Зоомагический факультет. Болотные хроники

Глава 15

Ксандр приближался медленно, будто давая мне время отступить, но отступать я не хотела. Его фигура лунном свете выделялась четким силуэтом на фоне мерцающей воды и россыпи светлячков. Воздух между нами сгустился, наполнившись стрекотом цикад и собственным громким стуком сердца в висках. В глазах парня, обычно таких сдержанных, теперь отражались не просто звезды. Казалось, переливаются целые созвездия. Я смотрела в эту бездонную глубину и понимала с ледяной и жгучей ясностью: что-то внутри переломилось. Мой мир, прежний, знакомый и упорядоченный, рухнул, как карточный домик под ночным ветром. На его месте оставалось только это темное озеро, стрекот, его рука в моей и предвкушение, сладкое и пугающее.

Я ждала. Затаив дыхание, чувствуя, как влажная прохлада ночи смешивается с жаром, поднимающимся от шеи к щекам. И ждала не напрасно.

Его губы коснулись моих сначала с осторожностью. Нежные, чуть шершавые от ветра, но эта нежность длилась лишь миг. Потом в этих глазах проснулась та же смелость, которая вела нас сквозь браконьерские засады, та же решимость. Поцелуй стал глубже, жарче, требовательнее. В нем было упоение не только мной, но и самой этой ночью, свободой и самой жизнью, бьющейся в такт нашему дыханию. Его руки, крепкие и надежные, обвили мою талию, притягивая ближе, и объятия стали теснее, не оставляя места ни воздуху, ни сомнениям. Моя спина горела от его обжигающей ладони на пояснице, а другая рука запуталась в моих волосах у затылка, прижимая так, что отступить было нереально.

И я не думала отступать. Не было ни тени сомнения, ни тени стыда. В этом жарком сплетении губ и рук, в этом гуле крови в ушах, заглушающем стрекот цикад, проявилась простая, как удар сердца, истина: я влюбилась. Окончательно, бесповоротно, безумно. Даже если завтра рассвет принесет разлуку, даже если наши пути разойдутся под холодным светом дня, даже если этому чувству суждено сгореть дотла, я не могла и не хотела отменить этот миг, когда была безоговорочно, до головокружения счастлива. Когда весь мир сузился до тепла его губ, до крепости его рук, до звезд в его глазах и до тихого шепота озера, хранящего нашу тайну. Я отвечала ему с той же жадностью, забыв обо всем, кроме этого тепла и этого всепоглощающего счастья.

Мы целовались, забыв о времени, о станции, о всем мире за пределами этого деревянного настила над черной водой. Его губы были моим воздухом, его руки – единственной реальностью. Ночь, казалось, сжалась вокруг нас в теплый, звёздно-светлячковый кокон. Мы бродили без цели, останавливаясь у коряг, причудливо выбеленных луной, цеплялись взглядом за отражение созвездий в воде, которое тут же разбивалось нашедшей волной, и снова сливались в поцелуе – жадном, нетерпеливом, как будто пытались наверстать все неловкие взгляды и несказанные слова прошлых недель. Его пальцы запутывались в моих волосах, мои ладони искали теплоту его спины под тонкой тканью рубашки. Каждое прикосновение, каждый вздох, смешанный с ночной прохладой и запахом озера, были гимном этому новому, невероятному чувству.

Мы не могли оторваться друг от друга. Даже когда устали стоять, опустились на прохладные доски настила, плечом к плечу, бедро к бедру. Его рука не отпускала мою талию, моя голова покоилась на его плече. Мы молчали, слушая, как ночь постепенно меняет голос: оглушительный стрекот цикад начал стихать, уступая место редким, пробным трелям первых птиц где-то в камышах. Воздух, еще недавно теплый, как парное молоко, стал свежее, острее. Светлячки мигали реже, их волшебные огоньки гасли один за другим, уступая место пробуждающемуся солнцу.

Небо на востоке порозовело. Сначало робко, как румянец на щеке, потом все увереннее, заливая горизонт персиковым, а затем и золотистым сиянием. Звезды бледнели, растворялись в наступающем дне. Над самой гладью озера повисла тонкая, молочная дымка тумана. Солнце, огромное и пламенное, показалось из-за зубчатого гребня далеких гор, бросив на воду первую длинную, дрожащую дорожку чистого золота. Она тянулась прямо к нашим ногам, лежавшим на краю настила.

Солнечный свет, коснувшийся лица, был теплым и ласковым. Я взглянула на Ксандра. В его глазах, где еще недавно горели звезды, теперь отражалось восходящее солнце – яркое, неумолимое. Он увидел мой взгляд, понял его без слов. Нам пора.

– Скоро станция проснется, – произнес Ксандр тихо. Его голос, хрипловатый от ночи и поцелуев, звучал слегка расстроено.

Возвращаться к себе не хотелось. Совершенно. Хотелось остаться в этом волшебном мире, где существовали только мы, озеро и уходящие звезды. Но золотая дорожка на воде удлинялась, туман над озером начал таять, открывая темную гладь. Где-то вдалеке, со стороны корпусов станции, донесся первый четкий звук – металлический скрип двери. Потом еще один. Потом послышались голоса, пока еще сонные, но уже нарушающие тишину.

Пора. Мы поднялись с настила. Ксандр снова взял меня за руку – крепко и по-хозяйски, будто заявляя права. И мы пошли обратно по дорожке, уже не озаряемой светлячками, а залитой холодноватым, но все более ярким светом нового дня. Каждый шаг по просыпающейся земле казался возвращением из волшебной страны в реальность, где наше только что родившееся счастье нужно было прятать от посторонних глаз. Но его рука в моей была обещанием. Эту ночь и поцелуи не отменить. Они остались с нами, теплым покалыванием на губах и сладкой тяжестью в груди.

Весь день я витала в облаках, плотных и розовых, как утренняя заря над озером. Мир потерял четкие очертания, расплываясь в золотистой дымке влюбленности. Мысли путались, слова в разговорах ускользали, как юркие карпы в озере. В голове и сердце царил только он. Ксандр. Воспоминания о его руке на моей талии, о тепле его губ, о ночи, сотканной из стрекота цикад и зеленоватых огней светлячков, вытесняли все остальное. Я ловила себя на том, что улыбаюсь пустому месту, а пальцы сами тянутся, чтобы прикоснуться к губам, будто пытаясь удержать ускользающее ощущение. Я боялась, что хрупкое, зарождающееся чувство растает вместе с рассветной дымкой. Не могла поверить в реальность происходящего.

После адреналина и страха подземелий, после ледяного ужаса погони, сегодняшний день был подарком. Нам разрешили отдыхать. И это было очень кстати, я нуждалась в выходном, дышащим покоем и тихим счастьем. Вернувшись под утро, я провалилась в сон, глубокий и без сновидений, и проснулась, только когда солнце уже стояло высоко, заливая комнату потоками теплого света. Обед в столовой прошел как в тумане. Я механически жевала, чувствуя на себе его взгляд через стол, такой же рассеянный и теплый.

Потом мы просто гуляли. Без цели, без спешки, по знакомым тропинкам зоомагической станции. Солнце пригревало спину, золотило камни под ногами, воздух был напоен запахом хвои, сухой травы и далекого дыма. Мы остановились у большого пруда, где в чистой, зеленоватой воде лениво плавали огромные разноцветные карпы – алые, как закат, золотые, как само солнце, пятнистые, как шкура леопарда. Они всплывали к поверхности, их рты, похожие на букву «О», хватали воздух, создавая легкую рябь. Мы сидели на теплом деревянном мостике, болтали ногами, и плечо Ксандра просто касалось моего, заставляя верить в реальность происходящего. Слова были не нужны, мы и так прекрасно понимали друг друга. Иногда наши пальцы случайно касались, и по спине пробегали мурашки, вместе с которыми приходили воспоминания о ночи.

Ближе к вечеру тени начали удлиняться, становясь более глубокими и синими, а воздух наполнился вечерней прохладой.

Дирижабль мы заметили издалека. Сначала это была лишь крошечная серебристая точка на фоне розовеющего неба на западе. Потом точка росла, обретая форму – вытянутую, сияющую в последних лучах солнца. Не грузовой неуклюжий гигант, а быстрый и стремительный дирижабль стражей, украшенный знаком переплетенных дубовых ветвей и посоха. Он снижался плавно, почти бесшумно, его тень скользила по холмам и крышам станции, становясь все больше и четче.

– Смотри! – воскликнул Ксандр. Голос дрогнул от волнения, и рука парня инстинктивно сжала мою.

Мы вскочили на ноги одновременно. По дорожкам станции уже сбегались другие студенты, преподаватели, работники. Все смотрели вверх, лица были обращены к небу, освещенные последним алым заревом. Мы с Ксандром бежали впереди. Его пальцы крепко держали мою руку, и ветер свистел в ушах. Мы радовались прибывшим из столицы стражам, потому что верили, что они защитят Лунных лис.

Следующее утро началось невыносимо рано. Я проснулась, когда первые лучи солнца лишь робко золотили край одеяла, а все нормальные обитатели станции еще глухо посапывали в предрассветных сумерках. Вместо того чтобы нырнуть обратно в сладкую пучину сна, я заворочалась. Перекатывалась с боку на бок, взбивала подушку, вздыхала так громко, что эхо разносилось по нашей маленькой комнате. Рядом Луна, зарытая с головой в одеяло, издала нечленораздельный стон, протестуя. Мои метания достигли апогея. Я с силой плюхнулась на спину, задев ногой ее койку. Тут терпение подруги лопнуло. Из-под горы одеяла вынырнула ее рука, схватила ближайшую подушку и швырнула в меня с силой, достойной метателя копья.

– Ну, прекрати уже возиться! – прошипел из недр одеяла глухой, злобный голос, больше похожий на рычание разбуженного медведя, чем на Луну. – Бесишь! Я хочу доспать положенные мне два часа!

Я сжалилась. Подняла с пола подушку, пахнущую ее шампунем с ароматом клубники, и аккуратно положила обратно. На цыпочках выбралась из комнаты, захватив свой огромный стакан с крышкой, в который налила до краев крепкого, черного как смоль, обжигающе горячего кофе, аромат которого мгновенно разогнал остатки сна. Вышла на улицу, и дыхание перехватило. Погода сегодня выдалась прекрасная. Несмотря на ранний час, воздух был теплый и бархатистый, в лучших летних традициях. Над озером, в тишине, стелился туман – не густой, а легкий, розоватый от зари. Он клубился над темной водой, пряча берега, придавая озеру таинственность. Где-то в камышах чирикали первые проснувшиеся пичуги. Их голоса, робкие и звонкие, были единственным нарушителем величественного покоя.

Я медленно шла по дорожке к главным воротам, потягивая кофе. Горячая жидкость обжигала язык, но согревала изнутри. Когда в стакане оставался последний глоток, мой взгляд скользнул к воротам станции и замер.

Перед воротами, на утоптанной площадке тихо опустился небольшой частный дирижабль. Не грузовой гигант и не военный крейсер стражей, а изящная, лакированная капля из темного дерева и блестящей меди. Его гондола была отполирована до зеркального блеска, а на борту красовался незнакомый герб – стилизованная башня над волной. Моторы уже затихли, лишь легкий парок вырывался из вентилей.

Любопытство любопытство заставило изменить планы. Я допила остатки кофе, поставила стакан на ближайший пень и ускорила шаг. Подойдя к воротам, я увидела, что из дирижабля уже выходят.

Первой появилась женщина. Средних лет, одетая безупречно, даже в это раннее время и в этом диком месте. Платье из плотного, дорогого шелка цвета морской волны, безукоризненной длины, идеально сидящее на стройной фигуре. Шляпка с маленькими полями и вуалькой, прикрывавшей часть лица. Но больше всего поражало ее выражение. Она осторожно ступила на траву, будто боялась провалиться и окинула окрестности взглядом чистого, неподдельного недоумения. Ее глаза, холодные и светлые, словно льдинки, скользили по мокрой от росы траве, задержались на пролетавшем мимо шмеле, на грязи у колеи от телеги, на клочке паутины, сверкавшем в лучах восходящего солнца. Казалось, само существование травы, летающих насекомых, влажного воздуха и прочих атрибутов этого мрачноболотья слово само вертелось на языке, было для нее шокирующим открытием.

Ее под руку поддерживал мужчина. Высокий, статный, в дорогом дорожном костюме из серой шерсти, с тростью в свободной руке. Лицо его было сдержанно, почти непроницаемо, но в уголках губ читалась привычная усталость. И что-то в его осанке, в резком подбородке, в манере чуть вскидывать голову, было смутно, неуловимо знакомо.

А за их спинами выпорхнула девушка. Воздушная, нежная, в платье пастельных тонов, которое колыхалось вокруг нее при каждом шаге. Ее светлые волосы были убраны небрежно, но изящно, лицо казалось хрупким, как у фарфоровой куколки. Она смотрела по сторонам широко распахнутыми, наивными глазами, полными тихого восторга перед этой непривычной ей дикостью. Она была похожа на фею, случайно залетевшую в мир людей, или на первый подснежник, дрогнувший на весеннем ветру. Гости замерли у ворот. Я стояла в нескольких шагах, в теплом рассветном тумане, чувствуя, как любопытство сменяется настороженностью. Кто они? И зачем пожаловали в наше мрачноболотье на таком роскошном дирижабле на рассвете?

– Добрый день! – мой голос прозвучал осторожно. Я все еще не понимала, кто эти люди и что они тут делают. Я сделала шаг вперед, ощущая под ногами влажную, холодную траву. – Вам может быть, помочь?

Женщина повернулась ко мне. Ее лицо, несмотря на пафосный наряд и ледяной взгляд, смягчилось на долю секунды.

– Да, будем благодарны, – ответила она. Голос оказался неожиданно низким, бархатистым, как теплый дым от камина. Вежливость звучала искренне, пробиваясь сквозь аристократическую сдержанность.

Мужчина выпрямился.

– Мы приехали к сыну, – сказал он уверенным и спокойным голосом, резонирующим в утренней тишине. – Он пропал несколько дней назад. – В глазах мужчины мелькнула тень пережитого страха. – Мы переживали, что он погиб…

– Но все завершилось благополучно! – Женщина, судя по всему, мать Ксандра (теперь я уже не сомневалась), положила изящную руку в белой перчатке на руку мужа. Ее губы тронула улыбка облегчения, теплая и настоящая. – Наш мальчик жив. Чудом, но жив. – Она окинула взглядом корпуса станции, и в ее взгляде читалась смесь недоверия к этому месту и безмерной благодарности за спасение сына. – Отменять визит мы не стали. Ты сможешь проводить нас к…

– К Ксандру? – сорвалось с губ, и я сама удивилась, как широко и солнечно засияла моя улыбка.

Мать Ксандра слегка приподняла бровь, ее взгляд стал изучающим, проницательным.

– А ты откуда знаешь? Хотя… – Ее улыбка стала чуть более открытой. Перламутровая вуалька колыхнулась. – Вы, наверное, вместе на практике?

– Да, все так… – Я поспешно кивнула, чувствуя, как тепло разливается по щекам. – Пойдемте. – Я приглашающе махнула рукой в сторону главного корпуса, где уже во многих окнах уже раздергивали шторы.

– Конечно, – кивнула дома. Затем повернулась к воздушной девушке, которая стояла чуть позади, словно тень, застенчиво перебирая кружева на рукаве нежно-голубого платья. – Элиночка. – Голос матери Ксандра стал чуть строже. – Не отставай и не дергайся. Я уверена, что твой жених будет рад тебя видеть. – Она поправила перчатку. – Вы в детстве были красивой парой. Помнишь, на балу в честь его шестнадцатилетия?

Элина опустила взгляд. Ее светлые ресницы дрогнули. Голос, когда она заговорила, был тихим, как шелест крыльев мотылька, но в нем звенела горькая нотка:

– Если бы он был рад меня видеть, не сбежал бы из столицы сюда… в эту… – Она запнулась, словно, не решаясь дать нелестное определение.

Мать Ксандра махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху.

– Милая, мы просто не раскрыли вовремя личность невесты! – Она бросила на меня быстрый, ничего не значащий взгляд. – Он же был в тебя влюблен до беспамятства перед самым поступлением в академию.

Элина подняла на нее огромные, синие, как незабудки, глаза. В них читалась надежда и мучительное сомнение.

– Думаете?

– Я же мать! – заявила женщина с непререкаемой уверенностью. – Знаю.

Они говорили так, будто меня тут не было. А у меня земля ушла из-под ног. В ушах зазвенело, заглушая чириканье птиц. Холод, острый, как ледяная игла, пронзил грудь, разливаясь по всему телу. Значит… значит, у Ксандра есть невеста. Красивая, воздушная, из его мира. И он… он был в нее влюблен. До беспамятства.

“А как же я? – пронеслось в голове, бессвязно и жалко. – А наша ночь? А поцелуи под звездами? А его слова о любви?”

Я стояла, застывшая улыбка на лице превратилась в маску. Руки похолодели. Туман над озером вдруг показался не романтичной дымкой, а холодным, удушающим саваном. Впереди ждала дорога к корпусу, где ждал Ксандр. И я должна была привести к нему его прошлое и его невесту. А я, получается, просто развлечение на период практики.

– Пойдемте, – повторила я, и мой голос прозвучал чужим, плоским эхом в этом вдруг ставшем враждебным, розовом рассвете. И сделала шаг, чувствуя, как ноги стали ватными, а сердце бешено колотится где-то в горле, крича от боли и предательства, о котором еще никто не знал.

Я сжала зубы до боли, заставляя жгучие и предательские слезы не течь. Каждый вдох резал горло. Запах мокрой травы, полыни и далекого дыма больше не радовал. Но я улыбалась. Улыбалась этой изысканной даме в шелках, этому статному господину с тростью и даже воздушной Элиночке, чье присутствие доставляло максимум страданий. А ведь они с Ксандром будут красивой парой.

Я провела гостей по главной аллее станции, где роса на травинках сверкала, как рассыпанные бриллианты. Показала вольеры с сонными, потягивающимися на солнышке мантикорами, их перья переливались всеми оттенками меди. Провела мимо озера, где уже просыпались разноцветные карпы, всплывая к поверхности с тихими бульками. Рассказывала о теплицах с магическими травами, откуда тянуло терпким ароматом шалфея и лунника, о библиотеке, об огороженных пастбищах за дальним забором.

Сердце не просто сжималось, оно будто превратилось в тяжелый, колючий комок льда, больно давящий изнутри. Каждое слово экскурсии давалось с трудом, будто я тащила в гору неподъемный валун. Красота утра, золотистый свет, пробивающийся сквозь листву древних кленов, щебетание птиц – все это казалось жестокой насмешкой. Но я выполнила свою миссию, не показав, насколько мне больно. Проводила родителей и невесту Ксандра до жилого корпуса.

К счастью, мне не пришлось заходить к парню, мы встретили его на дорожке. Ксандр вышел, потягиваясь, его волосы были взъерошены, на лице след от подушки. В руке он держал кружку, от которой валил пар. Увидев нас, он замер, кружка чуть не выскользнула из его пальцев. Взгляд, обычно уверенный, мельком скользнул по мне. В глазах парня я прочла удивление, мгновенную тревогу, а потом… смущение, когда он увидел Элину.

– Сынок! – Его мать издала звук, средний между всхлипом и криком радости. Она забыла про аристократическую осанку, про дорогие перчатки. Она просто кинулась к нему, обвивая шею тонкими руками, прижимаясь к груди щекой. Шляпка съехала набок, вуалька трепетала от рыданий. – Живой! Здоровый! О, я так боялась! Так боялась!

Ксандр осторожно обнял мать одной рукой, стараясь не расплескать чай. Его взгляд встретился с моим через ее плечо. В его глазах бушевали эмоции: растерянность, недоумение и еще что-то. Но я уже отворачивалась. Сил выяснять отношения не было. Да и смысла я не видела. Ксандр просто попал в свой привычный мир, в котором была нежная, красивая невеста, любящие родители и не было места для случайной интрижки.

Я просто развернулась и ушла прочь по той же дорожке, мимо вольеров, мимо пруда, где карпы беззаботно ловили утренних мух. Шла, не видя красоты вокруг, не чувствуя тепла солнца на коже. Только холодный камень в груди и оглушительную тишину в ушах, заглушавшую даже радостные причитания его матери и его сбивчивые попытки успокоить ее. Мой мир снова рухнул. Но на этот раз в полной тишине. И убирать обломки предстояло только мне одной. За мной Ксандр не пошел и объяснять ничего не стал, хотя я в тайне на это рассчитывала.