Биение истинного сердца

Глава 18. О метке, подпространстве и экспериментах

Главный офис Стражей Света. Кабинет поисковых магов. Вечер.

— Погоди. — Есения встаёт со своего места вслед за Денисом. — Вопрос есть. Давай отойдём.

Стоит двери прикрыться за Есенией и Денисом, как Арсений сгибается пополам, прижимая руку к центру грудной клетки. Внутри всё ещё жжёт, и Арсений мысленно как мантру повторяет «всё хорошо». Их, конечно, обучали всяким маскировочным техникам, наведению лёгких мороков на противников, закрытию сознания, но Арсений, естественно, всё проспал. Не думал, что с его уровнем силы такое когда-то пригодится. Что взять со слабого мага, который даже не среднячок? От кого ему прятаться? От Тёмных? Да им и даром не нужен обычный поисковик. К тому же, от равных по силе врагов и товарищей закрываться бессмысленно, ибо они точно так же ничего не видят и не чувствуют, а от тех, кто сильнее, надолго не закроешься. Проломят все защиты за пару секунд. Вот Арсений и не заморачивался.

А сейчас соскребал все силы, выкапывая из верхних слоёв подпространства теорию и стараясь не накосячить с практикой, лишь бы Есения не почувствовала, что ему всё ещё плохо. И без этого от Есении фонило глубинным страхом и тревогой. Снаружи абсолютно счастливая, наслаждается каждым мгновением, впитывает каждое касание, радуется каждой улыбке, а где-то глубоко-глубоко у неё засела бесконечная тоска и вымотанность, природу которой Арсений не понимал.

До сегодняшнего дня не понимал.

Есения тревожилась, и Арсений тревожился тоже, чувствуя не только свой раздрай из-за Алисы и её чрезмерной осведомлённости, но и что-то Есеньевское, тревожное, переполненное непониманием и ранее не ощущаемое. Арсений в принципе с каждым днём чувствовал её всё сильнее, осознавая, что их связывает явно не один год бок о бок. Постоянно возникали какие-то образы, вероятнее всего из прошлого, всплывали знания, которые Арсений ну никак не мог получить в этой жизни, появлялись страхи неизвестного происхождения. Как с Князевым. Арсений его не боялся, хотя стоило бы, ибо силы были явно не равны. А вот за Есению переживал. Какая-то безысходность накатывала и бессилие, когда Есения и Князев появлялись в одном предложении, словно их необходимо разделить, оттащить Есению подальше, Князева жестоко наказать, а Арсений не может. И такая открытость Есении перед мутным Тёмным совершенно не нравилась, ибо единственное, что Арсений точно знал — чем меньше они показываются миру, тем лучше для них двоих. Аксиома, заставляющая всерьёз задуматься о том, чтобы уехать в глушь, прихватив с собой Есению. Арсений ещё на тренировочной базе подумывал о том, что было бы славно жить вот так. Вдали от людей с доступом к неограниченному использованию магии. Не для каких-то там мракобесий, а просто для себя. Просто потому, что чистая, первозданная магия — явно стихия Есении. И Арсению в ней было хорошо. Без заклинаний, без заморочек, простое управление энергиями стихий. Созидание. Волшебство в чистом его виде. Направленное не на людей или других существ, а на сотворение чего-либо.

Арсений прекрасно понимал, что Есения с ним возится не из-за любопытства и не из-за скуки. Ей это действительно было важно, и Арсений верил. Не понимал зачем, но чувствовал где-то внутри, что и ему это нужно тоже. Отпустил попытки раскопать, ведь зачем насильно лезть туда, куда Есения не пускает? К тому же, прошлое прошло, и даже если там было что-то такое, за что Арсению следовало избегать Есению, то это прошло. Сейчас — другое. Новое. И дело вовсе не в отсутствующей памяти, хотя Арсений прекрасно ощущал эту зияющую дыру, которая постоянно требовала её заполнить. Есения тоже шла новой дорожкой, незнакомой. Каждый шаг — через страх, вцепившись в руку мёртвой хваткой. Арсений и вторую бы ей протянул, если бы знал, как. Но ему досталось лишь со всей осторожностью ступать по следам, заботливо оставленным Есенией. И не отходить далеко, чтобы вновь не заблудиться.

Арсений в ней видел путеводный огонёк, на который так отчаянно пытался наткнуться всю свою жизнь. Ещё будучи человеком, он постоянно что-то искал. С самого детства. То лопату у бабушки утащит, чтобы огород раскопать, в поисках то ли клада, то ли картошки, то маму за руку потащит в совершенно другом направлении, потому что туда зачем-то очень сильно нужно, то сам со двора слиняет слоняться по соседним. У Арсения всегда свербело что-то внутри, словно нужно идти. А куда идти… И даже осознав себя магом, Арсений не мог успокоиться. Нет, он никуда не бежал, целенаправленно ничего не раскапывал, да и в поисковики пошёл просто потому что Пётр Алексеевич предложил, ибо заметил у него способности к поиску. И Арсению было хорошо на этой работе. К тому же, в остальных направлениях он вообще не разбирался. Но внутри-то всё равно закручивалась пружинка. И только на базе Арсений понял, что нет больше того гнетущего фонового напряжения, которое за годы стало таким родным и почти неощутимым. И нет его примерно с того момента, как Есения оказалась в кабинете Петра Алексеевича. И вся эта странная тяга к Есении…

Арсения же с самого первого взгляда что-то тащило к ней. Не давало оторваться, заставляло желать прикоснуться. Арсений даже у Димы с Серёжей на базе тихонько уточнил, такое же с ними или проблема не в природном магнетизме Есении. Проблема оказалась в Арсении, ибо для остальных Есения была обычным фамильяром. Сильной, классной, интересной, но не тянуло быть постоянно рядом, касаться, говорить и просто упасть в глаза, как в бездну. А Арсения тянуло.

И он упал.

Совершенно неосознанно и не совсем в Есению. Обычная тревога из-за дневных событий привела к чему-то совершенно жуткому. Арсений ведь даже не хотел копаться в причинах, почему Есения настолько раскрылась перед Князевым. Не восторгался, считал это странным решением, но знал, что если она так сделала, значит надо. Знал и всё равно закопался. Будто что-то зудело в том самом месте, где сейчас жгло. Это не было каким-то воздействием извне, как и не было желанием самого Арсения. Сам-то он не хотел лезть и не полез бы. Хватило того раза в машине, когда Есения чётко дала понять, что добровольно раскапывать себя не даст. А не добровольно уже насилие, прибегать к которому ни в коем случае нельзя.

Арсений помнил, как продолжал фразу Есении о том, что любое их действие не должно им вредить. Тоже что-то ужасно знакомое, но откуда неизвестно. А потом он зачем-то нырнул в подпространство и уже не особо различал, что говорила Есения и он сам. Или его кто-то туда засунул. Будто что-то незримое и неощутимое караулило рядом, ожидая, когда и Арсений, и Есения потеряют бдительность, чтобы схватить, чтобы забрать себе и больше не отдавать.

Арсений понимал, что его тащит куда-то вниз в огромную пропасть, а сделать ничего не мог. Он словно опускался на лифте всё глубже и глубже в подпространство, наблюдая за сменяющимися цифрами на электронном табло. Десятый, девятый, восьмой, седьмой… Всё быстрее и быстрее, чувствуя, как вокруг темнеет и дышать становится тяжелее. Будто лифт летел прямиком в Марианскую впадину. На то самое дно, где обитают жуткие твари, способные выдержать давление огромной толщи воды, которые не знают, что такое солнечный свет и тепло, выжившие там, где жизни быть не должно. Шестой, пятый, четвёртый, третий. Арсений начинал задыхаться, ощущая, как из тела стремительно уходит энергия из-за слишком быстрого спуска. Он в панике стучал по кнопкам, чтобы остановить этот лифт, который не слушался, продолжая полёт в преисподнюю. Второй, первый. Арсений даже не мог кричать, а внутри в прямом смысле начало гореть. Не ярким пламенем, а словно бумага тлеет, съедаемая крохотными угольками. Его разъедало, что-то вытаскивало силы сразу со всех сторон, перед глазами стояла тьма, а он всё стоял в коробке, которую заливала чёрная вода.

В какой-то момент Арсений начал прощаться с жизнью. И с Есенией тоже, отчаянно прося у неё прощения за то, что они больше никогда не увидятся. На этот раз точно. Кристально чистое осознание этого факта как лампочка зажглось внутри. Кончились бесконечные поиски. Подпространство на такой глубине ошибок не прощало, забирая любого, кто посмел сунуться, не имея практически бесконечного запаса силы, чтобы ему противостоять. Или хотя бы ангела-хранителя за спиной. С таких уровней не возвращаются. Сюда нет доступа даже магам вне категорий и рангов вроде Волевого или Князева. В теории-то нырнуть могут, но на практике… Арсений слышал завывания душ тех сильнейших, которые посмели нарушить привычное течение, которые решили, что имеют право вмешиваться в само существование этого мира. И Арсений понимал, что ещё чуть-чуть и он присоединится к ним. Чуть-чуть в человеческом мире. Здесь же его агония будет длиться почти вечность, ибо ни времени, ни пространства на таком уровне уже не существовало.

Арсения жгло изнутри. Прямо из центра грудной клетки во все стороны расползался тлеющий ад и жадно тянулся к плотному полю, которое окружало сгусток энергии. Арсений задыхался, однако сознание с каждой секундой становилось словно чище и свободнее. Его съедала сама суть мироздания, покоившаяся на глубине подпространства, в ответ открывая знания. А может, просто шоры снимала с глаз. Арсений чувствовал, как оболочка над предполагаемой душой начинала медленно, будто нехотя, истончаться. И это казалось необходимостью. Избавиться от того, что блокирует воспоминания и силы. Вновь расправить крылья и лететь… Но Арсений прекрасно понимал, что силы его выжгутся раньше, чем исчезнет оболочка. Подпространство в итоге своё получит, но какой ценой…

У Арсения как будто тлело внутри и горело всё тело снаружи. И вода вокруг тоже полыхала. Жидкость, насквозь пропитанная чёрным пламенем, окутывала со всех сторон. И из этой всепоглощающей тьмы яркими вспышками возникали картинки. Сначала смазанные, как пятна, как кляксы, они начинали приобретать очертания. Такие же болезненные, как и всё вокруг. Арсений чувствовал, как жечь начинало сильнее, хотя, казалось бы, куда… И завывания становились громче, отчётливее, и среди какофонии душ Арсений, кажется, мог различить что-то осмысленное. Что-то про пришедшую силу, сжечь мир, перестроить всё, выпустить их… Арсений чувствовал, как они все тянутся к нему, молят о спасении, как кто-то упорно перекрикивал их вой, раз за разом повторяя «найди Ягу. Верни камень Горынычу». Арсений, кажется, даже начинал различать лицо посреди вспышек света и руку, тянущуюся к нему. «Найди». «Верни». Словно сама тьма, что поглощала всё вокруг, решила заговорить с ним. Хотелось зажать уши и рявкнуть «хватит!», но Арсений не мог даже слегка шевельнуться, охваченный жадным пламенем, которое поедало его.

А потом что-то изменилось. Сквозь вспышки и какофонию душ, которая давила на уши, до него дотянулась тонкая светлая ниточка. И голос, не имеющий никакого отношения к завываниям… Арсений не мог уловить смысл, не понимал, чей он, но чувствовал, что ему протянули спасительную лестницу вверх в виде едва заметной энергетической нити. И он ухватился за эту тоненькую ниточку, как за канат. Обмотал её вокруг запястья и поднимался к голосу. Такому знакомому, такому мягкому, такому родному. Ступенька за ступенькой Арсений продирался всё выше и выше, пока не смог вдохнуть. Чёрное пламя под ним отчаянно тянуло свои языки, желая зацепиться, утащить обратно и съесть, не оставляя и кусочка. Только не было у него власти на верхних уровнях. Слишком много чужих энергий, чтобы зацепиться именно за ту, которая сейчас была энергетическим деликатесом. И оно отступило, оставив выжженный кусок о себе на память. Как клеймо. Странно, что ни Есения, ни Шило его не заметили. То ли Арсений всё же умел скрываться, то ли пятно это залегло глубже, чем они смотрели…

— Может… — Есения словно тень проскальзывает в кабинет к огромному Арсеньеву огорчению. — Арсений!

Он качает головой, понимая, что разворачиваться обратно и делать вид, что всё в порядке, как минимум бесполезно. И всё же Арсений осторожно выпрямляется. Где-то внутри жжёт, словно на рану от души плеснули чистого спирта, а снаружи Есеньевские руки хаотично щупают. Она проходится по щекам, заглядывает в глаза, судорожно прощупывает тело и прижимает ладонь к груди, в панике бегая взглядом по лицу Арсения.

— Тебя… — Есения сглатывает, смотря то в глаза, то на свою руку на толстовке. — Выжигает?

— Нет, Есь. — Арсений качает головой, прикрывая глаза. — Нет. Всё в порядке. Просто…

— Что просто? — Есения убирает руку и хватается за Арсеньевы щёки, заставляя посмотреть в глаза. — Что? Скажи мне правду, Арсений!

— Умирать пока не собираюсь, Есь. — Арсений втягивает носом воздух и обнимает Есению, утыкаясь ей в плечо. — Просто жжёт. Не горит, не выжигает. Остаточное. Пытался затянуть, но… Оно глубже, я не достану.

— Едем домой. — Есения отстраняет от себя Арсения под его недовольный вздох. — Почему сразу не сказал?

— Думал, отпустит. — Арсений жмёт плечами, поднимаясь со стола, и берёт куртку, которую Есения оперативно схватила с вешалки и протягивала ему.

— Такое не отпускает, Арсений. — Есения качает головой и выходит из кабинета, на ходу надевая куртку. — Ключи от машины давай.

— А ты умеешь? — Арсений хмурится, щёлкая выключателем, и тоже выходит в коридор.

— Я застала изобретение автомобилей, Арсений. — Есения цокает, бодро выскакивая на лестницу.

— Это же одно и то же. — Арсений морщится, едва поспевая за Есенией, которая как-то слишком резко стала чрезмерно решительной. Вроде только-только руки у неё дрожали и в глазах паника плескалась, а уже бежит куда-то сосредоточенно, будто внезапно мир потребовалось спасать от инопланетного нашествия.

— Всё в порядке? — Денис, ошалело отскакивает в сторону, почти сбиваемый Есенией. — Кэс!

— Справлюсь. — Есения, кажется, даже не говорит в привычном понимании этого слова, а посылает мысленный сигнал, который Арсений каким-то образом перехватывает. — Сосредоточься, пожалуйста, на ране. — Есения быстро смотрит на Арсения и мчит дальше вниз, почти перескакивая ступеньки. — Это не остаточное.

— А что? — Арсений выскакивает за Есенией в холл и натягивает на лицо слабую улыбку, кивая Лёхе, который сегодня дежурит на входе. — Всё в порядке. — Арсений на всякий случай показывает ему большой палец и вылетает вслед за Есенией на улицу, пока Лёха не начал задавать лишних вопросов.

Холодный воздух обжигает лёгкие, совершенно не успокаивая дискомфорт внутри. Арсений сейчас с радостью бы приложился грудью к холодному асфальту или металлу, но вряд ли это хоть как-то поможет. А если ничего не поможет? Арсений сглатывает, топая на стоянку. Если это и вправду последний раз, и подпространство его больше не отпустит? А как же Есения? Её же это добьёт. Арсений не знает, откуда это знает, но уверен, что и для неё это будет чем-то последним. Фатальным…

— Арсений! — Есения высовывается из машины. — Не тормози! Из-за этой гадости мои защиты послетали! А я не готова на ходу тебя штопать!

Арсений кивает, ускоряя шаг. Он видел, как горят защиты, хотя и не сразу понял, что это именно они. Есения явно пользовалась не совсем обычной магией. Если это вообще можно назвать магией. Арсений садится в машину и сразу же пристёгивается на всякий случай. Внутри жжёт всё так же и это немного, но успокаивает. Ведь главное, чтобы хуже не становилось. Да, неприятно, но не критично. Оно не расползается, не усиливается. С обычными ранами ведь так же. Они не перестают болеть в один момент. Боль снижается потихоньку, со временем. И здесь наверняка так же.

— Что ты видел? — Есения выезжает на дорогу, внимательно смотря вперёд. Ближайший путь её явно не интересует. Просматривает наперёд вероятности негативных исходов. — Слышал, чувствовал.

— Ничего. — Арсений качает головой, прикрывая глаза. Внутри усиленно копошатся страхи и сомнения, которые теперь ничто не ограничивает. Не так много, как раньше, конечно. Теперь Арсений их хотя бы чувствует и может отделять назойливое «последний раз, значит последний. Ничего не получится». Но на нервы всё равно действует. — Темно, вода горит чернотой, звуки, смешанные во что-то одно.

— Плохо. — Есения тяжело вздыхает и вдавливает педаль газа в пол. — Прости.

— За что? — Арсений хмурится, не открывая глаз, и направляет холод на место жжения. Все мучительные «а что, если», «а как», «а почему», он старается затолкать куда-нибудь в неприметный уголок, чтобы не мешались. Хватит одной Есении, которую переполняла паническая решительность.

— Я должна была продумать этот момент. Должна была заметить. Должна была поймать до того, как ты рухнешь на самое дно. Должна была предвидеть это…

Арсений хмуро открывает глаза. Есения вцепилась в руль, словно они летят прямиком в пропасть, а не едут по пустынной дороге. И на лице застыло такое напряжение, что Арсению становится не по себе. Он осторожно кладёт руку на колено Есении и слегка сжимает, пропуская через пальцы немного энергии. Буквально капельку, ибо внутри чувствуется какое-то не сильно приятное опустение после подпространственного дна.

— Должна, должна, должна… — Арсений качает головой и с облегчением выдыхает, когда Есения наконец сворачивает во двор. — Не слишком ли много?

— Арсений, ты не понимаешь… — Есения поджимает губы, паркуясь.

— Прекрасно понимаю, Есь. — Арсений цокает, отстёгивая ремень. Вдвоём падать в панику нельзя. И в данном случае Арсеньево незнание — сила, за которую он цепляется, чтобы обоих удержать над поверхностью. — Ты нагрузила себя ответственностью за всё. Даже за то, на что повлиять совершенно не в силах. А теперь грызёшь себя. Знаешь, как в человеческом мире отвечают тем, кто пытается навешать на другого кучу «должен»?

— Понятия не имею. — Есения глушит мотор и разворачивается к Арсению.

— «Всё, что я должен, записано в налоговом кодексе. Всё, что не должен — в уголовном. Остальное на моё усмотрение». — Арсений коротко вздыхает, слегка сжимая руку, которую так и не убрал. — Я всё прекрасно понимаю, Есь. Ты хочешь сделать всё идеально. Хочешь максимально минимизировать риски. Но это невозможно, понимаешь?

— Невозможно. — Есения усмехается и открывает дверь. — Я знаю, что это невозможно, Арсений. — Она мягко убирает руку со своего колена. — Просто устала раз за разом быть свидетелем твоей смерти.

Последнее было сказано совсем тихо, на выдохе и словно самой себе, однако на слух Арсений не жаловался, к тому же, иногда у него почти получалось улавливать мысли Есении. Отрывочные, тихие, часто невнятные, но он начинал слышать. И эти слова про собственную неоднократную смерть… Качнув головой, Арсений выходит из машины. Они должны звучать как шок, как откровение, как что-то невозможное, но звучат обычным фактом, который будто и так известен. Это звучит почти так же, как если бы ему сказали «Арсюх, у тебя родинка на носу». Он её и так каждый день видит, но уже давно внимания не обращает. И, естественно, знает о ней, просто не акцентирует внимание.

И со смертью так же.

А самое ужасное, что Арсению даже не страшно. И дело вовсе не в Есеньевских защитах. Они точно выжглись где-то там на дне. Ему просто спокойно. Словно кусочек пазла, который никак не подбирался, наконец-то нашёлся и прикрыл дыру в полотне. Да, умирал. Видимо, слишком много, раз уж даже Есения не выдерживает. Зато это объясняет практически всё. И тягу к ней, и поиски, и спокойствие рядом, и Есеньевскую тревогу. Арсений тоже бы переживал, боясь моргнуть лишний раз, если бы у него на глазах раз за разом умирал дорогой человек.

Он проскальзывает в подъезд вслед за Есенией. Жжение стабильно причиняет дискомфорт, но уже с каким-то болезненным удовольствием. Почти как в синяк потыкать. Неприятно, больно, но остановиться невозможно. Странно, но ощущая жжение, Арсений чувствует себя живым. Он здесь. Он существует. Цепляется рукой за холодную краску на бетонных стенах подъезда, ногами ступает по ступеням, вдыхает слегка отдающий хлоркой аромат. И если внутри болит, значит ещё живёт. Значит есть ещё возможность всё исправить, повернуть в нужную сторону, сделать что-то…

И Арсений делает. Тормозит Есению, которая только-только с трудом попала ключом в замочную скважину, разворачивает к себе и обнимает, стараясь вложить в это всю свою благодарность, всё тепло и поддержку, всё спокойствие и «прорвёмся, Есь, ведь мы живы». Внутри теплеет, а кожу слегка покалывает из-за соприкосновения энергий. Арсений чувствовал это уже кучу раз, но сейчас всё равно по-другому. Раньше пробуя, боясь, привыкая к новым ощущениям, что подобно салюту взрывались внутри. Сейчас — осознанно наслаждаясь каждой секундой, смешением энергий и просто возможностью вот так быть рядом и чувствовать отличную от своей энергию рядом.

— Арс… — Есения мягко отстраняется. — Сначала нужно снять метку.

— Метку? — Арсений который раз за вечер хмурится, заходя в квартиру.

— Клеймо, принадлежность, печать, знак… — Есения вздыхает, снимая куртку с себя и нетерпеливо дёргая застёжку на Арсеньевой. — Это не остаточное жжение. Это отметка подпространства.

— Понятнее не стало, конечно. — Арсений, путаясь в руках Есении, кое-как снимает с себя куртку и не успевает даже её повесить, как Есения начинает тянуть его за руку в комнату.

— Теорию по подпространству ты прогуливал, да? — Есения сажает Арсения на диван и оглядывается по сторонам.

— Спал. — Арсений склоняет голову, отодвигает толстовку, заглядывая внутрь, и удивлённо вскидывает брови. — Тут иероглифы какие-то… Светятся…

— Отметка подпространства, Арсений. — Есения цокает и хватает с тумбочки то самое кольцо со звездой внутри. — Пересядь на пол и прижмись спиной к дивану. Будет странно, неудобно, но… — Она тяжело вздыхает. — Энергию свою даже через амулет не рискну в тебя направлять.

Мало что понимая, Арсений садится, как было указано. Амулет Есения подсовывает под толстовку и укладывает ему прямо по центру той самой отметки, которая по форме совпадает с областью, в которой ощущается жжение, а затем, коротко вздохнув и качнув головой, она с силой прижимает его рукой поверх толстовки, заставляя Арсения поморщиться. В месте, где амулет вдавили в кожу, жечь начинает сильнее, словно отметка почуяла что-то неладное и решила избавиться от этого.

— Ты знаешь, что делаешь? — Арсений прикрывает глаза, чувствуя, как по коже пробегает лёгкий холодок.

— Экспериментирую. — Есения выдыхает, садясь напротив. — С того уровня… Обычным магам выхода нет. Да и не сваливаются туда, не обладая необходимым количеством сил. А обладающих уже давно практически не осталось. Поэтому и рабочей схемы избавления магов от клейма нет. Зато я точно знаю, что передавать тебе энергию напрямую — очень плохая идея. Поэтому буду экспериментировать. Должно сработать.

— Я там уже был. — Арсений сглатывает, чувствуя, как его вновь начинает тянуть вниз.

— Все там были, в каком-то смысле. — Есения усаживается поудобнее и укладывает вторую руку Арсению на макушку. — Должны же временно бесхозные души где-то обитать. А теперь помолчи минутку. И постарайся не поддаваться подпространству. Возможно, тащить будет сильнее, чем когда-либо.

Арсений кивает, готовясь к худшему. То, что выхода оттуда нет, он понимал примерно так же хорошо, как и то, что рассвета он мог больше не увидеть. Подпространство — достаточно мирная и бесконечно полезная вещь, если не понимать всей его сути. Арсений вот не понимал до сегодняшнего дня. И сравнивал его с человеческим интернет-поисковиком. Зашёл — нашёл нужное — вышел. А оказалось, что это слишком сложная система, напоминающая слоёную информационную пропасть, на дне которой покоится вся суть мироздания и души, временно не обладающие материальной оболочкой. И на каждом слое с информацией — своя плата энергией. За массовое и уже известное магу — практически неощутимые капли. Зато чем глубже, тем больше эта бездна требовала. Как атомный реактор: чем ближе к ядру, тем сильнее облучение. А если имел неосторожность сунуться с недостаточным количеством «платы», то голодное глубинное подпространство всё равно заберёт своё, утягивая мага на дно и забирая из него всё до последней капли.

Есения, прикрыв глаза, рядом что-то мычит, шепчет, растягивая незнакомые слова, дышит то быстрее, то медленнее, снова что-то шепчет неразборчиво, и Арсений реально чувствует, как его тянет и зовёт то дно, с которого он умудрился всплыть. Словно канат с грузом привязали к грудной клетке и кинули в ледяную реку, не забыв подпалить отметку. И так хочется этому подчиниться, просто упасть в то чёрное пламя, что обещает вечный покой… И Арсений бы упал, но рука Есении в волосах не даёт уплывать, удерживая сознание где-то ближе к поверхности. Гладит мягко, перебирает, иногда тянет осторожно. Арсений цепляется за это изо всех сил, пытаясь сосредоточиться на рассматривании окружения сквозь неглубокие слои подпространства. Что-то внутри подсказывает, что если отдавать крохи на определённом уровне, то тянуть будет слабее. Верхним слоям ведь тоже не выгодно отдавать свою «еду», даже несмотря на то, что её и так в избытке.

Вокруг Есении искрило голубое огненное поле. То ли себя от кого-то прятала, то ли с Арсением на одну волну настраивалась. А если опуститься ниже под это поле, то Арсений мог разглядеть, как пульсирует амулет под её рукой, высасывая из неё энергию и направляя её прямо в черноту, которая была прикрыта аккуратным свежим энергетическим полем. Кажется, Арсений сам его наложил, взамен того, что выжгло. А чернота медленно, но верно исчезала, жадно впитывая всё то, что в неё вливали в огромных количествах. Нахмурившись, Арсений медленно поднимает руки и кладёт их на плечи Есении, пропуская в неё энергию. Он в очередной раз не понимает, зачем, но чувствует, что нужно, что не навредит, а наоборот поможет. И где-то всплывает осознание, что Есения не отдирает печать, не выжигает её, не вырезает. Она просто её накачивает необходимым количеством энергии, чтобы она оставила в покое того, кто имел смелость сунуться в самое сердце подпространства. Платит за нарушителя спокойствия.

Арсений сглатывает, выпуская больше энергии. Есения как будто ему когда-то уже рассказывала о том, что в каждом маге есть так называемые предохранители, которые не позволяют случайно вычерпать свою энергию до дна или провалиться ниже комфортного уровня в подпространстве. И обойти эти предохранители могут только маги вне категорий, остальные же будут натыкаться на барьеры, которые не позволяют неразумным сунуть пальцы в розетку. Это что-то вроде обычных приобретённых человеческих инстинктов. Убрать руку от горячего, зажмуриться при ярком свете, закрыться руками, если что-то летит прямо в тело. К тому же, подпространство не сильно интересовали слабые маги. Их даже если выжечь досуха, не хватит, чтобы хотя бы чуть-чуть подпитать ту жадную черноту.

Жгло теперь не отметку. А может, и её тоже, но амулет между телами нагрелся настолько, что казалось, будто он выжигает символы на коже, оставленные меткой. Возможно, так и было. Арсений этого не видел. Зато понял, что Есения не просто «платит» своей энергией, а ещё и выталкивает его с глаз долой, чтобы чернота и думать забыла о своей вкусной жертве с огромным количеством энергии. И ведь делает не напрямую, не отдаёт энергию, а позволяет метке высосать ровно столько, сколько нужно. А амулет сейчас служил преобразователем. Арсений двигает руками, проверяя свои домыслы, и чувствует, как амулет начал и из него тащить энергию, пропускать через себя и отдавать черноте, которая уже почти не жгла.

Есения продолжала шептать на незнакомом языке, но уже что-то другое, более разборчивое и до боли знакомое. Арсений совершенно точно кучу раз слышал «си рума ту ламэ» и сам продолжал «вивьена лэнарэ», однако никак не мог зацепиться за смысл и продолжить без подсказок.

— Ещё чуть-чуть, Арс… — Есения тяжело выдыхает и слегка шевелится, явно проклиная не самое удобное положение.

— Ты же против заклинаний. — Арсений, надеясь, что говорить уже можно, слегка смещает руки, где ещё не так сильно нагрелось. Совсем их убирать не рискует, ибо всё ещё чувствует, как амулет тащит силу сразу из обоих.

— Они бесполезны. А это мантра. — Есения вертит головой, перебирая волосы Арсения. — К тому же заклинания у меня не сработают. Я не маг. Я управляю материей. И это не от слова «материал». И не относится к тому, что можно пощупать руками.

— Последнее не мантра. — Арсений вдыхает, даже не пытаясь открыть глаза.

Вытягивание сил — истинная гадость, несравнимая с добровольной отдачей, в которой приятного мало. Хочется отдёрнуть руки, прекратить мучительное движение энергии, оставляющее после себя дыру. Под кожей словно миллионы мелких и безумно острых осколков бегут прочь, и вряд ли Есении сейчас легче.

— Узнал? — Есения упорно продолжает перебирать волосы Арсения, то ли себя отвлекая от неприятных ощущений, то ли его.

— И да, и нет. — Арсений морщится, выдыхая сквозь зубы, но руки продолжает держать.

— Если невмоготу, убирай. — Есения сжимает пальцы в волосах Арсения. — Моего должно хватить, чтобы подпространство отстало от тебя. Оставить как есть нельзя. Это сейчас оно жжёт, причиняя дискомфорт, а стоит тебе заснуть, как утащит обратно на дно. И второй раз оно уже не выпустит. Подпространство безопасно лишь сверху. Внизу же… — Есения вздыхает. — Оно не то чтобы разумно, но…

— Ему нужна именно моя энергия. — Арсений выдыхает, стараясь абстрагироваться от неприятных ощущений.

— И то, что не даёт тебе вспомнить. — Есения вновь слегка ёрзает, пытаясь хотя бы немного изменить положение тела. — Оно даже интереснее, чем ты сам.

— Почему?

— Глубинные слои подпространства как энергетические вампиры. В тебе её много, а вот сил противостоять, не очень. Если диким собакам показать слабость, они набросятся и загрызут. Но если ты способен показать им, кто здесь хозяин, то они начнут прижимать уши и слушаться. Так и с подпространством. В тебе есть силы, чтобы возглавить и подчинить. Но ты их ещё не достал. Вот оно и воспользовалось случаем утопить, пока не поздно. А заодно подпитаться тем полем. — Есения медленно выдыхает. — В нём энергии… Почти как в тебе.

Арсений кивает и вторит Есеньевскому выдоху. Амулет перестаёт насильно вытаскивать всю их энергию и собирает последние капли, которые по ощущениям реально последние. За неделю Арсений как-то привык, что его вечно распирало, будто он таскает внутри себя ядерный реактор, с которым не справляется система охлаждения. Энергия постоянно то давила, то куда-то перемещалась внутри тела, укладываясь, хотелось постоянно ей пользоваться, лишь бы не накапливалась слишком сильно. Сейчас же Арсений ощущал себя… Человеком. Тем самым, которым когда-то был и уже успел позабыть, каково это, когда ты не можешь ничего. Когда не видишь и не слышишь элементарного, когда не чувствуешь чужие энергетические поля, когда не можешь даже одним глазком заглянуть в подпространство.

— Есь? — Арсений хмурится, слыша лишь едва заметные вдохи рядом.

— Почти в ноль. — Есения говорит тихим шёпотом со слабой, но всё же улыбкой.

— Получается… Получилось? — Арсений медленно убирает руки с плеч Есении.

— Угу. — Есения не без труда опускает руки, позволяя амулету упасть. — Впервые.