Вика
Цветы, украшения, нижнее белье, духи все, что так или иначе косвенно или прямолинейно намекает на сексуальную сферу было отправлено Олегом мне, я не знаю, в качестве жертвоприношения в качестве даров, без понятия.
Но это для меня все равно ничего не значило.
Я не могла понять, что для него оказалось настолько важнее какое-то личное, капризное, внутреннее состояние, нежели чем долгий брак и трое детей.
Да Бог с ним, с этим сексом.
Ну что он им до смерти планирует заниматься или как?
Фигня заключалась в том, что на сексе далеко не уедешь.
И нет, я не исключала эту часть из своей жизни, я просто действительно не понимала, как Олег мог на этом зациклиться, почему для него это было так важно. Почему, например, для него не было важно, как мы с ним строим взаимоотношения с детьми, почему ему не было важно, как мы строим отношения с родителями. Почему он привязался именно к такому достаточно незначительному моменту? То есть отношения с детьми, с родителями это общность, это намного более сложно и проблемно.
В отношениях секса это вопрос двух людей.
Нахрена надо было тащить в это ещё третьего?
Я этого не могла понять.
Хорошо, но есть у тебя неудовлетворённость, всегда можно взять, сходить к психологу, к сексологу. Господи, да даже самое элементарное сдать анализы на гормоны.
С чего у него подскочил так резко тестостерон, что ему перестало хватать того, что у него всегда было?
Я не понимала, соответственно, я не могла найти ответы на элементарные вопросы.
Олег сейчас был для меня книгой, которую невозможно было читать, потому что на ней было несколько десятков замков. А страницы были испещрены мелким забористым почерком.
Подарки отправляла обратно, психовала.
Вероника раздражалась на моё недовольное настроение, мать не уезжала домой, считала, что я совершаю какую-то глупость тем, что стою на своём. Денис пожимал плечами, глубокомысленно закатывал глаза и фыркал. Одна Стеша была стабильна и рассказывала о том, что нам надо обязательно помириться, но помириться как-то не выходило. Потому что любая встреча с Олегом оборачивалась тем-то, что мы не могли даже элементарно спокойно поговорить, потому что у меня накопилось слишком много обиды, а он считал, что помимо его вины есть ещё и моя, но это не я бросила семью.
Это не я оставила кольцо.
Вот за кольцо было обиднее всего.
Вот из-за кольца я не могла вообще никак справиться со всем этим.
— К вам посетительница, — заглянув, администратор, нахмурила брови и кивнула в сторону общего зала в кофейне.
Вот только посетителей мне не хватало.
— Ну, проводи, — произнесла я и, свернув файл уставилась на дверь.
Она открылась через несколько мгновений и на пороге оказалась…
Да вы издеваетесь?
— Я без наручников, — выдохнула Нора, поднимая руки.
— Мне плевать, я все равно ментов вызываю, — произнесла я, потянулась за мобильником.
— Нет, нет, пожалуйста.
Нора прыгнула внутрь кабинета, хлопая дверью, и замотала руками.
— Я вас умоляю нет, не надо, не надо.
Я замерла, держа телефон в ладони и вскинула брови.
— Господи, я знаю, это вообще очень по-дурацки звучит, но, честное слово, я не собиралась нападать.
— Ну да, да, наручники, но это ничего не значащая акция.
— Я прекрасно понимала, что вы просто не будете со мной говорить.
— Я и сейчас не буду. Разворачивайся и выходи. Мне не хватало только обсуждать личную жизнь с эскортницей.
— Да причём здесь это? Причём здесь личную жизнь обсуждать? Я прекрасно знаю, как мужчины уходят из семьи, я прекрасно знаю, как они изменяют, но Олег не такой. И черт, я была впервые люто разочарована тем, что этот мужик не такой.
Нора вздохнула и опустила руки в беспомощности, подошла к креслу и упала на него.
— Я не должна была появляться вообще у вас на глазах. Я не должна была вообще никак лезть в эту ситуацию, но меня Влад уволил, поэтому я посчитала, что терять мне в принципе нечего. Плюс заявление в ментовке лежит. Ну, как бы что за одно дело дважды не судят.
Нора упёрла локти в стол и тяжело задышала.
— Я не пойму, ты сейчас что, сочувствия от меня хочешь?
— Да ничего я не хочу, — фыркнула она и тяжело вздохнула. — Я просто пытаюсь объяснить, что есть люди, которые приходят с определённой целью, готовы изменить, ищут чего-то нового, каких-то непонятных извращений либо закрытия своих потребностей. Олег пришёл, потому что он просто не знал как это бывает по-другому, при другом раскладе сил, скажем так. И он неплохой человек, он неплохой мужчина, и я подозреваю, что как муж, он был тоже офигенным.
Нора уставилась на меня, не моргая, и покачала головой.
— Ну да, вам легко рассуждать, вы за ним замужем. А я смотрела на таких придурков, что просто не понимала, как они вообще в нормальном мире умудряются найти себе хоть кого-нибудь. Правильно, здесь применительно поговорка у кого-то хлеб жестковат, у кого-то жемчуг мелковат, Вика у вас жемчуг мелковат.
— Ты заканчивай здесь с проповедями, разворачивайся и выходи, — вздохнув, произнесла я и покачала головой, но Нора стиснула зубы и схватила торец столешницы, пальцами сдавила.
— Да никуда я не пойду. Я говорю, мне уже терять нечего, я уже все, что могла, сделала. И вообще, если бы он меня трахнул, я бы за ним с матрасом бегала, вот! — Произнеся это, она зло запыхтела, видимо, ожидая от меня какой-то реакции, но я пожала плечами.
— Ну, вперёд. Он свободен, иди, трахайся, в чем дело? Ты приходишь ко мне и рассуждаешь о том, какой он офигенный, что бы ты делала и как бы ты делала, а зачем я, что думаешь подкараулю тебя с дробовиком? Или, может быть, я на него трусы верности натянула, зачем ты мне это рассказываешь, если он такой классный? Иди и трахайся с ним.
Нора тяжело вздохнула, возвела глаза к потолку и простонала.
— Так он не хочет. Вместо того, чтобы сидеть и глубокомысленно высказывать, что во всем виноваты мужики есть такая другая история, что фактически мужчину нельзя изнасиловать, то есть физиологически мы не можем поднять член. Без препаратов, без, я не знаю, там стимуляции. Если мужчина этого не хочет. А захотеть он может, если это у него внутри отзывается. Так вот, когда я была с ним, на меня у него ничего не отзывалось, только когда он закрывал глаза, тогда у него было что-то, но пока он стоял рядом со мной, пока он глядел на меня, у него нихрена ничего не отзывалось. У него на меня не вставало. Понимаешь?