Четырнадцать дней для Вероники (СИ)

День пятый. Вероника

Забудь-трава дарит дивные, но смертельно опасные грёзы, а потому пробуждение от её дурмана весьма пакостно и мучительно. Не знаю, сколько я проспала, но когда, наконец, смогла разлепить опухшие веки, солнце уже начало своё движение к горизонту. Тихо постанывая и двумя руками придерживая разламывающуюся на две половины голову, я попыталась сползти с узкой койки, но даже это простое действие оказалось для меня непосильным. Пусть болотные комары пожрут того, кто пытался меня отравить! Чем его, интересно, белена, волчьи ягоды или оскал черепа не прельстили, почему он меня именно забывашкой попотчевал?! Я не сдерживаясь (а кого стесняться-то, я одна в камере) застонала, но попыток сползти на пол не оставила, меня мощнейшим магнитом тянуло к себе небрежно закрытое деревяшкой небольшое отверстие в полу. Кряхтя и охая, чувствуя себя столетней старухой на последнем издыхании, я кое-как добралась до желанной цели, затем поползла до грубого кувшина, стоящего в помятом, словно им упоённо в стену колотили, тазу. Так, отлично, мне покорилась вторая цель! Я попыталась вскинуть руки в победном жесте, но тут же скривилась и опять сжала голову. Ох-х, надеюсь, после умывания мне станет легче. Кое-как трясущимися от слабости руками я подняла показавшийся невероятно тяжёлым кувшин, налила в таз холодной воды и тщательно умылась, жадно глотая стекающие в рот капли. Живительная влага, моя верная помощница в деле лечения и даже колдовства, не подвела, и в этот раз я едва успела добежать до отхожей дыры, как меня вывернуло. Кашляя, хрипя и отплёвываясь, я скорчилась над дырой, поднимающаяся из неё вонь, побеждала мой несчастный желудок всё к новым и новым болезненным судорогам. О, первое заклинание, вдохнувшее разум, да когда же это уже кончится!

Когда рвота прекратилась, я обессилено распласталась на полу, не имея даже сил отползти подальше. Одно радует: теперь я окончательно избавилась от губительного яда забудь-травы, да и голова прошла, а силы… Вот сейчас полежу немножечко и медленно отправлюсь умываться. Холодная водица меня быстро в чувство приведёт и силы вернёт, она меня никогда не подводила. В замке надсадно, явно протестуя против чинимого произвола, заскрипел ключ, заставив меня испуганно подпрыгнуть и спешно отвернуться. Мама милая, Тобиас пришёл, а я вся грязная и воняю так, что у самой глаза щиплет! Надо немедленно умыться, эх, какая жалость, что нельзя попросить подождать, пока я себя в порядок приведу, стража наверняка решит, что я совсем обнаглела и прямо в камере чёрной ворожбой занимаюсь!

Разумеется, смыть с себя грязь я не успела, да что там, я только на ноги и поднялась, шатаясь, точно былинка в бурю, когда в камеру с недовольной мордочкой зашёл на первый взгляд ничем не примечательный паренёк. Я нахмурилась, пытаясь вспомнить, где его видела, в очередной раз недобрым словом помянув забудь-траву, и тут же едва по лбу себя не шлёпнула. Ну, конечно же, это же слуга Тобиаса! Только вот имя его никак не вспомню, с памятью у меня ещё дня два, а то и три проблемы будут. Мальчуган окинул меня внимательным сочувственным взглядом, взмахом руки выставил за дверь стражника, а потом негромко произнёс:

— Присаживайся.

Каюсь, послушание никогда не входило в список моих добродетелей, от дерзости я так же решила воздержаться, чтобы попусту не сердить того, кто мог быть мне полезен, и вежливо поздоровалась:

— День добрый. Подождите пару минут, я умоюсь…

— Я сам тебя умою.

Ага, разбежался, нашёл куколку для игры! Мы, ведьмы, народ вообще удивительно самостоятельный и независимый, заботу принимаем лишь от тех, кому верим безгранично, а этот мальчик в число избранных не входит, мутный он какой-то. Я растянула губы в холодной улыбке, отчеканила тоном, не терпящим возражений:

— Благодарю вас, я сама справлюсь.

Парнишка злиться и топать ногами не стал, хмыкнул добродушно:

— А от Тобиаса бы помощь без возражений приняла.

Я промолчала, так старательно умывая лицо, что даже кожу засаднило, а платье на груди промокло и стало липнуть к телу.

— Я вообще-то по делу пришёл.

Я убедилась, что грязь смыта полностью, обломком гребня расчесала кудри и присела на ложе, чинно сложив руки на коленях:

— Слушаю вас.

— Меня Эрик зовут.

— Вероника, очень приятно.

Паренёк посопел, глядя на меня яркими, слишком яркими для человека глазами и проказливо улыбнулся, чуть склонив голову к плечу:

— Теперь я понимаю, почему Тобиас так вас любит. Вы красивая.

Очень хочу верить, что Тобиаса прельщает не только моя внешность, но и прочие, пусть, возможно, и не столь многочисленные достоинства. На комплимент я ответила вежливой улыбкой, продолжая выразительно смотреть на Эрика. Нет, его попытки мне понравиться, конечно, очень милы, но нельзя ли перебраться уже ближе к причине его появления в моей камере? Вряд ли господин инквизитор, дабы ведьмы не скучали в ожидании костра, таскает с собой менестреля, а значит, у этого мальчика есть вполне конкретная причина навестить меня. Может, он должен что-то передать мне от Тобиаса? Так и передавал бы, за слугой инквизитора стражник точно не посмеет подсматривать. Я нетерпеливо поёрзала, одёрнула неприлично льнущее к груди платье. А может, Эрик навестил меня по собственной инициативе? И зачем ему это? Хочет вскружить голову ведьме, так сказать, на опасные приключения потянуло? Нет, на глупца он не похож, да и Тобиаса искренне уважает, это видно. Ай, ладно, не стоит гадать, лучше прямо спросить и не мучиться неизвестностью!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что привело вас ко мне?

Вопрос прозвучал излишне высокопарно для тюремных стен, словно мы не в тесной камере, а на каком-то светском рауте беседу вели. Эрик белозубо улыбнулся, наконец-то отрывая взгляд от чётко очерченной платьем груди и поднимая его на моё лицо:

— Тобиас приказал мне охранять вас.

В первый миг мне показалось, что я ослышалась. Я даже головой покачала и по ушам ладошками похлопала, слух прочищая:

— Что, простите?

— Тобиас приказал мне охранять вас.

Тобиас. Озаботился моей безопасностью. Тобиасу не всё равно, что со мной. Но, позвольте, он же инквизитор, он не может проявлять столь явное участие к судьбе подозреваемой в страшном преступлении ведьмы, его же могут отстранить от расследования, а то и вовсе лишить звания стража справедливости! Вот ведь тайные травы, открывающиеся лишь один раз в году, ну неужели я, пусть и невольно, всё-таки испорчу ему судьбу?! Нет, нет, так нельзя, не хочу, чтобы Тобиас из-за меня лишался любимого дела! Я глубоко вздохнула, в который раз намереваясь во имя счастья любимого мужчины оттолкнуть его от себя.

— Передайте господину инквизитору, что я не нуждаюсь в его защите.

Всё, мальчик, иди отсюда. Дай мне спокойно выплакать боль, страх и отчаяние, верных своих спутников вот уже пять лет. Эрик озадаченно глазами хлопнул, а потом выпалил совсем по-мальчишески:

— Ты что, дура что ли? От такого мужика отказываешься!

Я шмыгнула носом, размазала по щекам мокрые дорожки.

— А что ты хочешь, чтобы я со слезами благодарности приняла его помощь, тем самым поставив под сомнение результаты его расследования и запятнав честное имя? А ты не думал, что за связь с ведьмой, да ещё и обвиняемой в чёрной ворожбе, Тобиаса по головке не погладят?! Ты не понимаешь, что он может лишиться звания инквизитора?!

— А ты не думала, что Тобиасу плевать на то, будет он инквизитором или нет?! — рыкнул Эрик, и я даже задохнулась от ошеломляющего понимания того, что напротив меня сидит молодой, но уже вставший на крыло дракон. — Ты об этом не думала?

Я устало покачала головой:

— Тобиас — потомственный инквизитор. Для него нет и не может быть другого дела, он рождён быть стражем справедливости, как и все его предки.

Дракон фыркнул, глядя на меня как на деревенскую дурочку:

— Кто тебе сказал всю эту чушь?

Сказать или нет? Я не сомневалась, что Эрик дословно, ещё и в красках, сообщит Тобиасу обо всём, что видел, слышал и ощутил в моей камере. В принципе, Тоби не глупец, он и сам прекрасно поймёт, кто так яростно радеет за его героическое прошлое, так есть ли смысл скрывать? Я глубоко вздохнула, словно в омут с головой кинулась:

— Его матушка. Она была не в восторге от того, что Тобиас встречался со мной.

Дракон скривился, сверкнул глазами. Ясно, у молодого сына неба тоже не всё сладко и гладко в родовом гнезде, видимо именно поэтому он и предпочёл службу у инквизитора тёплым родственным крыльям.

— Это она тебя прокляла?

Я вздрогнула, немного испуганно глядя на Эрика. Откуда у этого довольно безалаберного на первый взгляд мальчика столько проницательности? И, самое главное, что мне теперь делать? Драконов обмануть невозможно, они чувствуют правду, словно волки кровь, и могут идти на её зов сколь угодно долго.

— Не смогла убедить тебя словом и перешла к делу, верно?

Я закрыла глаза, снова вспоминая тот страшный миг, когда меня схватили на пустынной дороге, скрутили, словно телячью колбасу, и приволокли в небольшой охотничий домик. Госпожа Вивиан, матушка Тобиаса, с лёгкой брезгливостью и скукой наблюдала за тем, как дюжие слуги, игнорируя мои отчаянные вопли, ловко привязывают мои руки и ноги к высоким деревянным столбикам кровати. Когда я оказалась распята на ложе, госпожа резким взмахом зачарованного кинжала разрезала мне едва ли не до середины подола платье, рдеющим углём, монотонно читая какое-то древнее заклинание, нанесла мне на грудь и на живот узор, а затем щелчком пальцев подозвала преданно таращившего на неё глаза слугу.

— Боги свидетели, я не хотела этого, — леди Вивиан брезгливо поморщилась, — но если ты, мерзавка, по-другому не понимаешь…

Резкий взмах зачарованного кинжала, безропотно подставивший шею под удар слуга хрипит и медленно валится на колени, заливая всё вокруг своей кровью, я отчаянно кричу и бьюсь в своих путах.

— Отныне и навеки любой мужчина, посмевший прикоснуться к тебе с вожделением, погибнет, развеется прахом, — торжествующе восклицает леди Вивиан, щелчком пальцев подзывает к себе нового громилу и коротким кивком указывает ему на меня.

Мужчина плотоядно скалится, его грубые руки жадно шарят по моему телу, до синяков стискивают грудь. Я опять кричу, силясь скинуть проклятые верёвки, но тут короткая вспышка бьёт по глазам, а когда я смаргиваю слёзы, надо мной никого уже нет. Лишь едва покачивается в сгущающихся лужицах крови сероватый пепел.

Леди Вивиан мило улыбается, словно мы с ней в магической лаборатории только что провели удачный эксперимент:

— Это была наглядная демонстрация, ведьмы ведь на слово никому не верят. Смерть этого мужлана я ускорила, остальные будут умирать дольше и мучительнее. Если ты останешься рядом с Тобиасом, он умрёт. А теперь иди, девочка, и крепко подумай над тем, что здесь произошло.

Матушка Тобиаса величественно повернулась и ушла, её слуги отвязали меня и даже бросили мне целое платье, а потом последовали за своей госпожой. Я осталась одна, отчаянно оплакивая свою такую прекрасную любовь, которую, во имя жизни родного человека, должна была уничтожить своими же руками.