Время между нами (ЛП)

Глава 20

После того, как уходит Джастин, приезжает Даниэль, и мы с ней предпринимаем новую попытку прорваться в палату Эммы. Медсестра как раз собирается нас выгнать, как вмешивается мама Эммы и убеждает ее разрешить нам остаться. Но Даниэль не выдерживает в палате долго, спустя десять минут она выходит, и заставить себя вернуться обратно у нее не получается, тогда миссис Аткинс нежно обнимает ее, прижав к плечу, и предлагает ей прийти завтра. Даниэль уверяет ее, что тогда придет завтра утром, потому что в школу все равно не пойдет.

Следующие три часа мы с мамой Эммы проводим, болтая и поглядывая в окно, когда часы, наконец-то, отбивают шесть часов, я чувствую облегчение. Целую Эмму в лоб и обнимаю миссис Аткинс на прощание.

Направляюсь в зал ожидания, чтобы встретиться с мамой, когда слышу в отдалении звук открывающегося лифта. Поворачиваю за угол и нос к носу сталкиваюсь с каким-то посетителем, мы оба отступаем и начинаем бормотать извинения, пока я не осознаю, кто стоит передо мной.

— Вот ты где, — произносит он почти в то же время, как я говорю:

— Что ты тут делаешь?

— Ищу тебя, — отвечает Беннетт, на лице его написано беспокойство. — Почему ты ничего не сказала мне об Эмме?

Мне нечего ему ответить. Наверное, мне следовало позвонить ему и все рассказать, но почему-то я этого не сделала. В ответ лишь пожимаю плечами, а он притягивает меня к себе и спрашивает, все ли в порядке. Я киваю и утыкаюсь ему в плечо.

Сейчас самый подходящий момент, чтобы расплакаться, - мне так уютно в его объятиях, его голова прижата к моей, а рука покоится у меня на спине, — но я не могу. Вместо этого рассказываю ему о трубках, аппаратах и швах, о врачах и о реабилитации, которая предстоит Эмме, когда она наконец-то придет в себя. Что она выглядит просто ужасно, словно какой-то чужой человек. И от того, что все это рассказываю ему, чувствую себя еще более жутко.

Снова раздается звук открывающегося лифта, на этот раз из него выходит моя мама. Она выглядит немного удивленной, увидев меня в объятиях парня, которого видела до этого всего один раз и которого я пока ни разу не упоминала на наших семейных ужинах по вторникам.

— Ну, привет!.

— Привет, мам, — нервно отвечаю я. — Помнишь Беннетта… из книжного магазина.

Она кивает и протягивает ему руку.

— Да. Привет, Беннетт.

Она трясет его руку и внимательно рассматривает. Я жду, что она улыбнется ему своей коронной улыбкой медсестры, которая заставляет людей таять, но она этого не делает. И хотя ее взгляд холодным назвать нельзя, но и теплым его тоже не назовешь, и когда она, наконец-то , отпускает руку Беннетта, он выглядит как человек, который испытывает огромное облегчение. Потом она поворачивается ко мне.

— Как Эмма?

Пожимаю плечами.

— По-прежнему. Мама сейчас с ней.

— Пойду, навещу ее, узнаю, могу ли я чем-то помочь. Ты идешь?

Даже представить не могу, как опять вхожу в эту палату.

— Мам. Я пробыла там весь день. Ты не будешь против, если…может быть…Беннетт отвезет меня домой?

Она поворачивается к Беннетту и обеспокоено осматривает его сверху донизу.

— Как ты водишь? — спрашивает она.

— Хорошо. Обычно я осторожен. — Но выражение беспокойства не покидает ее лица, поэтому он добавляет: — Сегодня я буду особенно осторожен.

— Там очень ветрено.

— Я поведу медленно, миссис Грин.

— Ну, хорошо. — Мама притягивает меня к себе, крепко обнимает и целует в лоб. — Увидимся дома, Анна.

Но вместо того, чтобы сразу же направиться в палату к Эмме, она чуть медлит.

— Знаешь, Беннетт, отец Анны мне сказал, что она должна была пригласить тебя к нам на ужин, чтобы мы могли поближе познакомиться. Она тебя пригласила?

Он смотрит сначала на меня, потом на нее.

— Еще нет, миссис Грин, но я уверен…

— Тогда как насчет вторника?

— Вторника? — Беннетт снова смотрит на меня. Я закрываю лицо руками. Слышу, как он говорит:

— Вторник подойдет.

— Великолепно. Тогда еще увидимся. — И мама целует меня в лоб, прежде чем разворачивается и исчезает в глубине коридора.

В лифте Беннетт пристально смотрит на меня.

— Ужин. — Он кивает. — Во вторник.

— Прости за это.

— Ничего страшного. Все хорошо. Я люблю семейные ужины. — Лифт останавливается, и мы рука об руку направляемся к парковке. — Если честно, то я даже не могу вспомнить, когда в последний раз был на семейном ужине. Мы не часто их устраиваем, знаешь ли.

— А мы устраиваем. По вторникам. В этот день мы пораньше закрываем магазин, чтобы и я, и папа оба были дома, а мама никогда не берет дежурства на этот день. Она настаивает, чтобы у нас был один совместный вечер в неделю. И это вторник.

Беннетт открывает для меня дверь машины, и я проскальзываю внутрь. Мы снова наедине, в машине, как и вчера вечером. Только сегодня едем в противоположном направлении, не смеемся и не играем в вопросы и ответы.

— Ты в порядке? — опять, только уже шепотом, спрашивает Беннетт, я киваю, хотя это и не правда.

Свет уличных фонарей, светофоры и фары проезжающих мимо машин движутся словно в замедленном кино, потому что Беннетт едет очень медленно, даже медленнее разрешенной скорости. Видимо, мама его напугала. А может быть дело во мне – может быть для меня сейчас все движется, как в замедленном кино.

— Они были совсем одни. — В итоге произношу я, продолжая глядеть в пассажирское окно. — Джастин ждал четыре часа, пока приедут родители. А к Эмме приехали через два часа.

Я веду пальцем по стеклу и продолжаю, не мигая, смотреть вдаль.

— Не знаю почему, но меня все время это беспокоит, постоянно представляю их лежащими в разных отделениях больницы, окруженными толпой незнакомцев. Возможно, родители и должны ждать хотя бы снаружи, но оставить их вот так одних?

— Они знали, что все уже едут.

— Думаешь? — спрашиваю я, Беннетт тянется ко мне и берет за руку.

Мы молчим еще какое-то время, и, наконец, я решаюсь сказать то, о чем действительно думаю все это время:

— И меня там не было.

Беннетт смотрит на меня.

— Я приехала вообще только через восемь часов.

— Все нормально, Анна. Ты приехала, как только смогла.

Он сжимает мою руку в своей, и хотя он не говорит ничего, но это пожатие действует на меня ободряюще. Рассматриваю наши переплетенные пальцы — под его ногтями все еще осталось немного грязи после вчерашнего восхождения — и вспоминаю, как я довольная лежала у него на груди и изучала линии на его ладони. Его руки кажутся такими обычными, что можно даже забыть, какие необычные вещи они могут делать.

— Боже мой! — Вскрикиваю я и отстраняюсь от него. — Тормози!

— Почему? Что случилось?

— Тор-мо-зи! — Меня трясет, чувствую себя глупо и не могу поверить, что эта мысль раньше не приходила мне в голову.

Беннетт сворачивает на соседнюю улицу, припарковывает машину. Не произнося ни слова и практически не мигая, он глядит сквозь лобовое стекло, в этот самый момент я понимаю – хоть эта мысль и не пришла мне в голову раньше, но его она определенно посещала. Он знает, о чем я хочу его попросить, хоть я на короткое время и забыла об удивительных способностях Беннетта Купера, но он о них никогда не забывал.

— Верни все назад. — Я резко разворачиваюсь лицом к нему. — Беннетт. Пожалуйста. Верни все назад. Верни все на день назад.

— Я не могу, — произносит он, не глядя на меня.

— Ты можешь. Ты можешь все исправить. Перенеси нас в момент перед аварией. Мы остановим их, и они никуда не поедут. Мы все исправим. Беннетт?

Он выходит из машины и громко хлопает дверью, оставляя меня, дрожащую, сидеть на пассажирском сидении. Свет фар выхватывает из темноты его лицо, оно искажено от ярости, Беннетт ударяет кулаком о крышку капота с такой силой, что я подпрыгиваю от неожиданности. Он ходит взад-вперед, потом поворачивается спиной ко мне и облокачивается на капот машины. Наблюдаю, как опускаются и поднимаются его плечи. Наверное, я должна сожалеть о своей просьбе, но не сожалею.

Спустя какое-то время Беннетт возвращается к машине, открывает дверь и садится. Он уже немного успокоился, но его все еще потряхивает от ярости. Он хватается за руль так сильно, что костяшки на его пальцах становятся белыми.

— Пожалуйста, больше никогда не проси меня об этом.

— Послушай, я понимаю эти твои правила. — Я намерено делаю акцент на слове «твои», надеясь, что и он поймет меня. — Я понимаю все эти твои, так называемые «эффекты бабочки» и твои суеверия на счет оказания влияния на будущее…

— Это не какой-то там так называемый «эффект бабочки». Это эффект бабочки – основная концепция теории хаоса, которая не имеет ничего общего с суевериями. Даже самое небольшое изменение в одной части сложной системы может оказать огромный эффект на другую ее часть – не я это придумал, Анна.

— Ладно, понимаю. Но ты же можешь вносить небольшие изменения? Влиять на маленькие детали? Как это отличается от того, что ты сделал для своих родителей? Или от случая в прошлую пятницу перед испанским? Или когда ты в ночь ограбления изменил те ужасные для меня последствия – ведь тогда для меня все могло кончиться плохо – но не закончилось, потому что ты вмешался. И посмотри… — Я развожу руки и обвожу ими, указывая на пространство вокруг машины. — Ничего ужасного не произошло. Мы все еще здесь. И никакого хаоса из-за бабочек.

— Не все так просто. Наверняка это где-то уже аукнулось. Я просто не могу этого сделать.

Внимательно смотрю на него и жду, жду, когда он сделает то же самое, и наконец-то он поворачивается.

— Не можешь или не будешь?

— Не буду.

— Почему?

— Послушай, мне и тогда не следовало ничего делать, Анна, кроме того, все эти случаи были другими. Я возвращался назад на пять минут или час, но не на целый день. Я не останавливал парня, который приставил нож к твоему горлу, я просто вытащил тебя оттуда и ускорил приезд полиции. А в тот день в школе вообще ничего не изменилось, мы так же пошли в класс, просто я сделал так, словно этого часа и вовсе не было. Все это были самые минимальные изменения. Но предотвратить целую аварию? Значит изменить очень важное событие.

— Извини, но я не понимаю разницы.

— Да? Ты прямо как мой отец. — Беннетт, закусив губу, отворачивается в окно. — Послушай, это скользкий путь – сначала я изменяю одну плохую вещь, которая произошла с невинным человеком, и вот уже я занимаюсь тем, что не позволяю взлетать самолетам, которым суждено разбиться, и вообще становлюсь человеком, который предотвращает природные катастрофы. И в какой-то момент может произойти большая катастрофа, случившаяся из-за того, что я внес изменения для предотвращения предыдущей катастрофы. Это моя способность, и я не думаю, что мне следует использовать ее подобным образом. Я могу только наблюдать. Не изменять будущее. Я уже нарушаю все правила только лишь находясь здесь.

— Но это ведь не просто правила, это твои правила. А откуда ты знаешь, что твои правила верные? Может нужно их сначала проверить?

— Нет, — быстро отвечает он и пристально смотрит на меня. — И хочу тебе напомнить, Анна, что я уже пробовал изменить правила по просьбе одной девушки, и все это плохо кончилось. Для нее.

В чем-то он прав, но я не сдаюсь. Не могу. Не сейчас, когда моя лучшая подруга прикована к постели, собранная по кусочкам, у которой некоторые органы отсутствуют, а другие держатся на швах. Может быть, она и не очень хороший водитель, но заслуживает, чтобы у нее было будущее.

— Но ведь сейчас речь идет не обо мне. И не о тебе.

Беннетт печально смотрит на меня, я вижу, что он хочет ей помочь. Помочь мне. Быть героем, хотя никогда и не мечтал об этом.

— Да, речь не обо мне, Анна. Речь обо… всех, кто окажется вовлечен. Я не могу. Все это слишком опасно.

— Но ты хотя бы можешь подумать об этом? — Я робко ему улыбаюсь в надежде, что он улыбнется мне в ответ, но Беннетт этого не делает. Просто заводит машину и разворачивается.

— Нет. И больше не проси меня об том.