Я научу тебя любить

Глава 20

Конец декабря.

— Что-то скажешь? — Корней сидел за столом на своем любимом месте, без особого энтузиазма ковыряясь в тарелке. Напротив — не менее «активно» — Аня. Услышала вопрос, не подняла взгляд, не ответила даже. Просто пожала плечами, перерезая и без того ничтожно маленький кусочек курицы на два помельче… — Ясно…

И на комментарий Высоцкого тоже не отреагировала. Глянула в сторону окна, на штору, за которой темень… Сказать ей было нечего. Почти две недели, как становилось все ясней — иногда лучше молчать. Иначе… Скандал. Обида. Слезы. Психи.

— Я наелась. Спасибо.

Понимая, что внутри снова поднимается «волна», Аня встала, взяла свою тарелку, проигнорировала внимательный мужской взгляд, который сначала, конечно же, отметил, что ужин она практически не тронула, а потом прожигал спину. Когда чистила тарелку, отправляла в посудомойку, шла по кухне, коридору, бралась за ручку двери в свою комнату…

— Ты не хочешь провести время со мной, Аня? Просто побыть вдвоем? Поговорить? Фильм посмотреть? Вспомнить, что мы не соседи, которые немного трахаются?

Услышала, поняла, что по рукам идут мурашки, а горло сжимает обида и злость… Которые надо потушить. Подавить. Успокоиться…

Ответила не сразу. Закрыла на миг глаза, вдохнула…

— Мне надо готовиться к зачету. Прости.

Сказала полуправду, глядя на дерево двери. По-прежнему чувствуя, что он смотрит в спину. Пристально. Внимательно. Прекрасно все понимая…

— Ты на этой неделе трижды ночевала у бабушки. От совместных обедов отказалась все пять раз. Вчера вечером тоже училась. Сегодня пятница, Аня. Какой зачет? Если ты хочешь что-то сказать мне и что-то от меня услышать — то ртом скажи, пожалуйста, а не взглядом. Не надо…

— Я ничего не хочу. — Аня перебила, оглянулась. Произнесла, даже не стыдясь лжи. Уловила усмешку, что он тоже откладывает вилку, тянется к лицу, проводит по бровям…

— А выглядит так, будто ты обижаешься, но хочешь, чтобы я сам обо всем догадался.

Корней произнес после паузы, снова глядя на нее — прищурившись. И это значило одно: ни догадываться, ни извиняться он не планирует. Не за что. По его мнению. А по Аниному…

— Ты слишком много сделал, чтобы я имела право на тебя обижаться.

Она знала, что этот ответ его взбесит. Знала… И хотела. С удовольствием мазохистки отмечала, что в Высоцком зажигается гнев… Чувствовала, что воздух в комнате электризуется… Понимала, что ведет себя, как… Дурочка маленькая… Но не могла иначе.

— Понятно. Жертва обстоятельств, блять.

Вздрогнула, когда ругнулся…

— Ты обещал, что не будешь. — Но сказала спокойно, просто впитывая еще один микроповод, который через несколько минут можно будет оплакать. Когда она окажется за дверью, а он останется тут.

— Извини, вырвалось. — Корней сказал уже тише и спокойней, снова потянулся к лицу — на сей раз уже обеими руками, провел, потом по волосам, выдохнул.

— Давай поговорим, Аня. Иди сюда. Мы оба на нервах. Мы оба устали. Много работы. Много учебы. Вещи. Бабушка. Я все понимаю. Но нельзя срываться друг на друге… — Выступил с вроде бы примирительным предложением… Мудрым. Взрослым. Давшимся ему не так уж и просто — Аня знала. Но все равно… Шла на принцип. Дурочки.

— Мне нужно учиться, Корней. Прости.

Снова развернулась к двери, снова потянула ручку, даже открыть успела.

— Ясно. То есть я в твой плотный график могу вклиниться только по записи? После бабушки, подружки, мальчика, учебы… — Услышала, скривилась… Мысленно. А внешне осталась такой же — холодно-равнодушной. Настолько, что аж самой противно. Ненатурально. Глупо. Но пойти навстречу — нет душевных сил. Поэтому…

— Да. На завтра.

Сказала, сделала шаг в комнату, захлопнула дверь довольно громко, будто бы глуша тихое, произнесенное себе, а не ей, раздраженное: «Прекрасно. Поговорили»…

Все началось как-то незаметно. И практически на ровном месте. Точно там, где Аня не ожидала.

Почему, отчасти понимала, но полностью — нет.

И ей, и Корнею было понятно, что поначалу, пока бабушка привыкнет, Ане нужно будет много времени проводить с ней. Снова перевозить вещи. Обживаться. Свыкаться.

Мужчина относился к этому спокойно. Сам не рвался с дружескими визитами на чаи, но Аню отпускал без проблем. Тем более, что с приближением Нового года на работе началась самая настоящая запара. Доходило практически до ночевок на ней.

Корней пропадал в ССК. Аня — у бабушки, на учебе, на той же работе…

Друг на друга времени не оставалось.

Высоцкий стал более раздражительным. Аня — более переживательной. Оба держали в себе, но иногда прорывалось. Превращалось в обиду, с которой приходилось справляться.

Все усугубил один из разговоров, почему-то плотно засевший у Ани в голове практически до мелочей. Тем вечером они с ба расставляли привезенные книги, вспоминали детство… Речь зашла о том, где ставить ёлку.

И только тогда Ланцовы «неожиданно» поняли, что Новый год-то на носу… «Неожиданно» же, что совсем о нем забыли. А ведь впервые его предстояло встретить на новом месте.

Для Зинаиды и Ани это всегда был особенный праздник. Самый важный. Семейный. Символичный. Без шумного застолья, но всегда уютный. Когда-то с дедушкой, потом вдвоем. Салат. Мандарины. Шампанское. Пепел загаданного Аней желания. Вера в то, что как встретишь — так и проведешь. Хорошо.

И в этом году ей хотелось встретить с ба и Корнеем. Чтобы… Чтобы они немного присмотрелись. Успокоились. Привыкли… Чтобы снова хорошо, но уже по-новому.

В тот же вечер, когда ближе к одиннадцати Корней заехал за Аней к Зинаиде, чтобы вместе добраться домой, девушка завела с ним разговор в машине. Аккуратно… Издалека… Прощупывая…

Вот только он сразу, кажется, понял, к чему ведет… Пусть хмыкнул, но ответил довольно категорично:

— Я не отмечаю Новый год, Аня. Мне не принципиально, в каком году засыпать и просыпаться. Это просто дополнительные выходные. Я собираюсь в Днепр. Заеду к своим и займусь кое-какими делами.

Произнес так, будто она сама должна была догадаться. Не глянув. Аня же… Словно удар получила. Обидный до невозможности.

— И на День рождения ты тоже хочешь…? — спросила, глядя на мужчину за рулем. Спокойного и холодного. И пусть ей давно казалось, что привыкла. Но сейчас… Ее отбросила на километр синхронно с тем, как он кивнул. (Прим. автора: на совещании автора с автором было решено, что наш товарищ — Козерог!)

— Спасибо, что предупредил… — она ответила без издевки и язвительности. Просто потому, что надо было что-то ответить, а внутри разлилась пустота. Отвернулась к окну, попыталась успокоиться, да только…

Не получалось. Он не пригласил ее с собой. Не спросил, что она думает насчет… Ему совершенно все равно, как хотелось бы ей. Он… Не любит праздники.

Аня знала это всегда, но почему-то верила, что ее присутствие в его жизни что-то в этом изменит. Она и здесь будет особенной. Ее к себе он подпустит. Оказалось, нет.

Позже они еще несколько раз возвращались к вопросу. Ане казалось это важным. Корнею — не подлежащим обсуждению. Она может встречать Новый год, как хочет. Он будет так, как хочет он. После того, как вернется — можно будет куда-то выбраться вдвоем. А пока… Свободна на четыре дня. И на четыре стороны…

Это ударило еще сильней. Потому что ему было важно, чтобы она призналась бабушке об их отношениях. Сам же афишировать перед родителями не спешил.

Аня точно знала, он не рассказывал, что живет не сам. Понимала, что отчасти это связано с тем, что он взрослый и скрытный человек, но был же и другой смысл, отмахнуться от которого она не могла… Он считает это неуместным. Лишним. Все не настолько серьезно, чтобы… Сообщать о ее существовании собственным родителям.

Он не нуждается в ней рядом ни в Новый год, ни на свой День рождения. Он не хочет везти ее домой и представлять: "мама, папа, это Аня, и мы вместе".

А то, что в этом нуждается она… Снова ее проблемы.

Сколько Аня ни пыталась рационализировать, поставить себя на его место и просто смириться, как делала со многими особенностями, ему свойственными, на сей раз не получалось. Было обидно. И становилось все сильней, когда посторонние люди неосознанно, а иногда и специально давили на больное.

Алина собиралась отмечать с Артуром, как любая нормальная пара. Подкладывать подарки под ёлку вечером и с горящими глазами их распаковывать утром.

Подруга спрашивала, какие планы у Ани, не подозревая, что неоднозначные пожатия плечами — это не загадочность, а отсутствие возможности ответить хоть что-то внятное. Правда прозвучала бы слишком странно, вызвала бы закономерные вопросы и понимающе-жалостливые взгляды, а врать… Аня так и не научилась.

Ей очень хотелось вот так же ходить и выбирать подарок для Корнея. Мечтать о том, как вручит, как они проведут эти дни… Но в жизни приходилось только отбиваться, отмахиваться, расстраиваться все сильней.

Говоря бабушке, что отмечать они будут вдвоем, ловить ее долгий взгляд и чувствовать боль из-за очевидного понимания…

Слушая разговоры на работе, полные надежд, лишалась своих окончательно…

Игнорировать подтрунивания Дениса, который формально просьбу исполнил — напор первых дней знакомства поубавил, но совсем от собственной идеи не отказался. Это было понятно, это ощущалось. Пусть Аня держала оборону достойно, как самой казалось, но иногда именно он пробивал броню особенно ощутимо. Замечанием, вопросом, понимающей ухмылкой.

Он почти сразу узнал, с кем именно она "состоит в отношениях". И время от времени бил. Мастерски. Не придерешься. К черту не пошлешь. Но вот боль испытаешь. И сомнения. В серьезности всего происходящего между ней и Корнеем. В правильности этого происходящего. В долгосрочности…

Парень невзначай давал засомневаться в том, нормально ли это, что о ней действительно не знают его родители, что в их отношениях недостает нежности в привычном понимании, что они становятся парой только вечерами, а днем… Холодные. Посторонние. Кивнут — разойдутся. Что ей никогда не получить спонтанную охапку полевых цветов, скорее карту и наставление: «купи, пожалуйста, что считаешь нужным». Что не гулять по улицам, считая звезды. Что не терять голову от бесшабашности и безрассудства. Потому что он так не умеет. И ей не позволит.

И пусть Аня всегда знала, что Корней такой, и никогда не надеялась на изменения. Думала даже, что не нуждается в них. Но то, что Денис дергал за эти струны, делало свое дело. По сути ответить было нечего, да и с чего вдруг? Огрызаться было глупо. Оставалось игнорировать… И впитывать. И накручивать себя с каждым днем сильней. И срываться. Самой и его тоже провоцировать.

Чтобы чувствовать себя еще хуже — еще обиженней. Чтобы плакать в комнате горше. Чтобы забываться на время, когда занимаются редким из-за всего этого сексом, придавая и ему новую грань — отчаянную, а потом вновь…

С удовольствием мазохистки упиваться тем, что Корней не понимает и понимать не хочет… И снова делать этим хуже.

Спрашивать, получать в ответ:

— Аня, я не люблю повторять. Я очень скептически настроен относительно праздничных традиций. Любых. Просто прими. Я так тридцать лет прожил, понимаешь? Мне это неприятно. Меня не интересует оливье. И без поздравления Президента я тоже как-то переживу. Я не запрещаю тебе отмечать так, как считаешь нужным ты. Но, пожалуйста, не наседай.

На этих словах Аня всегда чувствовала себя униженной. Потому что они с бабушкой, получается, оливье ради… А это ведь не так. Ради тепла. Ради предчувствия чуда. Ради… Веры в него.

Но чудеса — не для Высоцкого. Что ни говори, не для него.

Он просто соберется и уедет. Максимум — ответит смайлом-скобкой на ее поздравление ровно в полночь… Следующий максимум — трубку возьмет в День рождения. А может и нет. Ему хочется уйти в себя. У него что-то похожее на «ретрит». И ее в это «себя» он не приглашает…

Оказавшись за закрытой дверью, Аня выдохнула. Спрятала на несколько секунд лицо в ладонях, зажмурилась.

Чувствовала, что сердце бьется быстрее, чем ему положено. Пыталась успокоиться.

Умом понимала, что ведет себя неправильно, но только сейчас — уже после того, как в очередной раз ничего не объяснила, просто ушла, оставив его злиться снаружи.

И что это нескончаемый порочный круг — Аня тоже понимала. Но выйти из него пока не могла.

Надеялась, что со временем привыкнет, наверное. Может быть. А пока…

Приняла душ, позволив себе немного поплакать в нем, мешая слезы с водой, переоделась, чувствуя себя разбитой, включила ноутбук.

Постаралась абстрагироваться, не прислушиваться к звукам за дверью. Откуда-то точно знала, что Корней не зайдет выяснять отношения. И хорошо.

Перечитывала собственный печатный конспект. Раз за разом отвлекаясь на телефон, реагируя на трели входящих сообщений от Алины, чувствуя уколы разочарования.

Подруга весь вечер (и уже не первый) сыпала информацией о том, что собирается приготовить к их с Артуром новогоднему столу…

Аня старалась отвечать так, будто ей это интересно и не делает больно. Точно так же, как Алинины ссылки на будущее праздничное платье… Кружевное белье…

Но получалось так себе, ведь все это отзывалось в Ане обидой и пониманием: с Корнеем у них не будет ничего такого. Скорее всего никогда. Потому что это — не о нем.

И видеть его сейчас, чтобы транслировать эту бессмысленную обиду, Аня не хотела. Нельзя злиться на человека за его природу. Наверное, нельзя.

Все, чего хотелось, — это просто верить, что ее скоро отпустит. Они переживут…

Завтрашний корпоратив, от которого он не отказался, хотя относится не лучше, чем к праздникам. Планировал найти в себе силы, и именно это стало вишенкой на торте.

Сам Новый год, его День рождение.

Он вернется, она соскучится, окружающие перестанут топтаться по больной мозоли. Она снова сконцентрируется на том прекрасном, что в нем любит. Просто подождать. Просто потерпеть…

Глянув на время в углу экрана ноутбука, Аня не сдержала новый тяжелый вздох. Далеко за полночь. Она сделала все, что хотела давным-давно. Теперь же малодушно ждала, когда можно будет зайти в спальню, не волнуясь, что он еще не спит…

Просто чтобы не разговаривать. Просто чтобы быть рядом, но не усугублять. Смотреть на него, спящего, напоминая себе же, почему все его сложности того стоял. Позволить себе пару слезинок. Не выдержать, прижаться, почувствовать сонные ответные объятья, на время забыться…

Пока не проснутся. Пока обида снова не поднимет голову. Пока он снова не пойдет на принцип…

Погруженная в мысли, Аня пропустила момент, когда Корней открыл дверь в комнату.

Лежала на животе, позволив голове провиснуть, а шее чуть отдохнуть.

— Спать пора, Ань. Пошли.

Вздрогнула, оглянулась, услышав будто бы уставшее. Увидела Высоцкого — в домашних штанах, но уже без футболки (значит, пытался спать), остановившегося в дверном проеме, смотревшего на нее… Так же устало. Будто бы. И на мили-секунду Ане стало его жалко. Потому что сомнений никаких: ему тоже идти навстречу непросто. Но он идет.

Но дальше… Снова горько. Потому что неужели так сложно понять, что она за ним — хоть на край света? Только позови ты. Позови…

— Ложись. Я хочу закончить.

Аня сказала, снова отворачиваясь. Открывая попавшийся под руку документ, начиная что-то бессистемно в нем набирать. Чувствуя себя дурой…

И не зная толком, чего хочет. Чтобы кивнул, ушел, оставил и снова дал повод для слез, или…

Когда услышала неоднозначный шорох за спиной, застыла, забыв вздохнуть, а потом… По голым ногам, рукам, даже животу пошли мурашки. Потому что поняла — он подошел к кровати, опустился на одно колено, дальше — второе, заставляя матрас просесть, уперся руками, сделал несколько «шагов»…

Пальцы коснулись сначала ткани футболки, скатывая, потом спины… Дальше ее же коснулся кончик носа. Следом — губы. Вверх по позвоночнику… Посылая импульсы, далекие от мыслей об обиде.

— Выключай. Ты спать идешь. Иначе сам выключу.

Корней раздавал приказы, продолжая целовать, задирая футболку все выше… Скользя рукой по ребрам, ныряя вниз, сжимая грудь…

И пусть Аня во имя собственной гордости, а может просто гордыни, хотела бы сопротивляться, но не смогла. Закусила губу, прогибаясь так, чтобы сжимать, ласкать, трогать было удобней. И целовать тоже.

— Выключишь — получишь истерику. — Сказала тихо, закрывая глаза, чтобы чувствовать острее… На периферии сознания крутилось: «ну и что ты за тряпка-то такая?», но отмахиваться вот сейчас отчего-то было куда проще.

— Я что так, что так ее получу. Мы оба это знаем… Так какая разница, по какому поводу?

И услышав его обреченно-правдивое, тоже стоило бы обидеться, Ане же… Стало смешно. И грустно. И почему-то накрыло нежностью. К нему.

Настолько, что она захлопнула крышку сама, перевернулась… Сначала просто смотрела в лицо… Сейчас не злое. Потушил. В очередной чертов раз потушил ради нее. Потом на губы. Приподнялась, потянулась, сама поцеловала…

— Прости меня. Я сама не знаю, почему так сложно сейчас… — сказала честно, утыкаясь в шею. Чувствуя, что снова готова расплакаться, но уже из жалости к ним, а не к себе.

— Это нормально, Аня. Так бывает. У каждого свой стресс. Он требует выхода. Пройдет аврал — станет легче. — Слушала его внимательно, впитывала…

— Ты уверен? — Корней неторопливо гладил живот, Аня — его плечи. Вздохнула, отстранилась, снова посмотрела в глаза. Искренне и нежно. Так, будто разговора на кухне не было. И напряжения тоже. И поводов для него.

— Да. Я уверен. — Когда Высоцкий подтвердил, Аня облегченно выдохнула, прикрыв на секунду глаза. Она ему верила. Почему-то очень хотелось. Почти так же, как снова заговорить… Но это все испортило бы. Она знала.

— Я очень боюсь, что надоем тебе своими истериками. Нервничаю из-за этого еще сильней. Накручиваю… Срываюсь… А ты же устанешь. Бросишь.

Сказала другую — не менее важную — правду. Этого тоже безумно боялась. И за это сама же ненавидела свои обиды. Только справиться не могла…

— Зря. — Взмахнула ресницами, посмотрела в карие глаза, которые всегда темнели, когда они оказывались так близко и настолько наедине. — Ты слишком красивая. Я готов терпеть.

Услышала, забыла моргнуть. И вдохнуть. И сердце тоже о чем-то забыло… А его губы растянулись… И пусть понятно, что это отчасти лесть, что вечность терпеть он не будет… Но сегодня это растопило и затопило.

— Идем спать. Правда. — Корней повторил, опуская голову, утыкаясь губами в ключицу, позволяя Ане почувствовать тяжесть, позволяя зарыться пальцами в волосы, погладить, глядя в потолок и чувствуя… Что все преодолимо. Ничто не смертельно. Что он действительно любит. Что не обесценивает. И ей просто кажется…

— Прости меня…

Аня сказала тихо, испытывая невероятной силы прилив нежности, прижалась к губам, когда он снова поднял голову, с силой обняла за шею, не сопротивлялась, когда перекатился, устроил удобней, сначала сел, потом встал, придерживая ее под ягодицы. Пошел к двери, чувствуя щекочущее висок горячее дыхание.

— Отработаешь…

Сказал, выходя в коридор, зная, что Аня фыркнула. Вроде бы возмущенно, а на самом деле… Прижалась тесней, провела носом по щеке, нашла губы, прикусила нижнюю, чуть потянула… Провела языком… Опытная стала совсем. Научилась всему. На его голову.

— Ты спать хотел…

И заводить одним только взглядом. И дразнить им же. Играться, как кошка с мышкой. Опасной, крупной, но ручной.

— Передумал.

И снова спальня — но уже другая. Несколько шагов к кровати…

Аня опустилась ногами на пол только рядом с ней, осталась на носочках, снова потянулась к его лицу, чувствуя, как мужские руки снова пробираются под ткань футболки, гладят кожу…

— Ты такой хороший… — сказала тихо, целуя уже ласково. Раз. Второй. Третий. Знала, что даже расплакаться может вот сейчас. От рвущих на клочки противоречивых чувств. Но хотела сконцентрироваться на главном.

— Ужасный, Аня. Ужасный. Не обманывайся. В кровать марш. Задолбался уговаривать.

Он, как всегда, не дал.

Огорошил нетерпеливым, блеснул глазами, заставил сделать еще один шаг назад, упереться пятками, то ли еще сесть, то ли уже упасть на постель, а потом бороться с улыбкой, которую он усиленно пытался стереть с ее лица напором губ, параллельно стягивая одежду.