Весна безумия

Глава 55. Что может быть хуже

Мы разошлись с подругой по домам, потому что мне нужны были учебники для завтрашних занятий, но вечером я завалилась к Инге, с ней хоть немного становилось легче. Когда я пришла, она торчала в телефоне, усмехнулась:

— Хочешь прикол?! В чате такой треш. Кто-то вбросил, что Ковалёв тебя изнасиловал. И как-то народ с обвинениями сдулся, но требуют пруфов.

— Думаешь, мне от этого легче?! — я снова вздохнула. — От клейма не отмыться.

Мы сели за уроки, Инга грызла карандаш и делала химию, я решала алгебру, но всё равно варилась в мрачных мыслях, пример не решался.

— Инга, а что, если мне не обязательно обнимать человека, чтобы проникнуть в голову? Можно, я попробую просто коснуться?

Инга насторожилась, но протянула мне руку, хмыкнула:

— Валяй! Только настройки не сбивай!

И как только я коснулась предплечья Инги, сразу переместилась на урок химии, где Алла Константиновна отчитывала её у доски перед всем классом за то, что Инга перепутала связи. Вынырнула. Кивнула.

— Работает! Значит, обниматься необязательно.

— Так! — Инга нахмурилась. — Мне очень не нравится, когда твои глаза так сильно зеленеют. Задумала что-то?

— Нет, — улыбнулась я, хоть и обманывала Ингу, отогнала мысли о мести, но зато захотелось повлиять на химичку.

И на следующий день перед химией подошла к Алле Константиновне, наклонилась над ней:

— Алла Констатиновна, а у нас ещё много лабораторных будет до конца года? — и невзначай поставила руку рядом с её локтем, коснулась, погрузилась в голову учительнице и внушила ей, что Инга ей нравится и заслуживает пятёрку по химии. Мне хватило мгновения, пока химичка отвечала на мой вопрос. И я тут же отступила.

— Спасибо!

— Яна, у тебя всё хорошо? — озадаченно посмотрела она.

— Всё прекрасно! — натянуто улыбнулась я.

И мне, определённо, нравилось иметь власть над людьми. Либо ты сильный, либо тебя сожрут! А мне так надоело чувствовать себя загнанной в угол.

Но стоило гневу чуть отступить, как приходило раскаяние. Я едва не внушила физруку мысль сделать то, что разрушило бы его карьеру, а может, и жизнь. Вовремя остановилась, поняла, что это ловушка. И как бы физрук меня ни унижал на уроках, я вдруг передумала ему мстить. Тим был прав, контролировать и отделять влияние силы невозможно. Но я так боялась остаться беззащитной. Стоило ослабить контроль над мыслями, мне сразу же хотелось мстить, жестоко мстить. Картины мести подталкивали меня чуть ли не к убийству чужими руками.

На очередной перемене я не выдержала. Если я не избавлюсь от шара, кто-то точно пострадает, слишком сильный раздрай у меня был в душе. Меня болтало на качелях от неконтролируемой злости до бесконечного отчаяния, и второе состояние явно было моим настоящим. И в кабинке туалета я изо всех сил захотела избавиться от этой силы, мощи, понять, что действительно моё! Сознание отчаянно цеплялось за силу, но я смогла! Шар оказался у меня в руке, и сразу стало будто холодно. Меня передёрнуло. Я чувствовала себя голой, беззащитной и дико уязвимой. Мне хотелось накрыться капюшоном, зарыться под одеяло, не видеть косых взглядов сверстников. Казалось, что без шара внутри я стала излишне ранимой.

Я вернулась в класс, сердце билось взволнованно, по привычке глянула в сторону Тима. Он сидел один, уткнувшись в телефон, не обращал ни на кого никакого внимания. Тим был так нужен мне, сейчас я была готова на всё, лишь бы он оказался рядом. Он мой щит, моя броня от всего плохого. Только рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. В руке по-прежнему сжимала шар, и у меня родилась идея, как можно вернуть доверие Тима.

Пока не явился учитель и Марк куда-то отошёл со своего места, я осторожно присела к Тиму, приблизилась к нему:

— Тим, прости! Ты мне нужен! Давай хотя бы останемся друзьями.

Тим вздохнул, не посмотрел на меня, но телефон отложил.

— Ян, я никогда не смогу с тобой просто дружить, — холодно заявил он.

— А простить сможешь?

— Не знаю, пока не могу, — он посмотрел на меня и тут же отвёл взгляд.

Я придвинулась к нему ещё ближе и катнула к его руке шарик, Тим его остановил, чуть нахмурился и посмотрел на меня.

— Ты можешь влезть мне в голову, я разрешаю. Увидишь всё моими глазами, может, после этого простишь. Ты можешь даже заставить меня сделать что угодно. Я не хочу от тебя ничего скрывать.

Тим покатал в ладони шарик, рассматривал его, о чём-то думал, потом вложил его мне в руку и закрыл мои пальцы в кулак. Снова посмотрел на меня:

— Дело даже не в доверии. Может, и не было у вас ничего, и ты не врёшь. Но ты ведь снова пошла с Илюхой зачем-то в мужскую раздевалку. Он позвал, ты и пошла! Зачем? Почему? Ты прекрасно знаешь, как Ковалёв меня напрягает. Но каждый раз, когда меня нет рядом, оказываешься с ним, обнимаешься, целуешься, и тебе это будто в прикол. Только я не хочу больше таких приколов!

И сейчас Тим был прав. Я сама не понимала, почему каждый раз верила Илье, ведь видела от него только подлость. Наверное, в глубине души надеялась, что он может быть нормальным. Только делала этим Тиму больно.

— Я опять поверила, что Илья может быть нормальным человеком, а не кучкой говна, но снова ошиблась, вляпалась. Теперь уже точно никогда больше с ним не буду связываться.

— Только я тебе почему-то не верю, — вздохнул Тим.

Я так надеялась, что Тим простит меня, он разговаривал со мной нормально, не грубил, но был такой печальный. За эти дни я ни разу не видела улыбки на его лице, и от этого становилось ещё тоскливей.

А ещё ждала, что насмешки и прожигающие взгляды в спину прекратятся. Это угнетало. Каждый раз приходилось удерживать подступающие слёзы, когда слышала обидные фразы вслед. Но перед школой я вынимала шар, боялась натворить что-то, о чём пожалею потом.

Единственным человеком, за которого я держалась, была Инга. Она всячески поддерживала меня. Мама, видимо, чувствовала, как я расстроена в последние дни, но мне откровенничать с ней не хотелось, хоть она как-то догадалась, что одна из причин — это ссора с Тимом.

В четверг я, как обычно, зашла после школы за учебниками домой. Привычно открыла переписку с Тимом, он был онлайн. Я ему писала периодически, но отвечал он вяло, отношения выяснять по переписке отказывался. Каждый раз писал: «Если хочешь, обсудим это в школе». А в гимназии то не было возможности поговорить с глазу на глаз, то снова весь разговор упирался в Ковалёва, и Тим сразу закрывался и уходил в себя. Я уже не была уверена, что он сможет меня когда-нибудь простить.

— Я, конечно, дурак, что верю тебе. Но ваш поцелуй с Илюхой простить не могу, — это последнее, что удалось вытянуть из Тима.

Я листала наши селфи и совместные фотки. Скучала по нам. Скучать по человеку, которого видишь изо дня в день, оказалось хуже в сто раз, чем по бесконечно далёкому. Хотелось, чтобы всё было как раньше, но не получалось. Мы словно разбитая кружка, никак не могли склеиться.

И разглядывая фото с признаниями в любви на стене заброшенного дома, улыбнулась и в порыве разъедающей тоски отправила этот снимок Тиму:

«Моя надпись всё ещё в силе, а твоя?»

Тим прочитал, но ничего не ответил, и мне от его молчания стало так больно, как никогда до этого. На глаза навернулись слёзы. Подумала, что если Тим проигнорирует это сообщение, то больше к нему не подойду и ничего не напишу. Это будет действительно конец. Хоть я и знала, что ему нужно время, видимо, на меня это не распространялось.

Собрала вещи и учебники на завтра, заглянула на кухню попрощаться с мамой и Соней перед уходом к Инге. Мама сидела за столом и кормила сестру полдником. Я положила руку маме на плечо:

— Я побежала, останусь у Инги.

— Ян, поешь хотя бы! — обернулась на меня мама. А Соня тем временем уже доедала кашу с аппетитом голодного волка.

Интересно, а в возрасте Сони у меня был такой же аппетит? И мне вдруг захотелось увидеть себя маленькой, увидеть, как мама со мной возится, и я сосредоточилась на воспоминании, где мне два года, но почему-то ветка вынырнула из другого узла.

— Регин, девочку не взяли родственники. Теперь она точно отказник, и я не могу её бросить, — папа был такой молодой, но ужасно печальный.

Мама, совсем юная, худенькая, измученная, уставшая, с огромными кругами под глазами:

— Ты её вытащил, ты с ней и гребись! — сердито выдала мама. — Мама уже не приходит в себя, я вообще не сплю, а ты мне предлагаешь взять ребёнка?! Пусть её переведут в дом малютки, кто-нибудь обязательно заберёт.

— Регин, я чувствую свою ответственность перед ней. Я же всё-таки вытащил её. Не могу, понимаешь, бросить!

— Серёж, веришь — нет, у меня совсем нет сил. Плохо, конечно, так говорить, но иногда я думаю, что лучше бы ты её не спасал, — мама тяжело вздохнула. — Мне сейчас не до этого.

Я переместилась по ветке воспоминаний дальше, оказалась в больничной палате с детьми. Мама стояла и разговаривала с нянечкой, а папа сидел на корточках передо мной маленькой в углу комнаты и улыбался.

— Сергей — единственный человек, к которому Яна идёт на контакт, но папой не называет. Она вообще всё время будто ждёт чего-то, сидит и смотрит на дверь, и только к Сергею подходит, если он заглядывает её проведать, — рассказывала нянечка.

— А почему родственники-то её не забрали? — устало проговорила мама, она очень внимательно следила, как папа играл со мной.

— Её бабушка по матери пропала без вести, и она считается опекуном, а дядя и родные отца Яны живут в Канаде, и им оказалось проще написать отказ, чем разбираться с опекой, ждать разрешения на вывоз ребёнка из страны. Они так и сказали, что приехали похоронить, задерживаться не намерены. И Яна оказалась никому не нужна, а к вашему мужу с момента аварии привязалась, только его и узнаёт, — натянуто улыбнулась нянечка и вздохнула.

— Яна! — я вдруг отчётливо услышала голос мамы и вынырнула из её воспоминаний, уставилась на неё во все глаза. Мама встала и сбросила мою руку, чем разорвала контакт, и настороженно смотрела мне в глаза. — Ты чего?!

А у меня сердце зашлось в тахикардию, руки затряслись:

— Почему вы мне врали всё это время, что я у вас родная?! — по щекам потекли предательские слёзы, голос задрожал. — Я ведь всегда это видела, спрашивала, и не раз! Почему?!

— Яна, с чего ты это взяла? Ты нам родная, — мама чуть нахмурилась, но говорила мягко, осторожно.

— Почему ты опять врёшь?! Я всё знаю! — я глотала слёзы, но они ручьями текли по щекам. — Что случилось с моими настоящими родителями?

— Яна, перестань! — мама сказала это строго, потянулась ко мне, но я резко отпрянула. — Ты наша дочь! Мы твои родители!

Но я отчаянно мотала головой и отступала:

— Почему ты мне врёшь?! Вы ведь не мои родители! Вы всё это время мне врали! А ты хотела, чтобы меня вообще не было! Лучше бы я умерла, да?!

Мамины воспоминания жгли изнутри, мне хотелось выть, кричать в голос, слёзы не останавливались и застилали глаза. Я схватила сумку, паспорт и с твёрдым намерением никогда не возвращаться в этот дом лгунов вылетела из квартиры, громко хлопнув дверью, хоть мама и кричала мне вслед:

— Яна, стой!

Не успел лифт приехать, как мне пришло сообщение. Перед глазами было мутно от слёз. И когда лифт открылся, я утёрла дрожащей рукой глаза, увидела, что сообщение от Тима, но телефон выскользнул из руки и с точностью прыгуна в воду полетел прямиком в щель между кабинкой лифта и полом этажа. Мама открыла дверь и звала меня, но я шагнула в лифт.

Телефон было до боли жаль, я не успела посмотреть, что там написал Тим, но стало не до этого. Меня охватила дрожь, всхлипы рвались наружу, и я поспешила к Инге. Ворвалась к подруге в квартиру, как ураган, воющий, плачущий. Села прямо в прихожей на пол, закрыла лицо руками и выпустила рыдания на свободу.

— Ян, что случилось? — Инга присела рядом, потрясла меня за плечо.

Но меня накрыла такая истерика, что я не могла из себя выдавить ни слова, лишь вой и всхлипы. Инга смотрела так, что сама готова расплакаться.

— Мне твоя мама звонила только что, сказала, чтобы, как только придёшь ко мне, перезвонила ей.

— Она не моя мама! — злобно выдала я. — Они не мои родители, и они мне всё время врали! Я больше не вернусь домой!

Инга вытаращилась на меня, высоко приподняла брови. Выругалась.

— И что ты будешь делать? Они же всё равно придут за тобой ко мне.

— Уеду куда-нибудь! Прямо сейчас! Чтобы меня никто никогда не нашёл!

— Так, стой! Я тебя никуда не отпущу, — Инга потянула меня встать, потащила в ванную, где я долго умывалась ледяной водой и чуть пришла в себя. Хотя не пришла, руки по-прежнему тряслись. На душе были руины, как после ядерного взрыва. Мне казалось, только зелёный огонёк злости поддерживал ещё какую-то борьбу за жизнь во мне.

Инга сделала мне чай, и, по-прежнему всхлипывая, я вкратце рассказала, что увидела и услышала в маминых воспоминаниях.

— Получается, папа вытащил меня откуда-то, спас, настоящие родители погибли, а родственники отказались от меня, и мама меня не хотела, а папа взял из чувства ответственности или вины. Но почему они мне не сказали? Почему врали? Я ведь постоянно спрашивала, чувствовала это. Я же их никогда не обманывала, всегда была хорошей, послушной, — слёзы снова текли ручьями. — За что они так со мной?!

У Инги зазвонил телефон, она вздохнула и показала мне экран — это была моя мама.

— Нет, ещё не пришла, — невозмутимо врала Инга. — Да, передам, а что случилось? Ясно. Конечно. До свидания!

Инга поджала губы, затем попрощалась с моей мамой:

— Она очень переживает, что ты трубку не берёшь. Может, были причины не рассказывать тебе правду.

— Пусть и дальше не рассказывают! Обойдусь! — я вскочила и пошла в прихожую.

Инга вцепилась мне в сумку и поклялась, что не сдаст меня родителям.

— Ты права, они первым делом будут искать меня у тебя, поэтому нужно уехать.

— И где ты будешь жить? — Инга держала меня за рукав, будто боялась, что сбегу.

— Не знаю, я совершенно ничего не знаю! У меня есть немного денег, может, в каком-нибудь дешёвом хостеле, где не нужно оформляться...

— Ага, в одной комнате с двадцатью узбеками, — перебила и нахмурилась Инга. — Давай эту историю мы оставим для всех. Я знаю, кто может тебя спрятать, где никто никогда не найдёт, — Инга улыбнулась.

— Нужна легенда. Пусть для всех я сбежала в Москву. Съезжу на вокзал, куплю билет на электричку, засвечусь на перроне и сниму все деньги с карты, чтобы меня уж точно в городе не искали. И ты всем рассказывай, что я уехала! Телефон теперь в шахте. А я исчезла! Всё, нет меня больше!