Запретная для огненного дракона

31. «Ты слишком долго!»

Я не знаю, придал ли мне сил лёгкий ужин или теперь, когда образы моих врагов обрели вполне реальное воплощение, мне не хочется выть, скрутившись калачиком.

Меня трясёт от ярости и собственного бессилия!

Я считала, что ненавижу этот мир. Но в той жизни, что была у меня ещё недавно, я была свободна, сыта и у меня была отдушина — моё маленькое русалочье хобби. Сейчас я отчаянно скучаю по тёплой заботе Наяны, подколам Орданы и даже обрадовалась бы, если бы за дверью мелькнули сиреневые кружева драконессы.

Да, мне не нравилась истеричная и вредная Санта. Но она была простой, туповатой и понятной. Она не унижала меня. А от садистского удовольствия, которое светилось в глазах старой ведьмы, мне хотелось разбить кулаки в кровь.

И Эдгар… Я до сих пор не понимаю, что чувствую к нему. И чувствовала… Трепет и страх, иногда восхищение, порой злость. Но им никогда не двигало желание насмехаться надо мной. Издеваться в угоду своему эгоизму.

Как бы я не злилась на него, не обижалась, это чувство и рядом не стояло с пламенеющей ненавистью к Сеймуру.

Я должна выбраться отсюда! Во что бы то не стало!

Какое-то время я мечусь по своей камере. Снова обстукиваю каждый камушек, проверяю трещины. Ни один узник не обследовал свою темницу с таким прилежанием, как я.

Пробую на разрыв ткань простыни — крепкая, должна выдержать. Измеряю её ладонью и на некоторое время погружаюсь в расчеты.

Мне мешает, что я не знаю, на какой высоте я сейчас нахожусь. Возможно, мне хватит длины самодельной верёвки только для того, чтобы с комфортом повеситься. Не известно, как далеко от меня земля.

Нет ничего глупее, чем висеть на простыне на высоте девятиэтажного дома и вопить от страха. Ёжусь, представив эту картину и приступаю к поискам других вариантов.

Нервно потопывая ножкой, рассматриваю одежду, которую мне принесли. От неё тоже пользы немного. Типичное платье лумьенки. Если представить, что мне удалось выбраться, я далеко в длинной юбке не убегу.

Чёрт, чёрт, чёрт…

Крепко зажав переносицу дрожащей рукой, мечусь по камере туда и сюда. Вспоминаю все известные сюжеты о побеге. Но ничего не идёт в голову. Тот, кто писал эти книги и сценарии, понятия не имеет о том, как это сложно!

В каморке ощутимо холодает, и я надеваю шерстяное платье. Так всё-таки лучше. И не придётся светить бельем перед чешуйчатым психопатом, если он надумает заглянуть в гости.

Достаю из корсажа деревянную ложку. Ласково поглаживаю её.

— Видимо, ты — единственное, что у меня есть.

Какое-то время стою, зажав ложку в кулаке и задумчиво разглядываю каменную стену.

Не знаю, как Монте-Кристо выкопал ложкой туннель, но у меня нет долгих лет в запасе. Как только Эдгар женится, для меня настанут ещё более мрачные времена.

Метку обжигает, словно я засунула руку в горячий песок. Хватаюсь за запястье, трясу ладонью, чтобы унять странное ощущение. От неожиданности роняю ложку, и она с глухим стуком катится в угол.

Жжение в метке постепенно стихает, словно прикручивают мощность воздействия. Остаётся лишь приятное щекочущее тепло. И я с облегчением выдыхаю.

Что происходит? Неужели даже мысль о том, что Эдгар женится теперь так на меня действует?

Только этого мне не хватало! Собственное тело, всегда такое гибкое и покорное, отказывается меня слушаться. Мне ещё и за мыслями своими следить?

Лезу под кровать и достаю несчастную ложку, у неё теперь отколот край. Видимо, чтобы я даже не мечтала воспользоваться ей, как лопатой.

О! Чем я прогневила местных богов?!

За дверями странное оживление, я слышу перебор ключей, громкий металлический лязг. Как пантера мягко поднимаюсь на ноги. Тихо, почти неслышно, крадусь к двери и застываю у порога с зажатым в руке черенком ложки.

Пульс колотится в ушах, я считаю секунды!

Гневно раздуваю ноздри, кто бы там не был, ему не поздоровится. Здесь у меня нет друзей, только враги!

Гремит цепь. Тяжёлая дверь распахивается, я замахиваюсь для удара. Руку вновь обжигает, в этот раз остро и нестерпимо, а не теплом, как в прошлый раз.

Но я уже подготовлена к тому, что тело может предать меня. Закусываю губу, но только крепче сжимаю черенок. Замахиваюсь для удара.

И тут же моё запястье обхватывает рука, закутанная в чёрную хламиду.

Чертова ведьма! Как это она сделала? Ей сто лет, а сила и реакция, как у молодого дракона.

— Не шуми, — шипит ведьма.

Старуха проходит в каморку, и распрямляется. Она стала выше ростом, будто подросла за эти часы.

Меня обжигает догадкой. Застываю, не в силах пошевелиться. Не в силах даже вздохнуть в первый миг. Потом, всё же с трудом, судорожно втягиваю воздух и глухо сиплю:

— Но как…

Старуха, совершенно не страшась за свою жизнь, поворачивается ко мне спиной, и опускает капюшон. Он падает, открывая длинные волосы цвета воронова крыла.

Профиль — четкий и суровый, будто вытесанный на римских монетах, поворачивается ко мне.

Меня начинает трясти, как в лихорадке. Сердце, обезумев, мечется в груди.

Господи, я же знала, что он придёт. Я чувствовала… Но за своей злостью и обидой на обстоятельства не разглядела пути спасения. Я так привыкла решать всё в своей жизни сама!

Будь я в сказке, обливаясь слезами, упала бы на шею своему спасителю.

Но я не в сказке. Поэтому, взяв себя в руки, вскидываю голову и строго произношу.

— Ты слишком долго!

А сердце, глупое, прыгает и скачет. Никак не уймётся.