Возвращение к истокам (СИ)

Глава 19. Одинокая птица

Лив казалась подростком. Хрупкие плечи, выпирающие ключицы, большие распахнутые глаза, в которых плескался испуг. Тонкие запястья, торчащие из широких рукавов шелковой блузы, что явно была ей велика.

Наигранная наивность, ведь не может наивным оставаться тот, кому несколько тысяч лет.

Дэн держал меня за руку. Наверное, чтобы подбодрить. За это я была ему благодарна.

— Не нужно объяснять, — резко сказала Лив, когда я хотела озвучить конкретный план. — Говорили уже. К тому же Гарди дал мне четкие инструкции. Накануне…

— Хорошо, — согласилась я и посмотрела на Дэна.

Он кивнул.

Время почти настало.

Дом опустевал постепенно. Сначала ушли сильные защитницы и ясновидцы, умеющие ставить защиту Гектора. За ними последовали целители, жрецы и охотники. Воины остались до последнего — на всякий случай, если вдруг защита истончится раньше, и Хаук войдет.

Влад помогал людям обустроиться в доме атли, Мирослав, Эрик и Дэн занимались телепортацией, а мы просто ждали.

В середине дня они устали. Вымотались настолько, что остались на полчаса отдохнуть в осиротевших стенах. Мирослав стоял у окна, на подоконнике остывал свежесваренный кофе, к которому он так и не прикоснулся. Вождь альва смотрел в окно. На высыхающий асфальт и газоны. На молчаливые фонари, который склонили головы-плафоны, будто скорбя по погибшим.

Я знала, что он там видит. Бурю, плескающую с неба водой. Панику, что гонит человека сильнее, чем охотник загоняет дичь. Подламывающиеся колени. Стекленеющие глаза.

И смелого мужчину, заслонившего грудью истощенную женщину. Мужчину, который погиб, как настоящий воин.

— Он моим другом, — сказал Мирослав, не оборачиваясь, будто знал, что я стою у него за спиной, боясь подойти, поддержать. Сказать пошлые, пустые слова. Слова все равно не вернут Алекса. Как и остальных. Мы оба это понимали. — Настоящим другом. Не только жрецом.

— Знаю… — слово царапнуло горло, будто наждачная бумага.

— Он погиб напрасно. Все равно это нас не спасло. — Он повернулся ко мне — осунувшийся, постаревший, усталый вождь. — Скольких мы потеряем завтра, пока сами погибнем? Он убивает сильных, а значит, Майя…

— Майя будет жить! — перебила я и шагнула к нему. Его плечо напряглось, когда я коснулась его. А взгляд выдавал недоверие. Он не верил в то, что я говорила, хотя именно в это ему хотелось верить больше всего.

Настоящие потери страшнее опасений.

— Ты сильная. — Он вздохнул и снова повернулся к окну. — Но это уже неважно.

— Я обещаю, Мир. Майя будет жить.

Как и все остальные.

Теперь я понимаю, что имел в виду Барт, когда говорил об ответственности за сольвейгов. Бывают моменты, когда тебя будто не существует. Существуют роли. В племени у каждого — своя. А у меня, как у одиночки — особая роль.

В конце концов, я всегда чувствовала себя здесь немного лишней…

Только дом, с которым я случайно сроднилась, понимал меня. Высокие потолки, серые стены, пропитывающиеся одиночеством и тоской. Скрипящие ступени. Массивные резные двери. Витиеватые шляпы люстр.

Я касалась вещей в этом доме и становилось легче. Эти вещи, эти стены, светильники, каминные пасти — все они увидят то, что для скади останется за кадром. Племя увидит только результат, в то время, как дом будет следить за процессом.

Оттого родственность его стен чувствовалась еще сильнее.

Стемнело быстро. То ли из-за туч, то ли просто вечер накрыл особняк, а я и не заметила, как он подкрался. Опустевший дом впускал темноту охотно, будто ему нужно было заполнить место, освободившееся после ухода его обитателей. Тьма вползала послушно, ластилась к стенам, лизала пол, сворачивалась у кресел в уютные, плотные комки. Улыбалась комковатыми, пухлыми улыбками.

Тьма ждала. Она знала, что сегодня ей будет тут чем поживиться. Тьма смотрела на меня, как на добычу. Стервятница.

Я не боялась тьмы. Как, впрочем, не боялась больше того, кто обещал мне мучительную смерть. Страх — не безграничная эмоция.

В отличие от неких иных, вызванных непонятно чем, но контролирующих наши шаги, пульс, скорость реакции, а иногда и сами эти реакции, поворачивая все с ног на голову, меняя ход событий, строя новые истории.

— Ты будто прячешься здесь.

Наверное, так и было, но от Эрика не спрячешься. Это его дом, и, несмотря на то, что я чувствую поддержку его стен, сам дом слушается Эрика лучше. И тьма отползает, шипя, от его ног.

— Пора.

Полумрак. Серый свет непогоды из окна выбелил лицо Эрика, заложил тени на скулах, очертил переносицу, отчего весь образ выглядит несколько гротескно.

— Я готова, — отвечаю, убеждая скорее себя, чем его. И выдох выходит тяжелым, нервным. Секунды падают, осыпаясь, нам под ноги. И я понимаю, что без толку их собирать. Время утекает песком сквозь пальцы. Мое время, но меня почти нет, так что это нестрашно. Я ушла. Растворилась в белой ярости, подаренной Бартом. Она сильнее меня. Я чувствую, как она рвется наружу, раздирает жилу. От нее вспухают вены, и горят ладони.

Она чувствует приближение своего часа. И медленно убивает меня во мне. Потому что я слабее, потому что слабым нет места там, куда я иду.

— Хорошо.

— Полина…

Его голос ласкает мое имя. Наверное, в последний раз, но мне все равно, я наслаждаюсь, прикрывая глаза, отключая все органы чувств, кроме слуха.

— Я хочу, чтобы ты забыла все плохое. Все, что было между нами… прошло. Обещай мне.

— Обещаю, — отвечаю выдохом. Прислоняюсь к его груди, подавляя панику. За последние годы я научилась этому хорошо.

— Надень. — Эрик отступает на шаг, и шею холодит широкая полоска серебра. Амулет весомо ложится на грудь, прикрывая место, где стучит сердце. Словно броня. — Обещай, что не станешь снимать.

— Обещаю, — повторяю, как молитву.

— Умничка.

Поцелуй в лоб. Целомудренный, слегка отстраненный. Будто Эрик нарочно отгораживается, ставит невидимую стену между нами. Надеюсь, эта стена поможет ему выстоять, когда меня не станет.

— Идем. Пора.

Его ладонь находит мою. А через мгновение дом растворяется, стены теряют очертания, провал окна сменяется бежевыми обоями. Свет на миг ослепляет, и я жмурюсь и моргаю, отгоняя отголоски тьмы, оставшейся в доме скади.

Дом атли встречает меня суетой и гомоном голосов. Он слишком мал для большой толпы испуганных хищных, охотников и ясновидцев. Дом почти трещит по швам, но терпит.

Я теряю Эрика, его уводят текущие дела и заботы, и я с сожалением думаю, что мне не хватило прощания. Хотя, если бы оно затянулось, не уверена, что не сорвалась бы. Поэтому так даже лучше.

Оглядываясь, ища в толпе Дэна и Лив. А когда нахожу — они стоят в стороне и смотрят в мою сторону — киваю.

Пора.

Каждый последующий шаг дается тяжелее предыдущего, но их не так много осталось — этих шагов. Я на удивление быстро достигаю цели, Дэн вздыхает и берет меня за руку, вторая рука держит ладонь Лив. Она трясется, но храбрится, стараясь не выказывать страх.

Держась за руки и молча, мы удаляемся в темный коридор, а из него попадаем в кабинет, куда пока еще не добрались отголоски шумящей толпы.

— Готовы? — спрашивает Дэн, хотя не ждет ответа — он очевиден. Лив достает из ножен ритуальный клинок, сжимает тонкими пальцами рукоять.

Я успеваю задержать дыхание, свет смыкается за спиной, схлопывается безопасный мир, и мы возвращаемся обратно. Тьма снова шипит, но теперь уже ликуя. Тьма видит желанную добычу.

Дэн выпускает мою руку и руку Лив.

И я буквально слышу, как звенят остатки защиты — еще немного, и она сломается. Охотник прорвется внутрь.

— Уходи, — велю я Дэну. — Времени почти не осталось.

Ловлю его отчаянный взгляд, читаю в нем желание послать всех и все и вновь схватить меня за руку. Увести, спрятать. Инстинкт вождя — защищать своих людей.

— Иди, — шепчу я ласковее и глажу его по плечу. Сознание почти заволокло белым, но я еще умею чувствовать. — Сбереги их. Так хотел Барт.

Он нехотя кивает.

— Если ты увидишь его там… если вдруг…

— Хорошо. Я скажу.

Еще один вздох и один взгляд — последний мой шанс передумать.

А потом мы остаемся с Лив одни в огромном пустом доме. Она смотрит на меня решительно и яростно. И крепко держит нож.

Это все, что у нас осталось.

Тихо.

Время стекает по стенам, обнажая их — девственно чистые, лишенные защиты. В воздухе звенит напряжение и страх Лив. Она спряталась в коридоре, ведущем в кабинет, оставляя мне гостиную — пустынную, пугающе огромную для меня одной. Дверь зловеще скалится, и я не могу отвести от нее взгляда. На двери все еще трещины — отголоски другой беды. Следы Крега, которые уже не стереть. Его приход стал началом всего этого бедлама.

Странно, но тот страх уже забылся и кажется несущественным, глупым даже. Вообще страх смерти глуп по своей природе. Ведь когда она наступит, уже нечего будет бояться…

Защита звенит, идет трещинами ее купол, и в дом втекает внешний мир.

Тихо. Тишина обжигает. Ожидание невыносимо, и я считаю подсвечники на каминной полке.

Меня скрывает тьма. Обнимает и словно прячет от охотника услужливыми тенями. И когда дверь открывается, скрипя, на миг мне кажется, он может меня не заметить.

Сердце стучит, и стук этот глушит гулкие шаги ботинок Хаука. Шаг — и половица скрипит, предупреждая. Будто вопит мне: «Беги!». Стою. Заставляю свои ноги прирасти к полу, сливаюсь подошвой кроссовок с паркетом.

Еще один шаг, и я подавляю полуистеричный вздох ладонью.

Я — стена. Стена между миром, который я люблю, и смертью. Нужно помнить только это. Помнить. И не бояться.

Поднимаю кен в жиле, заставляю проснуться заемный, а с ним и белую ярость. Прогоняю в голове давно отрепетированный сценарий.

Быть близко к охотнику, когда он порвет мою жилу. Только так и только тогда будет несколько мгновений, когда он станет уязвимым. Когда исчезнут светящиеся щупальца. Пары мгновений мне хватит, чтобы поставить печать. Пара мгновений у меня будет до…

Главное, чтобы успела Лив.

— Я чувствую тебя, — спокойно говорит Хаук, остановившись посредине гостиной, в нескольких шагах от полога теней, которые тщетно старались меня укрыть. Хищному не скрыться от охотника в сумраке. Если только ты сам не настолько стар. Это наша единственная надежда. Потому что если он заметит Лив, наш план провалится.

— Древняя кровь. — В его голосе — торжество. От тона этого голоса у меня дрожат колени. — Покажись.

Я даю себе последнюю секунду на вдох. Будто воздух может добавить мужества. Или я просто не готова перестать дышать?

Кен Барта поднимается от живота к груди, и внутренности вспыхивают, плавятся, переплавляя меня в нечто иное. Нечто, о чем написано в книге предсказаний Арендрейта. В оружие.

Кен ведет меня, направляет. Он выжигает последние сомнения и крупицы страха. Я крепко сцепляю зубы и делаю шаг вперед…

…Странно, но, когда все идет не так, как задумано, первое, что ты чувствуешь — растерянность. Даже когда ты чертовски силен и, кажется, можешь горы свернуть, разрушить все преграды на своем пути, порвать оковы.

В такой момент ты и подумать не можешь, что тебя остановит человек. Сильный, да, но не сильнее тебя. Потому что ты — оружие богов. Ты, а не он…

Но он оказывается сильнее. Рука поперек живота. Ладонь закрывает мне рот. Пытаюсь вырваться, но руки держат крепко. Получается обернуться, чтобы увидеть лицо того, кто посмел, кто помыслить даже смог, чтобы помешать.

И… не удивляюсь даже.

— Тише, — велит Влад. — Не дергайся.

Он что, не понимает, к чему это все? Что мы все умрем, если помедлить хоть секунду?!

Я пытаюсь закричать, но лишь прикусываю его ладонь, которую он буквально вжимает мне в лицо, утаскивая меня дальше в тень.

А потом я понимаю.

Стою, ведомая, на грани осознания, что сейчас произойдет. Не в силах ни помешать, ни примириться. Потому что это страшно. Самое страшное, что могло произойти со мной, неминуемо приближается.

— Вот он я, — отвечают Хауку с нижних ступеней лестницы. А потом тьма выпускает еще одного человека, которого прятала.

Пара шагов от Хаука до Эрика.

Пара шагов до моего провала.

И я замираю, не в силах пошевелиться, завороженная движениями Эрика, плавными, уверенными. Выражением его лица, которое становится вдруг понятным. И как я не заметила раньше? Все же было очевиднее некуда!

Он скользит по паркету, приближаясь к Хауку, и боковым зрением я улавливаю тень, скользнувшую из коридора.

Лив тоже знала. Все знала с самого начала. Как и Гарди.

А я снова попалась в ловушку собственной самонадеянности.

Злость заполнила меня до краев. Я рванула в сторону, пытаясь высвободиться из удушающих объятий. Пока еще есть время что-то изменить, исправить…

Грудь обожгло. Кен Барта всплеснулся в жиле и ушел, как вода уходит в трещину. Чертов амулет! Попыталась высвободить руку, чтобы сорвать его, но Влад держал крепко.

Глаза обожгло слезами обиды, горло перехватило спазмом.

Эрик обернулся всего раз, когда до Хаука оставалось всего полметра. В тот самый момент, когда змеящиеся щупальца взметнулись над его головой.

Последний взгляд во тьму, что прятала меня.

Мгновения стекают по стенам на пол, и я жалею, что не умею останавливать время. Отматывать назад.

А потом глухой стон глушит мир. Реальность меркнет, сквозь туманную дымку я вижу, как голова Хаука откидывается назад, как втягиваются в жилу смертоносные щупальца. Как ладонь Эрик ложится ему на живот. Легкое движение — и на жиле охотника стоит печать. Намного проворнее и быстрее, чем это получилось бы у меня.

Хаук не успевает даже удивиться, как в спину ему входит нож. Как раз на уровне жилы. Он распахивает глаза, покачивается, а затем медленно распадается серым прахом. Лив проявляется в этом пепле похожая на чертова Феникса. Он осыпается ей на плечи, путается в волосах, оседает на кистях, которые все еще так же крепко сжимают нож.

Я не замечаю момента, когда падает Эрик, и прихожу в себя, когда он уже лежит у ног Лив, неподвижный, беспомощный. И кен Барта восстает снова. Придает сил. Рывок, и вот меня уже ничего не держит, только воздух и возможности собственного тела, мешающие бежать быстрее.

Колени больно ударяются о пол, но мне все равно. Боль не имеет значения больше.

Касаюсь ладонью груди, стараюсь уловить отголоски дыхания, размеренный стук сердца. Тщетно.

— Эрик… — вырывается с выдохом.

Мгновение. Еще одно.

Глупо, что я дышу, а он нет. Жизнь не может быть настолько глупой.

— Пожалуйста…

Тишина. И мгла вьется вокруг нас. Тьма ждет своей жертвы, крадется и ластится, прося отдать ей то, чего она ждала.

— Эрик! — уже кричу, и тьма отползает, шипя и скалясь. И чтобы отогнать ее еще дальше, я хлестко бью Эрика по щеке. Будто это магическим образом может вернуть его к жизни. — Не. Смей. Меня. Бросать.

Тщетно. И тьма понимает это. Единственный шанс остановить ее, уберечь Эрика — выжечь все вокруг.

Я кричу, зажмурившись, сжимая безвольную, но все еще теплую ладонь. Кричу, что есть силы. Если сильно крикнуть, возможно, боги услышат, сжалятся, исправят то, что я не могу…

Где-то далеко, в реальности трескаются стекла, осыпаются на пол. Стонут стены старого дома, скорбя со мной вместе. Гудит ветер в трубах, стучит от сквозняка входная дверь.

— Пожалуйста… — шепчу, обращаясь непонятно к кому. Горло болит, от крика, наверное. — Пожалуйста…

А вокруг все белое, и мира не видно.

Ничего…

Нет…

Совсем.

Больно в груди. Или то снова амулет жжется?

— Полина.

Звуки из внешнего мира возвращаются неохотно — кокон, в который я спрятала нас с Эриком, надежно защищен от жестокой реальности. В нем я могу оживить его воспоминаниями, прикосновениями, звуками, запахами.

— Поля…

Злюсь теперь уже на того, кто этот кокон рушит. Сознание, наконец, находит виновного. И я бью, не оборачиваясь, что есть силы. Позади что-то падает, кроша осколки.

Мне все равно. Эрик еще здесь — это все, что у меня осталось.

Несколько вдохов до того, чтобы поверить: все кончено.

— Он мертв.

Лив говорит это легко, и я снова срываюсь. Кричу. Бью, не целясь, невпопад. Мне нужно что-то делать, драться, кричать, чтобы не дать себе времени опомниться, осознать…

— Полина, он мертв.

Короткое слово. Острое. Оно режет по живому, вспарывает прочный пузырь, в который я себя спрятала. На меня обрушивается мир — темный, тяжелый, громкий.

— Убирайся! — огрызаюсь я, оборачиваясь.

Влад ранен. Рукав рубашки изорван, кожа на руке пузырится ожогами. Задела-таки. Только задела. Жаль. Нужно было целиться, а не бить наобум.

— Ты. Должна. Жить.

Жестокие слова. Он всегда говорит их мне. Талдычит с самой первой нашей встречи.

— Ненавижу. Ненавижу тебя!

— Знаю, — соглашается. Слишком спокойно признает это. Спокойствие хочется стереть с его лица, и кен Барта снова оживает во мне, заволакивая реальность белесой дымкой ярости. — Но это было не мое желание. Так хотел Эрик.

Ярость выключается, словно по волшебству. Опускаю взгляд. Спокойное, умиротворенное лицо. Все еще теплая рука. Вторая откинута в сторону. А сам он будто бы спит. Сейчас дрогнут ресницы, дернутся веки, он откроет глаза…

И все будет хорошо.

Не будет. Нельзя себя обманывать. Я сама виновата во многом. Если бы я сказала ему… если бы…

— Эрик хотел, чтобы ты жила, — говорит Влад уже мягче и кладет руку мне на плечо.

Слезы катятся по щекам — запоздалые, бессмысленные слезы.

— Я не хочу. Не буду… без него.

— И не надо, — успокаивает ядовитый голос. Я понимаю, что нельзя слушать, верить, но подсознательно все равно вслушиваюсь в каждый звук. Потому что в ядовитом голосе — уверенность. — Не надо, слышишь.

Сильные руки вздергивают меня, и я выпускаю руку Эрика. Ладонь фиксирует мой подбородок, заставляя поднять взгляд. Глаза Влада горят непонятным мне огнем, и в сознании мелькает мысль, что он сошел с ума.

Впрочем, все мы немного сумасшедшие…

А потом он говорит то, во что мне хочется верить больше всего:

— Мы вернем его. Обещаю.

И я верю.

Потому что у меня останется без этой веры?

Ничего.

На полу битое стекло осыпавшихся окон отражает свет уличных фонарей.