Беременная для Зверя

Глава 57. Арина

— А теперь…

Всхлипываю и трясусь, как одержимая. Во рту вкус его железного ствола до сих пор играет. Пряный и дерзкий. Сумасшедший коктейль эмоций. Он меня по кусочку раздирает, заставляет чувствовать то, о чём никогда и помыслить не смела. Ревность едкую. Надежду глупую — ей бы шею свернуть, а она упрямится.

Зверь в промежность двумя пальцами сразу ныряет. Даже пальцы у него жёсткие. Сильные. Длинные и толстые. Быстро ими движет. Всаживает по последнюю фалангу. Чуть сжимает. Задевает точки внутри. Волшебные, что ли?

Иначе, как объяснить эту влагу порочную. Звуки хлюпающие. Он будто не промежность мою таранит, а по луже ладошкой хлопает. Забавляется.

— Течёшь на меня. Смотри…

Зверь пальцы вынимает и вертит ими. Они влажные и поблёскивают. Мои глаза до боли округляются. Зверь влагу между подушечек пальцев растирает.

— Шёлковая смазка. Натуральная слеза звезды всегда лучше фабричного геля…

Пока смысл его слов до меня доходит, Зверь сверху забирается. Коленом мои ноги пошире расставляет. Нажимает. Раздвинуть вынуждает. раскрыться.

Я взгляд опускаю. Смотрю на орган его вздыбленный. Конец самый, багровый и толстый. как голова питона. Подрагивает от нетерпения. Мне страшно становится. Разорвёт, как хомяка…

Но он же делал это… со мной. Однажды. Жива осталась. Саднило сильно. Жгло. Неужели опять так будет.

— Не дрожи. Сейчас звезда сама напрашивается. На трах.

Он давит телом. Корпусом железным грудь мою задевает. Наклоняется надо мной. На кровать сомкнутыми кулаками опирается. Вес тела удерживает, чтобы не давить плитой бетонной. Катком безжалостным.

Головка его члена по промежности скользит. Все точки массирует. Потом к самому входу прикасается. Я поскуливаю. Но дышу часто-часто. наверное, внутри понимаю, что сейчас по-другому всё будет. Иначе. Он меня распалил и заставил быть мокрой. Всё тело пылает мольбой о большем.

— Вхожу…

Боже. Он ещё и комментирует это.

Это… Это…

— А-а-а-а-а!

Вскрикиваю. Дышать пытаюсь. Таран неумолимый в промежности протискивается. Я натягиваюсь до предела вокруг его толщины.

— Расслабься. Тогда не треснет…

Зверь на одну руку вес перемещает, а вторую на грудь кладёт. Забавляется. Сосок балует лаской нежной. Потом пытает щипком жёстким. Из крайности в крайности. Из кипятка в лёд, и обратно.

Каждый сантиметр его плоти во мне чувствуется. Он заполняет меня до предела. Замирает. Я пошевелиться боюсь. Как бабочка на игле. Распята. Растянута. Промежность горит. Узко так, что даже вздохнуть боязно, как бы не порваться от такого напора. Осторожно вдохнуть пытаюсь и страхом мышцы сводит.

— Твою мать, Малая…

Зверь стонет, выгнувшись. Я вздрагиваю и непроизвольно ещё раз сжимаюсь.

— Щелью давишь? Призываешь? Сейчас сделаю…

Он выходит. Отодвигается. Свободнее становится. Ахаю изумлённо. Рано слишком. Потому что в следующий миг его агрегат вонзается скорым поездом. До самого конца. Тело дугой выгибается. Бёдра трясутся. Я вскидываюсь так, что мои губы почти его губ касаются в крике с его кличкой животной:

— Зве-е-е-ерь…

Он жестко меня толчком опрокидывает.

— Ты мой хер сосала недавно. Куда губы тянешь, а?

Ладонь на глотку ложится.

— Всё, харе тебя щадить. Долбиться буду…

Он приводит угрозу в немедленное исполнение. Жестко. Чётко. Быстро. На всю длину. Створки едва сомкнуться успевают. Как он раскрывает их снова. Отворяет. Взламывает. Все печати ломает — и терпения, и приличия. Потому что от махов его лихих внутри пламя разгорается. Дровишек подкидывает толчками члена напряжённого.

Ещё и ещё.

Мне орать и выть хочется. Животным. Себя не контролирую уже. Совершенно. Непреодолимое желание выразить то, что творится. Или меня разорвёт на части.

— Шумишь славно. Сжимаешь чётко… Болт мой на тебя не нарадуется. Хороша, ты, Малая! Давай, обхвати меня повыше. Глубже хочу пропахать…

Не понимаю. Чего он хочет? Как?

Но Зверь лапищей бедро моё сжимает и повыше перемещают.

— Схлестни пятки. Мощно будет… Орать хочется?

— Да!

Губы прикусываю. Мечусь. Вырваться не получается. Ноги сами волю Зверя выпонлняют. Но он мощный и широкий. Сомкнуть ноги замком не выходит. Но старания мои засчитываются.

Стоном отвязным. Матерком пошлым.

Толчок совершает, замирает, а потом бить начинает мелко и часто в одну и ту же точку. Из горла всхлипы вырываются. Они всё громче становятся. Стыдно мне выть так громко. В доме чужом. Но эмоции своё берут. Непреодолимые…

Ртом воздух хватаю, обжигающий и влажный, как кипяток. Зверь гнёт ладони снимает, но тут же два пальца мне в рот суёт. По языку ими елозит. Вкус свой даёт почувствовать. Большим пальцем подбородок захватывает, а двумя другими рот трахает. Подстраивается под темп проникновения агрегата вздыбленного. Такое ощущение, как будто он меня одновременно в два места имеет. Пошло. Грязно. Одержимо. Люто.

Взглядом тёмным пьёт эмоции с лица моего. Губы его пухлые приоткрыты. Ему тоже воздуха мало. Он его в себя жадными глотками вбирает. И ускоряется до предела.

Невозможно. Не выдержу натиска. Разорвусь. Лопну.

Нет. Я точно лопнуть готова. Как мыльный радужный пузырь — брызгами, каплями яркими. В воздухе повисает.

Стону и хриплю. Жар в низу живота бушует неудержимый.

— Кончай, Малая. Отмашку дай, что хочешь. Сожми под корень..

Я не могу. Не могу. Не я это. Но ноги схлёстываются под немыслимым углом, ещё плотнее его торс широченный обхватывают. Сжатие. Сильное. Яростное. Все силы мои — в нём. И потом взрыв.

Огонь сжигает нервы и кожу. Пылаю вся. До кончиков волос. Сгореть страшно и так сладко, что даже кричать нет сил. Глаза распахнуты до боли. Но ничего не вижу. Огонь тёмный полыхает. Как живой. Надавливает, Пожирает. Подчиняет.

И снаружи, и внутри он буйствует, когда Зверь своё семя горячим потоком в меня выплёскивает. Мощной струёй. Полноводной.

Потом падает на меня. Липко и влажно грудь к груди слепляется. На мгновение меня его весом придавливает могучим. Но потом он перекатывается на спину и меня поверх себя располагает. Обхватывает руками. Пальцы правой руки в волосы влажные зарываются. Ладонь левой руки по плечам и спине жар разносят.

— Ученица отменная. Пятёрка за траходром, — выдыхает хрипло и в глаза посмотреть заставляет. — Понесёшь — цены тебе не будет, Малая.