Возвращение к истокам (СИ)

Глава 13. Надежда не умирает

Существует мнение, что счастье — это минута тишины перед тем, что тебя ждет. Таких минут у меня впереди было много. Мгновений, текущих вяло, оставляющих на душе маслянистый след. Оболочку, напоминающую мутный пузырь, фильтрующую звуки и размывающую изображение действительности.

Сквозь эту оболочку вновь прибывшие казались иллюзорными, фантомными даже. Полупрозрачные призраки, жмущиеся друг к другу, чтобы не потерять целостность. Потерявшие дом и племя — Хаук бесчинствовал в Лондоне, и, наверное, это еще одно послание Эрику. Насмешка. Несколько выживших из десятков его друзей.

Они улыбались. Говорили на ломаном русском, смешивая слова, и в разговоре прорывались иглами английские с глубокой, носовой «а» и тонкими, свистящими согласными.

Ричард был высок и худ. Рыжеволос. Переносица с горбинкой и внимательный взгляд синих глаз. Под стать ему Мария. Прямая спина, светло-голубой брючный костюм, остроносые туфли на невысоком каблуке. Аккуратное каре. Подчеркнутая строгость движений, граничащая с чопорностью, но эту границу не перешедшая. Тонкие черты лица придавали ей аристократизма.

Третья гостья была невысокой. Несуразной. Русые волосы, наспех перехваченные черной резинкой, отчего прическа казалась неряшливой. Полное отсутствие макияжа. Блуждающая, неуверенная улыбка. Распахнутый взгляд, в котором испуг, почти перешедший в отчаяние. Но она держалась, изредка вздергивала подбородок и пыталась казаться увереннее. Этот жест еще больше выдавал ее.

И мне показалось, наши с ней желания совпадают — мне тоже хотелось спрятаться. И от охотника, который нашел Лив, и от новых знакомств, а значит, известий об очередном погибшем племени. От мыслей, которые муравьями копошились в сознании.

Ее ладонь была теплой, а глаза распахнулись еще больше, когда я представилась. А моей первой мыслью была: «Боги, что он в ней нашел?!»

За эту мысль тут же стало стыдно. Нашлась, тоже мне, красотка писаная! Небось, Лара обо мне так же думала, когда узнала, что я и Влад…

Быть, как Лара, не хотелось. Поэтому невесть откуда всплывшую стервозность я усилием воли запихнула поглубже.

У Элен был низкий, приятный голос. Теплая улыбка. Она старалась не отходить от Ричарда, в отличие от Марии, которая заставила Дашу провести ей экскурсию по дому. Даша ушла неохотно, и я с неудовольствием заметила, что Богдан проводил ее внимательным взглядом. Не хватало нам только влюбленных охотников! От них одни проблемы. Плавали — знаем.

Линда отреагировала на Элен бурно. До этого момента тихая, неприметная — она выронила стакан на пол, резко развернулась, взлетела вверх по лестнице и скрылась за поворотом в коридор. Осколки блестели на полу, переливались, отражая свет ночных ламп.

— Shes still?.. — спросила Элен Эрика, запнулась и опустила глаза.

Эрик не ответил, но было очевидно, что Линда до сих пор… И это жутко бесило. Количество поклонниц Эрика на квадратный метр росло с каждым днем, возвращая ревность, а с ней и напрасные надежды.

Надежды мне сейчас противопоказаны. А жизнь теперь мало напоминает любовный роман. Скорее, триллер. Или ужастик. Особенно по ночам, когда страхи проникают в сны темным, мутным раствором.

Эля принесла совок и веник, чтобы убрать осколки. В гостиной повисло неудобное молчание, лишь Богдан два раза кашлянул в попытке привлечь внимание.

Удалось. Ответом ему был взгляд Эрика — пристальный и злой.

— А этот что здесь делает? — поинтересовался он вкрадчиво, даже не стараясь скрыть угрожающие нотки.

Богдан взгляд выдержал.

— Он знает, где Гарди, — пояснила я, и молчание вернулось. Опутало, заполонило гостиную, и новые гости притихли под влиянием общего замешательства.

Про Лив я умолчала. Богдан и так скажет, если они с Эриком договорятся, а если нет… А если нет, я сама у него узнаю. Вытрясу правду, даже если придется при этом его прибить.

Говорили они долго, закрывшись в кабинете. Некоторые из нас ходили посмотреть на двери, будто информация могла просочиться сквозь них бесплотным привидением. А потом надоело. Собравшиеся в гостиной разбрелись по своим делам. Загремела посуда на кухне — готовился ужин, и по воздуху поползли восхитительные ароматы еды. Желудок тут же откликнулся, однако в последнее время мы ужинали с Эриком вдвоем, ровно в восемь, на полу у камина.

Часы показывали уже полдевятого, а дверь в кабинет была все так же молчалива и нема к мысленным просьбам. Ждать у двери — уныло, поэтому я решила принять душ и переодеться. И на втором этаже, в коридоре, прислонившуюся к стене и смотрящую в окно, нашла Линду.

Она не шевелилась. Руками только себя обняла и стиснула плечи, будто старалась удержать их на месте. Будто бы, если отпустит, они отвалятся от туловища. Пальцы побелели и спина сгорбилась, а из-под свитера, который встопорщился, задрался, виднелись…

Я застыла. И внезапно возникший ком в горле попыталась сглотнуть. Не вышло. Колени дрогнули, и от них вверх поползло, охватывание, онемение. Наверное, из-за него я и не могла пошевелиться. Именно из-за него, а еще от усталости, а не от четких лиловых шрамов, полосующих спину пророчицы. Они липли к коже и, переплетаясь, тянулись вверх.

И слова Эрика о наказании приняли иной, ужасающий смысл.

Она ведь… ее ведь… И, небось, при всех. Соплеменники смотрели, как тяжелый, темный кнут касается кожи, разрывая. Свист его пригрезился мне, отчего передернуло от отвращения.

И разве есть преступление, за которое нужно терпеть такие муки? Разве это справедливо?

Линда обернулась, стегнула меня взглядом, будто крапивой. Я не была ей симпатична, как и Элен, но если раньше она скрывала эмоции под веером ресниц, то сегодня прятаться не хотела.

Приветливые слова застыли у меня в горле. Что мне ей сказать? Если ее наказали из-за Эрика, то я, должно быть, кажусь ей воплощением чудовищной несправедливости. Никакие слова не смогут это изменить.

Не сводя с пророчицы взгляда, я попятилась, нажала на ручку двери. Промахнулась.

Тихий шорох. Полумрак. Щелчок выключателя, и мягкий свет всполошил тени, залил комнату. Не мою.

И обитатели, которых я нечаянно потревожила, замерли в кровати от эдакой наглости. И я замерла — у двери только. Уперлась в нее спиной и, прежде чем успела подумать, выдохнула возмущенное:

— Эльвира!

Эля потупилась, сжалась и подтянула одеяло, которое прикрыло даже нос, но все равно было видно, что она густо покраснела.

— Ты так и не научилась стучаться, — покачал головой Влад, ни капли не смутившись. Выглядел он при этом довольным, как кот, объевшийся сметаны. Правда, в отличие от кота, пойманного на поличном, ни капли не испугался.

— Черт! Вот ведь черт!

Я старалась смотреть куда угодно, только не на них. На занавески в розовых рюшах. На постеры на стене с изображением молодежных групп. На фотки на комоде, устланном вязанной салфеткой. Салфетки эти вязала мама Эли, и было у нее их десятки, если не сотни. Целительница украшала ими каминные полки, обеденный стол, подоконники в коридорах, где жили вазоны с розовыми азалиями и мясистыми фикусами. Даже у нас в комнате на тумбочках лежали кружевные таблетки рукодельницы Авроры.

Так Эльвира хранила память о матери, погибшей на войне.

Она скорбела. Грустила, и каждый раз, когда впадала в меланхолию, виделась мне ребенком, лишенным материнского тепла.

Боги, да она и есть ребенок! Что он тут… они…

— Извиниться не хочешь? — настиг меня язвительный вопрос.

— Да, я… — Я на всякий случай отвернулась, мысленно желая отмотать время назад и посчитать чертовы двери. Элина была следующей после нашей в коридоре, полном одинаковых дверей. И, если бы я не засмотрелась на шрамы Линды, точно не перепутала бы. А теперь… — Извини, Эля.

И вышла на ватных ногах в коридор. Дверь закрыла и прислонилась к ней, закрыв глаза. Щеки горели, будто бы это не я — меня застали вот так… А если и застали, то…

Какое мне дело? Ира наверняка в курсе, да и знает она, что Влад не станет хранить верность. Верность для него имеет совсем другое значение.

А я… мне надо найти Эрика. Аппетит пропал, а желание его видеть стало невыносимым, осязаемым почти. Оно приклеилось к груди, в районе сердца, заставляя это сердце биться сильнее.

Линда стояла все там же, у окна, и на этот раз не обернулась. Свитер только оправила, и теперь он скрывал следы ее давнего позора.

В гостиной было неожиданно пусто. Полумрак. Запах сандала от ароматических палочек, которые зажгли и зачем-то оставили на столе. От них вился сизый, тонкий дымок и рассеивался, наполняя комнату сладким ароматом.

Даша стояла у окна, упершись ладонями в подоконник, и смотрела на улицу.

— Охотник ушел, — сказала мне, не оборачиваясь, глухим, полумертвым голосом. От тона этого голоса у меня по спине поползли мурашки. Случилось что-то, а я не заметила? Верно, произошло, когда я была наверху, рассматривала шрамы Линды и сцену, которая не предназначалась для моих глаз. Или предназначалась?

— Он вернется, — будто стараясь успокоить меня, добавила Даша. — Договорились вроде. Думаешь, альянс с охотниками возможен?

Я пожала плечами, на ходу понимая, что Даша не могла видеть этот жест.

— Гектор уже ведет переговоры с теми, кто отступил тогда. Они вроде не против нам помочь. А если и Богдан пришел, то… — Я шагнула к ней, тронула за плечо. — Что с тобой?

— Охотник сказал, что я красивая, — ответила она тем же глухим тоном и прядь волос заправила за ухо.

— Он прав, — кивнула я. — Но ты же понимаешь, что вы не сможете… ну, ваши энергетики…

— Несовместимы. Да, знаю.

Показалось, в словах этих скользнула горечь. Она странно вела себя в последнее время, а я не замечала, либо не хотела замечать. Своих проблем было полно, а на чужие времени не оставалось. И сил. Сил особенно.

Нужно было ее как-то отвлечь. Хоть как-то, иначе она себе такого надумает, что Эрик ее либо убьет, либо запрет, а мне бы этого не хотелось. Отвлечь было чем.

— Послушай, ты бы поговорила с Элей, — постаралась я мягко сменить тему. Тема Даше приглянулась. Она даже повернулась ко мне и прищурилась, будто судьба Эли ее волновала больше всего на свете.

— А что с ней?

— Я только что двери спутала. Случайно, и… В общем, я к ней вошла, а там…

— Нет, — перебила Даша. — Молчи. Ни слова!

Она резко вывернулась, обогнула меня и направилась к лестнице. И я поняла, что сегодняшний вечер абсолютно лишен нормальности, будто кто-то выпустил из шкатулки дух Кэррола, и теперь он бродит по дому, курит трубку и выпускает дымок сюрреализма, который расползается по комнатам.

Взгляд упал на дымящиеся сандаловые палочки, я подошла и затушила их. И без сумасшествия домочадцев нам хватает проблем.

Мне нужно найти Эрика. Просто чтобы почувствовать: все в порядке. Пока. А «потом» оставлю на завтра.

Я нашла его — на кухне, в окружении ясновидцев и скади, обсуждающих приход Богдана. Поймала недовольный взгляд Гектора. И отступила в тень. Юркнула в дверь, ведущую на улицу, где весна почти, и воздух приятно-теплый, несмотря на ночные заморозки.

На улице стало спокойнее. Тишина. Темень. На фоне иссиня-серого, затянутого тучами неба качаются черные лапы деревьев. И совсем уже весной пахнет.

— Ужинала?

Теплые руки на плечах. Едва уловимый аромат карамели. Булочка с марципаном на фарфоровой тарелке — Эрик вечно дразнит меня сладким перед едой. Впрочем, это совсем не мешает мне наслаждаться ужином и аппетит не перебивает.

Я помотала головой и пощупала мягкий сдобный бок подношения.

— Извини, пришлось кое-что обсудить. Охотник…

— Знает, где Гарди.

Молчание. И поджатые губы Эрика наталкивали на мысли, что он раздражен.

На меня он не смотрел, изучал щербатые перила и износившиеся колоны. Делал вид, что полностью увлечен мыслями о необходимом ремонте. Его пальцы скользили по холодному камню, оглаживали, пробовали на ощупь.

— И что теперь? — не выдержала я. Сердце колотилось, и озноб отчего-то взял. Куртку забыла, а весна еще весной не кажется. Особенно ночью.

— Приведем его сюда, — ни секунды не колеблясь, ответил Эрик. — И ты его вылечишь. А потом…

Замолчал. Задумался и, казалось, он подбирал слова, которые можно мне сказать. Раньше мы всем делились, а теперь… Нужно ценить то, что есть. В конце концов, у меня тоже есть от него тайны.

— Даша странная. — Я решила уйти от неприятной темы, которая и так сегодня слишком часто обсуждалась.

— Дарья ревнует, — тем же тоном пояснил Эрик, и пальцы его коснулись коры прильнувшего к крыльцу вяза. Вяз был стар, широк, и кора его бугрилась под ладонью Эрика. Дерево, будто ища пристанища, тянулось к теплу, к людям.

— Богдана?! — вырвалось у меня, прежде чем я поняла, что именно спросила.

Эрик посмотрел на меня. Нахмурился.

— Какого Богдана?

— Я… то есть… охотник приходил, вот я и…

— Глупости! — поморщился он и добавил: — Дарья ревнует Влада. Это у нее случается. Периодами.

— К кому?!

Фраза Эрика звучала нелепо. Странно. Неправдоподобно. Даша с Владом неразлейвода, никто на ее место лучшего друга и доверенного не посягнет. Иногда мне казалось, она знает о Владе больше, чем он сам о себе. И тут вдруг…

Эрик окинул меня внимательным взглядом.

— К Эльвире.

Воспоминание-молния. Смятые простыни. Пунцовое лицо Эли. Усмешка Влада. Интимность, которую я нечаянно нарушила. Нелепая, к слову, интимность. Зачем Владу Эля? У него всегда было много поклонниц, но все они разительно отличались от целительницы — что внешне, что характером. Вот Даша гораздо лучше подошла бы на роль его избранницы, но за столько лет у них не наметилось и намека на отношения. Выходит, не судьба. А тут вдруг…

— Бред какой-то, — подытожила я.

— А ты не знала? — Эрик удивленно приподнял бровь, а взгляд стал еще внимательнее, будто он испытывал меня, изучал реакции. Или правда изучал? — Дарья влюблена в него с детства.

Вот точно бред! Даша все время, что я ее знаю, сватала мне Влада и пыталась рассорить с Эриком. До самого венчания, да и после особого восторга на лице защитницы по поводу женитьбы с ее братом, я не наблюдала. Сколько мы живем в одном доме, сколько раз я видела их с Владом, и у меня ни разу и мысли не возникло, что она…

— Извини, но это звучит смешно.

— И, тем не менее, это так. Это была первая мысль, которую мне удалось услышать, когда дар проснулся.

— Ты… влез Даше в голову?! — Я отшатнулась. Тарелку поставила на широкие перила, и она недовольно звякнула, будто упрекнула в небрежном обращении с булкой. Наверное, у меня на лице отразилось негодование, потому что Эрик отвел взгляд. И выглядел при этом слегка виноватым.

— Тогда я еще не умел контролировать это.

— Тогда?

— Сейчас умею, — признался он. — Но мысли Дарьи с тех пор мало поменялись.

— И не стыдно? — укоризненно покачала я головой.

— Нет, — совершенно искренне ответил Эрик и, решив, наверное, что от булки я отказалась, стянул ее с тарелки. Булка наверняка была вкусной, а я не ужинала. И рассмеяться бы, попробовать отвоевать хоть половину, но…

Даша? Серьезно? И если так, то чего ей стоило быть рядом с ним все эти годы? Наблюдать. Слушать. Помогать. И думать, каждую ночь думать, что она тоже могла бы быть на месте одной из них — бабочек-однодневок, ярких и разных. Однотипных. Или же укорениться, как Ира…

Она укоренилась. Правда, не так.

— Идем. Замерзла совсем.

В голосе Эрика послышалось раздражение. И ладонь, обхватившая мое плечо, сжалась немного сильнее обычного. Еще одна моя ошибка — замешательство, неправильные мысли, которые нельзя позволять себе рядом с Эриком.

Боюсь, теперь рядом с ним нельзя позволять никаких мыслей. Разве что о мягкой сдобе, покрытой толстым слоем марципана.

…Богдан явился на следующий день. Незадолго до него пришли другие охотники — те, с которыми успел договориться Гектор. В доме стало тесно. Душно. И сам дом будто уменьшился в размерах. Нависали изящной лепниной потолки, опасно сверкали люстры, расплескивая теплый свет на плечи. Стены давили. И грудь будто кольцом сдавливало тоже.

Я сбегала из общего дурдома — либо в нашу с Эриком спальню, либо на улицу. На крыльце, за стеной защиты было безопасно и дышалось легче.

Природа, наконец, проснулась, и во дворе, на зазеленевшей лужайке, будто огромный ящер, вылупилась весна. Она щедро делилась солнцем. Теплом. И прохладой, которая казалась приятной, благостной даже. На улице пахло свободой. Теплым асфальтом. Влажной землей и прелыми листьями. Птицы пели, и, казалось, счастье притаилось где-то рядом, за углом.

— Скоро в доме будет больше охотников, чем мы сможем одолеть.

Дэн поднял лицо к небу и зажмурился, как кот. Прислонился спиной к колонне, откинул плечи назад и тоже впитывал весну. На лице его отражались лишь покой и безмятежность.

— Все хотят жить, — пожала я плечами. — Хаук зол на всех.

Он убивал. Методично и по понятной лишь ему схеме. Появлялся в неожиданных местах и выпускал смертоносные щупальца. Гибли хищные. Ясновидцы, которые, по словам Гектора, всегда жили мирно и придерживались законов. Охотники. Умирали не все. Оставшиеся в живых, напуганные и потерянные, оставались бродить по земле. И если так, то…

Почему?

Кара богов, которая настигает не каждого, а лишь того, кто нагрешил больше всех? И как определить степень своей вины? Как вымолить прощение у богов, которые давно погибли?

Рядом с Дэном чувствовалась легкость. Мысли плыли лениво, как неповоротливые, жирные рыбы в мутном пруду. Скоро май, а я все еще не приблизилась к Гарди. Богдан здесь, но… Эрик молчит. Медлит. Выжидает?

— Это будет трудно, — сказал Дэн, открывая глаза, и взгляд его был тяжелым. — Если тебе придется сделать то, о чем просил Барт, то это будет чертовски трудно.

— Сейчас это легко.

Вылечить Гарди. И если не поможет, то… умереть?

— Сейчас да. Но там, у черты, когда назад дороги не будет, проснутся инстинкты. Ты можешь готовиться к этому сколько угодно, но… сможешь шагнуть к нему сама?

— Смогу, — решительно ответила я. — Иначе все умрут. И я в том числе. Ты знаешь это.

— Наверное, поэтому он тебя и выбрал. Барт. Потому что ты — та, кто не отступит.

Наверное. Откуда мне знать? Барт мертв, а я здесь, и мне нужно что-то делать. Хоть что-то!

Умирать не хотелось. И оттого еще более раздражало ожидание. Медлительность Эрика. Задумчивость, с которой он иногда на меня смотрел. Ожидание убивало медленно, мучительно.

Чего он ждет? Если мы знаем, где Гарди, это ведь шанс. Для меня. Для нас всех.

Впрочем, причины были ясны. То, что предстояло сделать, тяготило не только меня. У Эрика были собственные, не менее сильные демоны. Недоверие. Обида. Злость, которая, как дикая собака на привязи, рисковала разорвать оковы. Вырваться. Ведь для того, чтобы вылечить Гарди, мне нужно…

Думалось об этом неохотно. Будто бы не со мной, не я… А если я, то не та, которая здесь и сейчас. Другая. Она появится через несколько дней, недель даже. Ближе к маю. Проснется поутру и выйдет на крыльцо встречать Хаука. Дэн прав, это будет тяжело. Я не смогу. А вот она — она сильнее. Правильнее. Она никогда не боится. Или просто немного безумна…

Но до того она откроет жилу и примет приторно-сладкую ваниль.

Эрик боялся, что она снова сорвется. И он сорвется вслед за ней — вниз, в пропасть, откуда возврата нет.

Мы ходим по грани. Оба. Грань тонка, опасно прозрачна. И правильного больше нет.

— Смотри, кто это там?

Дэн оттолкнулся от колонны и спустился на две ступеньки, вглядываясь вдаль — туда, где у гостеприимно распахнутых ворот мялись две сгорбленные фигуры. Гостеприимность была обманчивой, и они чувствовали это. К слову, я бы совсем не расстроилась, если бы они попытались преодолеть защиту, и она отозвалась бы на присутствие непрошенных гостей, опутала обжигающими плетьми кена. Причинила вред.

Появление незваных гостей злило.

— Скажу Эрику, — процедила я и вернулась в дом. Осталась бы, точно не смогла сдержаться. То чувство, которое испытала у очага атли, когда Крег совершил жертвоприношение, снова накатило. Жила откликнулась, вздулись вены, и кен готов был вырваться на свободу. Убивать.

Рано. Придет час, и я отпущу себя. Но не сегодня. Не с ними. Они не заслужили, чтобы на них тратить ценный дар. Пусть тень Крега смеется за спиной, провоцирует. Я не поддамся. Это не мой кен, а той, кто придет в мае. И я сохраню для нее то, что оставил Барт. Потому что иначе мы все проиграем.

Нежданные гости боялись переступить порог. И под пристальными, недобрыми взглядами жались друг к дружке, опускали глаза и руки прятали за спину. Однако же пришли. И к Эрику Рик Картер шагнуть не побоялся.

— Хаук приходил. Он убил всех, включая Саймона, и мы… — Он запнулся, будто слова, которые хотел произнести, застряли в горле. — И нам сказал, что вернется. Поэтому я прошу защиты в вашем доме. Для себя и своей жены.

На меня посмотрел, будто ища… Чего? Поддержки?

— Нет, — твердо ответил Эрик.

— Пожалуйста…

Лили выглядела жалкой. Осунулась. Некогда гладкий лоб прочертили три глубокие борозды. Тени под глазами пролегли. Прическа, всегда аккуратно уложенная, превратилась в паклю. А взгляд был заискивающим, умоляющим.

— Полина…

Я не держала на них зла. Все же Саймон был их ребенком, а ради ребенка мы способны на многое. Однако серый осадок в душе всколотился. Вспомнился взгляд Барта — затуманенный болью, однако полный решительности. Теплая, липкая кровь, застывающая на ладонях коркой. Страх в коленях, когда они не держат больше, подгибаются.

Они не виноваты, прямо не виноваты, но… Простить?

— Нет, — безапелляционно повторил Эрик.

— Я ручаюсь за них.

Дэн был спокоен. Уверен в себе. И не отвел взгляда, когда Эрик метнул в него своим — злым, непонимающим.

— Сольвейги здесь, — добавил он, видимо, для пущей убедительности. — И они помогут, в случае чего. А ты знаешь, насколько сильны сольвейги.

Эрик шумно выдохнул, кивнул.

— Рик и Лили под нашей защитой.

И они остались. Наверное, Эрик уважал Дэна больше, чем их — ненавидел. Да и ненавидел ли? Скорее, презирал. И, я уверена, в ответственный момент, вождь андвари и его жена — последние, кого он бросится спасать.

Впрочем, впечатление об их приходе затерлось уже вечером.

Закат был особенно красочным. Персиковые разводы на горизонте, лиловое небо. Звезды отчего-то низкие, крупные — казалось, протянешь руку, и зажмешь в ладони. Воздух свежий, ветерок колышет занавески на окне.

Почти все балкончики на втором этаже оплетены диким виноградом. Он вполз по стенам, опутал пузатую решетку, зацепился тонкими пальцами-лозами за перила, словно хотел проникнуть в комнату, но так и застыл пойманным с поличным вором.

Осмелевшие лозы гибко зацепились за выпуклые, каменные колонны и, вскарабкавшись, свисали с потолка жесткой бахромой.

На крыльце монотонно переговаривались домочадцы. Мангал вытащили, жарили сосиски, и их запах поднимался вверх, манил.

Внизу смеялись. И я растворилась в этой идиллии — счастье почти, спокойствии, нависшем над домом.

Занавеска за спиной шелохнулась, и балкон впустил Эрика.

Он был большим для узкой площадки, и места сразу стало меньше. Но я любила, когда Эрик занимал место рядом со мной.

— Думаю, пора, — сказал он тихо и, когда я подняла на него взгляд, добавил: — Найдем Гарди.

Сердце замерло. Показалось, ухнуло вниз. А затем подпрыгнуло и понеслось галопом у самого горла. Показалось. Сердце не умеет прыгать и носиться галопом. Впрочем, другие виды бега ему тоже недоступны.

— Когда? — вопрос вышел сухим и каким-то официальным. Слишком официальным, если учесть, что все это значит для нас.

«Мы» еще остались? Или же это отголоски, инерция той близости, которую ни мне, ни Эрику терять не хотелось?

— Завтра.

— Так… скоро?

Эрик пожал плечами.

— Мы знаем, где он. Не вижу смысла ждать. К тому же, послание Хаука может быть лживым. Кто знает, когда охотник придет к нам на самом деле.

— Завтра, — повторила я знакомое слово. Слово горчило. Кололось. И, вырвавшись на свободу, напугало. Я думала, что это будет проще всего — поделиться кеном, наполнить пустую, ссохшуюся жилу ясновидца, подарить ему еще один шанс. И отобрать — у себя. — Хорошо, пусть будет завтра…

Эрик вздохнул. Он, наверное, тоже понимал, что завтра для нас снова все изменится. Нет, прочная граница перемирия не треснет — нельзя нам сейчас отменять перемирия. Изменится нечто иное, глубокое, и оттого сердце так сильно бьется. Тоже чувствует. Боится. Не желает ничего менять.

Однако, поздно…

Теплая ладонь, шершавая немного. Она скользит по щеке, и от нее ползут искры удовольствия, впитываются в кожу карамельными каплями. Я непроизвольно жмурюсь, пытаясь запомнить, высечь в памяти этот момент. Наверное, такого у нас уже не будет никогда. И если так, то…

— Обними меня.

Слова вырываются сами. Горячие — они обжигают гортань. И в груди тоже горячо. Наверное, если бы не эти слова, она вспыхнула бы, взорвалась, выворачивая меня наизнанку.

Неправильно все. И я не знаю, как все исправить.

Страшно было ровно две секунды. Что он отвернется, уйдет или же просто продолжит стоять, не отреагировав на просьбу. Но Эрик меня обнял. И я его — вцепилась в свитер, будто пыталась сорвать его прям там, на балконе. Прижаться. Ощутить жар его кожи.

Горячее дыхание опалило висок. И голос ласковый успокоил:

— Все будет хорошо, малыш.

Давно он меня так не называл. И… наверное, в последний раз. Оттого и плакать хочется. Выть даже — от боли, от отчаяния, ведь если это последние дни в жизни, почему бы им не быть счастливыми?

Эрик отстранил меня, заглянул в глаза. В его взгляде не было злости, обиды, только нежность. Как раньше.

— Твой кен… Тебе может не хватить. Гарди очень сильный, и жила его вмещает намного больше, чем жила Лидии. Я поговорил с Даниилом — он поможет. Поделится.

— Хорошо.

— А еще, насколько мне известно, тебе понадобится…

— Не продолжай! — оборвала я резко. Грубо даже, и Эрик вправе был обидеться, но он не стал. Кивнул только и посмотрел на небо. Так мы и стояли, пока окончательно не стемнело. Я — в кольце его рук, будто в коконе, и он — задумчивый, отстраненный и уже почти не мой.

Почти. Но мне и этого хватило.

Жаль, что в апреле темнеет быстро.

Эрик расцепил объятия, поцеловал меня в лоб и молча вышел. Пусто стало. И камень в груди, но к камню я привыкла, с камнем в груди можно жить, ведь, как и сердечные скачки, он ненастоящий, выдуманный.

В отличие от того, кто ждал меня в комнате. Он притаился в полумраке, и тени ластились к его ногам. И мне показалось, что он сам — выходец из сумрачного мира. Темного, жестокого, наполненного агнстом. Я тоже там жила когда-то. Думала, что тот мир — единственно-правильный для меня. Пока не выбралась на свет.

— Готова?

Воздух вокруг него дрожит, и по нему медленно струится яд. Яд наполняет комнату, стелется по полу, вползает в паркетные стыки. А во мне просыпается белая ярость. Она приводит в тонус мышцы, рождает шум в ушах. Злость — не лучший помощник.

— Не здесь. — Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не закричать. Прикусываю губу и решительно шагаю к выходу.

Он поворачивает за мной — беззвучной тенью, призраком, и в походке его мне видится нечто демоническое.

Сейчас он снова отравит меня. Оживит воспоминания, которые я похоронила. Сделает меня слабой, податливой, готовой ступить за черту. Это не те качества, которыми следует гордиться.

Мне плевать. Святость этой комнаты я не оскверню.