Утро Ира никогда не любила. Ей всегда требовалось немного времени на раскачку. Чтобы отойти от сна. Но в лагере хочешь не хочешь, а вскакивай по сигналу. Здесь вообще всё надо делать бегом. Быстро умываться-одеваться, строиться, шагать на завтрак. Только ближе к обеду темп стихал.
И вот теперь, когда эта выматывающая суматоха слилась с предательством Вадима и бойкотом всего отряда, подъём для Иры стал настоящей пыткой, ведь утро возвещало начало очередного мучительного дня.
Возле умывальников образовалась привычная толчея с шумом, гамом, брызгами. Ира издали заметила Вадима и замедлила шаг – совсем остановиться было бы глупо. Однако когда она подошла, он всё ещё чистил зубы. Она пристроилась с противоположного края. Напротив неё умывались двое мальчишек из шестого отряда, без умолку болтая всякие глупости, пока один из них, а затем и второй не подняли глаза на Иру. Оба враз замолкли.
Она заметила, что и другие, стоило им на неё посмотреть, переставали разговаривать и таращились на нее, будто у нее рог вырос, а потом отходили от нее, как от прокаженной. Ира не понимала, что происходит, но внутри сразу всё сжалось, точно в ожидании удара. Неужто теперь весь лагерь участвует в этой травле?
Ира неосознанно бросила отчаяннный взгляд в ту сторону Вадима. Он тоже будет "травить предательницу"? Он, такой же понурый, как все последние дни, только что умылся и, перекинув полотенце через плечо, собрался идти в корпус в корпус.
Проходя мимо, Вадим тоже взглянул на Иру, и лицо его переменилось. Он даже на миг приостановился и приоткрыл рот. Ира заметила, что смотрит он не в глаза, а выше, на лоб. И во взгляде его за секунду пронеслись и ошеломление, и смущение, и злость. Что не так? Непроизвольно рука потянулась ко лбу – на ощупь всё в порядке.
Ира бегом вернулась в корпус, перерыла сумку, тумбочку. С собой у неё было крохотное зеркальце, но сейчас оно куда-то пропало.
– Вита, – повернулась она к соседке. – Вита! – громко и твёрдо позвала она, но та опустила глаза в пол и не откликалась.
Пришлось постучать в комнату Антонины Иннокентьевны.
– У вас нет зеркала?
– За… – осеклась воспитатель, уставившись на Иру. Затем пропустила её к себе. Открыла шифоньер – зеркало крепилось с внутренней стороны одной из дверок. – Откуда это?
Ира оцепенело таращилась на своё отражение – на лбу крупными жирными буквами было написано зелёнкой «крыса».
– Кто это сделал?
Ира пожала плечами.
– Ночью, что ли? Мальчишки, поди? Вот же негодяи! Линейка вот-вот начнётся, а тут такое. Ты вот что, ты на линейку не ходи, не надо, чтоб все видели. Так, вот вата и где-то у меня тут был одеколон, – хлопотала Антонина Иннокентьевна. – Ай, чёрт! Я же отдала его этому несносному Павлику! Головку на магнитофоне протереть ему, видите ли, было нечем. Пойдём!
Она потянула Иру за собой прямиком в комнату вожатого.
– Полюбуйся, Денис, что твои мальчишки натворили.
Денис молчал, глядя исподлобья.
– У тебя одеколон есть? Дай ей.
Он кивнул. Вытащил из-под кровати коричневый чемодан, достал оттуда флакон «Саши» и так же молча передал воспитателю, не Ире.
Антонина Иннокентьевна снова завела Иру к себе, всучила клочок ваты и одеколон.
– Будь здесь. Оттирай. Должно оттереться. А я потом разберусь с этими шутниками.
Ничего она не разберётся, знала Ира. Всем тут только одно и надо – чтобы всё было шито-крыто. Вон Денис – даже про Ирин побег не стал докладывать начальству. И с вещами испорченными – грозился лишить дискотеки, но стоило Свете подлизаться, как тут же простил. А здесь тем более такая мелочь. Хотя для неё, для Иры, это, конечно же, не мелочь. Это невыносимое унижение.
Ира снова глотала слёзы, оттирая зелёнку. Кожа на лбу уже горела, а проклятые буквы стали разве что бледнее.
Когда вернулась Антонина Иннокентьевна, Ира ей заявила, что в свою палату она больше ни ногой.
– Ну а где ты будешь спать до воскресенья?
Ира молчала. Антонина Иннокентьевна вздохнула, обвела взглядом крохотную комнатку.
– Ладно, возьмём у завхоза раскладушку, поставим вот тут, у двери. Так, сейчас завтрак, а после завтрака сходим с тобой… а всё-таки что там у вас произошло?
– Ничего, просто…
Ира замолкла. Разве такое толком объяснишь? Да ещё за пять минут.
– Всё у вас ничего, а потом плачете, – махнула рукой воспитательница.