В первый раз...

22

Понедельник начался заполошно – весь лагерь готовился к «Зарнице», которая уже завтра должна была стартовать для младших отрядов и на следующий день – для первого и второго.

С самого утра физрук всучил Ире схемы карт и маршрутных листов, которые ей надо было перечертить начисто и при этом не ошибиться ни в единой циферке и буковке.

– Прости, что так припозднился. Надо было ещё в субботу занести, но дела всякие… Как думаешь, успеешь к среде?

– Успею, – пожала плечами Ира, мол, что тут успевать.

– Отлично! Тогда карт сделай по четыре, а маршрутных листов… ну, тоже по четыре давай, – наказал он.

Сама Ира мало что смыслила в схемах, но старательно перерисовала кривую маршрута со всеми обозначениями. С картами пришлось работать ещё более кропотливо.

В три часа заглянул физрук. Сверил со своими записями то, что успела сделать Ира. Ушёл довольный, даже похвалил, хотя обычно из него слова доброго не вытянешь. Не то чтобы он был злой, но всегда выглядел очень-очень серьёзным и отличался редкой немногословностью. Зато его скупое одобрение вдохновило уже уставшую Иру так, что потом она корпела без перерыва до самого ужина. И хорошо, что пришлось так много работать – дело помогло ей отвлечься от мучительных мыслей, что терзали её весь день.

А всё потому, что Вадим вёл себя очень странно.

Ире показалось, что он её почему-то избегает. Утром на зарядке они виделись, правда, издали, и Вадим на неё почти не смотрел. И потом, в столовой, на обеде она поймала его взгляд, но вместо привычного весёлого подмигивания и улыбки, от которой душа пела, он едва кивнул и быстро отвёл глаза. Это больно кольнуло. И во время полдника Ира села спиной к первому отряду. Лучше его не видеть, чем переживать такое унизительное и непонятное пренебрежение.

Она бы с удовольствием совсем не приходила в столовую, но нельзя. Вот и сидела, напряжённо гадая, смотрит ли Вадим на неё или снова не обращает внимания, заметил ли, что она села к нему спиной или ему без разницы.

Прежде она и не подозревала, как легко, одним лишь взглядом, можно сделать человека счастливым и очень несчастным. Ещё в субботу она ликовала, а сегодня внутри скреблось и болело, сил нет. И что хуже всего – она не понимала, почему вдруг всё изменилось? Так резко и неожиданно…

Неужели он тоже вчера сравнил её со своими яркими и модными родными и понял, как бедно, как убого выглядела на их фоне Ира? Но ведь она и прежде одевалась скромно, и ничего.

Она даже поплакала у себя в оформительской. Потому что перед этим встретила опять Вадима. Он стоял с Павликом чуть в стороне от дорожки, ведущей в клуб, и о чем-то разговаривал.

Вадим тоже её увидел, ещё издали, но отвернулся, притворился, что не видит.

Ира ничего не понимала и мучилась. А подойти и спросить, в чем дело, не могла. Проще умереть на месте.

Тысячу раз она пожалела, что не уехала вчера с матерью домой. Поскучала бы, погрустила, конечно, но это в любом случае легче, чем чувствовать себя отвергнутой и униженной как сейчас. А теперь ещё целую неделю страдать. Если бы не эти карты и схемы, она бы, наверное, с ума сошла.

На ужин Ира шла как на пытку. Только и думала о том, что Вадим опять будет демонстративно не замечать ее, да ещё и при всех. Светка с подругами уже что-то заметили: косятся, перешептываются, посмеиваются.

Вяло поковырявшись в гречневой каше, Ира выскользнула из-за стола, как только Антонина Иннокентьевна отвернулась, и всё-таки не удержалась – выходя из столовой, воровато стрельнула взглядом в сторону первого отряда, но Вадима не обнаружила. Странно. Он что, на ужин не пошёл?

В дверях она столкнулась с Павликом.

– О, ты, гляжу, снова в строю и даже не хромаешь, – улыбнулся он. – Значит, послезавтра повоюем?

– Нет, я… в медпункте сказали, чтобы я не участвовала, нельзя пока…

– А-а, ну раз нельзя, то ничего не попишешь, – кивнул Павлик. – Медикам виднее. А как вообще у тебя дела? Как настроение? Привыкла к лагерной жизни? О побеге больше не помышляешь? Родители-то приезжали к тебе?

Ира покачала головой, растерявшись от шквала вопросов. Но постепенно разговорилась и даже, неожиданно для себя самой, разоткровенничалась. Может, потому, что Павлик единственный проявлял к ней неподдельный интерес и был всегда добр. Или потому, что хочется выговориться, когда на душе тягостно.

Не называя имён, Ира призналась, что есть один мальчик, с которым у них сначала было никак, потом хорошо, а сейчас всё плохо.

Павлик наверняка догадался, о ком речь, – не слепой ведь. Видел же, как они гуляли с Вадимом, как ходили за руку, и на качелях их видел. Но, к счастью, проявил деликатность, не стал задавать лишних вопросов, не отмахнулся, мол, какая мелочь, будут еще мальчики. Наоборот, смотрел проникновенно , с теплом и искренним сочувствием. И утешить постарался, как мог. А потом вдруг сказал:

– Ты классная, Ириш. И очень симпатичная. А тот пацан – дурак просто. Но я тебя понимаю, как никто. Только между на меня, ладно? Я этого никому не говорил. Я тоже на первом курсе влюбился в одну девчонку до умопомрачения. Бегал за ней как помешанный. Цветы дарил, конфеты, всё как положено...

– А она?

– А она, – хмыкнул Павлик. – Она не говорила ни да, ни нет. Но один раз мы даже с ней... ну, поцеловались. А потом я случайно узнал, что у нее есть другой. Приехал как-то за ней на "Волге". Я ее спрашиваю, мол, как же так? А она: "Ты милый и веселый. Но ты просто студент, а вот он там кто-то важный...".

Павлик на миг скис, но почти сразу воспрянул духом.

– Ничего, Ириш, прорвемся. Всё, что нас не убивает, делает нас сильнее, – он поднялся со скамейки, куда они вдвоем присели, задорно подмигнул и помчался по своим делам.