Яд иллюзий

Глава 20

Вид кладбища всегда вызывает в душе смуту.

Каждый раз напоминает о том, что человеку, в сущности, ничто не подчинено.

Карьерные баталии, семейные конфликты, жажда власти, материальные ценности – все обретает свою истинно-ничтожную форму пред неоспоримой реальностью: из праха пришедший в прах обратиться!

И лишь одно становится по-настоящему важно: что постигла твоя душа?

В большей степени они – кладбища – для того, наверное, и существуют, чтобы время от времени привносить ясность в человеческое сознание, напоминая о неизбежном, заставляя задуматься о прожитых днях и о будущем. В такие моменты люди мысленно возвращаются к своему первоистоку, к внутреннему созерцанию, становятся тем, что они есть в действительности.

Удивительные эмоции порой возможно прочесть на лицах тех, кто стоит у могилы: от самых светлых, раскаянных, до самых лицемерных и безчувственных…

У Ларисы Михайловной был отрешенный вид, воспалившиеся от слез глаза казались почти недвижимыми. Черное платье и платок придавали ее коже очень нездоровый земляной оттенок. Под локти ее поддерживали ученики из театра, потому что женщина очень слабо держалась на ногах.

Лица молодых людей по-прежнему искажал отпечаток застывшего, почти панического испуга.

Задумчиво-усталый Борщев.

По-казенному беспристрастный Лихачев.

Я – бледная и практически такая же неприметная, как полупрозрачный дух, случайно затерявшийся среди надгробий.

Два заунывно отпевающих священника, преисполненных выражения религиозной благодати, да гроб, который уже закрывали крышкой.

Безотрадная картина…

Вот, пожалуй, и все.

Все, что осталось от прекрасной, налитой соком молодости девушки с необычным именем - Мира.

Ее могилу засыпали землей. А мне лишь осталось восслать мысленную благодарность своему отцу за своевременно подмешанный антидепрессант, действие которого все еще угадывалось в организме, пусть не так сильно замораживая ощущения, как хотелось бы, но все еще придерживая нервы в герметичном состоянии.

– Если бы это был фильм, то в этом самом месте зазвучала бы очень красивая душевная мелодия, от которой все переворачивается внутри и текут непримиримые слезы сочувствия!

Я увидела рядом с собою Лихачева. Судя по всему, его немало забавляла собственная острота.

– Если бы это был фильм, – ответила я сухо, – вас бы здесь не было.

Лейтенант намеревался добавить еще что-то из прежней серии, но в этот момент ко мне подошел Борщев.

– Пришла, – сказал он без ноты сомнения, будто по-другому и быть не могло. – Рад тебя видеть, хоть и место не совсем благоприятное. Да и в отделении не весть что твориться.

– Черныш взбешен? Небось, кроет меня на чем свет стоит, – предположила я.

– Да не то чтоб очень, – поделился капитан, почесав подбородок. – Но указание дал строгое – никаких журналистов, никаких сообщений в прессу. Но газета, разумеется, обязана реабилитироваться… Черныш не позволит кому бы то ни было мешать его работе, – усмехнулся Алексей. – Я за малым уже убедил его, что вчерашняя пошлость – не твоих рук дело, что произошла банальная утечка информации…

– Леша, это лишнее, – успокоила я друга. – Тебе не обязательно меня выгораживать, я больше не имею отношения ни к газете, ни к криминальным новостям.

– Как так? – Лицо Борщева приобрело вид простодушного изумления, он уставился на меня, не зная, что сказать по этому поводу и только беспомощно хлопал глазами.

– Но ведь любая газета только и ждет, как зацапать тебя, – вымолвил он, в конце концов.

– Никаких больше газет! – заключила я категорически.

– За столько месяцев я привык к твоему обществу, – признался Леша. – Трудно представить, как может быть иначе…

– В таком маленьком городе мы, так или иначе, будем пересекаться, – добавила я с улыбкой, видя, что мое сообщение не на шутку его огорчило. – Скажи лучше, что ожидает Гришина, если это, конечно, не тайна. Его отпустят после того, как алиби подтвердилось?

– Шутишь, – вздохнул капитан. – После последней «криминальной хроники», его порвут прямо у стен милиции. Нет уж, пока посидит на гос-пайке. Это самое алиби – ничем не лучше нового обвинения. Но, как говорится, из двух зол – выбирай меньшее. Потому и пришлось ему разоблачить собственный притон. С виду – обычное придорожное кафе, а на деле – бордель. Так что, сама понимаешь. Ну да ладно, расхлебается как-нибудь. Мне вот другое покоя не дает: как это чертово фото попало в газету?

– Леша, я должна тебе кое в чем признаться, – сказала я, понизив голос, заметив, что лейтенант Лихачев все еще вертится около нас, как коршун и, без сомнения, слышит каждое слово.

Взяв капитана под локоть, я отвела его в сторону шагов на десять и тогда, посмотрев ему прямо в глаза, спросила:

– Помнишь, как в тот день, когда нашли тело Мирославы Липки, ты показывал мне снимки с места преступления?

– Само собою…

– Вот тогда я и своронила один из них… Прости!

– Что? – Глаза Борщева чуть не повыпрыгивали от удивления. Он скорее был склонен заподозрить меня в неадекватности, истерике, сумасшествии, чем в подобной выходке.

– Не спрашивай, зачем я это сделала. Но клянусь, не ради статьи, и тем более, не ради газеты. В руки редактора снимок попал случайно. А ты тут ни при чем…

Переборов, наконец, приступ шока, Борщев подумал с минуту и, наконец, заключил:

– Знаешь, Ань, я бы очень хотел, чтобы эта деталь осталась между нами, хорошо? – В том послышалась не так просьба, как требование. – А еще лучше – забудь! Договорились? Не суть важна…

Я, конечно же, согласилась, почувствовав долгожданное облегчение, после чего Алексей стал подгонять своего напарника возвращаться в отделение, и нам пришлось попрощаться.

Меня окликнула Лариса Михайловна, смутив невольно тем, что не испытывала ко мне ни гнева, ни осуждения. Ведь я наверняка должна была являть собою, по ее соображению, человеконенавидящее существо, нагло плюющее на все признаки чести и морали.

От нее исходил приторный аромат валерьянки, а голос звучал глухо, как будто на одной ноте.

– Злые убеждения не привели бы тебя сюда, я знаю. Кирилл мне все объяснил про статью…

От этих слов я невольно вздохнула от облегчения. Под руку женщину держала Алиса и не отходила ни на шаг. С момента моего появления здесь, девушка не прекращала напряженно поглядывать в мою сторону, стараясь показать обжигающим взглядом, что я абсолютно лишняя в этой компании. Когда же я спросила, почему на похоронах не присутствует Кирилл, она сделала резкое телодвижение, поддавшись немного вперед, словно стремясь отгородить от меня руководительницу, которая могла рассказать мне что-то лишнее. Так, во всяком случае, мне показалось, хотя не исключено, что это был обычный, плохо сдерживаемый порыв ярости, при котором девушке захотелось ударить меня, либо просто оттолкнуть, чтобы я не лезла не в свое дело.

Лариса Михайловна сокрушенно покачала головой.

– Не понимаю… Его никто не может найти, после того, как мы поговорили вчера, после того, как у вас едва не произошла эта глупая авария. Мобильный не отвечает. Нам дали разрешение на похороны только сегодня в обед. Театр взял на себя все обязательства, все уже было готово, оттягивать было безрассудно… Хотя мы и понимали, мы все понимали, как он расстроится! - Красные глаза наполнились слезами, но мне показалось - самой кровью.

Я пересилила всплывающую вспышку боли в душе, которая судорогой прошлась по сердцу.

– Вы не возражаете, если я переговорю с Алисой, – спросила я у женщины, нарочно проигнорировав при этом саму девушку.

Последняя позеленела от злости, но открыв было рот для возражения, мгновенно запнулась, потому что Лариса Михайловна подтолкнула ее ко мне и ласково попросила:

– Да, Алиса, ты поговори, пожалуйста, а то я совсем устала и собеседник из меня никудышный…

Руководительница «Молодой сцены» не спеша побрела к микроавтобусу, у которого ее дожидались собравшиеся в кучку ребята. Девица осталась со мной с показной неохотой, и, скрестив руки на груди, сразу дала понять, что настроена отнюдь не миролюбиво.

– Ты знаешь, где Кирилл? – спросила я.

– А тебе то что, – отчеканила Алиса. – Он не обязан здесь находиться.

– Не обязан проститься с любимой девушкой?

– Они уже давно простились, – выдавила она сквозь зубы, и чтобы не осталось сомнений, уточнила: – Еще тогда!

Невероятно, подумала я, неужели Алиса до сих пор ревнует парня к Мирославе, стоя прямо у могилы соперницы? От бешенства ее трясло, как в ознобе.

– Когда – тогда? – Спросила я в недоумении.

– Когда ее убили! Кирилл был со мной! Весь вечер и всю ночь. С того момента – я его девушка! Все теперь понятно? Нам больше не о чем говорить.

Круто развернувшись, она почти бегом отправилась за руководительницей. Ребята остановили ее и о чем-то спросили, но ответив коротко и пренебрежительно, девушка юркнула в салон автобуса и больше не высовывалась от туда. Сразу после этого несколько молодых людей, которых я уже видела прежде в театре, предложили мне поехать с ними в кафе, где они собирались по всем традициям помянуть свою подругу.

Но я сослалась на какую-то ерунду, якобы уже входившую в мои планы на остаток дня.

Ведь это правда – я лишняя в их компании.

И поэтому каждый отправился своей дорогой.