Для тебя

Глава 9

Как это ни странно, именно после того, как Эдик почти что в открытую признался мне в своих чувствах, мы наконец-то сумели по-настоящему подружиться.

Иногда с его молчаливого разрешения я бессовестно пользовался тем, что он ко мне неравнодушен: например, демонстрировал свое разочарование, когда он упрямился или ленился — после этого он, поворчав для виду, брался за дело всерьез. Если же Эдик старался как следует, то я обязательно поощрял его каким-нибудь ласковым словом или прикосновением — как собачку, правильно выполнившую команду дрессировщика. У меня вошло в привычку слегка флиртовать с ним, чтобы поднять настроение или заставить улыбнуться, а намеки на нежные чувства Эдика ко мне стали чем-то вроде домашней шутки, понятной только нам двоим.

Я стал больше доверять ему — во многом из-за того, что Эдик строго соблюдал неприкосновенность моего личного пространства.

Между нами по-прежнему был постоянный физический контакт из-за его болезни, но он никогда не пытался сделать его более тесным или затянуть дольше необходимого. После того пьяного поцелуя мне было не на что пожаловаться в этом отношении.

Впрочем, я ни минуты не сомневался, что это было частью хорошо продуманного плана. Если я дрессировал его, как собачку, то он приучал меня к себе, как капризную и независимую кошку, старым проверенным методом — не делать резких движений и терпеливо ждать, пока животное само прыгнет к тебе на колени и даст себя погладить.

Я не ожидал, что он может быть настолько чутким и внимательным, особенно учитывая то, что ко всем остальным он относился одинаково равнодушно. Эдик по-прежнему не желал сближаться ни с кем из ребят, посещавших оздоровительный центр, а приезжавших к нему во время каникул бывших одноклассников он впустил в дом только по моему настоянию.

Я предусмотрительно не стал оставлять их с Эдиком наедине — он запросто мог нагрубить им, лишь бы спровадить поскорей, а при мне ему поневоле пришлось изображать приветливого хозяина.

Гостей было трое: парень и две довольно симпатичные девушки, которые тут же начали со мной заигрывать. Против ожидания, Эдик отнесся к этому совершенно равнодушно. На парня он обращал еще меньше внимания, а тот буквально не сводил глаз с Эдика. Наблюдать за ним было очень забавно — никогда не думал, что один парень может так открыто показывать свой интерес к другому.

Он постарался сесть поближе и тщетно пытался втянуть Эдика в разговор, при этом то и дело как бы случайно прикасаясь к нему, например, передавая чашку с чаем.

Парнишка, кстати, был очень хорошенький, даже на мой гетеросексуальный взгляд — была в нем какая-то смутная, совсем не мужская притягательность. Я это почувствовал, хотя и остался равнодушен — просто отметил про себя, как некий забавный факт.

Раньше мне не приходилось близко общаться с геями и бисексуалами, конечно, если предположить, что все мои знакомые были достаточно откровенны. Хотя на это вряд ли можно рассчитывать, учитывая, что большинство людей не слишком лояльно относятся к подобным вещам.

Правда, был один парень на моем курсе, который с первых дней не скрывал своей ориентации. Его «друг» иногда появлялся у нас в универе — при встрече они целовались, как это принято у обычных пар, абсолютно не обращая внимания на публику. Сначала народ хихикал и перешептывался за спиной, были и те, кто предлагал проучить гомика, чтобы не зарывался, а потом все как-то поуспокоились. Привыкли, наверное, а может, дело было в том, что время шло, а парень был все тот же, и он продолжал регулярно встречать Генку после лекций. И на первом курсе, и на втором, и на третьем… Похоже, им и вправду было хорошо вместе, и не особенно интересно, что мы думали по этому поводу, а такой аргумент действует даже на самых скептически настроенных недоброжелателей.

— Этот пацанчик на тебя, кажется, запал,— сказал я, когда мы проводили наших гостей.

— Знаю, — слегка раздраженно сказал Эдик, — он еще в школе бегал за мной, как влюбленная девчонка. Надо же, до сих пор дурь не прошла. Блин, как же я устал от этой пустой болтовни, полдня потеряно даром. Надо будет напомнить Федору, чтобы не пускал ко мне посторонних.

— Только девиц, или парня тоже?

— Особенно его. Ну сам подумай, зачем мне это надо? Если ему позволить, он будет торчать тут с утра до вечера. Станет всюду таскаться за мной, смотреть грустными глазами, вздыхать. У некоторых людей совсем нет гордости. Навязываются со своими чувствами и не понимают, как это жалко выглядит.

Я слушал молча — ситуация становилась все более забавной. Наконец Эдик запнулся на полуслове и замолк, терзая очередную пуговицу на рубашке.

— Я не такой, — неуверенно сказал он.

— Такой-такой, — злорадно сказал я. — И оставь в покое эту несчастную пуговицу, она уже едва держится.

Эдик что-то проворчал и переместился к компьютеру, развернувшись ко мне спиной — так он обычно показывал, что обижен и не желает общаться. Пуговицу он оторвал и положил в карман, как будто поставив этим точку в нашем разговоре.

Весь вечер он подчеркнуто игнорировал меня и играл в какую-то тупую игру в стиле «беги и стреляй». На экране монитора то и дело разлетались во все стороны кровь, кишки и прочие части расчлененных вражьих тел. Вдобавок Эдик из вредности включил звук через колонки на полную громкость. Я не повелся на провокацию и сделал вид, что меня это ничуть не раздражает, тем более что издаваемые умирающими монстрами жуткие звуки были весьма оригинальным саундтреком к лекциям по хирургии, которые я перечитывал.

— Ты меня ненавидишь, наверное, — со вздохом сказал он, когда я помогал ему укладываться в постель.

— Иногда ты ужасно меня бесишь. Но я тебя не ненавижу.

Действительно, временами Эдик здорово доставал меня своими выходками, но я постепенно привык относиться к этому проще. Можно сказать, что я привязался к нему. Эдик стал для меня чем-то вроде младшего братишки, которому не даешь спуску, злишься на него и ругаешь, но все равно любишь — несмотря ни на что, так уж получается. Правда, когда я неосторожно поделился с Эдиком своими ассоциациями, он здорово психанул, а потом дулся на меня целый вечер. Похоже, он так и не оставил надежды когда-нибудь понравиться мне в другом качестве, но я уже давно перестал напрягаться из-за этого. Можно сказать, привык к этой его маленькой и безобидной странности.

Куда больше меня беспокоило то, что Эдику не становилось лучше. Его врач, похоже, и не рассчитывал на это, и все его лечение заключалось в том, что он почти постоянно держал Эдика на снотворных и антидепрессантах. Регулярные упражнения сделали Эдика физически более крепким, но какого-либо прогресса в излечении болезни не было. И он, как и я, не мог не замечать этого.

К счастью, с наступлением весны все свободное время Эдика заняла учеба — ему предстояло наконец-то сдать выпускные экзамены. В дом зачастили незнакомые люди с бумагами в толстых конвертах — Эдик по нескольку часов решал какие-то мудреные тесты под их бдительным присмотром, пока я маялся от безделья.

От скуки я свел знакомство с Семеном, хозяйским шофером, который давно косился на мою «четверочку». Как оказалось, вовсе не из брезгливости — моя побитая жизнью лошадка вызывала у него нежные ностальгические чувства. У Семена были золотые руки, и он скучал по тем временам, когда машина была чем-то вроде конструктора «Лего» для взрослых. Дорогие хозяйские тачки ломались редко, и в таких случаях их отправляли в сервис, так что Семену было решительно нечем себя развлечь. Я хоть и был сносным водителем, но слабо представлял, что у машины внутри, так что с удовольствием отдал ее в руки Семена, который перебрал ее по винтику, после чего старушка дивно похорошела и перестала преподносить мне неприятные сюрпризы, вроде неожиданно заглохшего посреди дороги мотора или черного дыма из выхлопной трубы.

Получив отремонтированное средство передвижения, я от нечего делать наведался наконец-то в город, и по чистой случайности столкнулся с одной из своих старых подружек. Светка была девчонкой веселой и без комплексов, готовой к постельным подвигам в любое время дня и ночи, так что я с удовольствием положил конец своему воздержанию. Правда, возвращаясь домой после очередной встречи, я каждый раз чувствовал себя виноватым перед Эдиком, который, пока я развлекаюсь, чахнет над учебниками, да еще наедине со своим неразделенным чувством.

Кажется, он догадывался, для чего я мотаюсь в город, но почему-то не проявлял ни тени ревности — он вообще удивительно спокойно относился к присутствию женщин рядом со мной, я это заметил еще во время визита его хорошеньких бывших одноклассниц. Однажды по недосмотру я привез на воротнике рубашки пятно от Светкиной помады и в таком виде явился к Эдику — он немало поехидничал по этому поводу и вовсе не показался мне расстроенным.

Бывали моменты, когда я был почти готов поверить, что он наконец-то избавился от своей нездоровой привязанности ко мне. И тут же ловил на себе его тот самый особенный взгляд — когда он был уверен, что я этого не замечу. Как только он понимал, что в очередной раз спалился, то смущенно отводил глаза и тут же начинал грубить или капризничать, точно пытаясь отвлечь меня, а, может, и нарываясь на наказание за проявленную им слабость.

Евгений Петрович, конечно же, мог избавить Эдика от всех формальностей, связанных со сдачей экзаменов, заплатив не такую уж большую по его меркам сумму. И я отлично понимал, почему он этого не сделал: он, как и я, старался найти Эдику какое-то занятие. По сути дела, мы всего лишь отвлекали его, тянули время, пытаясь отодвинуть тот момент, когда Эдику придется принять тот факт, что его жизнь не изменится, и он навсегда останется инвалидом. И свое будущее он должен планировать исходя из этого. И я абсолютно точно не хотел быть на месте человека, которому придется сообщить моему пациенту эту неприятную новость.