Черный Лотос. Воскрешенный любовью

Глава 33

Бабушкина квартира на Проспекте мира встречает меня особым запахом – старых книг, сухих трав, застоявшейся пыли и чего-то сладковато-выветрившегося, будто хранившегося в коврах еще с советских времен. В этой квартире никто не живет по-настоящему – только по случаю, когда приезжают. И каждый раз она встречает меня со своим холодным молчанием, как давно забытая родственница, которая не простила, что ее оставили и смотрит с укором, стоит вашим глазам пересечься.

Мама ждет меня на кухне. Чайник шумит, на столе блюдце с лимоном. Сажусь, и сразу чувствую – воздух между нами натянут, как струна. Мы и раньше не всегда понимали друг друга, но в последнее время наши разговоры словно прорастают колючками. Все из-за него. Из-за Чернова.

– Саша, – мама начинает без предисловий, – ты должна подумать. Еще не поздно. Остановись.

– Мам, – я тяжело выдыхаю, – ты опять об этом..

– Да, об этом. Ты понимаешь, с кем связалась? Он… – она ищет слово, – он такой же, как твой отец.

– Нет! – перебиваю слишком резко. – Он сложнее. Гораздо сложнее, чем ты себе рисуешь. Да, у него есть темная сторона, но это не делает его «бандитом». И вообще, при чем тут папа?! У меня своя жизнь!

Мама смотрит пристально, будто хочет пробиться сквозь мою уверенность.

– Ты в него влюблена, я вижу. Но страсть – плохой советчик, Саша. Ты думаешь, я не знаю? Я тоже когда-то видела в твоем отце только силу, только свет. А потом…

Она замолкает. И в этом молчании чувствуется столько воспоминаний, что у меня мурашки бегут по коже.

– Мы познакомились, когда он был военным. Оба молодые были, зеленые… – говорит наконец тихо, почти себе. – Красивый был, мерзавец. Немезов всегда привлекал внимание женских глаз… В форме. С фирменной выправкой и бравой уверенностью. Заходил в комнату – и все подбиралась, даже воздух в моих легких, ноги ватными становились. Ты дитя страсти, Саша. Сейчас, как взрослой женщине, я могу тебе это сказать…

Я впервые замечаю, как меняется ее лицо, когда она говорит об отце: не злость, не обида, а мягкая, тягучая ностальгия. Ей даже, кажется, не хватает его. Удивительно. И ведь в отце тоже я поймала те же эмоции. Что бы кто ни говорил, а первая любовь- она такая. Не проходит она. Навсегда под кожей остается.

Мама глубоко вздыхает и достает с верхней полки пыльный альбом. Мы садимся рядом. Не будем больше воевать. Она достаточно мудра, чтобы дать мне маневр для раздумий. И да, верит в то, что здравое победит. Я всегда была думающей девочкой- умницей…

Под пальцами шуршат страницы. Один снимок сменяется другим. Черно-белые, слегка подернутые выцветанием, цветные, палароидные- уже начавшие окисляться со временем. Они как память- хранят образы, но… безвозвратно оставлены в прошлом. Их с папой свадьба. Мама в простом, но красивом платье с воздушными рюшами, отец еще в форме, гордый, уверенный. Потом гарнизоны, бараки, фотографии с соснами и плацами. Семейные застолья, пожухшие искусственные новогодние елки с дождиком. Улыбки и чужая жизнь, которой уже нет… Их молодость, вечная дорога, вечные чемоданы. Потом Москва. Потом… я уже знаю… Нелегальные дела, от которых мать до сих пор отворачивается. И ее взгляд на фото тех лет- уже какой-то потерянный, разочарованный…

Листаем дальше. Молчание густеет, как сироп. И вдруг – будто меня обожгло.

Черно-белая карточка. Она явно не на своем месте… Не в той хронологии, что другие. Мы ведь уже в лихих девяностых- уже в красных пиджаках, первых иномарках отца, его уверенная физиономия в компании таких же молодых и отчаянных на фоне знаменитого казино на Новом Арбате…

Это фото из их молодости… Мужчина в форме. Рядом мальчик лет семи и женщина. Я вглядываюсь в ее лицо – и ледяной холод пробегает по спине. Я знаю эти глаза. Эти губы. Я уже видела ее. В борделе. В Серапиуме. Только там – исковерканной, безобразной. А здесь – красивая, живая, реальная… Мальчик… Те же живые черные глаза, острые скулы… Сердце пронзает стрелой боли… Это Даниил… Мальчик Даниил…

– Мам… – голос у меня дрожит. – Кто это?

Мама долго смотрит на фотографию. Потом глубоко вздыхает.

– Это семья Черновых. Сослуживцы Вячеслава.

У меня перехватывает дыхание.

– Черновых?

– Да… – мама опускает взгляд. – И это первая женщина, с которой он мне изменил. По крайней мере, об ее измене я узнала. У них была страсть, Саш. Та самая разрушительная страсть, которая сначала мне голову вскружила и заставила полоумной носиться за твоим папашей по сибирям и баракам, а потом… Потом у него новая страсть появилась…

Она захлопывает альбом с такой силой, будто отрезает прошлое.

– Довольно. Не надо дальше. Не хочу туда… Я надеюсь, достаточно было откровений о прошлом…– ее голос сухой и безжизненный,– Аркашу я с детства знала. Он с дедом моим работал в институте ядерном. Нас уже тогда приписывали друг другу как жениха и невесту. А что? Моя семья была интеллигентная, из ученых. С Проспекта мира, москвичка. Аркадий тоже. А я влюбилась в лимиту Немезова, как полоумная… Потом, когда мы уже развелись, Аркаша снова появился. Вот это настоящая любовь, Саш. Спокойная, разумная, правильная. Тебе ли не знать? Ты нас двоих видела в паре и видишь. Достойная у нас семья, взаимоуважение. Аркаша ни дня не упрекнул ни за тебя, ни за первый брак. Вот такого мужа я тебе хочу. Верного, кто не заставит твое сердце крошиться на осколки. Занимайся своей наукой, живи в удовольствие. И пусть спутник рядом под стать. Из твоего мира. А не вот это вот всё… Когда сначала как мартовские коты, а потом… Собираешь себя по асфальту и не можешь собрать…

Я все еще смотрю на крышку альбома, не в силах отвести глаз.

Сказать, что я в шоке- ничего не сказать….

– Даниил… Он… – начинаю я, хотя язык заплетается.

– Саша, хватит, – перебивает мать. – Ты не понимаешь. Эти мужчины… они слишком безнаказанны, слишком много у них соблазнов,, чтобы хранить верность одной. Они сильные, яркие, да. Но это огонь. И если ты думаешь, что сможешь с ним быть и не обжечься… ты ошибаешься.

Я сжимаю руки в кулаки. Хочется закричать. Эмоций сейчас слишком много- и они меня затопляют…

Мне нужно срочно уйти отсюда… Срочно…