Для тебя

Глава 11

Подписанные Эдиком бумаги Евгений Петрович отвез на следующий же день — видимо, боялся, что сын все-таки передумает. К моему облегчению, босс не стал задавать никаких вопросов по поводу того, как я добился согласия своего пациента, и вообще делал вид, что нашего с ним разговора не было.

Я был готов к тому, что придется перебираться вместе с Эдиком в больницу или ежедневно ездить в город: оказалось, напрасно — нам разрешили проводить лечение в домашних условиях, правда, под наблюдением специалиста. Оставалось надеяться, что мой босс не разорится на оплате всех этих бонусных услуг, и у него останутся деньги на мою зарплату.

Присланная для проведения процедур медсестра наверняка была профессионалом в своем деле — на работу в такие фирмы не берут кого попало, но она мне сразу не пришлась по душе. Судя по тому, какие она задала вопросы и как слушала ответы, Анна принадлежала к моему нелюбимому типу медработников, для которых пациент всего лишь абстрактный набор симптомов. Среди тех, кто занимается исследовательской работой, таких людей особенно много.

Курс лечения оказался несложным — внутривенные инъекции препарата в течение десяти дней. На это время следовало прекратить прием других лекарств и избегать физических нагрузок, а в остальном пациент мог вести привычный для себя образ жизни.

Я подробно рассказал Анне о своей квалификации, а также о характере больного, которого лучше лишний раз не нервировать. Видя, что она упорно не желает понимать намеков, я плюнул на дипломатию и высказался прямо:

— Нет необходимости тратить на нас свое время. Инъекции я сделаю сам, вам останется только заполнить бумаги.

— Это исключено. По протоколу исследования процесс должен быть под контролем на всех стадиях, — пояснила она. — И для пациента так будет лучше.

— Мне он доверяет, а вы чужой человек, — возразил я.

— Вот и хорошо. Лучше, если вы не будете ассоциироваться у него с неприятными ощущениями. Знаете, почему хозяевам не рекомендуют бить собаку поводком? Закрепляется неправильный стереотип поведения, собака начинает бояться поводка, и хозяину становится сложно вывести ее на прогулку. Аналогия понятна?

— Не очень.

— Это очень болезненная процедура. Будет лучше, если вы останетесь в стороне от самых острых моментов. Потом вы сможете эффективнее успокоить пациента и настроить на дальнейшее лечение.

Я пытался было возразить, но она поставила точку в нашем споре.

— Я несу ответственность за эту часть исследования. Вы сможете участвовать в процессе ровно настолько, насколько я вам это позволю. В зоне эксперимента не должно быть неучтенных факторов, в том числе, связанных с психологическим состоянием пациентов.

Больше я решил с нею не спорить — раздражать человека, который будет втыкать иголку в Эдика, было бы неблагоразумно. Что же касается неучтенных факторов — я был уверен, для нашего случая в ее исследовании не найдется нужной категории, чтобы поставить рядом галочку.

Перед первой инъекцией Эдик не терпящим возражений тоном приказал мне выйти из комнаты. Что же, следовало ожидать, что он не захочет показать передо мной свою слабость.

Когда я вернулся, то от его самоуверенности не осталось и следа. Бледный, с искусанными губами, он испуганно вцепился в мою руку.

Анна с деловым видом складывала инструменты в сумку.

— Что, каждый следующий раз будет все больнее? — спросил Эдик.

— Нет, не больнее, дольше. Кстати, хочешь совет? Не пытайся сдерживаться. Кричи, ругайся, плачь. Не держи боль в себе, будет легче. Если окажется, что у тебя низкий болевой порог, то считай, повезло — где-то в середине курса начнешь терять сознание. До завтра. Осталось еще девять раз.

Эдик посмотрел на меня и, прежде чем я успел что-то сказать, покачал головой.

— Не спрашивай. Пойдем лучше погуляем.

Мы гуляли почти два часа и даже опоздали к обеду — удивительно, но Федор, который обычно готов был нас живьем съесть за малейшее нарушение режима, в этот раз не сказал ни слова.

На прогулке мы разговаривали на самые разные темы, точнее, говорил я, а Эдик лишь вставлял короткие реплики, когда я замолкал. Вскоре я понял, что ему нужен какой-то «белый шум» для фона и понес все подряд, что приходило в голову, лишь бы его отвлечь.

О самом главном я так и не решился заговорить — впрочем, его «не спрашивай» мне было вполне достаточно, чтобы понять все без лишних слов. Эдику было больно и страшно. И я не собирался позволять ему и дальше мучиться в одиночку.

Хорошо, что я сообразил договориться с Анной об утренних визитах — целый день ожидания был бы для Эдика непосильным напряжением.

Анна явилась точно в назначенное время, за что я был ей особенно благодарен — мы оба слишком нервничали, чтобы спокойно перенести даже несколько лишних минут ожидания. Вслед за ней в комнату вошел босс — вот уж кого я не чаял увидеть в такое время.

— Привет, пап, — как ни в чем не бывало поздоровался Эдик. — Мы еще не закончили, зайди попозже.

— Я никуда не уйду, — твердо ответил тот.

— Не стоит смотреть на это, — непривычно мягким голосом сказал Эдик, — тебя это расстроит.

— Ты не можешь быть один в такой момент.

Ну почему же единственный человек в этом доме, который все правильно понимает, готов меня сожрать с потрохами!..

— Андрей останется со мной, — вдруг заявил Эдик. — От него больше пользы, он почти что врач. Как ты говоришь: каждый должен заниматься своим делом. Так что иди, рули бизнесом, сделай еще немного денег, они нам пригодятся.

Я не верил своим ушам — Эдик разговаривал с отцом так, как будто ему предстояла не болезненная процедура, а прогулка по парку.

— Помнишь, мы собирались в круиз вокруг света? — продолжил он.

— Конечно, помню.

— Вот вылечусь и поедем. Иди, у нас все под контролем.

Евгений Петрович нерешительно посмотрел на меня, и я кивнул, демонстрируя уверенность, которую совсем не чувствовал.

— У него больное сердце, — пояснил Эдик, когда отец вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. — Лучше ему не видеть, как все это происходит. И тебе тоже, Андрей, так что можешь быть свободен.

— Да пошел ты, — решительно сказал я, — нечего тут командовать. Вместе так вместе, начинай понемногу привыкать.

— Возьми его за руку, — посоветовала Анна, набирая в шприц лекарство.

Эдик даже не вздрогнул, когда тонкая игла вошла в вену — эта была не та боль, которой он боялся. Шприц медленно наполнился кровью, Анна плавно нажала на поршень, и лекарство начало свое путешествие по кровеносным сосудам.

Эдик стиснул мои пальцы и откинул голову назад. На висках выступила испарина, из зажмуренных глаз текли слезы. Тело свело мучительной судорогой — оно как будто протестовало против вторгшейся в него чужеродной субстанции.

Мне не раз приходилось видеть людей, испытывавших сильную боль, но в такие моменты не до переживаний, нужно чем-то помочь, а если это невозможно, то хотя бы облегчить их страдания.

Но сейчас эта дрянь в крови Эдика на моих глазах убивала его, а я ничего не мог сделать.

Не выдержав, я отвел взгляд и сосредоточился на циферблате часов — Эдик говорил, что боль длится всего минуту, значит, когда стрелка часов обойдет полный круг, все кончится, кончится, кончится… Но стрелка, как нарочно, еле ползла, белое пятно циферблата расплывалось перед глазами…

— Эй, — Анна бесцеремонно тряхнула меня за плечо, — очнись и займись своим пациентом. Если ты будешь каждый раз впадать в такое состояние, то лучше оставайся за дверью.

Я мысленно послал ее по известному адресу и наконец-то решился взглянуть на Эдика. Кажется, все закончилось: он задышал ровнее и медленно открыл глаза.

— Ты как? — поинтересовалась Анна, проверяя его пульс.

— Спасибо, было очень больно, — мрачно ответил Эдик. — Скажите, а можно ввести остальное сразу — через капельницу, например? Чтобы один раз подольше помучиться и все? Я согласен.

— Можно, — Анна кивнула и сделала несколько пометок в своем журнале. — Но это тебя убьет. Даже полторы дозы вызывают смертельный болевой шок. Так что увидимся завтра. Осталось всего восемь инъекций.

— Заведу себе календарь и буду вычеркивать дни, — пообещал Эдик, когда за Анной закрылась дверь. — Ненавижу эту идиотку. Всего восемь. Заставить бы их сначала испытывать эту дрянь на себе. Ты как, в порядке? У тебя такой вид, как будто вот-вот хлопнешься в обморок. Я думал, медикам похуй на такие вещи.

— Это очень больно? — осторожно спросил я.

— Представь, что в каждую клеточку твоего тела заливают расплавленный металл. Поверь, это пиздец как больно.

— Если лекарство восстанавливает чувствительность нервных окончаний — неудивительно, что оно дает такой эффект.

— Наверное, я так и буду думать в следующий раз — если больно, то значит, действует, — сказал Эдик, пытаясь улыбнуться.

Это была настолько очевидная попытка подбодрить меня, и я окончательно потерял самообладание. Чувствуя, что из глаз вот-вот брызнут слезы, я отвернулся к окну. Похоже, Эдик неправильно расценил этот жест, поэтому заговорил совсем другим тоном, как будто извиняясь за свою попытку пошутить:

— Я понимаю, тебе со мной трудно. Но сейчас мне и вправду не справиться одному. Не оставляй меня, ладно? Потерпи.

Я строго приказал ему не говорить глупостей, но на душе у меня скреблись кошки. Только теперь я начал по-настоящему понимать, во что втравил своего пациента. Но обратного пути ни у него, ни у меня уже не было.