Цапля для коршуна

Глава 13. Тайны отражений

Дион

Леннея. Забытый сон из солнечного сада — в венке из ромашек и бабочек. Как красноречив ее молчаливый взгляд…

Под этим взглядом Дион чувствовал себя негодяем, но снова и снова твердой рукой защелкивал энтоль на тонком девичьем запястье.

Потому что с Леннеей что-то было очень не так.

Льгош, с ней все было не так!

С самого начала, с той ночи в кабинете. Она иначе двигалась, иначе говорила, пренебрегала этикетом, даже смотрела совершенно по-другому — сумеречным таинственным взглядом, и глаза ее были колдовскими омутами в заповедной тени ресниц.

Он же знал о ней все, он мысли не допускал, что с этой девочкой, хрупкой, как яичная скорлупка, и такой же пустой, его может связать что-то кроме формального союза. Он хотел от нее только смирения, пусть презрительного, ему не привыкать, их жизни все равно текли бы врозь.

Когда все изменилось? Полгода назад ее нутро было плоским, глухим и мерзлым, как накатанный зимний лед, как латунный поднос, а сейчас там открылась притягательная глубина, в которой плескалась что-то манящее и пугающее.

Странным образом это "что-то" напоминало о цапле ин-Клоттов и коршуне из Иэнны. Перстни отправились в личный сейф Диона, под надежную защиту, которую он сам выстроил когда-то для Аспера Дювора, с привычным тщанием накладывая и переплетая узор за узором, чтобы перекрыть все возможные лазейки для взломщиков. Но сейчас казалось, что этого мало, и он проверял сохранность перстней дважды, а то и трижды в день. На душе было неспокойно: вспоминался рассказ Ужа о посреднике, похожем на тень, и его могущественной хозяйке.

Обмануть недалекого суеверного вора нетрудно. Под личиной призрачной дамы, скорее всего, скрывался мужчина. Маг. И не обязательно искусный.

Но что-то в этой истории было…

Как и в проклятых перстнях. Как в Леннее. Нечто большее, чем лежало на поверхности. Он снял цаплю, но не избавился от наваждения. Леннея оставалась знакомой незнакомкой, пьянящей тайной, которую хотелось разгадать до пронзительной жгучей рези под ребрами.

Мог ли он вообразить, что дочь Аспера Дювора по доброй воле дотронется до его изувеченного лица, вид которого полгода назад доводил ее едва не до обморока? Что станет втирать мазь ему в кожу легкими ласкающими движениями… так бережно, так нежно… Он не хотел, чтобы она видела его увечье, но теперь был рад, что это случилось.

Как будто сдвинулись мировые сферы, реальное, мнимое и возможное поменялись местами — и светлый, доверчивый, ребенок, которого Дион встретил двенадцать лет назад, вырос в девушку не в лицемерном, циничном Скире, а совсем в другом краю, среди других людей, отношений и ценностей. Потом неведомая сила выдернула ее из той другой жизни и швырнула назад, ему в руки — как подарок. Или как проклятье…

Дикая, абсурдная мысль.

Но с этой мыслью он привел Леннею в Дом Птиц. Смотрел на поникшую девичью фигурку, на поднятые кверху волосы и мелкие пушистые завитки на нежной шее, полуприкрытой белым воротничком, испытывая нестерпимое желание обнять, утешить, а потом прильнуть губами к прохладной коже… Льгош его дернул играть в благородство! Бросаться обещаниями.

Впрочем, любое обещание можно обойти. Как приказ энтоля. В конце концов, он имеет полное право ухаживать за своей невестой. И добиваться взаимности…

Она не вздрогнула от прикосновения, и он позволил себе обмануться, приняв погруженность в себя за молчаливое согласие. Увлекся. Поспешил. И получил в ответ еще один взгляд, бьющий в цель вернее, чем все крики, попреки и оскорбления из уст прежней Леннеи.

Откуда в ней эта сдержанность? Что так изменило ее? Или — кто?

Он готов был допустить самые бредовые предположения. Возможно, Леннея попала в руки магов Иэнны и теперь вернулась назад в качестве шпионки… Но зачем тогда князю выдавать ее? И для чего ей вести себя так странно — и в то же время до ужаса естественно? В ней не чувствовалось ни притворства, ни фальши…

Дион не сомневался: все ответы скрыты в подземном тайнике, в туманных глубинах зеркальных осколков. Ему следовало быть там, рядом с Лютеном, который дневал и ночевал у загадочного артефакта, обсуждать с мальчишкой каждую находку, каждое его мимолетное ощущение, любую догадку, думать, искать, подсказывать.

Вместо этого он ездил в ведомство, зарывался в отчеты и цифры, отчитывал подчиненных, тратил время на пустой треп с придворными пустословами, интриговал, пил легейское с королем, смеялся его тяжеловесным шуткам.

Вчера незадолго до заседания совета Дион положил перед Лаэртом оба перстня — коршуна и цаплю. Король покрутил их в пальцах, ощупал огненными глазами, омыл силой и яростью — и вернул обратно, небрежно обронив:

— Не вижу, почему бы вам их не носить.

Заседание затянулось допоздна и больше походило на битву. Советники срывали голос, возражая и против допуска женщин в училище магии, и против женитьбы Лаэрта на иэннской княжне. Впервые на памяти Диона глава надзирающих Веллет выступил против короля. Глаза Лаэрта горели, как плавильные котлы, сила штормовыми волнами билась о стены зала, и к темноте советники сдались.

Когда Дион выходил из зала, король придержал его за локоть, бодрый, довольный собой, будто не было пяти часов изнуряющей драки, и велел с улыбкой:

— Пусть наденет цаплю.

Далеким прибоем шумели голоса удаляющихся советников, гвардейцы замерли в дверях, словно каменные болваны. Казалось, они не моргают и не дышат. Дион, оглушенный, выжатый, как виноградина под прессом, не сразу понял, о чем речь, и только потом задался вопросом: зачем?

Поздно вечером — уже ночью — он все-таки спустился к Лютену. После злосчастной прогулки с Леннеей Дион заставил его надеть энтоль и исполнить несколько простых, но неприятных приказов, и это подействовало сильнее словесной выволочки. Лютен принадлежал к новому поколению магов, не знавших, что такое подчинение хозяйской воле. До сих пор Дион думал, что это хорошо. Но есть вещи, которых не поймешь, не испытав на собственном опыте.

Молодой маг вторые сутки не выходил из подземелья, сражаясь с проклятым зеркалом — словно наказывал себя. Или пытался забыться. Его длинные мосластые пальцы слегка подрагивали, рисуя магические узоры. Формул Дион не видел. Ни единой точки, ни проблеска. Но присутствие силы ощущал — еле-еле, как шелест легкого ветерка высоко в кронах.

Лютен прервал работу, провел ладонью по лицу и скорее упал, чем сел на скамейку, принесенную из жилой каморки.

— В эту льгошеву штуку был встроен соник, и его использовали не так давно, — начал он бесцветным голосом. — Но кому сонировали, сказать не могу. Схемы рассыпались в пыль, от узоров почти ничего не осталось. И все они здесь какие-то… не такие.

Дион молча кивнул. Секретарь чувствовал то же, что и он сам. Все не такое. Все не так. И что из этого следует?

— Я попробовал установить время создания артефакта, — продолжал Лютен. — Сначала ничего не мог понять, путаница сплошная. Потом разобрался. Здесь три временных слоя. Первый — недавний, не больше двадцати лет, следующий — около сорока-пятидесяти, точнее не скажу. А третий, — он схватил ртом воздух, будто собираясь с духом, — давний, очень давний. Еще имперский. А может, доимперский.

— Камни? — уточнил Дион, не испытывая и толики удивления.

Подумал о Леннее, затем, по цепочке, о предстоящей свадьбе, госпоже Альмар — и Миде. Ему и в голову не могло прийти, что хозяйка салона привезет с собой именно ее. Может, сама напросилась? Судя по взглядам, которые она напоказ посылала Диону, — не исключено. Он впервые задумался, знает ли госпожа Альмар о побочном заработке своей модистки. Наверняка — нет, иначе бы рассчитала без промедления. Если только… Он представил себе, сколько секретов двора и знатных семейств слетает с языков светских дам под ненавязчивый шелест модных журналов… и сколько тайн, служебных и личных, поверяют любовницам разомлевшие от ласк мужчины. Если свести эти ручейки обрывочных сведений в один поток, можно озолотиться. Или он видит заговоры и интриги там, где их нет?

Дион отправил Лютена наверх — отдыхать, а сам остался. Пробежал пальцами по сухому трещиноватому лаку рамы, вглядываясь в отсветы на стекле. Лютен уверял, что зеркало не просто хранит эхо неведомой магии, оно дышит силой, которая то прорывается ощутимым всплеском, то истаивает до едва уловимого дуновения.

Голова у Диона побаливала; неудивительно — после тяжелого дня. Но в зеркале вдруг всколыхнулось тень, и ломота в висках стала сильнее. Будто мутная серебряная бездна, плескавшаяся в расколотом клиньями стекле, выпивала из него жизнь.

Из зеркального омута наплывал далекий человеческий силуэт. Шаг, и серая фигурка превратилась в размытые очертания плеча и половины лица — большего куцая осколочная мозаика вместить не могла. Казалось, тень дразнит, смеется.

"Не тем ты занят", — шелестом отдалось в сознании.

Дион вздрогнул, вгляделся. Тень отшатнулась, будто в испуге — и в зеркале не осталось ничего, кроме отражения каменных стен и бликов световых шаров. Но мгновением раньше Дион успел различить черты, которых не видел почти двадцать лет.

— Отец?!

Он любил этот сад и старый заросший пруд. Кустарник вокруг нарочно не прореживали и не подстригали, травы не косили и никогда до конца не очищали воду от тины и ряски. Здесь был островок дикого романтического ландшафта. И сделавшись хозяином Скира, он оставил все, как есть.

После подземелья хотелось глотнуть воздуха, освежить голову, подумать о том, что случилось. Он вышел во мрак, недолго постоял на крыльце. Звезды мерцали в высокой бездне, как глаза призрачных жителей обители духов, куда, если верить мифам, удалились из мира людей древние боги. Стрекотали кузнечики, над ночными цветами кружили светляки. Умение видеть в темноте почти целиком ушло вместе с даром, но внутреннее наитие уверенно вело Диона вглубь зарослей, подсказывая, где кочка, где ухаб, где разросшийся куст перегородил дорожку растопыренными ветвями.

Пруд скупо блестел в объятьях густого ивняка. Лунный свет ложился на черную гладь размытой масляной дорожкой, уводящей за грань времени, где Дион снова был маленьким мальчиком, который ничего не знал ни об особенностях парковой архитектуры, ни о будущем с его трагедиями и крутыми виражами судьбы. Шлепал по мелководью босыми пятками, ловил головастиков, собирал букеты из плюшевых початков цветущего рогоза… Просто жил и считал это место своим домом.

Однажды, забравшись с ногами на растрескавшуюся колоду, мальчик Дион спросил Линта Герда, своего отца:

— Почему дедушка бросил тебя?

Отец сидел напротив, прямо на земле, широко расставив колени, большой, сильный, красивый, и вертел в пальцах стебелек пушицы, в его глазах отражалось небо в облачной дымке, на запястье матово чернел энтоль.

— Его раскрыли. Он не был уверен, что сумеет добраться до Иэнны, что его не схватят по дороге и не убьют. Мне было столько же, сколько тебе сейчас, он не хотел мной рисковать. А твоя бабушка была далеко.

Молоденькой гувернантке по имени Нара, связавшейся с поднадзорным магом, позволили родить и выкормить сына, потом дали денег и отослали из Скира, велев никогда не возвращаться.

— Ей ничего не грозило, я тоже оставался в безопасности. А твоего деда, попади он в руки надзирающих, ждали бы пытки и смерть. Как и его спутников.

Маленький Дион не понимал этих объяснений, но принимал в качестве безусловной истины — как любые отцовским слова. Сам он пошел бы за отцом куда угодно, как бы ни запрещали, чем бы ни пугали, и обязательно придумал, как отыскать маму и забрать с собой.

Но отец никогда не оставит их… Он рядом, родной, живой, настоящий, в то время как дед представлялся бесплотным призраком из темных ночных сказок. Вражеский шпион. Могущественный маг из таинственной и зловещей Иэнны. В глубине души мальчик Дион не верил, что дед был человеком из плоти и крови, мог так же, как отец, сидеть на траве, ерошить пятерней волосы, слушать хор лягушек, грызть травинку и отмахиваться от мошкары.

— Он сказал, все мы однажды сможем последовать за ним. В энтоле есть слабые точки. Надо только их найти, — отец досадливо вздохнул.

Когда умерла Тоя, Дион вспомнил этот разговор и сказал себе: дед сумел, и я сумею.

Чуть позже ему на ум впервые пришла мысль, что отец, возможно, не умер, а сбежал вслед за дедом. Линт Герд искал проклятые точки всю жизнь. Что, если боль потери обострила его чутье?..

Чего Дион ожидал меньше всего, так это однажды получить весточку из Иэнны. Он носил титул всего три недели, а письмо, поступившее по обходным дипломатическим каналам, было адресовано рэйду Диону Герду. Это доказывало: в княжестве следили за тем, что происходит за границей облачной стены, и обо всех переменах, даже самых мелких, узнавали мгновенно.

Лаэрт жестко отчитал нового советника за молчание о кровной связи с Иэнной. Оглушил ревнивым напором силы, прожег душу огнем — до самого дна, где сейчас же проснулась печать верности и вонзила в сердце медные когти. Лишь когда Дион позволил себе скривиться от боли, король отдал ему послание деда. Предсмертное, как оказалось.

Аэл Герд просил у внука прощения. Нару называл женой, писал, что любил ее и сына больше всего на свете, но вернуться за ними не смог. И заклинал ни за что на свете не верить магам Иэнны, а пуще всех — князю, который отправил своего бастарда в Гадарию, обрекая на рабство и почти наверняка на смерть. Просто потому, что не хотел огорчать постоянную фаворитку зримым доказательством неверности.

А ведь Лаэрт знал, понял тогда Дион. Затем и приблизил его, чтобы в свое время использовать в игре с Иэнной. Как и во всех прочих играх, где бывший маг может быть хоть сколько-то полезен. Но Иэнна — это главное, это шаг к империи, давний и любовно взлелеянный замысел…

От пруда тянуло сыростью и гнилью — мальчику Диону нравился этот насыщенный запах, идущий как будто из недр земли. В нем была тайна, и жизнь, и смерть, и магия.

— А правда, что один истинный может побить сотню магов?

— Говорят, раньше так было, — отозвался отец с непонятной усмешкой. — Когда истинные разрушили империю. Потом им пришлось брать в жены местных женщин, разбавлять свою силу обычной человеческой кровью… Теперь, чтобы справиться с истинным, хватит и десятка магов среднего дарования. Разумеется, если они правильно обучены. Как, например, королевские ликторы. Тех, кто служит его величеству, учат побеждать истинных.

— Зачем?

Это не укладывалось в голове. Мальчик Дион знал, что носители истинной силы непобедимы, и одаренные должны им повиноваться. Иначе просто быть не могло.

— Трудно сказать, — отец перевел взгляд на зеленоватую воду пруда, над которой вились стрекозы. — Может быть, однажды Свет Истины решит, что надзирающие забрали слишком много власти и стоит их окоротить… Истинная сила — это грубая сырая мощь. Как валун, сброшенный со скалы. А дар подобен шпаге, легкой, быстрой и точной. Однако такой она становится лишь в руках мастера. Одаренный должен учиться каждый день. Быть аккуратным, собранным, терпеливым, уметь творчески мыслить. Тогда он станет виртуозом. Увы, шпага бессильна против каменной глыбы. Но глыба может только одно: размозжить тебе голову, а шпага… шпага может рассечь солнечный луч. Истинные умеют запугивать, подчинять, убивать, туманить разум, отводить глаза. Созидать они не способны. Это мы сделали Гадарию такой, какая она есть. А они… Рано или поздно их время пройдет.

Для Линта Герда — слишком поздно.

Тень, утонувшая в зеркальном омуте. Тихий шепот в голове: "Береги себя… и ее. Не подпускай их к ней. Не давай разглядеть…"

— Что? — спросил Дион и, чувствуя, что невидимое присутствие слабеет, быстро прибавил: — Где ты?

"Здесь… Там. Неважно…"

Льгош!

— Ты в Иэнне?

"Нет. В другом… месте".

— Мы встретимся?

Вопрос остался без ответа, а в следующую секунду уже казалось, что этот странный разговор — просто бред утомленного мозга.

Утром Дион проспал дольше обычного. Нарочно не велел себя будить. Для прогулки с Леннеей требовались ясная голова и душевное спокойствие.

Они позавтракали на веранде, увитой плетистыми розами, с видом на фонтан и цветущий гибискус. Узкие листочки блестели на солнце, над бледными соцветиями с малиново-желтыми сердцевинами вились ленивые шмели. Леннея в легком летнем платье была прекрасна, свежа, как утренняя заря, и до безумия соблазнительна.

На Диона снова нахлынуло завораживающее ощущение, что он смотрит в колодец чистого света. Это будоражило, пугало… На щеках девушки играл нежный румянец, глаза блестели предвкушением. А он тоном учителя-зануды втолковывал ей, как важен и опасен предстоящий прием:

— Я не знаю, что стоит за этим приглашением. Возможно, простое любопытство. Но не исключаю, что его величество захочет испытать твою лояльность, — говоря о короле, Дион всегда тщательно подбирал слова. — Прошу, ради твоей собственной жизни, никаких дерзостей, провокаций, скандалов и детских выходок. Ты должна быть очень осторожна. Так, будто идешь по краю пропасти. И учти, оценивать тебя будет не только король…

Взгляд Леннеи потух, и Дион мысленно обругал себя за то, что испортил ей настроение. Но этот разговор был необходим, и лучше сейчас, чем после поездки: не хотелось, чтобы тягостные мысли мешали Леннее заснуть. Пусть предупреждение останется в памяти, а ненужные тревоги развеет шумная и блестящая столица. Тем более, что Леннея отнеслась к словам Диона с предельной серьезностью.

— Тогда объясни, как мне себя вести, что говорить, — потребовала озабоченно. — Что за люди там будут, чего от них ждать.

Он вздохнул. Самое разумное — надеть ей энтоль, пусть это и погубит хрупкое доверие, начавшее прорастать между ним. Впрочем, стоило посмотреть, как Леннея поведет себя в городе. Ее беспокойство понятно: девочка слишком долго была вдалеке от гнезда скорпионов под названием светское общество.

И он стал перечислять имена. Почти всех завсегдатаев, включая придворных дам, Леннея встречала прежде — на балах, светских раутах и званых обедах. Когда Дион упомянул, что на приеме будет глава надзирающих Веллет, ясное личико нахмурилось.

— А твой наставник… Айдель Шело тоже будет?

— На этот раз — нет. Он уехал в Карнаму по делам училища.

— Жаль. Я бы хотела с ним познакомиться.

— Честно говоря, твой интерес к магии меня удивляет.

— Почему?

И взгляд такой открытый, такой искренний.

Дион усмехнулся:

— Недостойное занятие для дочери рэйда.

— А для жены рэйда?

Он с улыбкой вскинул руки, признавая поражение. Взгляд Леннеи остался серьезным и пытливым.

— Почему перед приемом ты решил свозить меня в город? Нет, я рада, что мы едем. Но как одно связано с другим?

— Тебе нужно новое платье, — сказал он.

Она устало вздохнула и перевела взгляд на фонтан.

Дион рассмеялся, хотя в груди змеился холодок. Это было настолько непохоже на нее, что хотелось взять девчонку в охапку и трясти до тех пор, пока правда не выйдет наружу — так или иначе. "Представьте, что я другой человек…" Льгош, что она хотела этим сказать?

Пока Леннея переодевалась для поездки, Дион поднялся к себе и, стоя перед зеркалом, несколько минут колебался.

Надеть маску или ограничиться повязкой — и на них всюду будут таращиться. Он привык, но Леннее будет неуютно. А Дион хотел, чтобы эта поездка оставила у нее только приятные впечатления.

Значит, пора рискнуть. Он отомкнул ящик комода и достал коробочку с драгоценным паучком — подарком иэннской княжны.