В самом Сердце Стужи. Том II

Глава 9 Эрен

Я с каким-то волнением и предвкушением ожидала беседу с мужем, которая должна была состояться за ужином. В окно комнаты для шитья я увидела, как Виктор Гросс выходит из замка и направляется в сторону пристройки, которая использовалась как тюрьма.

Из того, что я узнала через Лили, дела в Атритале были состряпаны с поразительной скоростью, так что вопрос виновности Легера и его скорой казни уже решен. Но зачем мой супруг пошел к преступнику, да еще и в сопровождении одного Арчибальда?

Воображение тут же подсунуло жестокие сцены измывательств, которыми часто промышляли над осужденными на смертную казнь, но я быстро выбросила эти глупости из головы. При всей своей свирепой наружности, Виктор Гросс не был жесток. Он не бил слуг, не повышал голос и не поднимал руку на меня — такое отношение к окружающим более соответствует представителю высшей знати, да и то, не каждому. А только чрезвычайно уверенному в собственном превосходстве человеку.

Моему мужу не надо было утверждаться за счет слабых, не получал он и удовольствия от рукоприкладства. Многие мужчины, которых я знала, оправдывали любовь к побоям своим крутым нравом. Мол, агрессивность, это признак настоящего воина и с ней нужно просто смириться. Я же уже несколько месяцев жила в тени того, чьи воинские заслуги были отмечены высочайшим образом, но ничего из приписываемого «настоящим воинам» так и не увидела.

Я бы даже засомневалась, был ли Виктор Гросс когда-нибудь наемником, но то, как на него смотрят другие мужчины из его дружины, как выполняют его указания и как склоняют перед ним головы, говорило только об одном — мой муж тот, кем представился. Бывший командир отряда наемников, герой последнего рейда и отважный воин. Потому что такое уважение нельзя заслужить только внешним видом или словами. Оно всегда должно быть подкреплено конкретными деяниями.

Вернулся барон очень поздно. Ужин, который накрыли для нас слуги, уже пришлось убрать и оставить только то, что можно есть холодным. Выглядел мужчина чуть задумчивым и каким-то чрезмерно сосредоточенным, но все мое внимание приковали к себе несколько листов, которые барон сжимал в руке.

— Эрен, вы ждали меня? — буднично спросил муж, на что я только утвердительно кивнула.

— Милорд, я бы хотела еще раз…

— Я допрашивал Легера, — он не стал слушать моих оправданий о том, что я взяла баронскую цепь. Казалось, его вовсе более не волновало то, что произошло в замке в его отсутствие. — И узнал много нового. Нам нужно будет переписать это на донский, чтобы и вы могли этим пользоваться.

На стол легли те самые страницы, с которыми барон зашел в комнату.

Я аккуратно взяла листы и увидела строки, наполненные странной непрерывной вязью из петель, овалов и мягких линий. Там где письмо на донском требовало прямых углов и четкого начертания, в записях барона сквозила гибкость и даже небрежность.

— Что это? — удивилась я, поднимая глаза.

— Сорогский, — тут же ответил мужчина, отводя взгляд.

— Никогда прежде не видела такого письма? Это отдельные символы или?..

Я аккуратно провела пальцем по странице, отмечая нехарактерные для привычного мне текста пробелы. В донском такого не было, все буквы писались рядом, в том числе, чтобы сэкономить на бумаге. И чем больше я смотрела на непрерывный поток петелек и росчерков, тем больше понимала, почему мой муж предпочитал странное железное перо привычному гусиному. Тут был не столь важен наклон и ровность линий. О чем я сразу же спросила у мужа.

— Чистота письма на самом деле не важна, — ответил мне мужчина. — Это вообще вариант скорописи, базовый алфавит выглядит более привычно, но выводить его слишком долго и сложно. Поэтому есть такой, упрощенный вариант для быстрого письма от руки.

— И всему этому вы обучились у сорогского купца за год⁈ — удивленно спросила я.

Барон ничего не ответил. Только склонился надо мной, перекладывая листы.

— Вот тут записаны имена тех, кто работал с Легером в Херцкальте. На этом листе — люди из Атриталя и чем они занимались. Завтра я вам все это продиктую, чтобы вы переписали на донский. Заодно и попрактикуемся в чтении…

— Милорд, вы не ответили на мой вопрос, — я обернулась к мужчине, который сейчас склонился над моим плечом и сосредоточенно рассматривал бумаги.

Виктор Гросс перевел на меня взгляд своих черных глаз, но опять промолчал. Он был так близко, что я ощущала жар его дыхания, могла рассмотреть каждую малейшую черту его лица, могла заглянуть в самую глубину черных глаз своего мужа.

То, как он на меня смотрел, было выразительнее любых слов.

Его грамотность, его знания сорогского, все его причуды — часть одной большой тайны. И я пока была совершенно недостойна для того, чтобы узнать его секреты. Вот что говорили мне эти глаза.

Он не хотел мне врать, не хотел и говорить правду. Единственное, что оставалось в этой ситуации барону — это отмалчиваться.

Хотя была ли я в праве задавать вопросы о загадочном прошлом Виктора Гросса, если молчала о своем? Да, невероятность наших тайн может быть несопоставима, но я тоже хранила массу секретов и приводила своего мужа в недоумение. Сейчас, все больше и больше узнавая этого мужчину, наблюдая за его действиями, работой и решениями, я понимала, насколько странно должна выглядеть в его глазах.

Молодая девушка, которая разговаривает на трех наречиях донского и языке королевства Фрамия. Молодая девушка, способная разобраться в учетных книгах и многолетних записях проворовавшегося бургомистра. Молодая девушка, которая в отсутствие мужа берет его цепь и решает конфликты жителей надела, как полноправная жена-хозяйка.

Если у Виктора Гросса хотя бы было время обучиться всему, что он умеет — а мой супруг приближался по возрасту к тридцати годам — то мои способности были… неестественны.

Голову острой иглой пронзило воспоминание о неловкой шутке, которую барон бросил днем, по приезду в Херцкальт. Он спросил, не являюсь ли я шпионкой короля Эдуарда или его внебрачной дочерью. И сейчас, держа в руках убористые записи на неизвестном мне языке, сделанные рукой многоопытного писаря, а не вчерашнего наемника, я в полной мере осознавала тревоги моего мужа.

Ведь в каждой шутке есть доля истины.

В каждой оговорке может скрываться то, что тревожит душу говорящего.

В каждом слове, взгляде и жесте Виктора Гросса сквозили невысказанные вопросы, на которые он жаждал получить ответы.

Но вопросы он эти не озвучивал, сохраняя баланс и дистанцию между нами. И сейчас, оказавшись по ту сторону баррикады наших странных взаимоотношений, я поняла, почему он так делает.

Потому что иногда хочется остаться в неведении, остаться в сладострастном плену иллюзий и чрезмерных ожиданий, лишь бы не столкнуться с грубой, отрезвляющей реальностью.

Он ничего мне не сказал. Просто провел пальцами по моим волосам и, когда я даже ожидать этого не могла, легко коснулся губами моего лба. Словно родитель, успокаивающий тревожное дитя. Маленькая взятка, безмолвная просьба не спрашивать больше необходимого.

— Вы хотели поговорить о хлопотах, которые доставили вам жители, — мой муж уже обходил стол и садился на свое место, словно ни в чем не бывало. Словно он только что не поцеловал меня в лоб, да и если бы не тепло от его касания на моей коже, то я бы и вовсе решила, что мне это привиделось.

Пытаясь совладать с волнами жара, которые пошли по всему моему телу, я постаралась сосредоточиться на словах супруга.

— Ничего необычного, — ответила я, разливая вино. — Единственное, что меня теперь тревожит, милорд, это крепость вашего авторитета перед жителями. Я украла у вас самый простой способ его заработать. Любой лорд, если он снисходит до такого простого арбитража, становится любим жителями своего надела. И, кроме того, это является прекрасным проявлением власти.

— Ох, — выдохнул барон, принимая из моих ладоней кубок с вином, — у меня будет возможность продемонстрировать свою власть, Эрен. Об этом можно не беспокоиться.

— И как же?

— Я приказал Арчибальду начать сколачивать помост для виселицы, — ответил мужчина. — Прямо посреди рыночной площади.

— Обычно преступников вздергивают на воротах, — ответила я.

— Может быть, воров или убийц так и вздергивают, но Легер другое дело. Его казнь должна… — на секунду барон умолк, отпивая вина и размышляя над собственными словами. — Она должна стать наглядным примером и уроком для всех прочих, кто был с ним связан.

Я еще раз посмотрела на листы, покрытые странной округлой вязью.

— Вы не собираетесь провести еще аресты? Легер во всем сознался, вам не составит труда…

Барон поставил кубок на стол и только покачал головой. Так же молча взял с блюда хлеба и сыра, опять соорудил из всего этого многослойную конструкцию, в которую задумчиво погрузил зубы.

— Скажи, Эрен, если телега требует ремонта в дороге, то стоит все же докатить ее до мастерской или менять по колесу по возможности, или разбить ее топором, а из обломков пытаться собрать новую? — с набитым ртом спросил барон.

— Вы считаете, что если начнете арестовывать всех причастных, то город падет?

— Я не считаю, я знаю, — выдохнул мой муж, откидываясь на спинку стула. — Доверия этим людям нет, но заменить их пока некем. Я буду идиотом, если вырежу все купечество и половину мастеровых Херцкальта одним махом. Впереди посевная и моя первая кампания в качестве лорда, а не наемника. А ведь я еще хочу связаться с охотниками из северного поселка, чтобы они поставили свежего мяса для закатки до наступления оттепели. Уксуса хватит надолго, на этот год точно… Ну и я не могу оставить вам надел в руинах, а сам сбежать в рейд, зарабатывать для нас деньги. Так что придется потерпеть уродцев, которые имели дело с Легером… Что?

Последний вопрос барона вывел меня из состояния глубокой задумчивости. Оказалось, что чем дольше рассуждал мой муж, тем внимательнее я всматривалась в лицо этого человека. Он думает о делах настолько далеко и настолько разносторонне? Чтобы просто осознать свое новое положение, у многих уходит несколько месяцев, а то и год, а Виктор Гросс внезапно здраво подходит к управлению землями. Думает на сезон вперед, пытается предугадать риски…

— Я просто поражена глубиной ваших измышлений, милорд, — смущаясь, ответила я.

— Ничего удивительного. Я делал заметки и записи с того момента, как меня вызвали в Патрино для получения титула и надела, — ответил мужчина. — Кстати, завтра займемся переписыванием и их на донский. Мне нужно как можно больше зеркальных текстов для чтения.

— Зеркальных? — переспросила я.

— Да, тексты на двух языках. Я думаю, так мне проще будет вникать в донскую письменность, ведь я уже неплохо знаю язык Сорога, — чуть помявшись, ответил барон.

На его лице проскользнула тень, будто бы он засомневался в собственном решении, будто бы сболтнул лишнего. Но назад своих слов мужчина брать не стал.

Следующий день прошел в довольно простых хлопотах. Мы немного поработали с документами и я переписала заметки Виктора Гросса на всеобщий донский, чем он был крайне доволен. После обеда муж отправился проверять, как идет стройка помоста и виселицы, а также общаться с бойцами и посетить гончаров в городе. Мы же с Лили занялись ремонтом плаща моего супруга, который тот чуть надорвал во время поездки в Атриталь. Слуги уже вычистили ткань, но теплая подкладка изорвалась и требовала руки мастерицы.

— Госпожа! Вы бы могли поручить это дело мне или швеям из города! Зачем вам браться за иглу, если это не ваше платье? — воскликнула Лили, когда я пришла в комнату для шитья с огромным плащом Виктора в руках.

Всемогущий Алдир, каким же огромным был этот мужчина! Я бы, наверное, могла закрутиться в его плащ в три оборота, да еще и для Лили бы место осталось.

— Не говори глупостей, Лили. Кому, как не мне заниматься плащом моего мужа? — осадила я свою служанку, поправляя шерстяной платок на плечах и усаживаясь к окну. Погода для шитья сегодня была хорошая. Безветренная, сухая, хоть и с легким морозцем. — Лучше принеси горячих камней для грелок, и будем начинать работать. Тут только кажется, что дыра небольшая, а стежок потребуется минимум в десять дюймов…

Пока мы с Лили возились с плащом Виктора, я могла краем глаза наблюдать за тем, что творилось во дворе замка. Из стороны в сторону сновали мужчины. Нанятые плотники стучали молотками, собирая части крепкой конструкции, дружинники помогали таскать материалы. По приказу барона помост должен возвышаться не менее, чем на пять футов над землей, и выдержать не только виселицу и Легера, но и самого барона, его зама, королевского приказчика и еще пару бойцов. То есть конструкция должна быть крепкой и надежной.

Я все еще не совсем понимала, зачем такие сложности, если казнокрада можно было вздернуть просто на воротах замка, как это всегда делалось с преступниками, осужденными на смерть. Но такова была воля моего мужа, так что перечить решению барона я не стала. Если он считает, что Легер достоин целого помоста, то так тому и быть.

Демонстрация наказания — важная часть законности. Каждый житель должен знать, что если преступить закон, то кара неминуема. И пусть большинство преступлений согласно законнику королевства Халдон, утвержденному еще дедом короля Эдуарда, наказывалось материально, были и так называемые непростительные или тяжкие преступления. И искупить их можно было только собственной жизнью. В их числе были смертоубийство, в том числе и тяжкие побои жен и детей, которые привели к их смерти, разбой, грабеж, поджоги в любом виде и, как ни странно, казнокрадство. Все прочие конфликты обычно решались путем присуждения выплат и, максимум, плетьми или розгами виновнику.

Всего в законнике королевства было чуть больше пяти дюжин статей, которые описывали различные преступления и предположительные размеры выплат или наказания. Например, за кражу кур назначалась выплата в стоимость самой птицы плюс две серебряные монеты хозяину, а вору предписывалось еще и всыпать плетей, не менее пяти ударов. Пьяная драка или дебош подразумевали трехкратное покрытие ущерба, понесенного в ходе буйства виновного. А, к примеру, вопросы прилюдного оскорбления или клеветы решались на усмотрение лорда — от устных извинений до компенсации серебром.

Но нигде в законнике не говорилось, как именно должны исполняться наказания. Взыматься деньги сразу или давать в рассрочку, выписывать плетей на конюшне или же на площади, под улюлюканье толпы. Единственное, чего точно не позволял свод законов Халдона — увечить людей, как это было принято во Фрамии или Витезии. Там ворам вместо плетей или петли рубили руки и кололи глаза, что в северном королевстве считалось изуверством и не приветствовалось.

За долгие жизни я поняла, почему в нашем королевстве законы были мягче, чем на юге, и все сводилось к денежной компенсации.

Халдонцы были менее плодовиты, чем те же фрамийцы. Причин было много, но основное заключалось в том, что земли в Халдоне были не столь плодородны, зимы — холоднее, а болезней, которые косили малолетних детей — было больше. В итоге на крестьянскую семью если и было в среднем по четыре-пять отроков, то это большая удача, а мастеровые и горожане и вовсе плодились менее охотно. Нет, многие женщины рожали едва ли не ежегодно, если на то была воля Алдира, но вот до половозрелости доживал хорошо, если один ребенок из трех.

В таких условиях если еще и увечить за серьезные проступки вместо денежной компенсации, то за пару поколений половина королевства превратится в одноруких и одноглазых калек.

Тем же вечером спалось мне тревожно. Может, дело было в том, что волнение, которое испытывал барон, ворочаясь и кряхтя во сне, передалось и мне, а может и потому, что я никогда не любила такие вещи.

Казнь бывшего бургомистра Легера была назначена на полдень.