Уродина

Глава 36

Сейчас середина апреля, и погода, конечно, сделала всем нам подарок. Ночи прохладные, но вот дни просто фантастические. Макс проводит большую часть своего свободного времени в моей квартире, возвращаясь к себе, только чтобы переночевать. А у меня в очереди несколько рукописей, ожидающих, когда я уделю им свое пристальное внимание.

Сегодня пятница, и это последний рабочий день недели. Он близится к концу, но прежде, чем уйти, я проверяю свою почту и вижу письмо от шестой по величине издательской компании в мире. Они находятся в Нью-Йорке, у них подписан контракт с очень многими популярными авторами. Письмо написано заманчиво. В нем говорится, что они хотели бы связаться со мной, и что я могу позвонить им в ближайшее удобное время. Мне нужно связаться с Джолин Грейс, она будет ждать моего звонка.

Да!

Я иду в кабинет Питера. Он стоит у большого окна, уставившись в пол.

— Питер, я помешала?

Он круто разворачивается на пятках и смотрит на меня:

— Вовсе нет. Входи, пожалуйста.

— Я не отниму много времени. Эмм… это прозвучит странно, но я получила письмо от издательства, в котором говорится, что они хотят, чтобы я связалась с ними. Ты не возражаешь, если я воспользуюсь кабинетом Дейла и позвоню оттуда? Я знаю, что Дейла сегодня нет, но хотела бы сначала узнать, не против ли ты.

— Конечно, вперед, — он машет мне рукой, как бы говоря «валяй».

Я иду в кабинет Дейла с номером и именем женщины, с которой собираюсь поговорить, закрываю дверь и сажусь за стол. Я не совсем уверена в том, что происходит, но так нервничаю: сердце бешено бьется, а руки трясутся. Такое ощущение, что у меня неприятности, хотя это не так.

Леди поднимает трубку и называет компанию.

— Здравствуйте, могу ли я поговорить с Джолин Грейс? — спрашиваю я.

— Я могу узнать, кто звонит? — она звучит так корректно и высокомерно.

— Меня зовут Лили Ричардс. Она ждет моего звонка, — мой голос звучит так тихо, как будто я жду, что меня сейчас отругают за что-то.

— Ах, да, мисс Ричардс, Джолин ждет. Я вас соединю.

Черт возьми, что делать? Если я брошу трубку сейчас, то она точно не сможет накричать на меня. Прекрати, Лили.

— Лили Ричардс, я так рада, что, наконец, смогу с вами поговорить.

— Правда? — вдруг бабочки в животе исчезают, и я оглядываю кабинет в поисках чего-то, сама не знаю чего.

— Вы, юная леди, были самой обсуждаемой темой в последнее время.

— Я?

Я нервно нажимаю пальцем на стол.

— О, Боже мой, да. Мы все очень заинтересованы во встрече с вами.

— Вы?

Почему я отвечаю на все вопросом?

— Мы. И я хотела бы лично пригласить вас в наш офис в Нью-Йорке. На выходных. Все расходы будут оплачены.

— Почему?

Джолин громко смеется в трубку, но сейчас я смущена больше, чем когда получила ее письмо.

— Мы наблюдали за несколькими новыми авторами и заметили, что у них всех есть кое-что общее — вы. Видите ли, мы подписали контракт с двумя из ваших клиентов и поговорили еще с тремя. Когда мы спросили, кто вычитывал их книги, они назвали одно и то же имя — ваше. Когда мы спросили, кто редактировал их книги, они все назвали только ваше имя. Вы делаете все, что между собой мы зовем «большой графический редактор». У нас есть корректоры, у нас есть редакторы, но нам нужно большее. И ваше имя все продолжает всплывать.

— Но у меня нет никакого официального образования. И на самом деле, автор делает всю основную работу.

— О да, я согласна. Но вот в чем дело, автор может написать самую потрясающую на свете историю, но если она не вычитана и не отредактирована правильно, то о ней вскоре забудут. Редактор шлифует и заставляет историю сиять, заставляет ее выделяться и делает ее легкой для запоминания людьми. Вы крайне важны для читателей, страдающих книжным похмельем.

— Я делаю это?

— Авторы, с которыми вы работали, невероятно талантливы, но вы, мой друг, также добавили много силы в их слова. И поэтому мы хотели бы, чтобы вы прилетели сюда, неважно, в какой точке страны или мира вы находитесь. Мы хотим поговорить с вами о том, чтобы вы работали на нас.

Это неправильно, что я хочу прыгать вверх-вниз и кричать от счастья? Возможно, я сделаю это, когда повешу трубку. Я слышала, что большие компании охотятся за теми, кто лучший в своей области, предлагая им абсурдную плату и побуждая их работать на них. Но я просто я.

— Ага, — говорю я, слишком счастливая, чтобы сформулировать нормальное предложение.

— Могу я договориться обо всем для вас? Скажем, на следующие выходные?

— Гм, я, гм. Гм… — черт, что я говорю? — Могу я подумать об этом и сообщить вам ответ завтра?

— Лили, я с нетерпением буду ждать вашего звонка.

— Спасибо, — мы обе кладем трубки, и я откидываюсь в кресле Дейла, оглядывая кабинет так, будто это самое нереальное, что со мной только что произошло. Думаю, что это самое невероятное, что случилось со мной.

Меня. Меня уже заманивают! Я не могу в это поверить. Наконец, когда до конца осознаю этот звонок, я возвращаюсь к своему столу в сказочном состоянии.

— Лили, — зовет меня Питер. Когда я подхожу к его двери, он оглядывает меня и хмурит свои брови. — Все в порядке? — спрашивает он.

— Я не уверена. Это было странно, нереально, но в то же время эйфорически.

— Что случилось? — обеспокоенно спрашивает он.

— Думаю, что мне предложили работу в издательстве.

— Ты думаешь? Что они сказали?

— Они хотят, чтобы я прилетела в Нью-Йорк для переговоров. Все расходы будут оплачены.

— Вау, — Питер так протяжно говорит «вау», что по моей коже бегут мурашки, и я начинаю улыбаться. — Какая возможность. И заниматься тем, что ты любишь. Ты должна поехать.

— Что?

— Ты должна поехать. Возьми с собой того симпатичного молодого человека, того, который заикается, и езжай в Нью-Йорк. Если по-другому никак, то просто, чтобы выслушать их, — я смотрю на Питера. Я всегда говорила, что босс держит руку на пульсе, и упоминание о Максе доказывает, что он многое знает.

— Она предложила встретиться на следующих выходных.

— Правда? У тебя как раз выходной в следующую пятницу и понедельник, — с уверенностью говорит он.

— Нет, у меня их нет, — я качаю головой, мысленно воспроизводя свой график. Но мои рабочие дни с понедельника по пятницу.

— Я даю их тебе. У тебя выходные со следующей пятницы по понедельник. Ты не можешь упустить такой шанс. Это может быть тем, чего ты хочешь, а может и не быть, но ты должна поехать и выяснить это.

— Но как же моя работа здесь?

— Ты издеваешься надо мной, Лили? Ты, без преувеличений, самый лучший личный ассистент, что у меня когда-либо был, но это место не для тебя. И никогда не было. Ты должна делать то, что любишь.

— Но я должна Дейлу деньги.

— Да, и судя по тому, что он сказал мне, ты уже почти покрыла долг за машину. Ты все равно будешь оплачивать ее, тебя не освободят от твоих обязательств. И к тому же, Дейл вышвырнет твою задницу из офиса в следующую пятницу, как только узнает, что тебе предложили такую возможность.

— Что делать, если мне не понравится то, что они скажут?

Питер встает из-за стола и подходит ко мне. Он кладет свою большую руку в морщинах на мое плечо и улыбается:

— Тогда ты скажешь: «Спасибо, но нет», и вернешься обратно. Но не делай этого только из-за страха перед тем, что может случиться. Потому что ты всегда будешь оглядываться назад и спрашивать себя «что, если». Твоя работа здесь в безопасности, она никуда не денется. Но, честно говоря, Лили, тебе пора начать делать то, что ты любишь.

Я чувствую, как слезы бегут по моим щекам, и просто киваю головой.

— Спасибо, Питер.

— Не за что. А теперь отправляйся домой. Увидимся в понедельник, когда ты войдешь сюда с самой красивой улыбкой, какая у тебя когда-либо была, потому что твоя рабочая неделя будет короткой, и ты поедешь в Нью-Йорк.

Всю свою жизнь я была окружена мужчинами, которые никогда не заботились обо мне, лишь только в своих собственных интересах. Сейчас я окружена джентльменами. Они не только заботятся обо мне, но и заставляют меня стать лучше, не беспокоясь о собственной выгоде.

— Я так горжусь тобой, — говорит Макс, поднимая меня на руки и кружа после того, как я рассказала ему о телефонном звонке. — Ты же поедешь, так ведь? — он ставит меня на ноги и проводит вверх-вниз своими руками по моим.

— Питер говорит, что я должна, хотя бы просто для того, чтобы выслушать их.

— Умный человек твой босс. Подожди, я заказал тайскую еду.

— Спасибо. Я не знаю, как ты думаешь, мне нужно ехать? — я подхожу к дивану и сворачиваюсь калачиком на краю, поджимая под себя ноги.

— Конечно, я думаю, что ты должна поехать. Может быть, это возможность всей жизни. Возможно, это шаг к чему-то большему, или, в конце концов, это может оказаться просто поездкой в Нью-Йорк на выходные. Но, в любом случае, ты не должна упускать такой шанс.

Я глубоко вздыхаю и смотрю на город. Мы в квартире Макса, и вид просто захватывает дух. Я раздражена и все еще не уверена в том, как поступить.

— В чем проблема? Что тебе мешает?

Я пожимаю плечами.

— Думаю, что это неизвестность. Что, если все закончится тем, что я не смогу этого сделать?

— Вполне понятное чувство. Но посмотри на это с другой стороны. Как долго ты этим занимаешься? С декабря? Сейчас апрель, и четверо из твоих авторов попали в список бестселлеров. Четверо. И один из них попал туда со своим дебютным романом. И если бы издатели не обратили на них внимания, то они бы не увидели твоего имени со словами благодарности в их книгах. И это заставляет их принять к сведению и задуматься об этом, ведь они считают, что ты улучшишь рукописи, над которыми будешь работать, и принесешь им прибыль. Значит, ты уже явно делаешь что-то правильно.

Я открываю бутылку воды и делаю глоток.

— Логично, — я не могу не согласиться.

— Что самое худшее, что может произойти? Ты начнешь работать на них, из этого ничего не выйдет, и тебе придется вернуться в супермаркет. У тебя по-прежнему будут авторы, которые не сотрудничают с издательством, и ты по-прежнему будешь заниматься любимым делом. Так что, на самом деле, я не вижу риска.

— Ты поедешь со мной? — спрашиваю я.

Челюсть Макса дергается, и я могу сказать точно, что он пытается сдержать улыбку.

— Ох, да, я могу поехать, — небрежно говорит он. Я знаю, что он играет мной и хочет, чтобы я попросила его еще раз.

— Тебе не обязательно это делать. Я могу поехать одна, — дразню я его.

Он вскакивает с дивана, подхватывает меня на руки и крепко обнимает.

— Я хотел бы поехать, Снежинка. Спасибо, что спросила, — его телефон начинает звонить, и он отпускает меня, чтобы достать его. — О, — говорит он в трубку серьезнее, чем выглядит. — Я вернусь через минуту, — он исчезает в коридоре и закрывает дверь.

Я иду на кухню, беру пару тарелок, вилок, ложек и подготавливаю все к ужину. Когда я заканчиваю, Макс возвращается. Он выглядит довольно взволнованным.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, подходя к нему.

— Это был частный детектив. Она уже едет сюда. Она сказала, что у нее есть для тебя пакет, содержание которого ты должна прочесть.

— Пакет?

— Слышно было не очень хорошо, Лили. Как будто что-то случилось. Я позвонил в службу безопасности и сказал им, чтобы они пропустили ее наверх. Она скоро будет здесь.

Неожиданно мой аппетит исчезает, и кажется, будто невидимые пальцы сжимаются вокруг моего горла, не позволяя мне нормально дышать.

— Хорошо, — говорю я, хотя вопроса задано не было.

Я снова сажусь на диван и пялюсь в никуда. Ни слова, ни картинки. Абсолютно ничего не имеет смысла.

— Лили, ты в порядке? — я медленно пожимаю плечами. Я не уверена. — Она скоро будет здесь.

— Хорошо, — бессмысленно говорю я.

— Я могу остаться здесь, пока ты будешь открывать то, что она тебе даст, или могу уйти.

— Нет, — говорю я слишком энергично. — Ты нужен мне здесь. Пожалуйста, не уходи.

— Значит, я не уйду, — он утешает меня, садится рядом со мной и притягивает в защитном жесте к своему боку.

После недолгого ожидания двери лифта открываются, и женщина входит в фойе. Я разглядываю ее и удивляюсь ее внешнему виду: она носит готическую одежду, на лице много пирсинга, и вся она покрыта татуировками. Мы оба встаем и подходим к ней.

— Макс, вот, держи, — она протягивает ему толстый желтый конверт, затем смотрит на меня и улыбается. — Ты очень красивая, — говорит она. Я не уверена, говорит она это, чтобы ослабить эффект того, что лежит внутри желтого конверта, или действительно думает, что я красивая.

Я пристально смотрю на конверт, мои глаза сосредоточились на нем. Чувствую, как кровь превращается в лед, как она проносится по всему телу, а кожа покрывается мелкими мурашками. Каждый волосок на теле встает дыбом, и часть меня хочет разорвать конверт и заглянуть внутрь него.

— Спасибо, — наконец, я могу выдавить ответ на ее комплимент. Я слышу, как Макс ее благодарит, а затем раздается сигнал лифта, что означает ее уход. Не уверена в том, что будет дальше, знаю только, что Макс ведет меня за собой, и мы садимся на диван.

— Ты готова? — спрашивает он. Конверт, который он кладет на стол, на первый взгляд безобиден, но я уверена, что он изменит мою жизнь.

— Готова, — шепчу я, расправляю плечи и сажусь прямо. Макс передает мне конверт, и я его разрываю.

Вытаскиваю стопку бумаг и пролистываю их, пытаясь прочесть как можно больше. Но все, что вижу, это газетные заголовки: «несчастный случай» и «передозировка», «семья скорбит». Здесь так много бумаг, но ничего из этого не привносит ясности. Я смотрю на Макса, закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов. Если я хочу все узнать, то должна начать с самого начала и дойти до конца. Только так я смогу понять.

— Я готова, — говорю я вслух. Может быть, во благо Макса, а, возможно, и для моего собственного. Я открываю глаза и смотрю на первый лист бумаги.

Это копия свидетельства о смерти моего отца. Он умер от тяжелого заболевания печени, вызванного хроническим злоупотреблением алкоголя. Умер четыре года назад. Он не появлялся на работе пять дней, и они пришли к нему домой, чтобы узнать, что случилось. Они нашли отца, разлагающимся в его любимом кресле.

Дальше идут выписки из трудовой книжки отца, его полная медицинская история и все о нем. Я тут пролистываю большую кучу статей о папе, скрепленных скрепкой, и беру другую кипу бумаг. Здесь все о маме.

В заключение патологоанатома сказано, что она умерла от передозировки снотворным. В ее организме было найдено много лекарств, но, по сути, именно снотворное стало причиной ее смерти. И это признали «случайностью». Записи о моей маме уводят назад в прошлое и даже рассказывают о том, что мама с папой любили друг друга еще со школы.

Я продолжаю листать стопку и узнаю, что она любила английский язык так же, как и я. Она хотела стать учителем в начальной школе, но после двух с половиной лет учебы забеременела первым ребенком — Лили Андерсон — мной. Но мои глаза задерживаются на строчке с надписью «первый ребенок».

Если я была ее «первым ребенком», то должен был быть и второй. Но я не помню, чтобы был кто-то еще. В моих снах у меня был брат по имени Уэйд, но пока росла, я не слышала о нем ни единого упоминания и не видела ни одной его фотографии. Поэтому я всегда думала, что он был просто мечтой, фантазией, которую я создала, чтобы помочь себе справиться со всеми плохими временами.

Я проверяю остальные записи о маме, ищу что-нибудь, что рассказало бы мне о втором ее ребенке, но ничего не нахожу. Следующая пачка бумаг обо мне, но я не заинтересована в себе. Мне нужно узнать, что там есть еще.

На последней пачке газетных статей крепится заголовок: «Малыш погиб в результате несчастного случая». Я бросаю оставшиеся бумаги и сосредотачиваюсь только на этой статье.

«Душераздирающая авария оставила семью скорбеть, когда трехлетний Уэйд Андерсон был сбит автомобилем возле собственного дома. При катастрофическом стечении обстоятельств его отец, Стэнли Андерсон, был именно тем, кто убил своего сына. Он ехал домой с работы, а Уэйд выбежал прямо перед автомобилем. Мистер Андерсон, не сумев вовремя остановить транспортное средство, сбил и мгновенно убил собственного сына».

Я смотрю на газетную статью в поисках чего-нибудь еще.

— Ты в порядке? — спрашивает Макс, сидя рядом со мной. Я слышу его и знаю, что он задал мне вопрос, но мозг не может понять его вопроса, и я не могу ответить.

Я смотрю вниз, на газетную статью: «Лилиана Андерсон, мать Уэйда, забежала внутрь, чтобы проверить свою старшую дочь, Лили, которая упала и позвала свою маму».

— Боже мой, — я бросаю бумаги и подношу руки к своим губам. — Я помню. Я все помню.

Будто фильм проигрывается в моей голове, я вспоминаю каждый момент, каждый звук, каждый запах, как будто проживаю это прямо сейчас. Я встаю с дивана и машинально иду к окну с видом на город. Огни города внизу красиво мерцают, так же, как суровая реальность возвращает воспоминания, играя ими в моей голове.

— Мы с мамой и Уэйдом были на улице, но мне нужно было сходить в туалет. Мы играли на заднем дворе. Папа сделал нам песочницу, и Уэйд, мама и я были там и строили замки из песка, — я улыбаюсь, вспоминая, какой капризной я становилась, когда Уэйд рушил мои замки. Вспоминаю тепло солнца на моем лице, и как мама смеялась каждый раз, когда он проводил свою маленькую ручку и ножку через мой замок. — Я зашла внутрь и пошла в туалет, а мама осталась снаружи с Уэйдом. Когда я закончила мыть руки, то поскользнулась в ванной, потому что расплескала воду на пол. Стала звать маму, потому что ударилась локтем. Она быстро примчалась ко мне и когда промывала порез, мы услышали визг тормозов машины, — машинально я начинаю потирать локоть, вспоминая боль.

— Вот черт, — говорит Макс. Я удивленно смотрю на него, пораженная на мгновение, что он все еще здесь.

Затем я оборачиваюсь обратно к городским огням.

— Мама побежала во двор, я пошла следом за ней. Уэйд лежал под машиной, а папа стоял на коленях и плакал. Мама начала кричать и плакать, а я просто стояла и не понимала, что происходит. Соседи вышли из своих домов, чтобы посмотреть, из-за чего шумиха. Прежде чем я поняла, приехала полиция и скорая помощь.

— Как он выбежал с заднего двора на передний?

— Боковые ворота были на защелке, и если ее слегка подвинуть вправо, то они открывались. Папа всегда хотел отремонтировать их, но так и не сделал этого. Та ночь была самой худшей в моей жизни. Они сказали мне, что Уэйд умер. Несколько дней спустя мы похоронили Уэйда вместе с его любимым плюшевым мишкой, и я отдала ему свои любимые носочки. Он всегда хотел носить их. В эту ночь дома все изменилось.

— Сколько лет тебе было, Лили?

— Мне было шесть.

— Как все изменилось?

— Мы сидели за столом, ужинали, и мама была в ужасном состоянии. Я помню, что ее глаза были всегда красными от слез. Но в ту ночь мама сказала мне: «Если бы ты не позвала меня тогда, он был бы по-прежнему жив. Это ты должна была умереть. Отныне мы будем кормить тебя, но не думай, что когда-нибудь снова тебя полюбим». Когда она сказала мне все это, то перестала плакать и с этого дня больше со мной не разговаривала.

— Боже мой.

Следующее, что я чувствую, это тепло тела Макса рядом со мной. Он обнимает меня, поддерживая так, как может.

— С тех пор, как мне было шесть, и до недавнего времени я никогда не была частью семьи. Меня никогда не любили, меня никогда не хотели.

— Это потому, что они не были достойны твоей любви. Это был душераздирающий несчастный случай, они не должны были обращаться с тобой так, как они это делали. Ты была всего лишь ребенком, и это не твоя вина.

— Я знаю, — я плачу у него на груди. — Но как я могу справиться с этим теперь, когда все вспомнила? — я смотрю на Макса, в его сочувствующие карие глаза, проникающие в мою душу.

— Мы справимся с этим вместе. Позвони Кэтрин и договорись с ней о встрече, я пойду с тобой.

Я снова кладу голову ему на грудь и еще сильнее обнимаю его тело.

— Спасибо, Макс. За все.

Он целует меня в макушку и обнимает еще крепче. Ужин уже давно забыт, а мы остаемся в объятиях друг друга.

— Могу я поспать сегодня здесь? — спрашиваю я.

— Конечно, у меня есть комната для гостей. Ты можешь занять мою кровать, а я буду спать в гостевой комнате.

— Нет, не сегодня, мне нужно, чтобы ты был близко ко мне. Мы можем поспать в одной кровати, пожалуйста?

Он наклоняется и целомудренно целует меня в губы.

— Все, что угодно для моей Снежинки.

— Мы можем пойти в кровать прямо сейчас? Не думаю, что созрела для остальной части. Мне просто нужно все осознать.

Макс молча ведет меня в свою спальню, достает футболку и боксеры для меня и указывает на ванную комнату. Я раздеваюсь и просто стою под горячими струями воды в душе. Все еще с туманом в голове я выхожу, сушусь и переодеваюсь в одежду, которую он мне дал.

Макс лежит в кровати без футболки, в одних только боксерах. Его грудь покрывают замысловатые татуировки, но я все еще в оцепенении. Я даже не пытаюсь разобраться, что на них изображено и какой у них смысл. Просто заползаю под одеяло в объятия Макса и закрываю глаза.

Мои сны сегодня несчастны. Они не о светловолосом маленьком мальчике. В них нет никакой радости. Мой ночной кошмар сегодня обо мне, лежащей живой в призрачном гробу, пытающейся выцарапать себе выход наружу. Но моя мама набирает полную лопату земли, бросает в меня и говорит: «Я рада, что это ты».

Я толком не спала. Дремала и ворочалась, но не спала.

Наконец, в третьем часу ночи я вытаскиваю себя из постели. Макс храпит, и при этом довольно громко. Я иду в гостиную и просматриваю бумаги, которые существенно изменили мою жизнь. Или, может быть, нет.

Беру ту кипу бумаг, которая, как я знаю, никак на меня не повлияет. Мою. Снимаю скрепку и просматриваю все бумаги. Здесь все: мой брак с Трентом, трудовая история и прошлое в школе. Внизу пачки я нахожу запечатанный конверт, на котором черными чернилами написано мое имя. Я беру конверт и кладу все остальное рядом с собой на диван. Открываю конверт и достаю письмо.

Дорогая Лили.

Это самое трудное, что мне когда-либо приходилось делать. И я надеюсь, что однажды ты найдешь в своем сердце прощение для меня и твоей матери за то, как мы с тобой обращались.

Смерть Уэйда была вторым самым худшим несчастьем, которое случилось с нашей семьей. Первым было то, как мы обращались с тобой, нашей дочерью. Мы держались за нашу ненависть к тебе, потому что были слишком слабы, чтобы возложить вину на тех, кто действительно это заслужил — на твою маму и меня. Я должен был починить ворота, я знал, что они легко открываются. Но так этого и не сделал.

Твоя мама винила тебя, потому что ты позвала ее, но она знала, что не должна была оставлять Уэйда одного. Она начала пить, глотать таблетки, а затем принимать более тяжелые наркотики, чтобы справиться с этим. Мой выбор зависимости пал на алкоголь. Ты знаешь, что чаще я выплескивал злость на тебя тогда, когда пил.

Я не мог справиться с тем, что сделал с Уэйдом. Я не видел, как он выбежал, и сбил его. Когда я вышел из машины, он плакал и звал тебя. Последнее слово, слетевшее с его губ, было «Лили», и я держал его на руках, пока он умирал. Я не мог с этим справиться и хотел забыть, но каждый раз, когда пил, единственное, что делал, это вспоминал то, как он сделал свой последний вдох на моих руках. Боюсь, что «прости» будет недостаточно за все, что я сделал с тобой. И никогда не будет достаточно. Потому что ни один отец не должен обращаться с дочерью так, как я обращался с тобой. Я не мужчина, Лили, даже не монстр. Я ниже этого.

К тому времени, как ты это прочтешь, я буду мертв. Как и должен был быть. Хочу, чтобы ты знала, что, хоть я и обвинял тебя, в этом никогда не было твоей вины. Ты никогда не должна была подвергаться всему тому ужасному, через что я заставил тебя пройти.

Я слышал сплетни, что ты теперь замужем и живешь в другом штате. Не уверен, насколько это правда, но надеюсь, что так и есть, и надеюсь, что ты счастлива. Я не пытался искать тебя, чтобы умолять о твоем прощении, потому что я не достоин твоего снисхождения.

Но я хочу сказать тебе вот что. Я сожалею. И я люблю тебя. Ты никогда не была глупой. И ты, определенно, не уродлива. Но самое главное, ты достойна. Ты достойна любви, достойна уважения и достойна счастья.

Я люблю тебя, Лили.

Папа.

P.S. Ты достойна.

Слезы падают на постаревшую, пожелтевшую бумагу, и я перечитываю письмо снова и снова. Теплая рука ложится на мое плечо, и я утыкаюсь в нее носом. Максу не нужно ничего говорить. И я тоже не хочу говорить ничего.

Вместо этого я сижу на диване, скрестив ноги, и смотрю в окно.