Анатомия чувств

57

Вы сидели на диване в гостиной, каждый занимаясь своим делом, ты читал газету, а она листала старый номер «Vanity Fair». Неожиданно она обратилась к тебе самым приветливым тоном:

— Джонни! Милый!

Не отрываясь от газеты, ты ответил ей, промурлыкав что-то и поцеловав в голову.

— На следующей неделе твои соревнования по плаванию.

Ты кивнул, не придавая значения едкому тону, с которым это было сказано, потому что в ее словах, казалось, не было никакой ловушки.

— И ты выиграешь, — сказала она.

— Надеюсь, но почему ты говоришь об этом? — спросил ты, глядя на нее.

— Ты не должен участвовать в этих соревнованиях.

Ты оторвался от «La Gazzetta dello Sport» и уставился на нее, обнаружив на ее лице выражение твердой решимости.

— То есть как?

— Откажись от соревнований. Я не хочу, чтобы ты принимал в них участие.

— Что это значит?

— Не хочу, Джон-Джонни. Не хочу, и баста. Считай, что это твоя жертва на алтарь любви.

Ты не знал, что ответить, ты даже не мог понять, что ты чувствовал в этот момент, гнев ли, разочарование или презрение, как тогда, когда у вас случались размолвки, во всяком случае ты был потрясен.

Это было что-то новенькое. Нелепая претензия.

С чего бы это, спрашивал ты сам себя, любить девушку, такую непохожую на других нормальных девчонок? Они хотя бы думали так же, как и ты. Они, по крайней мере, просили бы тебя победить и посвятить им твою победу. С какой стати отказ от победы должен был восприниматься как доказательство любви?

В первый момент ты предпочел ничего не отвечать и оставить все как есть. То, что ты любил Сельваджу, было очевидным, ни плавание, ни что-либо другое тут были ни при чем. Но так же очевидно было и то, что ни за что на свете ты не отказался бы от этих соревнований, о которых мечтал так долго. Она же поставила тебя перед совершенно неожиданным выбором. Смысл его был прост: или она, или плавание. Это было все равно, что сказать: или твоя душа, или мечты молодого спортсмена.

И все было сконструировано старой знакомой Сельваджей, холодной и неприступной, какой она всегда становилась в подобных ситуациях, так что ты начинал даже думать, не была ли она просто необъяснимой, непреклонной и расчетливой натурой. Ты не мог решить. Но еще труднее было объяснить себе это ее требование. Ты попытался найти его истоки в другом.

— То, что ты не можешь танцевать, — сказал ты, — не может быть причиной моего отказа от соревнований. Что толку в том, чтобы разрушить мою безобидную мечту?

Говоря по правде, ты не мог придумать никакого другого объяснения, кроме обычной зависти спортсменки, у которой временно рухнули как карточный домик собственные надежды на успех, в то время как твои твердо оставались на плаву.

— Так ты пойдешь или нет? — спросила она дрожащим голосом, в котором слышались мольба и в то же время твердость.

Она уже решила не извиняться за то, о чем просила тебя, не имея на то никакого права.