Дефект плацебо

Глава 35. ФАНТОМ

Мы подъезжаем к Витебскому вокзалу на час раньше положенного времени. Глушу мотор и позволяю себе немного расслабиться. Медленно откидываюсь на спинку сидения. Порезы неприятно стягивают и саднят. Достаю из бардачка аптечку и пользуюсь случаем. Прижигаю спиртом те, что особо дерьмово выглядят. Ягодка спит рядом. Такая маленькая, что помещается на сидении даже забравшись на него с ногами. Мы стоим у подножия самого старого вокзала России, и я чувствую себя такой же древней развалиной. Ненавижу аэропорты. Недооцениваю чудеса авиации. А ещё в аэропортах слишком заебчивый контроль и дохрена ограничений. С поездами проще. Даже стук колес по рельсам больше в кайф. Убираю аптечку и достаю два паспорта с вложенными билетами. «Санкт-Петербург — Прага». Из всего перечисленного, здесь реальны только эти буквы. Ягодка просыпается. Не шевелится, но слух настолько обострен, что я слышу шелест ее ресниц.

— Где мы? — произносит хрипло.

Прячет глаза от яркого света, а я сжимаю кулаки от дичайшей потребности сгрести ее в охапку. Сжать до хруста костей. Убедиться ещё раз и ещё раз, что она рядом. Присвоить. Окончательно у всех отобрать.

Вместо этого тянусь на заднее сидение за пакетом и кладу его на колени.

— Здесь свитер и джинсы. Переодевайся.

Она слушается. Действует скорее механически, чем покорно. Наверное, мне следует быть с ней мягче, брать в расчет, что вся эта хуйня, в любом случае оставит на ее психике след. Возможно, достаточно сильный, и придется прибегнуть к профессионалам, умеющим выгребать всю дрянь с башки. Но я все ещё не готов расплыться в розовые сопли. Слабо представляю, как это вообще делается. Война умеет закалять. Ставит на лбу тавро, и хрен его выжечь. Я все ещё солдат, выполняющий задание. Приказ, который дал самому себе. Машины несущие смерть не умеют чувствовать. Они способны только разрушать. Думаю об этом, а сам скольжу взглядом по молочному телу. Замечаю несколько ссадин и крепче сжимаю кулаки. Обычная баба. Миллион таких. А только рядом с ней чувство, что гвозди в грудь вколачивают.

— Откуда это?

Перехватываю тонкие запястья. Не даю до конца опустить свитер.

— Король?

— Нет, — произносит бесцветно, — Инга.

— Старая шлюха, — усмехаюсь зло, — не долго ей осталось.

— Антон, хватит смертей, пожалуйста...

Ответно цепляется за мои руки, а меня словно током прошибает. Смотрит с мольбой своими оленьими глазами, утягивает в болото как настоящая ведьма. Даже не догадывается, сколько в ней силы и власти. Точно знаю, иначе давно бы веревки вила.

— Вот и познакомились, — отшучиваюсь и убираю от себя теплые ладони. — Будет хватит, когда все причастные ответят.

— Моя мать делала ужасные вещи, — произносит тихо и всхлипывает, — расплачиваясь за ее грехи, я не хочу обрести новых.

— Сегодня ты вышла из игры. Алины Островской больше не существует. В подтверждение своих слов, протягиваю ей паспорт. Жду, пока она изучает новые инициалы.

— Значит и ты вышел?

— Остался бонусный уровень.

— Антон...

Сжимаю зубы. Подавляю порыв врубить на весь салон музыку и заглушить ее таким образом до прибытия нашего поезда. Подобное обращение царапает грудь, кажется чем-то излишне интимным. Леон — менее цепляло. Это прозвище можно было ассоциировать с кем угодно, но не с собой.

— Подождем на вокзале, — бросаю, спешно покидая салон.

Как трус избегаю тесного пространства. Возвращаю маску надменного ублюдка. Дальше нам не по пути. Из нас двоих должна это уяснить хотя бы она.

На вокзале людно. Мы растворяемся в суете. Гремят пластиковые колеса чемоданов, фоном звучит человеческий гомон. Заказываю два хот-дога и два стакана кофе. Желудок скручивает не от голода, а от того, как она жадно впивается зубами в горячую булку, а после довольно прикрывает глаза. И мне самому безумно хочется жрать. Обгладывать каждую ее эмоцию.

Никогда подобное не крутилось во мне. А тут сука, как волчок. Заведенный механизм, вечный двигатель, который она запустила в своих умелых руках.

Точно ведьма.

— Идем, — хватаю ее крепко и веду к поезду.

Должен отправить одну, но весь план катится к херам. Пока существует хоть один процент что я завтра сдохну, не могу не оторваться перед смертью.

— Ты не бросишь меня? — как чует, что внутри Вавилон рушится.

После всего что пришлось пережить, как отпустить ее?

Молчу, боюсь сморозить глупость. Не умею говорить красиво, не могу правильно выражать свои эмоции, которых во мне отродясь не было, пока в прицеле своей винтовки не увидел ее.

Показываю наши новые бумажки строгой тетке в форме, которая тщательно сверяет их с билетами.

— Да все там правильно. Я внимательный, — выхватываю из ее рук документы и подталкиваю Алину в теплый вагон.

Тетка молчит, видимо привыкла к замашкам вип-клиентов.

Ковровая дорожка скрепит под моими туфлями, вагон наполовину пуст. Перед новым годом цены в СВ до опизденения высокие.

— Наше, — открываю купе и пропускаю в него девчонку.

Она вздрагивает, когда дверь щелкает за ее спиной.

— Я даже не спросила куда приведет меня этот поезд. Бездумно пошла за тобой. Как тогда на дороге.

— Жалеешь? — спрашиваю, хотя знаю ответ.

Обхватываю ее плечи, снимаю пальто. Поворачивается ко мне, гордо приподнимает подбородок. Дикая.

Как ягоды в лесу, чтобы достать нужно все руки исцарапать. Что будет если их попробовать?

— Ты худшее, что случалось со мной, — отвечает и улыбается.

— А из-за тебя моя спокойная жизнь полетела к чертям собачьим, — выдвигаю встречную претензию.

— Спокойную тихую жизнь простого киллера, да? — язвит.

— Последнее время я подрабатывал охранником для одной особы. Избалованная, вредная, не мой типаж, — говорю, а сам запускаю ладонь под свободный свитерок Ягодки, — одним словом, настоящая заноза в заднице.

— Какой кошмар, — глубоко втягивает воздух, а ткань на моих джинсах натягивается при виде ее приоткрытых пухлых губ.

— Я тоже натерпелась. Находилась в компании хама, ублюдка, который водил меня по притонам и пару раз грозился замочить.

— Не повезло, — щипаю ее за сосок, когда поезд наконец приходит в движение, — а мне даже не заплатили за работу.

— Несправедливо, — расстегивает ширинку джинс и я готов слететь с катушек, когда ее кулак плотным кольцом обхватывает мой член.

— В Праге ты начнёшь новую жизнь, поняла? Я открыл счет на твое новое имя, снял хорошую квартиру. Первое время просто отдыхай, ходи по магазинам, салонам и барам. Ты должна забыть все, что произошло в Питере. У тебя будет время подумать где ты хочешь жить дальше. В Россию ты больше не вернешься, Алина. Учи язык, запишись на курсы.

Даю наставления, пока она доставляет мне удовольствие. Не вовремя, но потом будет некогда разговоры вести.

— А ты? — прижимается ближе, пока я пытаюсь сдержать себя и не наброситься на нее.

— Я не сделаю твою жизнь лучше. Наоборот. Я садист и убийца, помнишь? Хочу, чтобы ты вспомнила мозги Садальского. Вбила себе в башку эту картинку и все время прокручивала, когда будешь вспоминать меня. Я не стану хорошим мужем, заботливым отцом. Хищник навсегда остается таковым.

— Люблю тебя, — обхватывает мои губы и я чувствую, что они соленые, — какой есть, такого и люблю. И картинки в моей башке совсем другие. Как ты спасаешь. Закрываешь собой. Рискуешь. Целуешь. Ты любишь меня, Леон киллер?

— У нас мало времени на разговоры, — съезжаю с темы и усаживаю ее на стол.

Бегло расстегиваю пуговицы на джинсах, стаскиваю ненужную вещь и выкидываю прочь. Не могу запретить себе. Понимаю, что поступаю эгоистично. Но этого понимания оказывается чертовски мало. Я оголодал по ней с самой нашей первой встречи, и даже когда попробовал не смог насытиться. Жрал бы сутки напролет, без передышек, сна и усталости. Без эмоций, на голых инстинктах. Развожу ее ноги и резко вхожу. Хочу самому себе доказать что самовнушение работает. Что в груди не разливается непонятное тепло, стоит увидеть ее улыбку. Что я все ещё адекватный, здравомыслящий мужик, а не ванильный ушлепок. Она выгибается, тает в моих руках. Засаживаю на всю длину, но она все равно приникает глубже. Подаётся вперёд, жадно впивается в губы. Цепляется пальцами за мой затылок, прижимается крепче. Вонзается как в спасательный круг. Маленькая. Глупая. Хочется раздавить ее в своих объятиях. Сжать до хруста костей, вбить в себя метровыми гвоздями намертво. Так никогда не было и уже никогда не будет. Снимаю ее со стола и перекладываю на полку. Стаскиваю свитер полностью и отправляю следом за джинсами. Ярость ослепляет, когда вижу на ее белоснежной коже кровоподтеки. Ягодка все понимает, уже научилась меня считывать покруче всяких детекторов.

— Пожалуйста, потом, — шепчет.

Заключает моё лицо в ладони, снова вынуждает впиться губами в свой сочный рот. Манипулирует, веревки вьет. Блядь, и я позволяю это делать. Сам не раздеваюсь, потому что чувствую как ткань противно липнет, саднит свежие раны. Но боли нет. Ни хрена нет кроме нее на моем члене.

Я всю свою гребанную жизнь дорожил своей свободой. Убеждал себя, что впереди меня ждёт безграничный мир, когда я наконец оставлю свои затеи и решусь уйти на покой. Но идиотское стечение обстоятельств взорвало этот микрокосмос и закольцевало мою орбиту. Взращиваю скорость. Увеличиваю темп. Сжимаю в руках ее грудь, призывно прыгающую от яростных толчков. Тесное купе быстро наполняется запахом секса, впитывает пороки. Проклинаю ее за каждую подобную мысль, что допустил. Другому отдать не смогу и сам брать не смею. Ебучая святыня. Карма за все мои проделки.

— Антон, — выдыхает.

Звук ее голоса как стимулятор проходится по напряжённым до боли мышцам. Замыкает внутри все живое. Коротит. Хочу вонзиться зубами в ее плоть, а после слизывать кровь и залечивать раны. Снова и снова, как в адский жерновах. Чтобы ее так же как и меня метало по пылающей в бездне клетке.

Она кончает. Бурно. Ярко. Едва успеваю вытащить, практически заставляю себя.

Не отпускает. Не даёт отстраниться даже сейчас. Продолжает цепляться, будто чувствует неладное. Снова сдаюсь и укладываюсь на спину. Приподнимаю и укладываю на свою грудь. Как подорожник прикладываю к зияющим ранам. Царапины Королева не причём. Что-то намного глубже рвется и трещит.

— Знаешь, — бормочет, — если все что произошло со мной в жизни должно было случится для того чтобы я встретила тебя, я ни о чем не жалею.

Прикрываю глаза, стискиваю зубы. Мысленно заставляю ее замолчать.

— В твоей жизни ничего не случалось, — пытаюсь звучать ровно. — Пани Новак просто приснился кошмарный сон.

Блядь, мне самому не очень нравится как теперь звучит ее новая фамилия. Наступаю себе на горло, продолжаю толкать речь.

— В ее тихой и мирной жизни, никогда не было разрушающих препаратов, угрозы для жизни, и траха с отморозками.

— Не говори так, — касается пальцами моих губ. — Знаешь, я в начале подумала, что мы должны как-то остановить все это безумие. Уничтожить этот кошмар. Люди не должны страдать, злодеи обязаны быть наказаны. А потом, всего лишь на маленький миг представила что тебя не станет и внутри все перевернулось.

Поднимает голову, заглядывает в глаза. Что отыскать там пытается, хрен знает. Наизнанку же выворачивает. Ранит, а сама не замечает.

— Мы никому ничего не должны, только себе, — всхлипывает, — от меня так часто чего-то требовали. Втискивали в рамки, словно заставляли проживать чужую жизнь. Я всегда делала как нужно, самостоятельно стёрла грань между «хочу» и «надо». Вот ты, чего ты хочешь на самом деле?

Спрашивает, а у самой губы дрожат.

Чего я хочу? По-моему у меня на лбу это написано. Мигает красной лампой пожарной сигнализации. Ее хочу. Всю. Целиком и полностью. Отрезать от мира, запереть как тогда и поставить мир на паузу. Ни с кем не делить. Ни с кончеными подружками, ни с мужиками коллегами. Отнять нормальную жизнь, изуродовать течение времени под свой вкус. Понимаю, что это сделает ее несчастной, вернет ненависть, и злоба сама собой просыпается. Она и так достаточно натерпелась и я просто обязан преподнести ей такой щедрый подарок. Пусть и на стены лезть придется после этого. Приглядывать издали, истязать себя такой извращённой пыткой. Оставить полностью духа не хватит. Видать участь у тени такая — таскаться следом. И если это называется любовь, ебал я в рот того, кто это придумал.

— Жрать хочу, — отвечаю вместо этого.

Ума хватает не воспроизводить сопливую хуйню, которую успел сочинить.

— Спрошу у них, что съедобного есть.

— Я никогда не была в вагоне-ресторане. Даже не представляю как там все выглядит.

— Серьезно? — не скрываю своего раздражения.

Меньше всего мне бы сейчас хотелось, чтобы над ухом кто-то чавкал. Нервная система разъебана. Боюсь что общество посторонних, сорвёт резьбу окончательно.

— Давай сходим, пожалуйста. Будто у нас свидание. Сделаем вид что познакомились в поезде, и ты пригласил меня на свидание.

— Обычно свидание заканчивается трахом, не наоборот.

Борщу умышленно, хочу вызвать негодование. Взываю к остаткам разума. Какие к черту свидания? Хочу немедленно и на дальнейшее будущее отбить идиотскую тягу романтизировать отморозков.

— Ладно, забудь, — качает головой.

Только сейчас начинает смущаться своей наготы. Прикрывается. Закрывается от меня. А разве не этого я желал? Вот она нужная дверь, в которую нужно долбить. Но вместо того чтобы выбивать с ноги рухлядь, сам трещу по швам.

— Одевайся, сходим.

Ее глаза загораются, и я начинаю тлеть сам.

Даю себе возможность слегка оттянуть собственную казнь. Она болтает без умолку, когда мы минуем другие вагоны. Ест с таким аппетитом, что начинает хотеться жрать. Оживает на моих глазах. Возможно организм даёт защитную реакцию, я в этом не шарю. В большей части слушаю, позволяю тараторить. После десерта мы возвращаемся в купе и снова трахаемся. Делаю всё, для того чтобы выбить из нее все силы. А после сижу в темноте вагона и наблюдаю как на обнаженное тело бросают тень ветки деревьев. Она безмятежно спит, а мое время подходит к концу. Самые быстрые четырнадцать часов в жизни. Поезд останавливается, желтый свет перрона наполняет тесное пространство. Обрисовывает своим теплом ее черты. Краду на мгновение ее образ черной тенью. Вдыхаю напоследок сладкий запах. Вместо поцелуя утыкаюсь носом в макушку. Знаю, что уже никогда не позволю себе оказаться настолько близко. Резко отстраняюсь и выхожу прочь. Сметаю всех на своем пути, по дороге к выходу. Бегу от нее. От себя. От того что внутри вспарывает и душит. А после провожаю взглядом последний вагон, оставаясь стоять среди опустевшего Минского вокзала.

Звонок телефона возвращает в реальность. Слегка остужает мозги.

— У тебя получилось? — слышу, когда подношу трубку к уху.

— А ты сомневалась?

— Господи, Антон, — выдыхает с облегчением.

Тоже ревёт, или мне кажется.

— Когда будешь?

— Через три часа регистрация, — придерживаю плечом трубку и сверяюсь с часами.— Ляля, ты уверена что это хорошая идея? — на всякий случай спрашиваю.

— Я больше никому не верю, — следует короткий ответ.

Такой же короткий, как и текст «Минск-Дублин», в моем электронном билете.

Торможу бомбилу, затыкаю уши наушниками. Но музыке не удается перебить заебчивый стук о рельсы уходящего поезда.

Скоро попустит.