Замужняя невеста

Глава одиннадцатая

Матросы сбросили в воду якорь. Галера вздрогнула и остановилась.

Над морем висела чернильная темнота, только кое‑где виднелись фонари на палубах стоящих на рейде судов. Звуки разносились далеко, и было слышно, как где‑то хохочет женщина и визжит какой‑то мужчина, не иначе удостоенный порки. Далекий начальственный голос покрикивал на кого‑то по‑испански: «Осторожнее, не урони!»

— Не слишком повезло вашему другу, мадемуазель Софи, — шепнула княжне Мари, — смена кончается как раз теперь, и скорее всего капитан отправит сначала нас, а потом уже позаботится о рабах.

— Мари, я, кажется, забыла в каюте свою сумочку, — громко сказала Соня.

Стоящий рядом капитан понимающе кивнул, поглядывая за борт. Матросы как раз спускали лодку на воду.

Мари, переглянувшись с госпожой, метнулась вроде к каюте, но на ходу сменила направление и сбежала вниз. Как раз вовремя. Рабов вели к трапу, в трюм, на самое дно судна, откуда вряд ли кому‑то удалось бы сбежать.

Девушка притаилась за углом, невидимая в темноте, — фонарь в руках одного из матросов освещал только толпу гребцов, понуро бредущих под окриками двух надсмотрщиков. Мари перекрестилась и метнула «звездочку» в того, что шел впереди. Никогда прежде ей не приходилось метать сюрикен в живого человека. Вообще во что‑то движущее. Но, как бы она ни волновалась, рука девушки не дрогнула.

Мужчина пронзительно вскрикнул. Еще один сюрикен вонзился в щеку другого надсмотрщика. То ли от неожиданности, то ли от страха тот упал навзничь, а фонарь в руке оставшегося невредимым матроса задрожал, и он стал беспомощно оглядываться — было непонятно, откуда исходит опасность.

Мари не могла метать сюрикены, как мсье Арно. У того они летали словно рой шмелей. Кроме того, здесь существовала опасность попасть не в того, кого нужно. Но у нее не было ни выбора, ни времени.

Леонид, надо отдать ему должное, живо сообразил, что это именно та суматоха, о которой его предупреждали, пятясь отделился от толпы и через мгновение перевалился за борт.

Мари удовлетворенно кивнула самой себе и легко взбежала наверх. Она едва не столкнулась с матросами, бегущими вниз на крики испуганных надсмотрщиков. Немного постояла, чтобы унять волнение, и подошла к своей госпоже со спокойным, но виноватым лицом.

— Ваше сиятельство, — нарочито подобострастно пролепетала она, — я все обыскала — нигде вашей сумочки нет. Может, вы сунули ее в дорожный мешок?

Она даже сделала вид, что собирается тут же открыть саквояж и искать пропажу.

Вообще‑то сумочки у Сони и не было. Кое‑какие мелочи она хранила в небольшом мешочке со шнурком, который соорудила ей Мари из кусочка бархата. Его она, конечно же, положила в саквояж.

— Мадемуазель Софи, пора идти! — поторопил ее Жан, понявший, что свое дело Мари сделала. — Лодка уже стоит у борта. Никуда ваша сумочка не денется. Даже если останется на судне в укромном уголке, Мустафа‑бей отдаст ее вам в следующий приход в порт.

Это он так шутил.

Капитан судна, как видно, не придавший значения каким‑то там крикам — для этого у него имелись свои люди, улаживающие подобные мелочи, — просто лучился радостью, провожая своих пассажиров. Кажется, тайком он с облегчением вздыхал. И конечно же, согласно кивал. Что за мелочи — сумочка, найдется. Да, в следующий приезд он привезет для госпожи такую сумочку, какой ни у кого из женщин больше не будет. Если только ее сиятельство соблаговолит назвать свой адрес в Барселоне.

Соня сделала вид, что слова капитана не расслышала. Она вовсе не испытывала желания видеть его еще раз.

Мустафа‑бей лично поддержал Соню за локоть, помогая сойти с трапа в лодку. А уже там матросы усадили ее на скамью со всей возможной почтительностью. Знали бы турки, какой вред нанесла им мадемуазель Софи, небось так бы не церемонились!

Но вот пассажиры расселись в лодке. Матросы дружно опустили весла в воду, и челнок стал быстро удаляться от корабля.

Через некоторое время лодка уткнулась в берег, один из матросов выскочил первым и подал руку Соне, Мари и Жану, для которого не сделал исключения. Наверное, матросы считали, что мужчины сухопутные, а тем более аристократы, ни на что не годны. Даже самостоятельно вылезти на берег.

— Счастливого пути! — крикнула вслед морякам Соня, на что один из них неразборчиво буркнул. Потом она повернулась к своим товарищам и спросила: — Ну и как мы теперь будем искать Леонида?

— Надо раздобыть фонарь, — решил Шастейль.

— И чем он нам поможет?

— Мы станем фонарем махать, и спасенный поплывет на огонь.

— А что, если у него просто не хватит сил доплыть до берега? — упавшим голосом вдруг сказала Соня и поежилась от собственного предположения.

— Будем молиться Всевышнему, чтобы сжалился над вашим другом и поддержал его силы.

— С одной стороны, хорошо, что мы пришли в Барселону вечером — в темноте лучше всего удаются побеги…

Соня сказала и смутилась: можно подумать, ей постоянно приходится эти самые побеги организовывать.

— А с другой, — докончила она начатую фразу, — в темноте так легко потеряться. Думаю, в любом случае Леонид станет грести к причалу как к единственному хорошо освещенному месту, так что размахивать фонарем не стоит. Если моряки с галеры продолжают беглеца искать, то человек, размахивающий фонарем, первым привлечет их внимание.

— Вам виднее, ваше сиятельство, — обиделся Шастейль; в последнее время Соня только и делает, что отвергает любые его предложения!

Но потом он подумал, что не должен обижаться на женщину, которая к тому же его верный и проверенный товарищ. Интересно, как бы он отнесся к подобному утверждению, скажи ему кто‑нибудь это каких‑нибудь полгода назад? Женщина — товарищ, а он всегда считал, что такого не может быть!

Они совсем недалеко отошли от причала и остановились на небольшой площади, хорошо освещенной уличными фонарями.

— Предлагаю немного постоять здесь, поговорить. Сделать вид, что наш разговор захватил обоих, — предложила Соня.

— Госпожа!

Видно было, что мысль, пришедшая в голову Мари, не дает ей возможности, соблюдая приличия, стоять и молчать. В конце концов, она Сонина служанка, а не подруга!

— Что ты хочешь сказать? — поинтересовалась та неохотно.

— Если ваш… соотечественник появится из воды в своей арестантской робе, да еще мокрый, он привлечет внимание служителей закона…

— Ты права, — спохватилась Соня; почему она прежде думает о соблюдении этикета, а не о том, что в настоящую минуту жизненно важно?.. — Вот, возьми деньги. Кажется, лавочка напротив все еще открыта и там торгуют одеждой. Купи длинный плащ и больше ничего, об остальном мы подумаем, когда очутимся наконец в особняке, купленном для меня неким доверенным лицом.

Они с Жаном с улыбкой переглянулись.

Мари ушла, а Соня с Шастейлем продолжали стоять на площади, оживленно разговаривая. То есть они говорили и улыбались друг другу, но время от времени кто‑то из них бросал осторожные взгляды по сторонам.

— Мадемуазель Софи! — позвала ее некоторое время спустя Мари.

— Что случилось?

— Он совсем не понимает по‑французски! — с досадой сказала девушка. — Я уж ему и на пальцах объясняла, и по‑всякому.

— Странно, что в портовом городе торговец не говорит на всех языках мира! — фыркнула Соня и предложила: — Сходи, Жан, вместе с Мари. Ведь ты хорошо знаешь испанский язык, а я почти не имела в нем никакой практики.

Едва Шастейль со служанкой отошли, как откуда‑то из‑за дерева Софью окликнули:

— Соня, я здесь!

— Слава Богу! — облегченно вздохнула она, незаметно приближаясь к тому месту, где прятался Разумовский. — Сиди пока, не высовывайся. Мои товарищи пошли в лавку купить что‑нибудь из одежды. Тебя не должны видеть в таких узнаваемых лохмотьях.

— Разве они на что‑то похожи? Разве их может носить обыкновенный человек?

Слышно было, как Разумовский горько усмехается.

— Обыкновенный не может, — согласилась Соня, — а раб вполне может. Или ты думаешь, что капитан «Джангара» тебя не станет искать?

— Ваше сиятельство! — Довольная Мари, как всегда, начала говорить, еще не дойдя до места, где стояла ее госпожа. — Мы нашли как раз такой плащ. И продали нам его совсем недорого. Оказывается, господин граф умеет торговаться, совсем как простолюдин.

— Наверное, потому, что сам недавно был простолюдином, — проговорил вполголоса Шастейль, подойдя к ожидавшей их Соне. — Мари, ты слишком громко говоришь. Если бы кто захотел нас выследить, а тем более узнать наши планы, ему это удалось бы безо всякого труда. Достаточно было лишь послушать вопли вашей служанки.

Мари, собиравшаяся что‑то сказать, осеклась и с тревогой посмотрела на Соню: не рассердила ли она госпожу своей столь явной радостью? А кто бы на ее месте не радовался? После стольких неприятностей они наконец прибыли туда, куда и собирались. Должно быть, у госпожи и в самом деле очень могущественный ангел‑хранитель…

А к тому же с некоторых пор жизнь Мари так переменилась, что вместе с нею вынуждена была меняться и она сама.

Наверное, оттого, что чувствовала себя нужной. Ее никто не оскорблял, она не делала ничего такого, за что ее мучила бы совесть. А когда с нею случилась беда, госпожа не бросила ее погибать, вызволила, и Мари вознесла хвалу Деве Марии за то, что судьба наконец сжалилась над нею.

Что поделаешь, если радость от этого иной раз в ней вы—плескивалась, как сейчас, когда хотелось говорить громко и много, забыв о наставлениях приютских воспитателей. И главное, слова вылетали из ее рта такие звучные, округлые, что Мари слушала их как музыку…

— Наш беглец не объявился? — совсем уж тихо осведомился Жан, оглядываясь вокруг. — Откровенно говоря, я уже не чаю очутиться дома, перед камином и наконец высушить эту соленую влажность, которой мы все пропитались, кажется, до самого нутра.

— Объявился, — тем же тоном ответила Соня. — Я пока приказала ему не высовываться. Отнеси ему плащ вон за то дерево. Леонид, ты слышишь, что я говорю?

Это уже Соня спросила по‑русски, хотя Разумовский вполне сносно говорил по‑французски.

— Слышу, — отозвался тот.

Когда оба мужчины вышли на свет, Соня едва не расхохоталась, так нелепо выглядел Леонид в купленном плаще. Нелепо, но не подозрительно. Вот только его босые ноги не вязались с одеждой остальных трех человек компании.

— Ничего, — ответила собственным мыслям Соня. — Главное, дойти до кареты, а там… Жан, нам далеко ехать до моего дома?

— Я еще не осмотрелся, — пробормотал тот, наморщив лоб. — Помню только, что он недалеко от порта.

— По‑моему, лучше будет доверить поиск верной дороги извозчику наемной кареты, в которой мы поедем. Если ты, конечно, помнишь адрес.

— Адрес помню, — с досадой отозвался Шастейль. Но тут же сказал себе, что в таком замечании Софи он сам виноват. Мог бы быть повнимательнее.

Но в этом не было ничего страшного. Даже если бы он забыл адрес, достаточно было бы достать из‑за пазухи — кажется, именно там ему придется носить документы всю жизнь! — купчую на особняк, принадлежащий теперь графине де Савари.

Впрочем, напрягать свою память ему не потребовалось, потому что извозчик и в самом деле привез их туда, куда следовало, и горевший у входа фонарь обрадовал Жана. Значит, живущий в соседнем особняке Пабло Риччи, с которым Шастейль познакомился в прошлый свой приезд, сдержал слово: его управитель присматривал за собственностью княжны.

Пришлось в такой поздний час побеспокоить соседей — если Шастейлю ценой невероятных усилий удалось сохранить документы, то ключи от дома сгинули — счастье, что он оставил запасные управителю Пабло.

На звонок дверного колокольчика вышел и сам хозяин.

— Здравствуйте, дружище! — Он обнялся с Жаном. — Но как вы одеты! Что‑то случилось с вами в дороге?

— Случилось, — со вздохом ответил тот, — еле живы остались.

Между тем обе женщины и Разумовский выбрались из кареты и теперь терпеливо ожидали, когда Жан закончит свои переговоры с соседом.

Художник — судя по всему, далеко не бедный — скосил взгляд в сторону Сони.

— Позвольте, я провожу вас в дом, — предложил он, подходя. И обратился к Соне, безошибочно определяя в ней главное лицо: — Все‑таки я достаточно изучил ваш дом и могу предложить усталым путникам все, что они пока здесь найти не смогут… Я понимаю, вы устали с дороги, вам не до того, чтобы уделять внимание постороннему человеку… но кто еще сможет о вас позаботиться, не слишком утруждая собственной персоной?..

Соня подумала, что и художник, наверное, как Жан Шастейль, разбогател совсем недавно, потому что речь у него не блистала изяществом, он, похоже, копировал кого‑то. Но то, что искренне хотел услужить, не позволило Соне отвергнуть его помощь.

— Если вас не затруднит, — скромно ответила она.

Художник просиял:

— Пабло Риччи всегда к вашим услугам, прекрасная сеньора! — Он пошел к своему дому, крича на ходу: — Бенито, иди сюда немедленно, куда ты запропастился, ленивый бездельник!

Соня с усмешкой оглянулась на Мари, и та, поняв, что хозяйка кивает ей на живую иллюстрацию ее же недавнего поведения, смущенно потупилась. Что поделаешь, не хватает ей пока лоска, чтобы прислуживать такой знатной госпоже, как хозяйка.

Жан Шастейль, не обращая внимания на разыгрывавшуюся перед домом сцену, поспешил к дверям, чтобы открыть замок.

Леонид Разумовский стоял позади всех и переминался с ноги на ногу.

— Ты же босой! — всполошилась Соня. — Еще не хватало заболеть после столь успешного освобождения и перенесенных страданий.

В доме не было никакой мебели, и Соня тщетно оглядывалась вокруг в надежде обнаружить хоть какой‑нибудь стул, чтобы рухнуть на него, такую вдруг почувствовала усталость.

И в этот момент снаружи раздался шум, стук, что‑то несли, проталкивали, задевая о косяк двери. Не успели путешественники оглянуться, как посреди самой большой комнаты на первом этаже возникли стол, стулья, еще двое слуг несли обитую парчой кушетку. Какая‑то толстая темнокожая служанка втащила корзину, полную еды.

— Что это такое? — Соня в недоумении оглянулась на Жана.

Тот усмехался, не делая и попытки вмешаться в царившую вокруг суматоху. Мари, повинуясь незаметному знаку, которым Жан дал ей разрешение уйти — госпожа все еще не пришла в себя, — удалилась в сторону кухни. Теперь она должна была за всем проследить, раз, кроме нее, у княжны нет пока других слуг.

— Бесполезно. — Шастейль махнул рукой, пододвигая Соне стул. — Пытаться остановить эту суету так же невозможно, как прекратить извержение вулкана. Наш сосед Пабло — человек южный и, как всякий южанин, на взгляд северянина, не знает меры в проявлении своих чувств. Он сильно скучает здесь, в своем особняке. Вокруг живут люди богатые и знатные. Они не торопятся признавать выскочку, разбогатевшего в один момент. Модный художник — это еще не аристократ. А тут кстати приехали мы. Согласитесь, нам вовсе не помешает чья‑то забота, пусть и такая лавинообразная… Садитесь, Леонид, не стойте… Сейчас я распоряжусь, чтобы вам подали горячего вина.

— У нас есть и вино? — спросила Соня.

— По крайней мере одна бутылка выглядывала из корзины такой колоритной темнокожей служанки.

Он подмигнул Соне и Леониду и оставил их одних, если не считать слуг, которые все еще продолжали вносить какую‑то мебель и расставлять ее по углам.