Deus, ex-machina

Глава 3.3: Жертва

– И что это такое, кто бы мне сказал?

Как Язон мог пользоваться приборами "Неотвратимого возмездия", он не знал, но факт оставался фактом. Впрочем, среди специалистов Ойкумены давно уже ходит молва о "втором зрении" – открывающейся в минуты возбуждения способности видеть то, что не видит глаз – показания удаленного прибора, повреждения механизмов в труднодоступных местах… Правда, Язон не был специалистом в общепринятом смысле этого слова… но это не мешало, а, очевидно, даже помогало ему. Ненависть и боль раскрыли в нем то, что, как полагали он сам и доктор Илов, было скрыто в каждом жителе Ойкумены.

– Если уж ты не знаешь… – Трис стояла рядом с Эйден и также смотрела в окуляр паралаксного видоискателя. А в этом окуляре уже прекрасно можно было разглядеть непонятный корабль.

Вообще-то он был похож на фрегат, правда, более угловатый, с какими-то выступающими частями. Главным же отличием его было две странного вида короткие серебристые "сигары", висящие под каждым из корпусов.

– Он остановился, – сказала Эйден.

– Вижу, – ответил Язон. – Бездна его раздери, что все это значит? Еще один охотник? Так чего в одиночку, неужели не понятно, что справимся мы с любой одиночкой? И почему не приближается?

– Капитан… – неожиданно сказала Персефона, – может, мне…

– Там что-то происходит… – перебила ее Трис. Действительно, на странном фрегате происходило какое-то движение.

– Сколько до него?

Эйден включила дальномер.

– Тринадцать миль и четыре стадии.

– Восемь минут лету… непонятно… Персефона, Вы что-то хотели предложить?

– Я могла бы слетать к этой штуковине. Посмотреть, так сказать, поближе.

– Зачем это? – вскочил со своего места Дит, но капитан остановил его.

– Правильно мыслите. Слетайте, но держитесь от него на расстоянии пулеметного выстрела. А мы пока попробуем к нему приблизиться… что ж это у него под брюхом?

– Может, торпеды? Какие-нибудь дальнобойные… – предположила Тристана, глядя вслед удаляющейся Персефоне.

– А смысл? За те шесть минут, что торпеда проходит пятнадцать миль, я сто раз успею уйти с ее курса. Больше это похоже на бомбы, но одной такой бомбы хватит, чтобы взорвать остров. Да и небезопасно возить так бомбы, на внешней подвеске – шальной снаряд – и весь фрегат в бездне…

Трис смотрела в окуляр, а думала, как ни странно, об Эйден. Она часто думала о ней, об их отношениях, когда оставалась в одиночестве. Тристана никак не могла разобраться в своих чувствах, а тем более не могла понять ее чувства к себе.

Воспитанная в жестоких условиях трущоб Среднего Мира, Трис была чужда эмоциональности, не знала, что такое любовь и, вероятно, не умела любить. Тем не менее, Эйден пробудила в ней чувства – нежность, желание защитить… и еще что-то, от чего становилось очень хорошо, когда они были вместе, от чего начинала кружиться голова, когда кто-нибудь из них легко касался другой. И страх. Сильный страх, что это прекратится.

Возможно, это и была любовь, но они были слишком сдержаны для того, что обычно называют любовью. Они словно боялись признаться друг другу в том, что и так было давным-давно известно не только им, но и всем окружающим. И это тревожио Трис. А Эйден, казалось, ничто не тревожило. Рядом с Тристаной она ожила, заиграла как язычок пламени, в честь которого она получила свое имя. И Трис чувствовала себя от этого такой счастливой…

– Капитан, он отсоединил эти… штуки.

– Вижу. Хм… Но ведь это не могут быть корабли? Слишком маленькие, там человек не уместится. И к тому же…

– Они горят!

Действительно, в задней части каждой из двух "сигар", которые теперь зависли под фрегатом, появился факел пламени.

А потом произошло невероятное…

Персефона наслаждалась полетом, несмотря даже на неведомую угрозу, которую она ощутила, увидев непонятный корабль. Скорость ее аэроплана была довольно большой – несколько раньше они с Дитом придумали и создали разгонное устройство, так что начальная скорость "Уху" составила 100 – 120 миль в час, но, конечно же, постепенно затухала. Вместе с тем, они находились сейчас неподалеку от Бездны, и воздушные потоки здесь были довольно сильны.

Лу тихо ворковала в своей корзинке – ей тоже нравился полет. Ничего не предвещало беды. Перси не могла знать, что именно в это время зависшие под корпусом чужого корабля "сигары" начали двигаться, и двигались они совершенно неестественно.

Если бы, допустим, облако полетело строго прямолинейно – сторонний наблюдатель счел бы это странным, а если бы оно резко, словно на стену напоровшись, остановилось, а потом еще и повернуло на 90 градусов прямо на месте? Неудивительно, что команда "Неотвратимого возмездия" была шокирована – "сигары" вели себя именно таким образом, совершенно невероятным для Ойкумены. А человека всегда пугает неведомое…

"Уху" не имел на борту мощной оптики, поэтому "сигары" Персефона заметила довольно поздно, но сразу поняла – это угроза. Слишком уж целенаправленно двигались они к "Неотвратимому возмездию", маневрируя при этом во внушающем ужас броуновском танце.

«Дит не сможет прицелиться по ним,» – думала Персефона; она бы не очень удивилась, что как раз в этот момент Дит вместе с сестрами Пэддл пытается прицелиться в приближающиеся торпеды – и не может сделать этого.

Реальность опрокинула расчеты капитана – "сигары" во-первых, двигались слишком быстро, а во-вторых, существовала вероятность того, что они наведутся на фрегат.

– Кто знает? – говорил Язон. – Если они могут так маневрировать, от них всего можно ожидать.

Персефона приняла решение и двинулась навстречу торпедам, доставая из-за сидения толстую черную трубу (при этом Лу испугано взлетела, но тут же вернулась на свое место). В трубе было еще одно изобретение Дита – портативная малогабаритная торпеда. Она была очень недальнобойной и несла небольшой заряд, но при этом была куда быстрее обычной и снабжалась чрезвычайно чувствительным гироскопом.

Сигары уже были очень близко. Они двигались просто неправдоподобно быстро. Перси успела хорошо рассмотреть первую. Вблизи она казалась еще более чужой – обтекаемый зеркально-серебристый корпус, на котором переливались алые отсветы Ядра, казалось, появился в этом мире из какой-то другой реальности, живущей по совершенно иным законам.

К счастью, Персефона заметила, что хаотичные прыжки "сигары" все-таки имели определенный порядок; так, начиная перемещение во фронтальной плоскости, торпеда двигалась прямолинейно, пока не достигала нужной точки; там она на некоторое время перемещалась вперед, а затем начинала очередной маневр. Все происходило очень быстро, а времени, чтобы прицелиться не было вовсе, поэтому Перси скорее уповала на Творца и Пророка Уотса, когда, наведя тубус на выбранную точку упреждения, выпустила торпеду.

Вспышка взрыва на мгновение ослепила приникших к окулярам членов экипажа. Когда миг ослепления прошел, ближней к кораблю "сигары" уже не было. Она просто исчезла, словно была иллюзией.

– Их можно уничтожить! – радостно закричал Дит. – Теперь только бы вторая хоть на мгновение перестала метаться…

Вторая торпеда, тем временем, стремительно приближалась. Персефона в отчаяньи закусила губу – она понимала, что ничего не может сделать с ней. На борту "Уху" из оружия осталась только картечница, из которой вряд ли можно было повредить торпеду.

В отчаянии Перси решилась на таран, и почти преуспела, однако "сигара" грациозно увернулась от относительно неповоротливого планера. Тем не менее, неожиданная атака и невесть откуда появившийся объект, казалось, озадачили странный аппарат. Он замер и буквально на месте развернулся к планеру.

Считаных секунд хватило Диту чтобы поймать в прицел сигару и всадить в него, один за одним, несколько снарядов. Увы, для "Уху" эти секунды оказались роковыми – в носовой части странного аппарата вспыхнул огонек – открыл огонь встроенный пулемет. тяжелые пули быстро искрошили легкое крыло планера, и когда "сигара" от выстрелов Дита отправилась в небытие, "Уху" уже стремительно несся в кромешную бездну, а фрегат, принесший две страшных «сигары», развернувшись, спешил убраться восвояси.

Преследовать его не стали.

Оцепенение – вот как можно назвать чувство, овладевшее экипажем "Неотвратимого возмездия".

Все молчали. В наступившей тишине особенно резкими стали те звуки, на которые обычно не замечаешь – скрипы конструкций, постукивания механизмов…

Все смотрели на Дита. Тот стоял бледный, как труп, даже тонкие губы стали синюшными, словно от лица канонира разом отхлынула вся кровь.

Он не заплакал, хотя многие ожидали именно этого; к тому же его глаза предательски блестели невыплаканными слезами, но…

Он не заплакал. Молча развернувшись, Дит ушел в кубрик, где просто сел на рундук и стал смотреть в переборку, молча и страшно.

Но смерть Персефоны не осталась неоплаканной. Стоило Диту уйти – и Эйден поняла, что это конец, что Перси, с которой они так сдружились, Перси, которая всегда была веселой и жизнерадостной, погибла.

Она зарыдала. Сначала тихо, почти неслышно – вздрогнули плечи, спина… затем громко, уже не сдерживая себя…

И вновь, как и раньше, на Большом Тантале, Тристана заключила весталку в свои объятия, прижав к себе – или прижавшись к ней, трудно было понять; но это только усилило истерику девушки – уткнувшись в жесткий ежик волос Тристаны, Эйден принялась рыдать в полном смысле этого слова.

Трис не знала, что сказать, чем успокоить Эйден. Её губы шептали слова утешения, но сама она, вряд ли в данную минуту понимала, что именно говорит. Простые слова, такие глупые и банальные… Их обычно говорят всегда, пускают по ветру, позволяя перекликаться эхом на все лады. От этого смысл их уже давно утрачен, и редко кто может вложить искренние чувства, в этот набор ставших пресными звуков.

Тристана понимала это и оттого подкрепляла слова действиями. Её руки гладили спину Эйден, мягко скользили по плечам, играли с волосами…

Как бы ужасно это ни звучало, Тристану не столько тронула смерть, сколько отчаянье Эйден. Она не была близко знакома с Персефоной, а смерть видела и раньше, даже сама убивала – на дне общества Серединных Миров откровенно правил закон "убей, пока не убили тебя", и во всяком случае, Адонис был не единственным.

А вот страдание Эйден, пусть и куда менее страшное, чем гибель Персефоны, вдруг оказалось для Тристаны очень болезненным, словно плохо было ей самой. Было и еще кое-что – в разум Трис холодной змейкой вкралась мысль, приведшая ее в ужас. Она неожиданно подумала, что было бы, если бы, например, она не успела тогда, на Большом Тантале. И Тристана настолько ясно представила себе это – Эйден, такую красивую, раскинувшуюся на летном поле со стрелкой в нежной, изящной шее…

Эта мысль оказалась настолько страшной, что Трис на миг замерла в ужасе. Этот страх, который она сейчас познала в полной мере, отныне навсегда поселился в ее душе. И этот страх стал ключиком, открывшим двери чувств Тристаны; бензином, превратившим дотоле почти незаметный огонек ее любви в бушующее пламя.

Она несмело коснулась губами щеки Эйден; кожа была влажной и соленой от слез, и от этого Трис испытала прилив нежности. Ее губы стали смелее касаться щек Эйден, осушая слезы с бледной кожи девушки. А затем произошло первое, еще совсем несмелое соприкосновение мягких губ, одновременно неожиданное и приятное…

На миг Эйден забыла обо всем – о Персефоне, об ужасной истории Язона, об Оке с его неведомой и страшной властью… В этом мире не было ничего, существовала лишь Тристана и ее нежные прикосновения…

– Я не отдам тебя, – прошептала Тристана, отрываясь от губ Эйден, – слышишь? Никому никогда не отдам. Не хочу, не хочу терять тебя…

Эти слова вернули Эйден к реальности. Она вновь вспомнила смерть Перси, вспомнила – и отстранилась, высвобождаясь от объятий Трис.

– Что мы делаем? О чем мы думаем? Разве об этом нужно думать сейчас? – слова и чувства Эйден были спутаны, она сама не понимала, что хочет сказать, что сделать… то, что произошло, было бы так прекрасно… если бы не трагедия, произошедшая не более получаса назад… – Мы не можем, не имеем права!

– Но… почему? – недоуменно спросила Тристана, но было уже поздно – Эйден отвернулась от нее и бросилась на корму, туда, где еще час назад стоял аэроплан Персефоны.

Тристана с размаху ударила кулаком в комингс (12) двери, за которой скрылась Эйден. Руку обожгло болью, но Трис только зубами скрипнула. Она чувствовала горечь, при том чувствовала ее буквально.

«Она вернется», – говорил внутренний голос и сам себе отвечал. – «А если нет? Если теперь их отношения вновь испортятся?»

И сколь логичной бы не казалась мысль, что это – лишь мгновенное настроение, что Эйден обязательно к ней вернется – червь сомнения, питающийся страхом потерять ее, превращался в душе Трис в страшное чудовище по имени паника. Чувства, которые до этого скрывались в глубине души Тристаны, прорвали плотину и затопили ее душу кипящей лавой. Это было больно… но, как ни странно – и приятно одновременно.

Сложно было сказать, сколько Трис простояла так, привалившись к комингсу двери. Проще сказать так – она стояла до тех пор, пока не услышала стремительно приближающиеся шаги. А затем в рубку ворвалась Эйден, ее глаза ярко блестели, на щеках играл румянец, а нежные губы улыбались. Она тут же заключила Тристану в обьятия, едва не подняв в воздух, а затем сама поцеловала ее в губы, неумело, но страстно.

И Тристана не стала ни удивляться, ни задаваться вопросом, что случилось – это было не важно. Важно было то, что вот, сейчас ее любимая обнимает ее, что их губы встретились, даря друг другу ласку… Трис словно боялась спугнуть свое трепетное счастье, лишь ее губы без слов рассказывали Эйден историю нежности.