Глава 7

— Так что, детка? — безразлично повторил маэстро. — Согласна? Почему ты меня так плохо слушаешь?

— Я волнуюсь, — выдавила Лёка.

Неужели ему непонятно?.. Почему приходится так часто объяснять людям азбучные истины?..

— Это плохо, — вздохнул маэстро. — Для сцены. И для твоего будущего. Ведь ты же мечтаешь о нем? Правда?

Лёка кивнула. Только идиоты не думают о завтрашнем дне. И еще ее любимая единственная подруга Виктория. Но Вика — человек особый, не от мира сего.

— Поступишь по моей рекомендации в училище. Окончишь его, — монотонно бубнил маэстро. — А пока будешь петь. Тут есть один маленький новый ансамбль… И ему срочно требуется солистка. Ты подойдешь вполне.

Лёка замерла. Неужели и над ее несчастной планидой вдруг просияет звезда счастья?!

— Когда?.. — пролепетала она, внезапно охрипнув.

— Что когда? — не понял маэстро.

— Когда петь?

Великий усмехнулся:

— А ты готова прямо завтра?

— Прямо сегодня! — заверила Лёка, срочно пытаясь наладить вышедшие из повиновения голосовые связки.

— На сегодня достаточно, — благодушно возразил маэстро. — Ты мне уже попела немало. Я доволен. Детка, а как ты все-таки ко мне пробилась? Это ведь крайне сложно, почти невозможно… Я уже подзабыл, кто мне тебя порекомендовал? Прости, стал забывать кое-какие вещи…

— Вам это важно? — обретая прежнее нахальство, спросила Лёка.

Рассказывать не хотелось. Это была настоящая афера, но дельце выгорело.

— Да, в общем, не так уж, — смилостивился маэстро.

Великодушный…

— Запиши телефоны людей, которым ты завтра позвонишь от моего имени…

— Сегодня, — шепотом уточнила Лёка.

— Пусть сегодня, — вновь снисходительно усмехнулся маэстро.

И через пять минут Лёка уже шагала по идеально гладкой песочной дорожке к калитке шикарной дачи маэстро. По дороге она дико драла горло и буквально орала:

Вы так высоко парите,

Здесь, внизу, меня не замечая,

Но я к вам пришла, простите,

Потому что только вас люблю.

Вы хотя бы раз, всего лишь раз

На миг забудьте об оркестре!

Я в восьмом ряду, в восьмом ряду,

Меня узнайте, мой маэстро!

Пусть мы далеки, как «да» и «нет»,

И рампы свет нас разлучает,

Но у нас одна, да, да, одна

Святая к музыке любовь![1]

Ошарашенный садовник мэтра выразительно покрутил пальцем у виска.

Эту встречу с маэстро Лёке устроила любимая и единственная подруга Вика.

Они познакомились на рынке, где часто сталкивались нос к носу возле лотков и киосков. Вот, опять эта милая девушка, каждый раз радовалась Лёка, встречая незнакомку и ровесницу. Сначала они только улыбались друг другу, потом стали здороваться и, наконец, разговорились. Оказалось, и живут они рядом.

Лёка тотчас пригласила новую знакомую к себе. Ей было одиноко в Москве. Вика охотно согласилась.

Дома у безалаберной Лёки Виктория сразу взяла на себя все распорядительные функции. Она быстро, задав два-три вопроса, выяснила, что где находится, накрыла стол и согрела чай. Лёка тупо-заинтересованно наблюдала за новой хозяйкой. В тот день у Лёки страшно болела голова, и Вика, узнав об этом, моментально вытащила из сумки пакетик с лекарствами и вручила Лёке пенталгин.

— Я где-то читала, что здоровье нации определяется тем, сколько лекарств носят в сумках женщины.

И Лёка выразительно покосилась на пакет. В висок словно вонзили острую иглу и не хотели ее оттуда вынимать… Лёкарства, говорил Кирилл. Кирилл… Ее больная и вечная теперь тема…

— Это складывается на всякий случай, — объяснила Вика. — Не такая уж я дохлая, как ты подумала.

— Я ничего о тебе не подумала, — пробурчала Лёка. — Это я подумала о нации. Старики умирают, дети не рождаются… И все болеют… Без перспектив…

— Ну, перестань, ты просто сегодня настроена не в ту сторону. — Вика нарезала хлеб. — Демографических проблем тебе в одиночку все равно не решить.

— Я как раз в ту, — проворчала Лёка. — В ту самую… В какую надо… А вот куда настроены некоторые остальные…


Лёка видела, что Кирилл давно уже молча раздражается на самое маленькое ее недомогание, стараясь сдерживаться из последних сил. Он рассчитывал на любовь, и он выиграл в эту изуверски-проигрышную жизненную лотерею, но его любовь оказалась слабенькой от природы. Лёка довольно легко простужалась, не выносила больших нагрузок, часто доставала из аптечки болеутоляющие… Никогда не болевшему Кириллу все это казалось дурью и дикостью.

— Выплюнь таблетку и прошвырнись лучше по окрестным дворам! — советовал он бледной от головной боли Лёке. — А то не ровен час отравишься аптечной дрянью! Килограммами лопаешь!

Лёка старалась ему своими болячками не докучать, но он сам прекрасно видел ее наполненные болью глаза. Лёка хорошо помнила, как он искренне удивился, впервые услышав о ее болезни.

— Ты заболела? Мы так не договаривались. У тебя дел выше крыши, а ты из себя Угрюм-реку изображаешь! Непроточную. Когда выздоровеешь? Мне без тебя плохо, Леля… Я уже привык каждый день тебя видеть и слышать твое пение. Честное пионерское! И по-моему, жизнь начинает идти куда медленнее, если тебя нет возле. А иногда просто идет не в том направлении.

В трубке Кирилл слышал Лёкино простуженное хрипловатое дыхание, и оно ему не нравилось. Ни один человек просто так не болеет, для этого должны быть серьезные причины.

— И чем скорее ты появишься, тем лучше! Можно даже в умирающем виде. Я тебя тут быстро подправлю! Запросто! Тут почему-то твоей судьбой с утречка Чапаев интересовалась. Задела ты, видно, мою бывшую половину за живое. А знаешь почему? Она мечтает развести меня с Галкой! Ну ладно, доживем до понедельника!


Его слова о возможном разводе с Галкой запали в душу Лёке. Именно их она вспоминала непрерывно в тот день, когда пригласила к себе новую подругу.

Ни Вика, ни Лёка вначале не знали, о чем говорить и спрашивать, какие слова произносить. Но это быстро прошло, как головная боль Лёки. Она видела, что новая знакомая, при всей открытости, замкнута и легко проваливается в себя, а потому сразу на контакт не выйдет. И приняла единственно правильное, на ее взгляд, решение — рассказывать о себе. Абсолютно нейтральная, никого не кусающая и ни в кого не стреляющая тема. Да и Вика наверняка легко проникнется, услышав о животрепещущих и близко ее затрагивающих отношениях отцов и детей. Кроме того, такое положение вещей Лёку устраивало как нельзя лучше. Она хотела говорить, а не слушать.

Вика выслушала Лёку внимательно и сочувственно.

— А мне иногда хочется пожить вот так, совсем одной, как ты, — призналась она, задумчиво оглядывая маленькую кухню.

Лёка хмуро пила чай.

— Чтобы никто не дергал, не мотал нервы, — продолжала гостья, — не приставал с ненужными вопросами… Чтобы родители не стояли над душой. В такой одинокой жизни есть свои большие плюсы. Например, тишина и полная свобода. Свобода действий… Жизнь по своему усмотрению. И можно приглашать в гости кого угодно и когда угодно…

Вот это совершенно зря… Вика тотчас поняла свою оплошность, споткнулась, смутилась и торопливо глотнула из горячей чашки. Но Лёка, кажется, вообще ничего не уловила… Что к лучшему…

— Житье одной, дуся, встанет тебе поперек горла через месяц, — довольно равнодушно заметила она. — И никакой свободой ты уже грезить не станешь. Хотя иногда после бурного колготного дня очень здорово бывает посидеть в тишине. Все надоедают… Но это быстро проходит. И потом…

Лёка замолчала. Вика после откровенного рассказа новой подруги легко разгадала смысл ее молчания и что пряталось за словом «потом». Точнее, кто… Большой и сильный. И абсолютно беспомощный. Хотя в доказательстве теоремы «деньги решают все» демонстрировал недюжинные способности и мощь. Как декоратор, Кирилл давно стал известен и ценился, а потому без работы не сидел.

— Витка, я понимаю, ты меня стараешься утешить, спасибо тебе. Но жить одной очень паршиво. Я вот и хочу иногда уехать за моря-океаны, и не могу…

— Почему? — спросила Вика.

— Догадайся с трех попыток. — Лёка вздохнула.

И в эту минуту тихо замурлыкал телефон. С гримасой отвращения Лёка сняла трубку и буркнула:

— Слушаю!

И услышала совсем не того, кого ожидала, потому что ее лицо менялось так, как меняется лицо человека, узнавшего, что вчерашние анализы на СПИД болезни не подтвердили.

Вика отвела взгляд. На Лёку было просто невозможно смотреть — ее счастье слишком откровенно, неприкрыто, ярко вырывалось на волю, бросалось в глаза очень резко, даже больно… Точно такой же она становилась, когда вместе с Кириллом ехала куда-нибудь, вцепившись в его руку, переполненная разноцветной радостью, ненормально-отсутствующая и забывшая обо всем. Лучший доносчик на саму себя…

Лёка повесила трубку.

— Приедет? — спросила Вика.

Лёка кивнула, вся затопленная ожиданием.

И Вика подумала, что этой девочке трудно перейти полностью на нелегальное положение. С ней этот номер не пройдет ни под каким видом. На этой ясной, чисто умытой, детской мордахе написано все до каждой буковки, ясно все до последней строчки, высветлены все ее тайны до мельчайших подробностей… Она не умеет ничего скрывать. Хотя пора этому учиться.

— Витка, ты считаешь, как и все остальные, что я злая змея-разлучница? А ведь они просто уже очень давно не имеют никаких прикроватных отношений… Только «да, любимая, да» и «нет, любимая, нет»… У него разваливается уже второй брак. Старшая дочь уехала… Вторая еще маленькая…

— Он сам тебе об этом рассказал?

— Ну, немного, — уклончиво ответила Лёка. — Больше я догадалась… По разным словам и недомолвкам. Так что ты ничего такого не думай, семьи и любви там нет и никогда и не было. Это я тебе точно говорю.

Вика задумчиво глянула на Лёку. Странная эта новая подружка…

Но Виктория многое оправдывала любовью, которая у нее в жизни оказалась неудачной. Понимала, что ею извинять нельзя, это не аргумент, не доказательство для адвоката, однако ничего с собой поделать не могла. Она ясно видела — рыженькая девочка любит. А остальное… Только иногда силу приобретает именно это остальное.

— Знаешь, что такое любовь? — внезапно пустилась Лёка в новые словоизлияния. — Вот бывает, у тебя с кем-то в постели все тип-топ, как нельзя лучше… Оба двое отлично понимают язык жестов, прикосновений и поцелуев. Безмолвный язык. А вот поболтать друг с другом… Даже не тянет! Иногда даже начинаешь безрадостно подозревать, что мы вообще еще не научились говорить. И у нас просто натуральный обмен ничего не значащими пустыми словами, скорлупками от слов, суть которых давно выскоблили и вытрясли другие. Безмятежное перекидывание фразами…

Виктория внимательно слушала. Лёка уже приметила, что ее новая знакомая хорошо умеет слушать и часто впадает в задумчивость.

— Тогда кажется, мы по жизни выбрали себе тоже одну лишь оболочку — тело… Побоялись настоящей глубины, не захотели ее понять или не сумели… И неизвестно почему, но оба упорно избегаем главного — прислушаться к собственной душе. С ней у нас никак не находится общего языка. Да мы его и не искали… — Лёка вздохнула. — Долгое время нам обоим кажется, будто мы прекрасно обходимся взаимопониманием в постели. Но и оно в конце концов тоже начинает понемногу приедаться, не оставляя ничего взамен… И даже опытные и предусмотрительные мужики в таких ситуациях не учитывают, что их красавицам вдруг может понадобиться общнуться с кем-нибудь другим. Первым делом просто поговорить — и ни шага больше… А уж потом… Но это плохой вариант. С самого начала. Там ничего нет, кроме обещалок. У нас с Кириллом сразу сложилось иначе…

Лёка замолчала, вспоминая и проверяя себя: а не обманывает ли она сейчас себя?.. Так ли все было?..

— Я пойду, — улыбнулась Вика и встала. — Ты мне позвони. Сходим куда-нибудь…

— Подожди! — завопила вдруг Лёка и вцепилась в Викторию. — Он приедет еще не скоро, вечером… Посиди!.. Я ведь тебе еще не успела спеть…

— А ты поешь? — удивилась Вика и вновь уселась на табуретку.

— Это самое главное в моей жизни! — торжественно заявила Лёка.

— А разве…

— Да, в том-то вся и беда! — сокрушенно покачала головой Лёка. — Я никак не могу их соединить — Кирилла и музыку!

— А может, их и не стоит соединять? — осторожно спросила Виктория. — Пусть себе живут по отдельности!

Лёка взглянула на нее удивленно.

— Это все равно что разделить детей и родителей… А вообще я хочу петь в ансамбле. Солисткой. Знаешь, мне иногда представляется такая картинка: будто я стою перед небольшим очень красивым зданием. Такой особняк с башенками и колоннами, как они там по-научному называются… И из него доносятся звуки музыки… Играет замечательный оркестр. Исполняет мой любимый «Венгерский танец» Брамса. И я хочу войти послушать… Но дверь заперта, а в окошке возле нее маячит поганое лицо жирного ухмыляющегося охранника… И я не могу войти в этом дом… Мне почему-то всегда становится очень обидно и больно, если меня куда-то не пускают, тем более туда… Но мне очень нужно открыть именно ту дверь, во что бы то ни стало… По непонятной причине…

— А ты хорошо поешь?

Дурацкий вопрос, подумала Лёка.

— Дуся, ну как отвечать на такое? Скажешь «хорошо», покажешься хвастуньей. Скажешь «плохо» о себе же… Не получится. Да и глупо. Зачем тогда петь, раз понимаешь, что не можешь? А сказать «ничего», значит, ничего не сказать. Просто отработать усредненный вариант.

Вика засмеялась:

— Да, ты права. Ты очень любишь музыку? А почему?

Лёка на мгновение призадумалась.

К музыке в последнее время она привязалась по-настоящему, хотя тяготела и раньше, но неосознанно, по-детски. Она совсем недавно осознала величие и тонкость этого искусства. Именно оно, может быть единственное, доходило до человеческой души по прямой, без всяких преград в виде эрудиции, интеллекта, определенной подготовки.

Музыка творила с ней подлинные чудеса, заставляя порой совершенно забывать об окружающем. Она научила отрешаться и уходить в загадочный, таинственный мир детских грез, фантазий и неведомых прежде чувств. Лёка, наконец, постигла тончайшие музыкальные нюансы, тона и полутона, переливы, перепады настроений и эмоций. Правда, она упорно не видела и не понимала, точнее, упрямо не желала замечать, что именно музыка, пробуждая в ней сентиментальность и чувственность, давно стала для нее могучим и сладострастным орудием, для нее, стремившейся к вожделенной власти над жаждавшими этого душами. Душами, тонко реагирующими на музыку. Наркота… Мнимая незаявленность четко сформулированных желаний.

Слушая любимых Брамса, Шопена, Верди, Леонкавалло, Свиридова, Шварца, Лёка отключалась от действительности, вычеркивала ее на долгое время. Не хотелось ничего делать, даже двигаться. Только слушать и слушать, и сидеть неподвижно, без остатка исчезая и утопая в звуках. Ее всерьез очаровал иной, незнакомый, неизведанный доселе мир. Увлёкающаяся натура, как говорил Кирилл…

— Потому что музыка, по-моему, имеет самое сильное влияние на человека, — сказала Лёка.

— А тебе нужно это влияние? На себя или на людей?

Лёка вновь вздохнула. Похоже, она хочет и пробует завоевать этот мир именно с помощью музыки, угадав ее непревзойденную силу…

— Не знаю, — слукавила Лёка.

Вика промолчала, а после Лёкиного вдохновенного пения по-прежнему задумчиво предложила:

— Давай я договорюсь с одним человеком.

И назвала такую фамилию, что Лёка едва не грохнулась со своей табуретки.

— Откуда ты его знаешь? — прошептала она.

Вика пожала плечами:

— Да я его совсем не знаю! Но со мной в институте, в одной группе, учится девочка, очень добрая и отзывчивая, которая плавает в бассейне вместе с его дочкой. Я думаю, это можно устроить.

Имени таинственной девочки из бассейна Лёка так никогда и не узнала. Но дельце выгорело. С легкой руки Лёкиной новой подруги.

Загрузка...