себя чувствую.

— Ладно, папа, — говорит Трент, кладя руку мне на бедро и сжимая его. — Завтра я отвезу ее к доктору.

— У меня завтра первая смена в магазине, — говорю я.

Я отнесла документы до того, как мы уехали на барбекю, и Стейси сказала мне выходить завтра, чтобы кто-нибудь был там и начал обучать меня как работать с кассовым аппаратом.

— Видишь, сынок? Девушки, как она, всегда найдут оправдание.

Слезы текут по моему лицу, и мне хочется выпрыгнуть из машины и покончить с этим. Эти унижения должны прекратиться. Я не уверена, что могу продолжать жить вот так.

— Она должна работать, папа. Я отвезу ее после работы.

— Хм, она, вероятно, просто придумает другое оправдание, — говорит папа Трента.

— Я заберу ее и отвезу. Заканчивай с этим, — отвечает папе Трент. — Ты в порядке? — шепчет он мне. Я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Трента, вместо этого таращусь на невзрачные пейзажи, которые мы проезжаем, и концентрируюсь на том, чтобы сдерживать рыдания.

Оставшееся время поездки в машине тихо. Никто не говорит ни слова. Как что-нибудь может быть сказано? Мистер Хэкли предельно ясно объяснил, что он думает обо мне, и я действительно не настроена что-либо говорить ему. Я должна быть благодарна, что кто-то меня кормит и заботится обо мне. Но если вы называете заботой то, как папа Трента относится ко мне, то я действительно должна съехать.

Я сделаю это, как только смогу.

К тому моменту, как мы возвращаемся домой, уже почти стемнело. Я направляюсь в свою комнату, беру пижаму и иду в душ. Когда я выхожу, все сидят в гостиной с включенным телевизором, но, кажется, будто его никто не смотрит. Волны чистого холода проходят через комнату, и внезапно я чувствую себя чужой. Незваным гостем, когда три пары глаз, уставившись, смотрят на меня.

— Доброй ночи, — говорю я и быстро поворачиваюсь.

Я бегу в свою комнату, закрываю дверь и накрываюсь одеялом. Это моя крепость, мое безопасное место, где никто не сможет тронуть меня.

Я лежу с открытыми глазами и прислушиваюсь к звукам. Приглушенный разговор, папа Трента повышает голос, а Трент кричит в ответ. Кажется, будто это продолжается часами, но я смотрю на часы и сердитые красные цифры говорят мне, что прошло меньше, чем полчаса. Я слышу шаги и задерживаю дыхание. Но шаги направляются наверх. Там говорят громче, и теперь я знаю, что это только Трент, его папа остался внизу. Потом ни звука. Никаких слов, никаких шагов, ничего.

Я отчаянно дышу и жду. Я не уверена, чего именно жду, но что-то должно произойти. Я чувствую это. Эта напряженность, и все вращается вокруг меня.

Внезапно дверь резко открывается, и я хнычу, когда ручка двери врезается в стену.

— Что ты сделала, Лили? — сердито спрашивает Трент. — Что, черт возьми, ты сделала?

— Ничего! Я ничего не сделала, — умоляю я. Я не уверена, почему умоляю. Возможно, чтобы заставить его поверить мне? Я не знаю.

— Дядя Джон сказал, что ты поцеловала его.

— Что? Нет! — кричу я. — Нет, ничего подобного. Я ничего не сделала. Он вошел в ванную и начал лапать меня.

— Он сказал, что ты сказала ему, что хочешь трахнуть его.

— Нет, я не говорила. Я не хочу заниматься сексом. Я определенно не хочу его. Он пугает меня.

— Он сказал папе, что ты скажешь это.

— Это правда.

— Тогда почему ты не сказала мне, когда это произошло?

— Я не знаю. Я не думала, что ты поверишь мне, и не думала, что было правильным сказать тебе, когда мы были вместе со всеми остальными. Я не хотела создавать проблему.

— Я не знаю, чему верить, Лили, — он запускает руки в свои волосы и вышагивает по моей спальне. — Я не имею чертового понятия.

— Он положил руку на мое бедро, и вот тогда я убежала в ванную, потому что это напугало меня. Затем он подождал меня возле ванной, толкнул дверь, когда я открыла ее, и… — я замолкаю и прикрываю глаза.

— Это не то, что он сказал.

— Но так все было. Я сожалею о том, что не сказала тебе, но…

— В этом уравнении нет проклятого «но». Если бы ты рассказала мне тогда, что произошло, я бы поверил тебе. Но видеть, как ты говоришь мне теперь, после того, как дядя Джон сказал папе, что ж, теперь я чертовски зол.

Проклятые слезы быстро образуются в моих глазах, и я абсолютно ошеломлена его словами. Он не верит мне.

— Извини, — говорю я так громко, как только могу, но ком в моем горле не позволяет выходить никаким звукам, кроме звуков удушья.

— Недостаточно хорошо! — кричит он и разворачивается, чтобы покинуть комнату. Прежде чем уйти, он бьет кулаком в гипсокартонную стену, и я отпрыгиваю назад от взрыва его гнева. Трент уходит, хлопая дверью.

Я слышу его сердитые тяжелые шаги, когда он вышагивает наверху. Я лежу с открытыми глазами и опускаюсь глубже в теплоту и безопасность моего одеяла, просто хватая мертвый ночной воздух.

Дом абсолютно тих. Невозможно услышать ни звука. Это место пустынно, холодно и полностью изолированно.

Я поворачиваюсь посмотреть на мигающие огни будильника около кровати. Я не могу сказать «мой будильник» или «моя кровать». Это все может быть вырвано у меня в мгновение ока. Я даже не тешу себя иллюзией, что владею одеждой, в которой сплю. За все заплатили Хэкли. За все. Каждый кусочек еды, каждая ниточка. Они владеют всем.

Глаза начинают закрываться, когда сон медленно затягивает меня. Возможно, когда я проснусь завтра, это окажется просто плохим сном. Возможно, моя жизнь — это просто дурной сон. Постоянный кошмар, и я просто жду, чтобы проснуться от него. Темнота сна уносит меня, и я, наконец, попадаю в забытье.

БАМ!

Я вскакиваю с кровати и быстро проверяю комнату, в которой сплю, но все, кажется, на своих местах. Мое сердце бешено стучит в груди, а дыхание быстрое и короткое. Я стою неподвижно, прислушиваясь к шуму, который разбудил меня, но ничего не слышу.

Глубоко вздохнув, я возвращаюсь в постель. Часы около меня неумолимы, время продолжает нестись. Прошел только час с тех пор, как я заснула. Лежа в кровати, я позволяю естественным звукам уносить меня вперед, снова ко сну. Я не позволяю этому грохоту взволновать меня, потому что мистер Хэкли или Трент пришли бы и проверили, если бы это было что-то серьезное.

Вероятно, это была летучая мышь, влетевшая в стену дома. Это не может быть ничем иным. Правда. Правда?