Беннетт стоит перед встроенным стеллажом и изучает мои награды.
— Ух ты! И в скольких соревнованиях ты участвовала?
— В восьмидесяти семи. — Пересекаю комнату и бросаю пакетик с песком на тумбочку. Ударяясь о поверхность, он издает негромкий звук, и я счастлива – это подтверждает, что он настоящий.
Беннетт ходит по комнате, изучает каждую награду, каждую фотографию.
— Просто невероятно. У тебя, видимо, талант к этому.
— Ты, кажется, удивлен?
— Нет. — Он смотрит мне прямо в глаза, и от этого взгляда у меня перехватывает дыхание. — Впечатлен, да. Но не удивлен.
Тут он переключает свое внимание с наград на нечто другое, расположенное между ними – на мои диски. Он идет вдоль полок, проводя пальцами по пластиковым корешкам футляров, пока не останавливается на одном, вытаскивает его, изучает обложку и ставит на место. Облокотившись на стол, наблюдаю, как он изучает мои любимые диски: Blink-182, Cheshire Cat. Bush, Sixteen Stone. The Smashing Pumpkins, Siamese Dream.
— А у тебя внушительная коллекция.
Наверное, со стороны это выглядит так, словно все деньги, заработанные в книжном магазине, я трачу на диски.
— Мой отец и владелец магазина компакт-дисков, который находится через дорогу, - давние друзья. Поэтому мы меняем книги на диски. Для меня это довольно выгодно.
Беннетт отодвигает еще несколько коробок с дисками, пока его пальцы не останавливаются на одной, с ремиксами.
— А это что? — Он достает один из двадцати дисков, раскрашенных фирменными завитушками Джастина.
— Это ремиксы. Мой друг Джастин записывает их для меня. Его отец – владелец того самого магазина компакт-дисков.
Он кивает и тут же отворачивается, так что я даже не успеваю заметить выражение его лица. Пока он продолжает изучать мою музыкальную коллекцию, я включаю стерео, начинает играть песня «Walk on the Ocean»:
«We spotted the ocean
At the head of the trail…»
— О! А я видел этих ребят…— говорит он, не прерывая своего занятия, — в маленьком клубе, в Санта-Барбаре. Они довольно неплохо выступили.
— Ты видел их в живую? — Вообще-то, я и с первого раза услышала, что он сказал, мне просто нужно было что-то сказать. Слушая эту песню, рассказывающую о путешествии к далекому океану и о возвращении домой без единой фотографии в качестве доказательства, тут же вспоминаю уединенный остров Ко Тао и у меня перехватывает дыхание.
— У меня это что-то вроде хобби.
— А кого ты еще видел?
Беннетт пожимает плечами и показывает на полки.
— Почти всех, кто здесь есть. — Видимо, одних путешествий в экзотические страны ему не хватает.
— Серьезно? — Мои глаза скользят по доске для заметок, где приколот одинокий корешок билета с концерта Pearl Jam, и я вздыхаю. Все то, чем я дорожила еще пару дней назад, кажется теперь жалким и тривиальным, если посмотреть на это глазами Беннетта.
Он проследил за моим взглядом и подходит ближе, чтобы изучить корешок.
— Надо же.
— Что такое?
Беннетт резко встряхивает головой, словно пытается избавиться от каких-то неприятных мыслей.
— Да так. Ничего… просто у меня огромная чаша с корешками от билетов. — И он разводит руки, показывая ширину чаши и подтверждая мое предположение. Вероятно, он не может поверить, что я была всего лишь на одном концерте.
И тут он замечает мою карту. Вот теперь я действительно чувствую себя жалко.
Он подходит ближе, останавливается, скрещивает руки и с серьезным видом рассматривает ее, словно в картинной галерее. От чувства неловкости закрываю глаза и практически заставляю себя подойти к нему.
— Папа сделал ее для меня, чтобы я могла отмечать на ней места, в которых мне удалось побывать.
Мысленно возвращаюсь к тому вечеру в кофейне, когда я рассказывала ему о своих планах однажды посмотреть мир, и украдкой наблюдаю за ним. Любопытно, о чем он думает? Хотя нет, я знаю, о чем. Думаю, для человека, для которого не существует границ, один корешок билета и четыре маленьких кнопки - довольно жалкое достижение.
— Как видишь, начало положено.
Но Беннетт все еще смотрит на карту и вдруг произносит:
— Фантастика.
После долгой паузы он отступает назад, чтобы охватить взглядом карту полностью.
— Знаешь, а я ведь никогда не был ни в одном из этих мест.
В ответ я могу лишь рассмеяться.
— Я серьезно, — добавляет он. Ну конечно. Можно подумать я поверю, что он не хотел посмеяться надо мной.
Поворачиваю руки ладонями вверх, словно это чаши весов.
— Давай посмотрим. Сегодня вторник. Мне поехать заняться греблей на каноэ в Баундари-Уотерс или лучше на рафтинг по Амазонке? Амазонка или Баундари-Уотерс? — Делаю акцент на последнем направлении, будто оно самое экзотичное и интересное из двух предложенных. — Да ладно, Беннетт, не нужно делать вид, что тебе кажется это фантастическим.
Стараюсь не смотреть ему в глаза, смотрю куда-то сквозь него.
— Говоря по правде, эта карта вызывает у меня грусть. Иногда.
Он подходит ближе, сокращает расстояние между нами, мне кажется, я перестаю дышать, когда чувствую тепло его тела. Толстовка ему большевата и скрывает рельефы его тела, но это не мешает представлять мне его сильные плечи, вспоминать, как его руки сильным взмахом разрезают волны, как они выглядят, когда он выныривает из воды.
— Почему она вызывает у тебя грусть?
Смотрю на него, и чувствую, как стягивает грудь, так старательно я сдерживаюсь, чтобы не высказать свои настоящие желания.
— Четыре кнопки, — наконец-то выдавливаю из себя, фальшиво улыбаюсь и стараюсь не подавать вида, что меня все это беспокоит. Мы молча смотрим друг на друга.
Вдруг Беннетт тянется к коробке с кнопками и вытаскивает одну. Держит ее в руках. Эта крошечная красная кнопка кажется огромной, настолько расстояние между нами сократилось.
— Пять, — произносит он и протягивает руку.
Беру у него кнопку. Смотрю на нее и плотно сжимаю губы, только бы не заплакать.
— Но я ведь даже не знаю, где это, — в итоге произношу я с нервным смешком.
— Вот здесь. — Голос у Беннетта добрый и совсем не снисходительный, он указывает на точку в Сиамском заливе.
Рассматриваю эту точку на карте, размером она не больше булавочной головки, и вот теперь нечто такое крошечное будет для меня связано с четырьмя незабываемыми часами в моей жизни. Потом смотрю на Беннетта, он одет в штаны моего отца, его волосы взъерошены и все еще припорошены песком. Выражение лица у него мягкое и приятное и, мне кажется, даже выражает благодарность. И я не могу избавиться от чувства, что не только он сделал мне сегодня подарок, но я сделала подарок ему.
Рассматриваю кнопку еще раз и подхожу к карте. Все еще пытаясь сдержать переполнявшие меня слезы счастья, трясущимися руками вдавливаю кнопку в крошечный островок Ко Тао.
◄►◄►◄►
Я сделала сэнвичи с сыром, и теперь мы сидим на диване, едим и пытаемся о чем-нибудь поговорить. Беннетт даже не пытается начать рассказ об оставшихся секретах, и мы проводим время за пустой болтовней. Чтобы чем-нибудь нас занять, включаю телевизор и начинаю переключать каналы, но смотреть в будний день в половине третьего дня совершенно нечего. А вот Беннетта это, похоже, совсем не заботит, причем реклама кажется ему намного забавнее идущих по телевизору шоу, почему - объяснить он мне отказывается. Но самое важное то, что его не беспокоит и тот факт, что день наш подходит к концу, а он так и не рассказал мне всего. Мне все еще не известна оставшаяся половина второго секрета.
В итоге драматическим жестом поднимаю пульт, смотрю на него и выключаю телевизор. Тишина наполняет комнату, и Беннетт поворачивается ко мне.
— Я готова услышать вторую часть твоего секрета.
— Неужели для одного дня тебе не достаточно?
Я качаю головой.
— Ну, хорошо. — Он откидывается на подушки и поворачивается лицом ко мне. Он облокачивается одной рукой о спинку дивана, на какое-то мгновение у меня возникает ощущение, что мы снова вернулись в кофейню, чтобы поведать друг другу все свои секреты. Он несмело улыбается мне, и этот небольшой, незначительный жест вызывает у меня огромное желание наклониться к нему и поцеловать, чтобы наконец-то уже покончить с этим. Но я боюсь, боюсь, что если сделаю так, то никогда не услышу оставшуюся часть истории.
Беннетт делает глубокий вдох.
— Я могу попасть в любое место в мире, но моменты, когда я могу путешествовать, они…ограничены. Я могу перенестись в другое время, но только в пределах определенных дат.
Он замолкает и смотрит на меня, ждет моей реакции, но ее не последовало, и он продолжает.
— Подожди. — Я прикладываю палец к губам и прислушиваюсь.
— Что такое? — спрашивает он.
Я слышу, как хлопает дверца машины. Если бы это были мама или папа, то они прошли бы через гараж, а значит, это может быть только один человек!
— Эмма, — в панике выдыхаю я. Я пока еще не готова к уходу Беннетта, но и объяснять, почему он сидит сейчас у меня в гостиной, я тоже не готова.
— Не беспокойся. Я сейчас уйду. — Он хватает меня за руку и слегка пожимает ее. — Увидимся завтра, — говорит он, и я вижу, как его рука, которая все еще держит мою, становится прозрачной. А потом и весь он полностью исчезает. Интересно, я к этому когда-нибудь привыкну?
Эмма изо всех сил стучит во входную дверь и для пущего эффекта звонит.
— Иду! — кричу я, заталкивая две тарелки с остатками сэнвичей под диван и осматривая комнату на предмет других признаков, говорящих о том, что этот день я провела не одна. Когда, наконец, я открываю дверь, Эмма чуть ли не вваливается внутрь.
— Боже мой! — кричит она и, бросая рюкзак на пол, сразу же кидается меня обнимать. — Я слышала, что произошло вчера вечером. Ты как? В порядке?
Вчера вечером? Ограбление? Оно что, было вчера вечером?
— Я в порядке. — Еле слышу себя сквозь оглушающее биение сердца.
— Я хотела приехать сюда, как только обо всем узнала, но Доусон застукала меня, когда я пыталась покинуть школу, так что сбежать мне не удалось. — Ее голос высокий и драматический. — Я так беспокоилась. С тобой, правда, все в порядке? Хочешь об этом поговорить?
И она плюхается на диван, как раз на то самое место, где только что сидел Беннетт.
— Вообще-то нет, — говорю я раздраженно. Но один взгляд в горящие глаза Эммы и я понимаю: Эмма-защитница хочет удостовериться, что со мной действительно все в порядке, а вот Эмма-сплетница жаждет знать каждую деталь. А поскольку рассказать ей о том, что этот день я провела на пляже в Таиланде, я не могу, и про Беннетта я еще рассказывать не готова, то думаю лучше посвятить ее во все подробности вчерашнего события.
— Все произошло так быстро.