Возвращение к истокам (СИ)

Глава 9. Предок

Жила горит, пульсирует печать Эрика — странно, но до той ссоры я ее почти не ощущала. Сейчас чувствую явно. И неведомая сила тянет к нему, побуждает искать встреч. Сдерживаюсь. Сижу. Подоконник холодный, но на нем подушка, а колени укрывает плед.

Встречи ни к чему хорошему не приводят. В его взгляде — злость и холод. Он обжигает, подавляет, заставляет ежиться, отступать в тень. Прятаться в этой комнате, которую я так и не смогла привести в божеский вид. Смотреть сквозь мутное стекло на улицу. На слепящее солнце и тающий снег. На раскрасневшихся, смеющихся защитниц, которых тренируют Эрик с Гектором.

Алиса там. Неизменно. И ее улыбающееся лицо причиняет физическую боль. Больно в груди, и голова словно в тисках. Терплю. Потому что только так можно на него смотреть.

Нет, мир не рухнул мне на голову после того дня. Я даже выходила из комнаты. Голову держала прямо, общалась с друзьями. Проводила много времени с сыном. Обедала, правда, у себя. Аппетит пропадал под тяжелыми взглядами, но в целом моя жизнь осталась моей жизнью. Во всяком случае, презрения не было. Как и мифических наказаний, изгнаний и гонений.

Холод был. И одиночество. Но его разгоняли друзья. Глеб, Ника, Ира — она так вообще засиживалась у меня допоздна, будто боялась, что я могу… Глупая. Я никогда не смогу — слишком люблю жизнь.

О Гарди я думала часто, особенно после возвращения Влада.

Странно, но ничего страшного не случилось, когда он вернулся. Потолок на него не упал, гнев Эрика — тоже. Если на меня Эрик злился, то Влада просто игнорировал. Делал вид, что ничего не произошло. И часто уходил с защитницами на улицу.

Как сейчас.

Куртку не надел ведь! Простудится, а я не целитель. Алиса, к счастью, тоже. И та девушка, которую он привел с собой.

Маленькая. Зажатая, забитая даже. Затравленный, бегающий взгляд. Глубокие, темные глаза. Дрожащие ладони, которые она прятала в широкие рукава бесформенного свитера. Шлейфовый аромат розы.

Пророчица из Америки.

Линда.

Она совершенно не говорила по-русски и ходила за Эриком хвостом, стараясь ни на шаг от него не отступать. А когда он работал, сидела, притихшая, где-то неподалеку. Читала. Водила пальцем по экрану смартфона. Или же смотрела на Эрика, не отрываясь, отчего мне становилось жутко.

Даша сказала, она не опасна. Но отпечатки ее взглядов мне хотелось с Эрика смыть.

Последствия венчания… Они не ощущались, когда мы были вместе, а теперь мучили меня. Изматывающими снами. Жжением в ладонях. Тупой болью в жиле. Ревностью.

Или она не зависит от ритуалов?

В доме все чаще заговаривали о Первых. И Линда, прячущая взгляды, была подтверждением тому, что нас все же ждет что-то страшное. Потому что она видела Хаука. Видела и выжила — нелепица какая-то. В моих снах Хаук никого в живых не оставлял.

Линду в родном племени не любили. Была темная история, подробностей которой никто не знал. После нее пророчица изменилась, отстранилась ото всех и замкнулась в себе. Говорили, она была очень сильной — до той истории. А потом дар ее предал. Ушел. И вернулся недавно — болезненными снами о Первых. Линда считала, что возвращение дара почуял Хаук, потому и пришел.

Она часто проводила время у источника. А когда вернулась, гонимая плохими предчувствиями, ничего уже нельзя было вернуть — ее соплеменники были мертвы. Хаук ее не тронул. Посмотрел только пристально, коснулся щупальцами жилы и ушел.

Из ее племени спаслось всего трое — в тот момент они охотились на неподконтрольных властям территориях. Это их спасло, только вот племени больше не осталось. Вождь погиб… А саму Линду отдали Эрику.

Почему?

Бесполезно у него спрашивать — не ответит. Он вообще со мной не разговаривает, и я не навязываюсь. Приняла правила игры.

Много думала, пытаясь сложить кусочки головоломки в единое целое. Не получалось. Барт говорил, Хаук придет убивать сильнейших. Но если так, почему он все еще не пришел к нам? Ведь в нашем доме собралось достаточно уникумов и безумцев.

На эти вопросы ответов не было.

На подоконнике действительно холодно, и немеют колени. К тому же, защитницы закончили тренировки, и во дворе остался лишь Гектор. Ясновидец сложил руки за спиной и смотрел в сторону уходящей в сад тропинки. Из дома вышла Лидия, вынесла плед и накинула отцу на плечи.

Я встала и немного размялась. Пространства было не слишком много, и я подумывала о том, чтобы снова начать бегать по утрам. Побороть лень и психологическую усталость, взять себя в руки… когда-нибудь. Завтра?

Откладывание на завтра превратилось в привычку. Как и ежедневные мучения в виде рассматривания Эрика в окне. Он не простит меня. Не поймет. Три месяца прошло, а ничего не изменилось. И, наверное, стоит смириться, принять новую роль, но я не могла. Противилась. Надеялась, что рано или поздно мы поговорим, выясним все, ведь у меня с Владом нет ничего и быть не может. Мало того, у них с Ирой все вроде хорошо. Нашли общий язык, чему я была рада.

Эрику этого было мало.

И я ждала, когда же он, наконец, скажет… Кто я? Мы? Осталось ли что-то от этого «мы».

Но Эрик по вечерам был с Алисой. Они закрывались в кабинете, а я сходила с ума. Заслужила? Наверное. Но с каждым днем все больше хотелось послать все к черту.

Решив для начала послать к черту собственную лень, я нацепила кроссовки. Снег уже почти растаял, и на подсохших виляющих дорожках сада можно укрыться и от взглядов, и от страхов, и от апатии.

Бег разгоняет кровь. Она стучит в висках ускоренным пульсом. В наушниках — «Nightwish», ветер в лицо, и первые весенние лучи ластятся к коже. В такие моменты о плохом не думается. Можно отпустить разум и наслаждаться реакциями тела на нагрузку и скорость.

Бегать я любила. И не заметила, как выдохлась — нельзя после большого перерыва работать на износ. В боку закололо, и пришлось остановиться. Я обхватила себя руками, стараясь восстановить дыхание. Таблетки наушников выдернула из ушей. Сердце колотилось, а вокруг просыпалась весна. Птицы пели. В прогалинах между деревьями пробивалась первая зелень — сочная, яркая.

Весной страдать легче, подумалось мне. Не так угнетает. И мысли появляются новые, свежие. Идеи. Решения.

Давно пора начать искать Гарди. Обсудить с Владом и с Дэном. Эрику до меня дела нет, возможно, он не станет возражать. А если станет… Мне не впервой делать что-то вопреки воле вождя. Хуже не будет, я и так не в фаворе.

Только я забыла, что хуже может быть всегда.

Я реально перестаралась. Подъем по лестнице на третий этаж дался мне с трудом — колени дрожали, так и норовя подкоситься. Приходилось держаться за перила и мечтать о мягкой кровати. Душ потом, когда отдохну. А пробежки нужно сделать регулярными, а то совсем себя запустила — и морально, и физически. Страдашки мне чести не делают. Отстрадала свое — хватит.

Перила закончились вместе с лестницей. Коварные! В коридоре-то не за что держаться. И дверь в мою каморку, как назло, в конце этого самого коридора. Сорок чертовых метров без опоры.

По инерции получилось сделать три шага. Всего три шага, прежде чем замереть. Потому что коридор пустой, нет никого, да и кому тут быть, если на нашем этаже лишь ясновидцы и хегни, а ни те, ни другие по дому шастать не любят.

Эрик шел навстречу, как ни в чем ни бывало. Один. От странной интимности — лишь я, он и приглушенный, желтый свет кованых бра — я растерялась. И понимала, что стоять глупо, но ничего не могла с собой поделать. Ноги будто вросли в треклятый пол!

Впервые с момента ссоры мы одни в почти замкнутом пространстве. И взгляд, которым Эрик по мне мазнул, лишен привычного холода. Или показалось?

Дыши, Полина, дыши. Что же ты, как школьница, застыла тут, мнешься? Жизнь не кончается на расставаниях.

Поэтому я вздохнула и сделала шаг. Наше движение друг другу напоминало танец, в котором вел Эрик. Я лишь подстраивалась. Танец мне не нравился. Хотелось поскорее его закончить, спрятаться за закрытой дверью и отдышаться. Сбежать? Пожалуй. Но лучше так, чем раскрывать эмоции, которых от тебя не ждут.

Мы почти поравнялись, чтобы разойтись, когда в шаге от мнимой свободы колени у меня все же дрогнули. Подвели. Уверена, удержаться на ногах я бы смогла — подумаешь, споткнулась.

Прикосновение обожгло. И от запахов — родных, близких, но затертых памятью — потемнело в глазах. Цитрус. Кедр. Карамель. Прозрачный холод глаз. Голос хриплый, пробирающий. От него еще сильнее колотится сердце.

— Осторожнее, пророчица. Упадешь еще, поранишься.

Выдох — слишком громкий, и волнение скрыть не удается. Цепляюсь взглядом за его взгляд, как крючком, стараясь удержать. Но он срывается скользкой рыбой. Эрик отпускает меня и идет дальше. А я стою еще несколько минут, боясь спугнуть его запах, оставшийся на одежде.

Цитрус. Кедр. Карамель.

И горячей волной накатывает понимание: я потеряла его.

Нет, человека нельзя потерять, он же не кошелек. Однако наши отношения треснули, и трещину эту ничем не замажешь. А это значит…

Нужно жить дальше. Забыть. Возможно, Эрик больше не злится и выслушает. Если ему все равно… Будет больно, но я переживу. А сейчас дело важнее. Гарди и его излечение. А если так, то нужно поговорить, выяснить, что Эрик думает об этом. Вести себя, как добропорядочная и послушная хищная. Не будем же мы друг от друга вечно бегать.

Если ему все равно… А если нет?

Когда в ванной я посмотрела на себя в зеркало, из груди вырвался невольный стон. Ну почему я встретила Эрика именно сейчас, после пробежки? Растрепанная, потная, щеки горят, а волосы… Черт-черт-черт! Единственный раз, когда Эрик решил заговорить со мной, я в таком виде. Конечно, Алиса на моем фоне выигрывает. Она-то всегда опрятная, причесанная и помнит про духи.

Почему-то стало обидно оттого, что я себя запустила. Сижу тут затворницей, забыла, что такое косметика, утюжок для волос и мини-юбка. Нет, к мини я не готова даже чтобы заткнуть за пояс Алису. Да и не умею я правильно использовать все эти женские штучки. Хлопать ресницами, томно вздыхать, соблазнительно поводить плечом.

Единственное, что у меня есть — повод.

Говорить о деле проще. И это лучше, чем ни о чем не говорить, теряться в догадках. Давно нужно было, а я медлила. Но не сегодня. Сегодня наберусь, наконец, смелости.

Карамельный шлейф рассеивался, и мне было жаль, что нельзя запихнуть запах в банку.

Одевалась я быстро. Руки тряслись от волнения, и никак не получалось застегнуть чертову пуговицу на джинсах. Я накрасилась даже — впервые за несколько месяцев. Губы тронула блеском. Наверное, выглядела глупо с этими своими приготовлениями. Хотелось нравиться ему, заставить вспомнить, как он шептал мне на ухо всякие милые словечки. Как прикасался. Он любил ко мне прикасаться. Теребить мой мизинец, когда был чем-то озабочен. Водить большим пальцем по запястью.

Почувствовать его оказалось легко. На первом этаже, в кабинете. Дымка задумчивости. Оттенок грусти. Сосредоточенность.

Шаг. Еще один. Картины на стенах провожают. Мне страшно и в то же время волнительно. Звук шагов глушится мягким ковром.

На пути мне встречаются люди, они задают вопросы. Я им что-то отвечаю, улыбаюсь даже, правда, растеряно. У меня есть цель. Она прячется за тяжелой дубовой дверью, и по пути я репетирую речь. Я войду спокойно и попрошу Алису выйти. Дождусь, когда она — раздосадованная и злая — закроет за собой дверь. Выдержу тяжелый взгляд Эрика. Скажу о Гарди. О Хауке. О том, что сейчас не то время, чтобы ссориться.

Дожидаюсь, пока коридор, ведущий к кабинету, опустеет. Ловлю запахи жареного мяса и вспоминаю, что хорошо бы поесть. И, возможно, сегодня я буду обедать со всеми, в столовой.

Но сначала разговор. Настраиваюсь на то, чтобы говорить спокойно, рассудительно. Вдыхаю и нажимаю на ручку двери.

Распахнуть не успеваю, лишь приоткрыть. Но мне хватает.

— Чувствуешь? — спрашивает Эрик.

— Да, — выдыхает она так, как я не умею — томно.

Я не вижу их, но воображение рисует картинки, от которых мутит.

— Еще хочу, — почти шепчет Алиса, и моя рука сжимает ручку двери, будто бы силясь ее сломать.

— Позже.

Эрик говорит это мягко, но в голосе — категоричность. От слов «еще» и «позже» у меня кружится голова. И уйти бы — я явно тут лишняя — только любопытство держит. И еще одна непонятная мне эмоция. И вдруг я отчетливо понимаю: мне нужно знать. Здесь и сейчас.

— Ты подумаешь о моей просьбе? — елейно спрашивает Алиса. И через несколько секунд, не дождавшись ответа, напоминает о себе: — Эрик?

— Не о чем думать, — отвечает он глухо.

Я почему-то представляю его, стоящего у окна, со сцепленными за спиной руками. И в своем воображении не позволяю ему обернуться к ней. Смотреть на нее. Отвечать тоже не позволила бы, если бы это было в моей власти.

Больно дышать. И вокруг все тусклое. Но нужно дослушать.

— Почему? — Алиса раздражена. Шуршит одежда, шаркают шаги. Хотелось бы уметь запрещать ей приближаться к Эрику. — Я давно хочу быть скади. Я сильная, ты сам говорил. От меня в племени будет польза.

Дыхание. Стук в висках. Напряжение в пальцах.

А потом Эрик говорит:

— Это невозможно, ты знаешь.

— В скади принимают женщин!

Она настойчива и отступать не привыкла.

— Только перед венчанием с кем-то из скади, — соглашается Эрик.

И я уже понимаю, к чему ведет этот разговор. Знаю, какой будет следующая реплика Алисы.

— В чем проблема? Ты мог бы на мне жениться.

Я зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Отпускаю ручку. Нарастающий шум в ушах глушит ответ Эрика. Я не хочу его знать, не хочу слышать.

Ничего не хочу.

Обида душит, дерет горло. Тыльной стороной ладони остервенело стираю блеск с губ. Банальщина какая! Накрасилась, будто на свидание собралась. Дура!

И заплакать бы, а не плачется. Злость только, и от злости ноет жила. Ладони чешутся, перед глазами — белая пелена. Как тогда, у очага атли. От греха подальше выхожу из дома через черный ход. Я рада, что прошло время, и мое предательство — не главная сплетня в доме. Оно потускнело, к нему потеряли интерес, а потому резкий мой уход остается почти незамеченным.

Почти…

К вечеру весна отступает, прячется. Поднимается холодный, промозглый ветер. Он рвет тонкие ветви деревьев, швыряет в лицо замерзающие на лету капли дождя. Надо же, а ведь еще днем было солнце. Я зажмуриваюсь, подставляю ладони, стараясь почувствовать хоть часть того единства с защитником, которое было в атли. Пусто. Ничего. Моя жила трансформировалась навсегда. Это просто дождь. Холодный, колючий, безразличный.

— Замерзнешь, — отметил кто-то и заботливо укрыл мои плечи пледом.

Обернулась — Лидия. Смотрит на меня жалостливо, и жалость с ее лица хочется стереть. Сжимаю кулаки, сдерживая рвущийся на волю кен.

— Уходи, — процедила я сквозь зубы и отвернулась.

— Она ему не нравится, — тем же спокойным тоном продолжила Лидия, игнорируя мою реплику. Стала рядом и обняла себя за плечи. Хрупкая. Раньше я не замечала, насколько. Острые скулы, прямой нос, во взгляде — некая доля обреченности, свойственная для всех ясновидцев. — Вернее, нравится, но… не так.

— А как? — вырвалось прежде, чем я успела себя остановить.

Злость утихала. Остывала на холоде жила, расслаблялись вены, переставали гореть ладони.

— У Алисы уникальный дар. Эрику нравится его развивать.

Дар. Хорошая отговорка и повод остаться наедине. Слушать томный шепот, касаться руки, направлять своим кеном. Бессилие рождало паранойю, и Лидия, как ни старалась, помочь не могла.

— Нет ничего непреодолимого, Полина, — сказала она тихо, и мне показалось, в тот момент она была очень похожа на отца. Надолго лишенная нормальной жизни, оттого к ней неравнодушная. Мудра не по годам. Сильная? Тут уж не мне судить, но кена на нее ушло больше, чем на ясновидца, которого я исцелила в селении Барта.

Знает ли она, что нас ждет? Выражение лица непроницаемо, и не поймешь. В какой-то мере она права — нет ничего непреодолимого…

— Кроме смерти, — вырвалось у меня.

— Ты чертовски права!

Обернулись мы с Лидией синхронно. Он стоял, облокотившись о косяк двери, и смотрел на нас насмешливо. Высокий. Длинные русые волосы до плеч явно нуждались в расческе. Кожаные штаны… Черт, сейчас кто-то такое носит? Рокеры разве что. Жилетка в тон. На поясе — кинжал в ножнах. Глаза — то ли серые, то ли светло-голубые — сверкают азартом. В целом — ничего особенного. Хищный как хищный. Только вот…

— Ты в курсе, что в городе не выцепишь ни одного ясновидца? — пожаловался он и шагнул к нам. Лидия напряглась и ко мне придвинулась, будто бы искала защиты. — Беспредел!

— Кому сейчас легко?

Я нервно усмехнулась и Лидию осторожно обошла, чтобы ясновидица оказалась за моей спиной. Нет, не то, чтобы я думала, что смогу с ним сладить… Кто я, а кто он? Но инстинктивно свое «детище» защитить хотелось. Я столько кена на нее потратила. Не позволю, чтобы весь труд насмарку пошел!

— Сложно, да, — согласился он и усмехнулся. — Но я фартовый. Ты вот сама вышла!

— Я…

Его глаза гипнотизируют, мир вокруг меркнет, плавятся, размываются очертания, охватывает блаженство, и я ловлю себя на мысли, что улыбаюсь ему. Мне легко. Я счастлива. И то, что совсем недавно хотелось плакать, кажется смешным.

Очнулась я, когда он взял Лидию за руку. Наверное, если бы не ее вскрик, я бы и дальше улыбалась ему. Оцепенение спало, проснулась злость.

— А ну отвали! — раздраженно выдохнула я и потянула ясновидицу на себя. Она мелко дрожала, и, показалось, ее испуг вот-вот перерастет в истерику. — Ее трогать не смей.

— А она что, особенная?

— Послушай, — я тряхнула головой, стараясь избавиться от его влияния — сладкого, тягучего, как патока, — если ты пришел помочь…

— Он не помочь пришел! — выкрикнула Лидия, стараясь вырваться из цепкой хватки. — Зови Эрика!

Он покачал головой.

— Никто никого не будет звать.

Звон в ушах оглушил. Помню, что в глазах потемнело. И его ладонь помню — теплую, шершавую. Запах древесной смолы. И глаза, глядящие прямо в душу.

Картинки.

Тяжелое свинцовое небо над лесом. Пруд — темный, холодный — и по поверхности воды разбросаны желтые листья. Туман запутался в кустарнике полупрозрачной ватой. Камни у реки обросли темно-зеленым, мягким мхом. Мох устлал и землю пушистым ковром.

Бугристая кора дерева больно впивается в спину. На бедрах — мужские руки. Дыхание в ухо, хриплый шепот. Стон, срывающийся с моих губ.

— Лив…

Клубника. Древесная смола.

— Моя Лив…

Мир завертелся воронкой. И мне бы вспомнить про Лидию…

Лидия? Кто это? Ее нет, она еще не родилась. Родится. Позже.

Древесная смола и клубника…

— Не бойся.

Не боюсь. Как его можно бояться? Он ведь мой, я всегда это знала. Мой… Херсир.