Анатомия чувств

47

Было около десяти утра, когда вы приехали в Мальчезине и нашли тот самый пляж, на котором останавливались в первый приезд. Как только вы расположились, Сельваджа намазала твою спину кремом от солнца, и вы стали наслаждаться тем таинственным состоянием покоя, которое снисходило на вас в этих местах.

— Пойдем поплаваем? — спросил ты через час милой болтовни на солнце.

Она отрицательно покачала головой, и ты не стал настаивать. Вот уже много дней ты не ходил больше на тренировки в бассейн, поэтому решил восполнить пробел сейчас, но не слишком утруждая себя. Выйдя из воды, ты заметил, что она смотрит куда-то мимо тебя, погруженная в размышления.

— Что читаешь? — спросил ты, ложась рядом на полотенце.

— Вот послушай, — ответила она. — «Ведь только лишь твое мне имя — враг. И можешь ты иначе ведь назваться — и все равно останешься собой. Что в имени? Оно же не рука и не нога, и с телом не срослося. Не будь Монтекки. Под любым другим названьем роза так же сладко пахла б»[34].

— Тогда убери имя «брат», — прервал ты ее, — и я останусь только Джонни. Убери такую же, как у тебя, фамилию, что тоже, в общем-то, чистая условность, и останусь только я, твой Джованни.

Она рассеянно посмотрела на тебя.

— Я не знакома с Джованни, — сказала она. — Я знаю только Джонни.

— Тогда я буду только Джонни, — ответил ты и поцеловал ее, и она ответила на твой поцелуй.

Книжка упала на песок и так и осталась там лежать, пока вы катались по полотенцам, слившись в одном поцелуе, по очереди беря верх друг над другом.

— Я люблю тебя! Люблю! — шептала она тебе на ухо, крепко обнимая.

Ты делал то же самое, и ваши голоса накладывались один на другой. Вы снова смеялись и плакали одновременно, счастливые и отчаянные, пока делали вид, что забыли, кто вы есть на самом деле в этом мире. Сколько бы вы ни чувствовали себя душами-близнецами, нормальными подростками, в ваших венах текла та же проклятая кровь. Что бы ты ни заявлял, как бы ни пытался уверить себя в обратном, ты всегда это знал, не забывал ни на секунду.

Иногда ты замечал, как твоя сестра рассматривала голубую вену, просвечивавшую под кожей на твоей руке, и, вероятно, спрашивала себя, как ты думал, какая злополучная судьба свела вас в одной утробе. Или же она задавалась вопросом, какая безумная сила связывала вас накрепко, когда на самом деле между вами должно было быть отторжение. Но вы любили!

— Что плохого в том, чтобы любить? — спросила она, пряча лицо у тебя на груди.

— Ничего, — ответил ты, гладя ее по голове.

— Тогда почему кажется, что это неправильно — любить тебя?

— Потому что это так.

— Только потому, что ты мой брат? Разве любовь не должна быть независимой от влияния, от правил, установленных обществом? Где написано и кто сказал, что брат и сестра, как мы, не могут любить друг друга? Мы же никому не делаем плохо.

— Это написали две тысячи лет человеческой истории и остракизм практически всех живущих. Ну, и почти никому, — добавил ты с иронией, отвечая на ее последние слова.

Она вздохнула, поцеловала тебя в губы и сказала:

— Ты прав, но мне все равно было бы наплевать, даже если бы весь мир ополчился против нас или предубеждение людей изгнало бы нас из общества. Мне было бы достаточно тебя одного, чтобы быть счастливой.

Это были ее последние слова — бедняжка — прежде чем она затихла в твоих объятиях, а прозрачные соленые слезы больше не оставляли след на щеках.

Вы решили остаться в Мальчезине на ужин. С террасы вашего любимого ресторанчика вы любовались пейзажем озера Гарда, вспоминая первый день, когда побывали здесь, и думая о том, какая непостижимая алхимия случайностей привела к тому, что вы встретились.

Вы завороженно смотрели на волшебные огни далеких вилл, и когда она говорила тебе о какой-то детали, привлекшей ее внимание, ты уже знал, в какую сторону смотреть, прежде чем она тебе указывала, будто мысли ваши синхронизировались. Вы ели не спеша, говоря обо всем с едва заметным налетом грусти, потому что лето подходило к концу и это была последняя ваша поездка в Мальчезине. Вы могли бы вернуться сюда осенью, но это было бы уже не то. Оставалось только смириться. Или же найти средство.

— Милая? — позвал ты нежно.

Она отодвинулась немного и посмотрела тебе в глаза.

— Что ты скажешь, если… — начал ты. — М-м, послушай. А что, если нам остаться здесь на ночь?

Выражение лица Сельваджи изменилось, она улыбалась. Она сказала, что если бы не стол и не посетители ресторана, то она бросилась бы теперь же тебе на шею и покрыла бы поцелуями. Ты тоже улыбнулся, и вы продолжали разговаривать с горячностью, будто боялись, что всего времени мира вам не хватит, чтобы поведать друг другу свои мысли.

Вы нашли Bed & Breakfast[35], чтобы остановиться на ночь, позвонили домой, предупредив, что погуляете еще по Мальчезине с друзьями, а переночуете у кого-то из них. Ваш отец переговорил с мамой и согласился, не преминув напомнить тебе, чтобы не увлекался спиртным, — вот дурачина!

Затем вы с Сельваджей гуляли, держась за руки, под звездным небом, вдоль крутых улочек, утопающих в ночном спокойствии озерного побережья. Ах, эта таинственная связь, волнами исходившая от ваших переплетенных рук, от которой вы чувствовали себя полными жизни, как никогда!

Вы долго стояли у старинной городской стены, задрав головы и любуясь глубоким сентябрьским небом. Ты вздохнул, и твое дыхание попало в унисон с ее. Она оперлась спиной на твою грудь и расслабилась в твоих объятиях. Ты целовал ее в шею, в щеку, положив правую руку ей на сердце. Сельваджа позволяла тебе ласкать ее.

— Мое сердце бьется теперь сильнее, — сказал ты, слегка выбивая пальцами ускоренный ритм у нее на груди.

Она засмеялась:

— Не верю.

— Ты убьешь меня так, — ответил ты, — и я буду корчиться в агонии по твоей вине, если ты не скажешь, что любишь меня. Мое сердце уже на пределе, слышишь, скоро оно не выдержит и совсем остановится.

Пальцами (Господи, прости! Спаси и сохрани нас!) ты выстукивал у нее на груди сбивчивый слабеющий ритм, будто какой-то псих-ударник на последнем издыхании, сломленный алкоголем.

— Я люблю тебя, — призналась она, и в свою очередь, как неумолимый бульдозер love affairs[36], прижала своими руками твою руку к груди, вау!

И ведь вас оставили в покое, и никто вам ничего не говорил, не возмущался. Тоже мне «влюбленные Пейне»[37] в нарковерсии.

Было уже около десяти, когда вы сидели на пляже у озера. Обнявшись, разумеется. Но вскоре Сельваджа поднялась на ноги, подошла к самой воде, сняла вьетнамки, сделала несколько шагов в глубь озера и опустила руки в воду.

— Ты идешь? Вода теплая! — сказала она, сияя от удовольствия, стянула и бросила на берегу сарафан, который носила поверх купальника.

Ты с разбегу бросился в воду, поднимая вокруг столпы брызг, и нырнул. Поплыл к центру озера и, обогнав ее, понесся, как алискаф[38] на подводных крыльях.

— Ну, плыви же, смелее! — позвал ты, простирая к ней руки.

Она медленно поплыла к тебе, а приблизившись, тихо сказала:

— Здесь просто рай.

Она держалась на воде, слегка передвигая руками и ногами, и прислушивалась к необычной тишине и покою. Ты согласно кивнул.

— Это наш рай, — прошептал ты. — Здесь ничто не может помешать нашей любви. Здесь мы настоящие, такие, какие есть, и ты только моя. И если нас ждет ад, что ж, будем жить и радоваться жизни сейчас, потому что это единственный рай, который нам дано познать. Если же попадем в круг к сластолюбцам[39], достаточно, чтобы ты была со мной, и мне не страшен ад. Я хочу, чтобы ты это знала.

Вы только посмотрите на него: Ромео новой формации!

— Бог не так глуп, чтобы не знать, что для нас единственным наказанием может быть только разлука.

— Тогда надеюсь, что он будет великодушен, зная, что без тебя я сойду с ума. — Грустная улыбка появилась на твоем лице при этих словах.

Тогда она сказала:

— Знаешь ли ты другие слова, чтобы описать то, что я испытываю к тебе? Те слова, которых у меня больше не хватает.

Господи!

На пляже вы любили друг друга страстно, неистово, не беспокоясь о том, увидит ли вас кто-то. Ты никогда еще не занимался любовью с вывалянной в песке девушкой. Это немного раздражало, но с Сельваджей все становилось прекрасным и удивительным.

Ты, конечно, никогда не забыл бы этот вечер. Чуть позже, как только ваша жажда любви была утолена, вы лежали обнявшись, лицом друг к другу, а мягкий лунный свет ласкал ее идеальное, панированное в песке тело. Ты то ли видел, то ли тебе казалось, как молочный луч будто лизал ее бедра, стекая неощутимой струей, едва касаясь, ласкал ей грудь; будто природа и сама ночь хотели защитить ту, которую ты любил всем сердцем, прикрыв ее своими неземными покрывалами.