Яна
Ну, вот и все. Пошел обратный отсчет.
Я положила сотовый на столик в комнате, закончив разговор с оператором службы такси. Машина должна была подъехать всего через сорок минут, а мне никак не удавалось совладать с волнением, противной дрожью пробегавшим вдоль позвоночника и шевелившим мелкие волоски.
И дело было не только в моем решении вернуть все на круги своя. Я уже успела продумать наш разговор до мелочей, выверяя каждое слово до интонаций. А вот выступление на публике грозило обернуться тяжелейшим испытанием. Зачем согласилась? Да и сама не знаю. Все произошло так быстро, что осознать, на что подписываюсь, не успела. А теперь, едва стоило представить, что я стою перед десятками студентов и преподавателей, улыбаюсь, говорю что-то в микрофон, пока меня рассматривают сотни глаз, как под микроскопом, и дыхание застревало где-то в горле, а в животе затягивался скользкий узел страха.
Чтобы окончательно не поддаться панике и упадническому настроению, я старалась ни минуты не сидеть на месте, занимаясь всем и ничем одновременно. Повезло, что сегодня не отменили занятия – времени до концерта оставалось всего три часа, поэтому существовала вероятность, что я не дойду до невменяемого состояния.
На дверце шкафа на маленьких плечиках висело самое красивое платье в моей жизни. Потратив с Иркой, которую я взяла в качестве эксперта и для моральной помощи, целую вечность, мы все-таки нашли тот самый наряд, который покорил мое сердце и душу. Нежного персикового цвета, с открытыми плечами и длиной до середины голени, оно заставляло себя почувствовать хрупкой феей, готовой в любой момент взмыть на трепещущих полупрозрачных крыльях вверх, к мерцающим звездам. Тончайшее кружево с золотистым напылением окутывало атласный лиф, «перьями» спускаясь на юбку и перекидываясь неширокой лямкой через левое плечо. Сама же юбка, из разноуровневого фатина, невесомо разлеталась при каждом шаге, приятно скользя по бедрам.
Каждый раз, останавливая взгляд на этом чуде швейного искусства, я непроизвольно задерживала дыхание. И пусть за него и пришлось выложить довольно ощутимую для моего бюджета сумму, оно того стоило.
Но время неумолимо бежало вперед, вынуждая поторапливаться.
Я приняла душ, высушила волосы и заплела их в пышную косу, спустив ее на правое плечо и вплетя золотистую широкую ленту, в тон платью. Это была идея Суколовой, и стоило признать, что она оказалось стоящей. Распаковала новые телесного цвета чулки и долго держала их в руках, удивляясь мягкости. Затем, с величайшей осторожностью надела на себя и не удержалась – глянула в зеркало.
Оттуда на меня смотрела удивительно сексуальная девушка в белом лифчике без лямок, трусиках-стрингах в тон и тонких чулках… я засмотрелась. Видеть себя такой было непривычно. Странно. И необыкновенно волнующе. Настолько, что не удержалась и скользнула пальцами по бедрам, талии и груди, обозначая приятные изгибы. Изнутри поднялось знакомое томление, а я на секундочку представила, что в комнате не одна… И этот кто-то молча поедает меня жадным взглядом, не оставляя без внимания ни сантиметра на моем теле… очерчивая упругую грудь и бедра, не прикасаясь и пальцем, но этого и не требовалось… заставляя гореть и плавиться от чужого желания и тонуть в своем собственном…
Остервенело помотала головой, прогоняя видения, от которых вполне реально бросило в жар. Не желая признавать, что глаза, сводящие с ума и лишающие последних крупиц здравомыслия, могли принадлежать лишь одному человеку. Тому, кто сегодня вечером покинет мою жизнь, будто никогда его здесь и не было.
Дверной звонок прозвучал истошной трелью вспугнутой пичуги, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности. Сердце заполошно заколотилось в груди, и я несколько секунд просто стояла, пытаясь прийти в себя.
Кто бы это мог быть?
Я никого не ждала – с Бариновым договорились встретиться в универе, с Ирой – тоже. Если только соседям что-то понадобилось… точно, у тети Клавы из квартиры напротив, через площадку, собака на днях ощениться должна. Видимо, что-то пошло не так и она прибежала за помощью.
Наспех накинув на себя шелковый короткий халатик, купленный для себя любимой в комплект к платью по чудовищно соблазнительной скидке, я кинулась в прихожую. Даже не подумав посмотреть в глазок, распахнула дверь, чтобы мгновенно застыть, теряя дар речи и прочие функции.
Меньше всего я ожидала увидеть именно его…
– Ты что тут делаешь? – согласна, не слишком вежливо. И даже на сотую долю не передает, насколько я на самом деле рада его видеть. Но, думаю, меня вполне оправдывает эффект неожиданности.
Впрочем, Баринов и не думает обижаться. Да и вообще, ощущение, что он меня даже и не слышал. Тяжелый, цвета мокрого асфальта взгляд замирает на мне, будто наткнувшись на очередное чудо света. А затем, резко переместившись в район ступней, мягко, но очень пристально скользит вверх. И холодок, ползущий из подъезда и заставивший вмиг озябнуть ноги, совершенно перестает ощущаться. Наоборот, мне становится невероятно жарко, а простой взгляд рождает ощущение ладони, оглаживающей мои голени, бедра, талию. Очерчивая каждую впадинку и выпуклость и бесстыдно вынуждая чувствовать себя голой.
В тот момент, когда наши взгляды встречаются, на моих щеках вовсю красуется румянец смущения, и я отчаянно надеюсь, что легкая дрожь в ответ на пронзительное внимание Никиты осталась незамеченной.
Рука непроизвольно тянется к ткани слишком тонкого халатика, запахивая ворот под самую шею, а я быстро оглядываю себя, приходя в настоящий ужас. Янка, где твои мозги и глаза?!
Смущение становится поистине запредельным, когда я понимаю, что халатик едва ли прикрывает меня до середины бедер, открывая край резинки чулок. От позорного бегства меня удерживает только шок от происходящего, буквально пригвождая к месту. Охваченная собственными переживаниями, даже не замечаю, как тяжело сглатывает Баринов, сильно сжимая челюсти и с усилием прикрывая глаза.
Зато внезапно обращаю внимание на странный предмет в его руках. Нечто плоское, прямоугольное и довольно большое занимает обе руки парня, завернутое в серебристо-сиреневую упаковочную бумагу и переливаясь в неверном свете искусственного освещения.
Баринов проследил за моим взглядом и еле заметно усмехнулся, мгновенно разряжая накалившуюся атмосферу.
– Привет, – звучит тихо и хрипловато, отзываясь сладким спазмом где-то у меня в животе, – разрешишь войти?
Еле слышно хмыкаю от несуразности вопроса. Но он и не сомневается в моем ответе, который сквозит в моих движениях, когда я отступаю, освобождая пространство для маневра. Парень осторожно протискивается в квартиру, стараясь не повредить свою ношу и захлопывает дверь, отрезая нас от остального мира. А я успеваю быстро метнуться к двери ванной комнаты, сдергивая с крючка махровый необъятный халат и закутываясь в него на манер плаща. К моему счастью, дар речи возвращается, а сердце перестает стучать в горле, замедляя бег.
– Проходи, – киваю по направлению к гостиной и прислоняюсь к стене, складывая на груди руки и наблюдая, как Баринов скидывает ботинки, – мы же договорились встретиться на месте?
– В самом деле? – с непонятной интонацией переспрашивает Никита, проходя в комнату, а я незримой тенью скольжу следом. Он не снял куртку, странно, но меня целиком занимает цель его визита. Поэтому не прерываю допрос, почти забыв о смущении и недавнем конфузе.
– Ага, – киваю, настаивая на объяснениях. Но Баринов продолжает испытывать мое терпение, загоняя очередным своим ответом меня в тупик.
– Значит, я соврал, – озорная улыбка вместе с подмигиванием появляются настолько неожиданно, что я опять замолкаю. И на этот раз дело не в словарном дефиците. Просто я «залипаю», попадая под его обаяние, забывая ненадолго, о чем же хотела узнать.
Но зря он думает, что легко отделался.
– Баринов, не испытывай мое терпение, – тяну слова с легкой угрозой в голосе, становясь напротив него посреди комнаты, – зачем ты пришел?
А затем, обратив внимание на часы на стене, добавила:
– У нас мало времени. Через двадцать минут приедет такси, а мне еще одеться надо.
И снова этот взгляд, ласкающий сквозь одежду. Разгоняющий острое томление по коже и лишающий сил к сопротивлению…
– Отменяй, – бросает так резко, что сначала я не понимаю.
– Что?
– Отменяй такси, – поясняет он терпеливо, перебирая красивыми пальцами по шуршащей обертке, – я тебя отвезу.
– Но.., – пытаюсь я возразить, но мне не дают.
– У меня для тебя подарок.
И снова мое безмерное удивление и его ухмылка. Не издевательская, вовсе нет. Скорее уж чуть снисходительная и нетерпеливая, сдобренная радостным ожиданием. Будто для него это не меньшее удовольствие, чем для меня.
Я вскидываю брови в ожидании продолжения, и Никита не затягивает паузу.
– Держи!
– Что это? – в мои руки уверенно перекочевывает тот самый неизвестный плоский предмет. Но я не спешу распаковывать его, испытывая странную нерешительность.
– Разверни, узнаешь, – пожимает парень плечами, демонстративно отходя к полке с фотографиями.
Действительно, чего это я? А пальцы уже живут собственной жизнью, разрывая бумагу…
Интересно, что там?
Как назло бумага плотная и ощутимо сопротивляется моим подрагивающим рукам. Но сдаваться я и не думаю, с азартом вовлекаясь все глубже в процесс. И уже давно не беспокоит ни загадочное появление Баринова на пороге моей квартиры, ни выражение его лица, ни мой внешний вид. Тем более, что непонятный «сюрприз» удачно достает мне почти до талии, надежно скрывая наполовину от жгучих серых глаз.
Когда на свет появляется причудливая широкая рамка, я понимаю, что в моих руках картина. Очень большая, примерно метр на полтора, или даже больше – мой глазомер в этом плане никуда не годился. Абстрактная вязь завитушек и вензелей, выполненная в приятном песочном с золотом цвете, слишком шикарна, чтобы оставить меня равнодушной.
Но это не идет ни в какое сравнение с той гаммой чувств, которая накрывает меня спустя еще полминуты…
Я шумно ахаю, неосознанно прижимая ко рту правую ладонь в тщетной попытке сдержаться, а на глаза мгновенно наворачиваются слезы.
Как такое вообще возможно?
Это же…
Бабушка… моя… самая любимая и родная. Как живая. Сидит на необыкновенной красоты резной скамье в незнакомом мне парке и крепко обнимает меня, с чувством прижавшуюся к ней в ответной нежности. И такой счастливой я себя уже не видела целую вечность…
Да, это была картина. Не фотография. И мы никогда не были на этой скамье и в этом парке. Но художник оказался поистине талантливым, передав малейшие черты внешности и эмоций, даже не позволив усомниться и на миг в реалистичности изображенной сцены. Как я мечтала об этом… хотя бы на картине оказаться в объятиях бабушки…
Мне показалось, что прошло чудовищно много времени, пока я стояла безмолвной статуей, пытаясь совладать с голосом и предательской влагой на лице. Никита терпеливо ждал, облокотившись на полку с фотографиями и даже не смотрел на меня, за что во мне запоздало шевельнулась благодарность.
– Как? – прохрипела я одно слово, вкладывая туда все, что сейчас бурлило у меня в душе.
Но Баринов всегда был сообразительным, так что прекрасно меня понял.
– Две фотографии и очень полезные знакомые, – пожал он плечами почти небрежно, но тут же спохватился, – кстати, держи, возвращаю. Извини, что взял без спросу.
Из внутреннего кармана черной куртки появляются до боли знакомые карточки, аккуратно ложась на родную полку. А я ошалело перевожу взгляд со снимков на полку, а затем на парня и обратно. Понимая, что за всеми этими переживаниями даже не заметила их пропажу. Мамочка дорогая…
– Зачем? – я сегодня прям мисс Лаконичность.
– Не знаю. Просто так, – пытается отмахнуться от меня Никита, но я упорно буравлю его взглядом, не давая надежды на помилование. И он сдается, – хотел сделать тебе приятное. Скоро Новый год, а ты мне как-то говорила, что хочешь такое фото. Но я не волшебник, поэтому вот так… не нравится?
Он бросил взгляд на картину, которую по-прежнему придерживала моя рука, а я не выдержала. И аккуратно прислонив свой самый дорогой в жизни подарок к стоящему рядом столику, быстро подошла к Баринову и, не задумываясь о том, что делаю, крепко прижалась всем телом, обхватывая парня за шею и утыкаясь лицом в плечо. Не в состоянии выразить словами то, что я чувствую, но пытаясь сказать это телом и жестами.
– Нет, Никита, – голос прозвучал глухо, но сомнений в том, что меня слышат, не возникло, – ты самый настоящий волшебник. И даже лучше. Это… это так… я не знаю, как сказать… спасибо тебе большое… это самый лучший в мире подарок.
Сильные и горячие ладони ложатся на мою талию, прижимая меня крепче к мужскому телу. Захватывая чувствительные ямочки чуть ниже поясницы, но в этом жесте нет ни капли сексуального подтекста. Баринов прижался щекой к моей голове, шевеля тихим дыханием волосы, давая потрясающее чувство защищенности и уюта. И это еще раз с беспощадностью палача напоминает мне о том, почему я должна его отпустить…
– Пожалуйста…
Две секунды. Ровно столько я позволяю себе еще насладиться его запахом и ласковым теплом. А затем аккуратно выворачиваюсь из рук мажора, игнорируя настойчивое желание тела и разума вернуться обратно.
– Мне надо отменить такси, – выдавливаю нелепое объяснение своему поведению, но продолжаю отступать в сторону спальни под разочарованным взглядом, – и одеться. Я скоро…
И скрываюсь за дверью, тут же закрывая ее, и обессилено прислоняясь к ней спиной с другой стороны. Понимая, что это больше похоже на бегство, но уверенная – так будет лучше для всех. А для него – особенно.
На этот раз взять себя в руки получается значительно быстрее. Я нахожу телефон и отменяю заказ на машину. Затем медленно скидываю халатики, оседающие пушистым облаком вокруг моих ног, и надеваю платье, с удовольствием оглядывая себя в зеркале. Сегодня я как никогда похожа на себя прежнюю. И, черт возьми, мне это совершенно определенно нравится!
Несколько штрихов косметикой, немного, только пару мазков пудрой, тушь на ресницы и нежно-розовую помаду на губы, и девушка в зеркале окончательно завершает преображение. Лодочки на шпильке, и я уверенно открываю дверь, выходя в гостиную.
Чтобы окунуться в потрясенное молчание. А поймав взгляд Баринова, вдруг теряю всю свою уверенность, начиная нервно покусывать накрашенные губы. Не в силах следовать дальше, пока он не решится что-нибудь сказать.
– Янка, – его голос срывается и приходится откашляться, чтобы продолжить, – Янка, ты потрясно выглядишь…
Комплимент неуклюжий, банальный, но я почему-то не могу сдержать улыбку, а сердце стучит быстрее, предавая хозяйку.
– Спасибо, – почти шепотом. И вновь молчание, потому что ноги отказываются двигаться дальше.
Затем мне помогают надеть дубленку и сапоги, порываясь все сделать самостоятельно. Но я не позволяю. Рваными движениями хватаю сумочку с ключами и телефоном, и быстро выхожу в подъезд, стремясь покинуть личное пространство парня. Стараясь снова убедить саму себя в правильности собственного решения. Но таковым его признавал лишь разум. Не сердце.
И я буквально кожей чувствовала, как время отстукивает секунды в обратном отсчете. Осталось совсем немного…